Человек с сердцем в горах. Уильям Сароян

В 1914 году, когда мне не было ещё и шести лет, какой-то старик, спускаясь с авеню Сан-Бенито к дому престарелых и играя на охотничьем роге, остановился у нашего крыльца. Я выбежал со двора и встал на обочине, ожидая, чтобы он вновь начал играть, но он молчал. Я сказал: "Мне очень хочется послушать что-нибудь ещё", а он ответил: "Молодой человек, не мог бы ты принести стакан воды старику, чьё сердце не здесь, а в горах?»
«В каких горах?» - спросил я.
«В шотландских, - ответил старик. – Можешь принести?»
«А что твоё сердце делает в шотландских горах?» - спросил я.
"Болит, - ответил старик. – Можешь принести стакан холодной воды?»
«А где твоя мама?» - спросил я.
«Моя мама в Талсе, штат Оклахома, - сказал старик, - но её сердце не там».
«А где её сердце?» - спросил я.
«В шотландских горах, - ответил старик. – Я жажду, молодой человек».
«Как же могло так случиться, что сердца всех членов твоей семьи остались в горах?» - спросил я.
«Такие уж мы есть, - ответил старик. – Сегодня – здесь, а завтра – там».
«Сегодня – здесь, а завтра – там? – сказал я. – Как это?"
«Сейчас мы живы, а в следующую минуту умираем», - ответил старик.
«А где мама твоей мамы?» - спросил я.
«В Вермонте, в маленьком городке под названием Белая Река, но её сердце - не там», - ответил старик.
«Её бедное высохшее сердце тоже в горах?» - спросил я.
«В них самых, - ответил старик. – Сынок, я умираю от жажды».
Мой отец вышел на крыльцо и зарычал, как лев, только что очнувшийся от дурных снов.
«Джонни, - ревел он, - убирайся к чёрту от этого бедного старика! Принеси ему кувшин воды, пока он не упал и не умер. Где, чёрт возьми, твои манеры?»
«Что, нельзя выпытать что-нибудь интересное у путешественника хоть раз в жизни?» - спросил я.
«Принеси пожилому джентльмену воды, - сказал отец. – Да не стой же, как кукла, чёрт побери! Принеси ему попить, пока он не упал и не умер».
«Сам принеси. Ты всё равно ничегошеньки не делаешь».
«Я ничегошеньки не делаю? – сказал отец. – Джонни! Святые небеса! Ты же прекрасно знаешь, что я сейчас сочиняю новое стихотворение».
«Откуда мне это знать? – спросил я. – Ты просто стоишь на крыльце, закатав рукава. Откуда мне это знать?»
«Ну, ты должен знать», - сказал мой отец.
«Доброго дня, - сказал старик моему отцу. – Ваш сын как раз рассказывал мне, какой ясный и прохладный климат в этих краях».
(«Господи Иисусе, - сказал я. – Я не говорил ему ни слова про климат. Откуда он берёт эту чепуху?»)
«Доброго дня, - сказал мой отец. – Не зайдете ли к нам отдохнуть немного? Для нас было бы честью принять вас за нашим скромным столом».
«Сэр, - сказал старик, - я умираю от голода. Я немедленно приму ваше приглашение».
«Ты можешь сыграть «До дна очами пей меня»*? – спросил я старика. – Я очень хотел бы послушать эту песню на роге. Это моя любимая песня. Я думаю, что люблю её больше всех на свете».
«Сынок, - сказал старик, - когда ты достигнешь моих лет, ты узнаешь, что песни не так уж важны: хлеб – вот что важно».
«Все равно, - сказал я. – Я очень хотел услышать бы, как ты играешь эту песню».
Старик поднялся на крыльцо и пожал руку моему отцу.
«Меня зовут Джаспер МакГрегор, - сказал он. - Я – актёр».
«Чрезвычайно рад знакомству, - сказал мой отец. – Джонни, принеси мистеру МакГрегору кувшин воды».
Я пошел к колодцу, набрал прохладной воды в кувшин и принёс старику. Он выпил весь кувшин одним долгим глотком, а затем посмотрел на пейзаж вокруг себя, на небо и на авеню Сан-Бенито, где уже начинало заходить солнце.
«По моим подсчётам, я нахожусь за 5000 миль от дома, - сказал он. – Как вы думаете, могли бы мы подкрепиться хлебом и сыром, чтобы моя душа не рассталась с телом?»
«Джонни, - сказал мой отец, - беги к бакалейщику и принеси французского хлеба и фунт сыра».
«Дай мне денег", - сказал я.
«Скажи мистеру Козаку, чтобы отпустил в кредит, - сказал мой отец. – У меня нет ни пенса, Джонни».
«Он не откроет нам кредит, - сказал я. – Мистер Козак устал открывать нам кредиты. Он зол на нас. Он говорит, что мы не работаем и никогда не платим по счетам. Мы должны ему 40 центов».
«Ну, так иди туда и обсуди с ним этот вопрос, - сказал отец. – Это твоя работа, ты же знаешь».
«Он не будет ничего слушать, - сказал я. – Мистер Козак говорит, что он ничего не хочет знать, что он лишь хочет получить свои 40 центов».
«Иди к нему и сделай так, чтобы он дал тебе французского хлеба и фунт сыра, - сказал мой отец. – Ты сможешь, Джонни».
«Иди к нему, - сказал старик, - и попроси хлеба и фунт сыра, сынок».
«Вперёд, Джонни, - сказал мой отец. – Ты ещё никогда не уходил оттуда без корма, через десять минут ты вернёшься с едой, которая сгодится и для короля».
«Не знаю, - сказал я. – Мистер Козак говорит, что мы морочим ему голову. Он хочет знать, какую работу ты делаешь».
«Ну, так иди и расскажи ему, - сказал отец. – Мне нечего скрывать. Я пишу стихи. Скажи мистеру Козаку, что я денно и нощно пишу стихи».
«Ладно, - сказал я, – но я не думаю, что это произведет на него впечатление. Он говорит, что ты никогда не выходишь, как другие безработные, и не ищешь работу. Он говорит, что ты ленив и ни на что не годишься».
«Иди и скажи ему, что он ненормальный, - сказал мой отец. – Иди и скажи этому парню, что твой отец – один из величайших непризнанных поэтов мира».
«Ему это вряд ли что-то скажет, - сказал я, - но я пойду. Я сделаю всё, от меня зависящее. А у нас что, ничего в доме больше не осталось?»
«Только попкорн, - сказал отец. – Мы едим попкорн уже четыре дня подряд, Джонни. Ты должен принести хлеба и сыра, если хочешь, чтобы я закончил свою длинную поэму».
«Сделаю всё, что смогу», - сказал я.
«Не задерживайся, - сказал мистер МакГрегор. – Я за 5000 миль от дома».
«Я буду бежать всю дорогу», - сказал я.
«Если найдешь деньги по дороге, - сказал отец, - не забудь, что мы всё делим пополам».
«Хорошо», - сказал я.
Я бежал всю дорогу до лавки мистера Козака, но не нашёл денег по пути - ни пенса.
Я вошёл в лавку, и мистер Козак открыл глаза.
«Мистер Козак, - сказал я, - если бы вы были в Китае, и у вас не было бы ни одного друга и не было бы денег, вы бы надеялись, что какой-нибудь христианин даст вам фунт риса, не так ли?»
«Что тебе надо?» - спросил мистер Козак.
«Я просто хочу поговорить немного, - сказал я. – Вы бы надеялись, что какой-нибудь ариец поможет вам немного, не так ли, мистер Козак?»
«Сколько у тебя денег?» - спросил мистер Козак.
«Речь не о деньгах, мистер Козак, - сказал я. – Я говорю о том, что если бы вы были в Китае, вам нужна была бы помощь белой расы».
«Я ничего не хочу знать», - сказал мистер Козак.
«Как бы вы чувствовали себя в Китае тогда?» - спросил я.
«Не знаю, - сказал мистер Козак. – Что бы я делал в Китае?"
«Ну, - сказал я, - вы бы поехали туда, и были бы голодны, и у вас не было бы ни одного друга во всём мире. Вы не хотели бы тогда, чтобы какой-нибудь добрый христианин выставил вас за дверь, не дав даже фунта риса, не так ли, мистер Козак?»
«Думаю, что нет, - сказал мистер Козак, - но ты не в Китае, Джонни, как и твой отец. Тебе или твоему отцу не мешало бы выходить время от времени и работать, так что можешь начать прямо сейчас. Я больше не дам вам бакалеи в кредит, потому что знаю: вы мне не заплатите».
«Мистер Козак, - сказал я, - вы неправильно поняли меня: я говорю не о бакалее. Я говорю о всех язычниках, которые окружили бы вас в Китае, когда вы были бы голодны и умирали».
«Здесь не Китай, - сказал мистер Козак, - в этой стране нужно работать, чтобы жить. В Америке все работают».
«Мистер Козак, - сказал я, - предположим, что речь шла бы о французском хлебе и фунте сыра, которые нужны были бы вам, чтобы не умереть. Разве вы не обратились к христианским миссионерам за этим?"
«Нет, не обратился бы, - сказал мистер Козак. – Мне было бы стыдно просить».
«Даже если бы вы знали, что вернете им две буханки хлеба и два фунта сыра? – спросил я. – Даже тогда?»
«Даже тогда», - сказал мистер Козак.
«Не будьте таким, мистер Козак, - сказал я. – Так говорят только пораженцы, вы сами это знаете. Единственное, что могло бы случиться с вами в таком случае – это смерть. Вы бы умерли в далёком Китае, мистер Козак».
«Да плевать мне, - сказал мистер Козак. – Твой папа и ты должны заплатить за хлеб и сыр. Почему бы твоему папе не найти работу?»
«Мистер Козак, - сказал я, - а как у вас дела?»
«У меня всё хорошо, Джонни, - сказал мистер Козак. – А у тебя?»
«Лучше и быть не может, мистер Козак, - сказал я. – Как дети?»
«Хорошо, - сказал мистер Козак. – Стефан уже начинает ходить».
«Это здорово, - сказал я. – А как Анжела?»
«Анжела начинает петь, - сказал мистер Козак. – Как твоя бабушка?»
«Она хорошо себя чувствует, - сказал я. – Она тоже начинает петь. Она говорит, что не хотела бы даже быть королевой, а только оперной певицей. А как Марта, ваша супруга, мистер Козак?»
«О, шикарно», - сказал мистер Козак.
«Я даже передать вам не могу, как я рад, что в вашем доме всё хорошо, - сказал я. - Я знаю, что Стефан станет большим человеком, когда вырастет".
«Надеюсь на это, - сказал мистер Козак. – Я собираюсь послать его прямиком в университет и проследить за тем, чтобы у него были все возможности, которых не было у меня. Я не желаю ему стать бакалейщиком».
«Я очень верю в Стефана», - сказал я.
«Что тебе надо, Джонни? – спросил мистер Козак. – И сколько у тебя денег?»
«Мистер Козак, - сказал я, - вы же знаете, что я прихожу сюда не за покупками. Вы знаете, что время от времени я наслаждаюсь тихой философской беседой с вами. Дайте мне, пожалуйста, буханку французского хлеба и фунт сыра".
«Надо бы заплатить наличными, Джонни», - сказал мистер Козак.
«А Эстер? – спросил я. – Как поживает ваша красавица-дочь Эстер?»
«Эстер хорошо поживает, Джонни, - сказал мистер Козак, - но ты должен заплатить наличными. Ты и твой папа - худшие граждане этой страны".
«Я рад, что с Эстер все хорошо, мистер Козак, - сказал я. – Джаспер МакГрегор посетил наш дом. Он – великий актёр ».
«Никогда не слышал о нём», - сказал мистер Козак.
«И бутылку пива для мистера МакГрегора», - сказал я.
«Я не могу дать тебе бутылку пива», - сказал мистер Козак.
«Конечно, можете», - сказал я.
«Не могу, - сказал мистер Козак. – Я дам тебе буханку чёрствого хлеба и фунт сыра, но на этом – всё. Какую работу делает твой отец, когда работает, Джонни?»
«Мой отец пишет стихи, мистер Козак, - сказал я. – Это – единственная работа, которую он выполняет. Он - один из величайших поэтов в мире».
«Когда он получит деньги?» - спросил мистер Козак.
«Он не получает денег, - сказал я. – Нельзя одновременно иметь пирог и есть его».
«Мне не нравится такая работа, - сказал мистер Козак. - Почему твой папа не работает так, как все остальные?"
«Он работает больше остальных, - сказал я. – Он работает в два раза больше, чем среднестатистический человек».
«Ну, теперь вы должны мне 45 центов, Джонни, - сказал мистер Козак. – В этот раз я тебя пожалел, но больше это не повторится».
«Скажите Эстер, что я люблю её», - сказал я.
«Хорошо», - сказал мистер Козак.
«До свиданья, мистер Козак", - сказал я.
«До свиданья, Джонни», - сказал мистер Козак.
Я побежал домой с буханкой французского хлеба и фунтом сыра.
Мой отец и мистер МакГрегор ждали меня на улице. Они бежали полквартала мне навстречу, и когда увидели, что я иду с едой, помахали бабушке, которая ждала у дома. Она поспешила в дом и накрыла на стол.
«Я знал, что ты справишься», - сказал отец.
«И я знал», - сказал мистер МакГрегор.
«Он сказал, что мы должны заплатить ему 45 центов, - сказал я. – Он больше не даст нам еды в кредит».
«Это его право, - сказал отец. – О чём вы с ним говорили, Джонни?»
«Сначала я рассказал ему, каково быть голодным и при смерти в Китае, - сказал я. – Потом спросил о семье».
«Как они все?» - спросил отец.
«Отлично», - сказал я.
И вот мы все вошли в дом и съели буханку хлеба и фунт сыра, и каждый из нас запивал их двумя-тремя квартами воды, и когда исчезла последняя крошка, мистер МакГрегор принялся ходить по кухне и искать ещё что-нибудь съестное. 
«А вон та зелёная жестяная банка? – спросил он. – Что в ней, Джонни?»
«Сверчки», - ответил я.
«А большой кувшин в углу, Джонни? – спросил он. – В нём что?»
«Я там держу змею», - сказал я.
«Ну, - сказал мистер МакГрегор, - от кусочка варёной змеи я бы не отказался, Джонни».
«Вы не можете этого сделать», - сказал я.
«Почему нет, Джонни? - спросил мистер МакГрегор. – Почему, чёрт возьми, не могу? Я слышал о благополучных жителях Борнео, которые едят змей и кузнечиков. У тебя случайно нет поблизости полдюжины жирных кузнечиков? А, Джонни?"
«Только четыре», - сказал я.
«Ну, так похвастайся же ими, - сказал мистер МакГрегор, – и после того, как мы набьём животы, я сыграю для тебя на роге "До дна очами пей меня". Я чрезвычайно голоден, Джонни".
«Я тоже, - сказал я, - но вы не убьёте мою змею».
Мой отец сидел за столом, уронив голову на руки, задумавшись. Бабушка расхаживала по дому и пела арии Пуччини. «Когда по улицам брожу я», ревела она на итальянском.
«Как насчет музыки? – спросил отец. – Я думаю, это порадовало бы ребёнка».
«Ещё как, мистер МакГрегор», - сказал я.
«Ну, хорошо, Джонни», - сказал мистер МакГрегор.
Он встал и начал дуть в рог, и дул так сильно, как ни один человек не дул до него, и люди со всей округи начали стекаться к нашему дому, чтобы послушать. 18 соседей собрались у крыльца и аплодировали, когда мистер МакГрегор закончил соло. Мой отец вывел мистера МакГрегора на крыльцо и сказал: «Дорогие соседи и друзья! Я хочу представить вам мистера МакГрегора, величайшего исполнителя шекспировских ролей нашего времени».
Дорогие соседи и друзья ничего не сказали, а мистер МакГрегор произнёс: «Я вспоминаю свой дебют в Лондоне в 1867, словно это было вчера», - и понёсся рассказывать о своей карьере. Плотник Руф Эпли спросил: «Не сыграете ли ещё, мистер МакГрегор?», а мистер МакГрегор ответил: «У вас есть яйцо в доме?»
«Конечно, - сказал Руф. – У меня их в доме – дюжина».
«Не затруднит ли вас сходить и принести мне одно яйцо из этой дюжины? - спросил мистер МакГрегор. – Когда вы вернетесь, я сыграю вам песню, от которой ваше сердце запрыгает в радости и горе».
«Уже иду», - сказал Руф и пошел к себе за яйцом.
Мистер МакГрегор спросил Тома Булочника, нет ли у него в доме колбасы, и Том ответил, что есть, и мистер МакГрегор спросил, не затруднит ли Тома сходить и принести ему кусочек этой колбасы, и сказал, что когда тот вернется, он сыграет для него на роге песню, которая изменит всю жизнь Тома. И Том пошел домой за колбасой, и мистер МакГрегор спросил каждого из 18 дорогих соседей и друзей, нет ли у них чего-нибудь маленького и хорошенького, что можно было бы съесть, и каждый сказал, что есть, и пошел к себе за маленьким и хорошеньким, чтобы мистер МакГрегор сыграл песню, которая, как он обещал, будет чудесна, и когда все дорогие соседи и друзья вернулись к нашему дому со всем своим маленьким и хорошеньким, мистер МакГрегор поднял рог к губам и сыграл «В горах мое сердце, мое сердце не здесь*», и каждый из дорогих соседей и друзей прослезился и пошёл домой, а мистер МакГрегор принёс всю еду в кухню, и наша семья закатила пир горой и веселилась от души: яйца, колбаса, дюжина перьев зеленого лука, два вида сыра, сливочное масло, два вида хлеба, варёная картошка, свежие помидоры, дыня, чай, и много другой вкусной еды, и мы ели, и наши животы надулись, и мистер МакГрегор сказал: "Сэр, если вы не возражаете, я бы остался в вашем доме на пару деньков", и мистер МакГрегор оставался у нас 17 дней и 17 ночей, а на 18-й день пришел человек из дома престарелых и сказал: «Я ищу Джаспера МакГрегора, актёра», и мой отец спросил: «Что вам надо?».
«Я из дома престарелых, - сказал молодой человек, - и мне нужно, чтобы мистер МакГрегор вернулся к нам, потому что через две недели мы устраиваем ежегодное выступление, и нам нужен актёр».
Мистер МакГрегор поднялся с пола, на котором спал, и ушёл с молодым человеком, а на следующий день, когда мы были очень голодны, отец сказал мне: «Джонни, сходи к мистеру Козаку и принеси чего-нибудь поесть. Я знаю, ты сможешь, Джонни. Принеси, что сможешь».
«Мистер Козак хочет 55 центов, - сказал я. – Он больше ничего не даст нам без денег».
«Сходи к нему, Джонни, - сказал отец. – Ты же знаешь, что сможешь уговорить этого доброго словацкого джентльмена дать тебе что-нибудь из еды».
Я пошёл в лавку мистера Козака и поднял китайскую проблему с того места, на котором остановился в прошлый раз, и мне стоило немалых усилий выйти оттуда с коробкой птичьего корма и половиной банки кленового сиропа, но я сделал это, и мой отец сказал: «Джонни, такая пища может оказаться очень опасной для пожилой леди», и не было ничего удивительного в том, что наутро мы услышали бабушку, поющую как канарейка, и мой отец сказал: «Как, чёрт возьми, я могу писать стихи на птичьем корме?».

*"Drink me only with thine eyes" - "До дна очами пей меня", строчка из стихотворения Бена Джонсона "К Селии", старинная кельтская песня (пер. В.Валунина).

* «My heart’s in the Highlands" («В горах мое сердце") - первая строчка одноименного стихотворения шотландского поэта Роберта Бёрнса.