Чемпион мира по управлению лифтом. У. Сароян

Боже всемогущий, как он мог привести лифт точно к этажу, открыть дверь, выпустить пассажиров, закрыть дверь и поехать прямиком на верхний этаж! Каждая мелкая деталь была выверена по времени, выполнена и завершена со скромным, еле заметным проявлением доброты, скромности, щедрости и природного добродушия; он один мог так грациозно опустить руку, когда дверь закрывалась вовнутрь, он один мог так наклонять голову, частично в знак уважения к пассажиру, зубному врачу или юристу, доктору Морроу или Уиллу Колинету, и частично в знак признания красоты представления, мастерства, точности, грациозности и легкости.
Чудовищная синкопа.
Все восхищались его мастерством управления лифтом. Практически каждому жителю города, представителю любого социального слоя, приходилось пользоваться его услугами, и они замечали, как точно, как мягко он подводил лифт к этажу, как неслышно останавливался, особенно летом, когда было очень жарко и тихо, и пассажир мог задремать. Такие большие люди, как судья Клиари, открыто восхищались его талантом.
«Элмер, - сказал ему однажды судья Клиари, - я не удивился бы, узнав, что ты – лучший лифтёр в городе».
Элмер никогда не обращал внимания на то, как прекрасно он выполнял свою работу, он просто делал её, и всё получалось само собой. Он вообще не думал о ней, просто мечтал весь день, а потом шел домой. Но когда судья Клиари произнес эти слова, Элмер задумался.
«Боже всемогущий, - подумал он, - ну, не зря же у меня – высшее образование».
Не зря же он выполнял все те трудные задания и получал хорошие оценки. Может быть, он не знал об этом, но он мог открыть что-то новое в профессии лифтера. Ему платили столько же, сколько Элвину Хиллу, которому было за 50, который всегда был усталым и угрюмым, но он подсчитал, что был лучше старика Хилла примерно в 2 раза. А получал он всего 15 долларов в неделю. Ну что ж, это было нормально. Плата за жилье, еда, одежда, воскресная газета, радио и оплата всех счетов, за исключением случаев болезни, как было с Мэри, его единственным ребенком, которая попала в больницу и умерла там, 16-ти месяцев отроду. Он всё еще выплачивал по 50 центов в неделю за место на кладбище. Судя по ходу его дел, ему нужно было бы платить за него до самой своей смерти, а он собирался жить ещё, по крайней мере, лет 50. Ему было 29 лет, его отец умер в возрасте 87, его дед - в 92, а бабушки - далеко за 100.
Никто никогда не мог себе представить, как его папаше удавалось так хорошо сохраняться. Никто никогда не мог понять, зачем иметь столько детей, которые бегали по дому в Биллингсе, а сам старый папаша едва мог ходить из-за того, что постоянно пьянствовал и жил впроголодь. Родственники, у которых было много денег и много советов, подкатывали к дому через каждые 5-6 лет и считали детей.
«Это все твои дети, Том? – спрашивали они. – Или как?»
«Мои дети? – отвечал им старый папаша. – Убирайтесь куда подальше с вашими большими автомобилями и желчными шутками. 11 мальчиков и 6 девочек – это не семья».
Конечно, через 2 года после его смерти родилась еще одна девочка. Элмер помнил своего самого старшего брата, 40-летнего мужчину с 5 собственными детьми, который не съезжал из дома в Биллингсе, потому что боялся. Папаша и мамаша пытались выкинуть его, но Сэм сопротивлялся. Плакал как младенец. А его собственные дети смеялись над ним.
Хотя все это было еще до войны.
Когда Сэма забрали в солдаты, и он уехал во Францию, никому уже не было весело. А когда он вернулся через полгода с царапиной на лбу, дети были напуганы. Сэм дрался с немцами однажды ночью и побежал, как он думал, по направлению к врагу. Он ударился головой об пол, встал и ударил бармена, который развернулся и, в свою очередь, заехал ему костылем по голове, и Сэма сочли раненым. Его как-то обследовали в больнице и отправили домой. Он не знал, с кем воевал, в какой был стране и как звали президента Соединенных Штатов. «Джордж Вашингтон», - сказал он. Дети были убиты горем, увидев длинный шрам у него на лбу.
Итак, когда судья Клиари сказал свои слова, Элмер задумался о своих предках и родственниках, которые были сплошь известными людьми, он задумался о крови и решил вызвать на состязание всех лифтеров города. 50 центов за вход, и победитель получает все, за вычетом 10% на благотворительность. Старику Элвину Хиллу идея не понравилась с самого начала, и он хотел знать, почему, чёрт возьми, он должен платить свои кровные денежки.
«Ну, - сказал Элмер, - если ты будешь доволен тем, что тебя вызвали, а ты не принял вызова – это твоё дело».
Они разговаривали, пока управляли лифтами, и кричали друг на друга, но только в то время, когда не было пассажиров. Это случалось часто, особенно летом, но лифтёры должны были придерживаться распорядка. Были пассажиры или не было, они должны были опускать или поднимать лифт на 7 этажей.
«Кто, чёрт возьми, когда-нибудь слышал о состязании лифтеров? – спросил старик Хилл. - По-моему, у тебя пробка вылетела из головы. Кем ты себя возомнил? Авиатором?"
«Ну, - сказал Элмер, когда лифт миновал 3-й этаж, - я куда более лучший лифтер, чем ты когда-нибудь сможешь стать - ты или любой из твоих детей, впрочем».
«Впрочем», - повторил Элмер.
Стоял сентябрь, и было страшно жарко. Все жители города спали, растянувшись где-нибудь, хотя бы на стуле за письменным столом. У них было не более 1 пассажира в час. Элмер поднял одну старую леди, которую никогда раньше не видел, в офис Уилла Коллинета, и она еще не возвращалась, так что он предположил, что они оба уснули после обеда. А старик Хилл поднял маленького армянина с зубной болью в "безболезненный" кабинет доктора Морроу - в комнатку, которая была не больше шкафа, и была сплошь утыкана электрической начинкой, способной причинить такую боль, от которой человек мог умереть.
Оба лифта проехали, один – вверх, другой – вниз. Двери открылись: одна – на верхнем этаже, другая – на нижнем. Пассажиров не было, никто не звонил, так что им оставалось только опять пустить лифты в ход, одному – спуститься и посмотреть, не проснулся ли кто-нибудь из жителей, другому – подняться, просто для развлечения.
Старику Элвину Хиллу не нравилась позиция Элмера. К тому же, было чудовищно жарко. Он никогда еще не чувствовал себя таким позорно молодым и мечтал лишь о толстых ляжках личной секретарши Уилла Коллинета. Ему хотелось вывести её куда-нибудь, где им никто не смог бы помешать, и где было бы достаточно простора для движения. Но это была безумная идея, и он здорово рассердился на Элмера за то, что он придирался к нему.
«Не вмешивай сюда моих детей, - сказал он, - иначе я остановлю машину и вмажу тебе в рот».
Элмеру не понравилось, что человек без высшего образования разговаривает с ним в таком тоне, и он сказал: «Ты вмажешь мне в рот, а я раскрою тебе башку через левое ухо».
Оба они были оживлены больше, чем в любое другое время года, и старик Элвин хотел только личную секретаршу Уилла Коллинета за городом, а Элмер хотел только получить титул чемпиона мира, как лучший лифтёр.
Старик Элвин остановил лифт на третьем этаже, а Элмер остановил свой на четвертом. Старик Элвин бросил Элмеру вызов, предложив спуститься на 1 этаж и поравняться с ним. Он сделал пару выпадов в направлении воображаемой жалкой фигуры Элмера, мечтая о ляжках секретарши Уилла Колинета и чувствуя себя молодым до такой степени, чтобы схлопотать себе путёвку в Сан-Квентин за какой-нибудь безумный акт любви и страсти. Элмер же, в свою очередь, хотел знать, почему он, человек с высшим образованием, должен спускаться на этаж, чтобы поравняться с Элвином. Он очень вежливо спросил, почему бы Элвину не подняться на 4-й этаж, чтобы он мог раскроить ему башку через левое ухо.
«Ты раскроишь мне башку? – спросил старик Элвин. -  Ты и кто ещё?»
«Я один, - сказал Элмер, - и ты это знаешь».
«Это то, что ты думаешь, - сказал старик Элвин. – Спустись и посмотри, что будет».
Элмер припомнил все мучения, с которыми зарабатывал хорошие отметки в университете, всю эту изнурительную писанину конспектов и ответов на манжетах и на маленьких шпаргалках, и его разъярила мысль о том, что такой невежа, как старик Элвин, предлагал ему спуститься и получить взбучку, и он сбежал по лестнице, не воспользовавшись лифтом, и старик Элвин ждал его, готовый отправить в нокаут. Элмер влепил старику Элвину свирепый скользящий удар и попал кулаком в стену, а старик Элвин сделал выпад в сторону Элмера и потерял туфлю.
В этот момент раздался звонок, и старик Элвин дернулся к своему лифту, потому что считал, что это именно он должен был откликнуться на этот вызов, во что бы то ни стало, но Элмер загородил ему вход и выставил вперед кулаки, как Джон Л. Сулливан или кто-то ещё лучше, и старик Элвин сказал: "Нас уволят. Будь всё проклято, уйди с дороги, или нас обоих уволят".
Старик Элвин чувствовал себя плохо из-за мыслей о ляжках секретарши Уилла Колинета, потому что дело принимало опасный оборот, и если это Джон Фаулер звонил, им точно не миновать увольнения, потому что Джон Фаулер был владельцем здания, нанимал и увольнял, и терпеть не мог, если кто-нибудь отлынивал от работы.
Элмер чувствовал себя слишком прекрасно для того, чтобы позволить старику Элвину попасть в свой лифт, потому что он знал: старик Элвин был до смерти напуган, и это  доставляло Элмеру большее удовольствие, чем когда он выиграл 7 долларов по китайскому лотерейному билету, и он даже не задумывался о том, что произойдет, если их действительно уволят, если он не позволит старику Элвину пройти в его лифт и ответить на вызов.
Он предложил Элвину войти, если тот хотел самоубийства, а старик Элвин начал умолять его дать ему пройти. Звонок прозвонил дюжину раз, пока Элмер держал перед собой стиснутые кулаки, как чемпион мира во всем.
Сейчас он чувствовал себя даже лучше, чем в тот воскресный полдень, когда съел 2 арбуза, пока его жена рожала в роддоме ребенка, который умер.
Тогда старик Элвин бросился к лестнице, намереваясь подняться на 4-й этаж и приехать на вызов в лифте Элмера, но Элмер схватил его за правую ногу, старик Элвин упал спиной на Элмера, и Элмер потерял сознание, потому что их головы стукнулись, и старик Элвин потерял сознание тоже. Затем, как на зло, каждый человек в здании захотел выйти или войти, и трели звонков раздавались, как рождественский гимн.  Элмер и старик Элвин были мертвы для мира и улыбались.
Джон Фаулер собственноручно вылил ведро воды на них обоих, что привело их в чувство, и сам спросил, что все это значило. Элмер хотел упомянуть свое высшее образование, но не смог, а старик Элвин знал, что не может ни словом обмолвиться о своих делах с секретаршей Уилла Колинета, поэтому они оба молчали.
Наконец Элмер сказал: «Мистер Фаулер, вы знаете, я – выпускник университета».
«Ну и что? – сказал мистер Фаулер. – Я – нет».
Теперь Элвин чувствовал себя в 10 раз хуже, чем когда он чувствовал себя прекрасно, удерживая старика Элвина на расстоянии, отпугивая его кулаками, и ему больше не приходил в голову никакой ответ.
«Я подумал, что хорошо было устроить соревнование лифтёров», - сказал Пит.
«Это еще зачем, чёрт возьми?» - спросил мистер Фаулер.
«Потому что я считаю, что я – лучший лифтер в городе», - сказал Элмер, чувствуя себя более гадко, чем когда бы то ни было, потому что обычно он не говорил ничего подобного, он был вежлив и скромен, и никогда не говорил подобных вещей.
«Ты – лучший лифтер в городе? – переспросил мистер Фаулер. – Ты не в своем уме. Ты – худший в городе, худший везде. Чего ты добиваешься, избивая старого Элвина?»
Элмеру хотелось одного из двух: заплакать или раскроить мистеру Фаулеру башку через левое ухо. И он начал плакать. Теперь он уже понимал, что наделал, и не хотел идти домой и сообщать Энни о том, что потерял работу, потому что она, естественно, убьёт его или вызовет стольких чертей женского пола, что доведёт его до самоубийства.
Мистер Фаулер выглядел  так, словно вся эта история доставляла ему отвращение, и закурил сигару. Старик Элвин просто сидел в офисе и спал, но, видит Бог, даже имея огромную шишку на голове, он мог видеть во сне только толстые ляжки секретарши Уилла Колинета.
На этом всё закончилось.
Старина Фаулер сказал, что даст им обоим еще 1 шанс, и на следующий день они опять вышли на работу. На протяжении 3 месяцев всё шло просто ужасно: Элмер потерял сноровку. Пришли холодные зимние дни, и это было ужасно. Весь день ему приходилось просить пассажиров выступить из лифта или сойти в него, он подъезжал прямо к этажу не более дюжины раз за день, но и когда ему это удавалось, машина не останавливалась мягко и не покачивалась так, как раньше, когда он чувствовал себя хорошо и знал, что его высшее образование было не напрасным. Более того, ему не удавалось закрыть дверь внутрь лифта так безупречно и легко, как раньше, и когда кто-нибудь делал ему вежливое замечание о погоде, он не мог ничего ответить. Еще полгода назад он разразился бы ответной речью, полной всевозможных остроумных и приятных слов.
Кроме того, Энни забеременела. Все шло наперекосяк. Он всё ещё выплачивал 50 центов в неделю за место на кладбище, у него не оставалось и 10 свободных центов, и его высшее образование казалось ему теперь самой глупой потерей времени в жизни, даже более глупой, чем когда он ушел пешком в Сан-Франциско, прошел более 200 миль и целый месяц пытался выжить в большом городе, чуть не умер от воспаления легких и от тоски по маленьким городкам.
Он просто вёл лифт к 7-му этажу и вниз – к цокольному этажу, вверх и вниз, и больше не думал о чемпионате, всё время чувствовал себя ужасно и не отвечал людям, которые заговаривали с ним о погоде.
Затем, когда он однажды спускался с 6-го этажа с пассажиркой, от которой пахло духами, он внезапно осознал, что уже был июнь, что наступило лето, и он почувствовал себя хорошо. Боже, с какой виртуозной легкостью он спустился на цокольный этаж, и как закачался лифт – совсем как в прошлом году!, - и как прекрасно благоухала леди. Видит Бог, ничто в мире не удерживало его от того, чтобы применить своё высшее образование. Примерно к середине августа к нему полностью вернулось мастерство: он приводил лифт точно к краю этажа, грациозно запахивал дверь вовнутрь, рука его опускалась как раз так, как нужно, он наклонял голову и обращался к пассажирам со всевозможными жизнерадостными замечаниями о погоде и всём остальном, лифт мягко качался, городок был хорошенький и маленький, климат был жаркий, и он практически был чемпионом мира во всем.