О чём поведала старинная фотография

                Непридуманная повесть               
                …История предков всегда любопытна для того,
                кто достоин иметь Отечество.
                Н.                Н. М. Карамзин               
       Всё началось для меня с одной старинной фотографии из альбома семьи Митюриных. Картонная (сделана на десятилетия!), на тиснённой бумаге, с медалями-портретами и вензелями с оборотной стороны, здесь же печатный текст, рекламирующий фирму хозяина: «Фотография Кольчугина. На Симбирской улице (ныне – Ульяновской. – Прим. авт.). В собственном доме. В Сызрани». На снимке запечатлены три коротко остриженных мальчика с серьёзными лицами, полными достоинства, соответственно важности момента. Каждый  мальчик картинно держит перед собой картуз. Крайние, им лет по девять, стоят, на них косоворотки тёмного сукна, по моде того времени, и сапоги. Между ними сидит подросток, возраст его известен – двенадцать лет, одетый солиднее своих товарищей: пиджак, белая рубашка, до блеска начищенные ботинки. Собираясь в фотоателье, мальчики нарядились во всё самое новое и праздничное. Стиль их одежды, рисующий прошедшую эпоху, подсказывает, что заказчики фотографии не из очень обеспеченных семей, скорее – из крестьян.
    Фотокарточки в те далёкие времена делать было модно, но позволить их себе могли лишь состоятельные люди: купцы, мелкие чиновники, мещане. Иногда и простолюдины, скопив деньги, или с первого жалованья, на радостях отправлялись к фотографу. Так сделали и персонажи снимка. Сзади фотокарточки красивым почерком выведено чернилами (вдумайтесь в дату!): «1897 год. Жилъ я у Ревякина Н. П.». Эту подпись сделал сызранец Александр Фёдорович Митюрин (на снимке он в центре). Пройдут годы, и наш земляк оставит потомкам много интересных снимков, изготовленных у провинциальных мастеров: Варламова (первым открыл в Сызрани ателье), Букина, Махницкого, Аршинова, Пахомова, Чиркаева, а также у фотографов Москвы. На них Митюрин уже будет выглядеть успешным, красиво одетым, рядом с родственниками и такими же, как и он, влиятельными людьми: сызранскими и московскими купцами, полицейскими.
     К той, детской, самой первой в жизни этого человека фотокарточке, а значит - самой дорогой для него, мы ещё вернёмся. Долгие годы она хранит тайну, за ней скрывается интереснейшая история жизни сызранца и его родственников! А пока пора окунуться в хитроспетение судеб, открыть силу характера и духа Александра Фёдоровича Митюрина и некоторых членов его семьи, посмотреть, как шли они каждый по своему жизненному пути, шли достойно, не сетуя на трудности и невзгоды. Кое-кто из них всё же совершал ошибки, но, осознав их, исправлялся и дальше творил свою судьбу как полагается. 
     Сызрань. По улице Тимирязева (в прошлом – Щепалинская) стоит большой деревянный дом начала XX века за номером 65. Когда-то неподалёку от него находилась торговая Щепалинская площадь. После пожара, случившегося в 1906 году и похоронившего почти весь город под пеплом, её засадили деревьями – считалось, что кроны лиственных деревьев замедляют распространение огня. Так в районе Закрымзы торговая площадь превратилась в парк (ныне - парк имени Тимирязева). Как Тимирязевский парк, так и Керенский магазин рядом с ним – были самыми посещаемыми местами для проживающих в этом районе горожан. Среди них часто можно было встретить молодую пару, которая жила на Щепалинской в большом доме (размеры – 10 х 8) с подземным этажом. Въехала в дом чета Митюриных: Александр Фёдорович (1885 гр.) и Прасковья Николаевна (1892 гр.) – в девичестве Куроедовская (не в честь ли её предков был назван этой фамилией переулок в Засызране?) - в 1909 году после своего венчания. Совместную жизнь они начали, будучи уже известными в городе людьми. Александр, происходивший из бедной семьи, дорос до купца, считался в городе женихом завидным: умный, видный, предприимчивый, обладатель собственных галантерейно-москательных рядов... Прасковья – старшая дочь состоятельных торговцев мясом, имеющих в Сызрани свои мясные ряды, – была жениху под стать. И по внешности, и по уму, и по достатку. На пышной свадьбе в большом зале модного сызранского ресторана «Батум» (находился в здании, где ныне медицинский колледж) невеста предстала перед гостями в таком количестве дорогих украшений, что её свадебный наряд давил на плечи, и от богато убранной фаты тяжело было держать голову. Название ресторана оказалось очень символичным: именно в городе Батуми много позже жила, причём всю свою взрослую жизнь, вместе со своей семьёй: мужем Вадимом и детьми Александром и Светланой, дочь Митюриных – Маргарита. О них мы ещё узнаем.
   Итак, Александр и Прасковья соединили свои судьбы. Поженились они по большой любви и, как принято говорить в таких случаях, «души не чаяли друг в друге». Чрезмерным накопительством не занимались, хотя и бедными не слыли – были купеческой семьёй.
     Купец. Торговец. Представители этого сословия внесли большой вклад в развитие самого крупного и богатого уездного города, коим являлась Сызрань в начале ХХ века, оставили богатейшее наследие в виде церквей, мельницы, затейливой архитектуры каменных домов, хорошо сохранившихся до нашего времени и всё ещё служащих людям.
    Для Александра Фёдоровича Митюрина всё было впервые в купеческой деятельности - начинал он торговое дело с нуля. А ведь это непросто: в одиночку, не имея богатой родни, а посему – финансовой поддержки, взять на себя такую ответственность. Но у него было большое желание не только самому встать на ноги, но и помочь своей бедствующей многодетной семье. О том, как он сделался купцом, скоро узнаем, а пока - странички из истории.
     Самый зажиточный слой горожан – купечество – в те времена был не таким уж старым, слово «купец» вошло в употребление в начале ХVIII века. При Петре I купечество подразделялось на три гильдии. Первую составляла «гостиная сотня» или первостатейные. Они имели торговые ряды и торговые дома. Представители второй гильдии владели торговыми лавками и ларьками – «ларёшники». К третьей гильдии относились мелкие лавочники или уличные разносчики как продовольственного товара, так и изделий повседневного спроса.
    Семья Александра и Прасковьи относилась к первостатейным купцам, имела торговые ряды, хотя не была очень богатой. Из недвижимости молодожёны владели всего одним домом, в котором жили. Деревянный, весь в резьбе, к его парадной двери примыкало крыльцо с четырьмя ступенями и нарядными балясинами – вот таким он был - гордость, радость, тыл, воплощение мечты и надежд начинающей семьи. Все резные деревянные элементы его интерьера – дело рук старшего брата хозяина дома, Иоанна. Он помогал в строительстве и, время от времени, сам жил в этом доме вместе с родными. Отличный мастер по дереву, к тому же иконописец, Иоанн тонко чувствовал красоту, из-под его кованого лобзика выходили просто сказочные узоры, они-то и украсили дом его младшего брата.
    Строили купцу Митюрину дом на совесть, к его свадьбе. В возрасте двадцати четырёх лет Александр Фёдорович привёл в него свою жену. Почему-то сразу подписал дом на молодую хозяйку, и Прасковья Николаевна стала домовладелицей. Но… перипетии судьбы привели к тому, что семье недолго суждено было пожить в этих так называемых хоромах (сейчас в подобных домах живут небогатые россияне). Новая большевистская власть выселила Митюриных из собственного дома, и он стал использоваться в качестве коммуналки. Временные постояльцы друг за другом без сожаления покидали тесные квартирки (их – четыре), как только обзаводились своим жильём, и вряд ли знали (да и хотели ли?) о том, когда и кем был построен дом, кто был его настоящим хозяином. Пройдёт время, и некогда крепкий дом обветшает и сильно врастёт в землю, а его переделка и реставрация приведут к тому, что он превратится в обычное неприметное строение.
       Ещё об одном доме на той же Щепалинской улице, под номером 71. Он также сохранился до наших дней. Здесь когда-то жили Феоктиста Терентьевна (1832 гр.) и Фёдор (отчество и год рождения неизвестны) Митюрины – родители нашего героя. Этот дом был чуть моложе и поменьше своего соседа, описанного выше, находился на самой окраине города, в ста метрах от кладбища (впоследствии его ликвидировали под застройку). Построил его для своих родителей их младший сын, купец Александр Фёдорович, когда основательно встал на ноги. Вспомним из истории, после пожара 1906 года многие горожане ютились в наспех сделанных землянках, но постепенно обзаводясь стройматериалами, рубили себе дома. Вот и Александр Фёдорович, первое что предпринял, заработав своим трудом деньги, построил два дома.
      А теперь повернём колесо истории немного назад и продолжим рассказ о старшем поколении Митюриных – родителях купца. Жили Феоктиста и Фёдор в крайней бедности, семья была малоимущей, и о купеческом достатке не могла и мечтать. Беднота! Ввиду многодетности и немощности главы семейства, а отсюда - крайне отчаянного положения ячейки общества, самого младшенького, двенадцатого по счёту ребёнка – Сашу, проучившегося в приходской школе всего лишь год, в девятилетнем возрасте родители отдали за хлеб и одежду к известному в городе богатому купцу Н. П. Ревякину работать разносчиком и упаковщиком чая. С 1901 года купец состоял членом городской комиссии по промысловому налогу и имел чайно-развесочную фирму в Москве и Сызрани. Саша, не по годам рослый, смышлёный, с живым пытливым умом, быстро освоился с работой и даром хлеб не ел. Помогая в чайно-развесочной лавке, он всё глубже вникал в торговые дела хозяина и постепенно освоил все тонкости купли-продажи, превратившись в отменного счетовода. Так была пройдена первая ступень в обучении мальчика торговому делу. Увидев способности Александра, его самоотдачу в работе, Ревякин с 1897 года «поставил его на жалованье». С первой же получки подросток, давно мечтавший о недоступной роскоши – фотографии, вместе со своими друзьями отправился в ателье Кольчугина и сделал снимок на память – тот самый, о котором мы уже знаем. У купца Ревякина Александр проработал до 1903 года. После этого, желая повысить свою квалификацию по торговой части, он перешёл к торговцу В. И. Венедиктову в москательно-галантерейную фирму на должность продавца. Труд 18-летнего усердного добросовестного юноши пришёлся по нраву и этому хозяину. Александр на лету схватывал всё новое, активно пополняя свои знания по ведению торговли, и, в итоге, в совершенстве освоил бухгалтерию. Вскоре, после поступления на службу, ему было поручено ведение бухгалтерских книг и снабжение хозяйских магазинов товарами. В юноше Венедиктов сумел разглядеть талант, цепкую хватку, сметливость, предпринимательское начало – незаменимые качества в торговом деле, и он поставил честного, работящего парнишку на должность приказчика, в которой тот пробыл до 1910 года. Александр, заслужив авторитет, поднявшись в глазах работодателя, продолжал бы и дальше трудиться в новом качестве. Но Венедиктов, увидев в лице Митюрина достойного компаньона и уважая его за личностные и деловые качества, предложил ему принять, как написано в документе: «…одно отделение по торговле этим же товаром и впоследствии, через 3 года, передать это дело в собственность с уплатой за товар с рассрочкой на 5 лет». То есть купец предложил Александру открыть своё дело и предоставил ему под «честное слово» ссуду с рассрочкой. Митюрин с благодарностью воспользовался помощью, быстро наладил торговлю, крепко встал на ноги и построил себе и своим родителям по дому.
     Однако жизнь внесла свои коррективы.  «Ввиду моей мобилизации на военную службу в 1916 году мне пришлось дело ликвидировать. Правильность могут подтвердить, работавшие со мной в фирме Венедиктова: Иевлев М. Ф., проживающий по Набережной, 26, и Козлов А. Я., проживающий по Гидростройной, 1». Это выдержка из краткой автобиографии Александра Митюрина, отпечатанной на машинке и заверенной подписями и печатью.
       А вот что сказано об этом человеке в солидной старинной книге под названием «Въ память трехсотлетiя царствованiя Державнаго Дома Романовыхъ. 1613-1913». Издана она в Москве по адресу: «Б. Козихинскiй пер., д. 9».  Когда-то книга находилась у Митюриных, теперь она хранится в сызранском краеведческом музее.
    «Митюринъ – Александръ Федоровичъ – является въ г. Сызрани владельцемъ одного изъ крупнейшихъ оптово-розничныхъ бакалейно-галантерейныхъ магазиновъ. А. Ф. родился въ 1885 г. въ г. Сызрани и образованiе получилъ въ лесной школе. Выбывъ изъ школы, А. Ф. 4 года прослужилъ въ чайно-развесочной фирме Н. П. Ревякина, а затемъ поступилъ въ галантерейно-москальную торговлю В. М. Венедиктова въ г. Сызрани, где в совершенстве постиг это дело, прослужа до 1910 г. Надо сказать, что въ галантерейное дело А. Ф. перешелъ съ большаго жалованья исключительно съ той целью, чтобы познакомиться и овладеть москально-галантерейным деломъ, и такимъ образомъ расширилъ свои познанiя в торговле. Служа въ галантерейномъ деле, А. Ф. изучалъ бухгалтерiю, такъ что последнее время ему было поручено веденiе торговыхъ книгъ. Въ 1910 г. на небольшiе скопленныя деньги, благодаря умеренной жизни и поддержке хозяина, А. Ф. открылъ свой, сначала небольшой, магазинъ, который съ теченiемъ времени сильно развился, благодаря его энергiи, личному наблюденiю и участiю въ делахъ. А. Ф. членъ Сызранскаго о-ва Взаимнаго Кредита».
      Как мы видим из документов, наш герой был не простым обывателем, а известным даже в московских кругах торговцем, раз попал в государеву книгу в числе других сызранских купцов…    
     Постоянно совершенствующий свои знания в торговой науке, Александр Фёдорович, вполне возможно, читал и другую книгу под названием «Руководство для молодыхъ людей, назначающихъ себя къ торговымъ деламъ. Санкт-Петербургъ, въ типографiи К. И. Жернакова, 1847». Удивительно, как схожа торговля тех лет, описанная в книге, с современной розничной торговлей! Ниже приведена глава, хорошо это иллюстрирующая, показывающая целостную картину торгового дела тех лет (материал взят из Интернета, буква «ъ» на конце слов в тексте убрана).
     «Деятельность розничной торговли сосредотачивается всего более в лавке. Там производятся и оканчиваются почти все занятия розничного торговца.
    Мы уже упоминали, что он получает товары в количествах сколько-нибудь значительных, от оптовых торговцев, или от первых производителей, фабрикантов и ремесленников, и раздробляет при продаже на какие кому угодно малые количества. За такой труд свой он получает вознаграждение, прилагая небольшие проценты на цены купленных им оптом товаров.
    Разнообразие лавочной или розничной торговли в товарах так велико, как велико разнообразие всех потребных для общественного человека предметов. Оттого-то в больших городах, и особенно в столицах, лавки разделяются на ряды или линии, где одного рода товары продаются в одной линии, или в одном ряду, и это необходимо оттого, что невозможно было бы соединить все товары в одной лавке.
    В небольших городах, где потребности покупателей гораздо меньше и проще, продаются иногда самые разнообразные товары в одной лавке. Но это уже самая мелочная торговля. В больших городах, в одном ряду продаются, например, суконные товары, в другом шелковые, в третьем москательные и так далее.
   Такое распределение, произведенное самим существом дела, необходимо и очень удобно, как для продавцов, так и для покупателей, но оно еще более упрощает деятельность и делает ненужным приобретение разнообразных познаний для торговца.
   Очень легко и очень скоро можно привыкнуть к различению добротности товаров, к ценности их, к способам разделения их, то есть мере или весу, и главное искусство розничного торговца ограничивается приобретением и продажей своих товаров со всевозможною выгодою.
    Надобно знать, откуда выгоднее получить товар, и уметь привлечь к себе покупателей хорошим качеством товаров, честностью и угодливостью. Кроме того, розничный торговец должен быть сметлив и распорядителен в продаже, то есть уметь скоро сосчитывать ценность продаваемого, не ошибаться в расчетах, в сдачах и делать все это с возможною скоростью, ибо если он станет ошибочно считать, от торопливости или небрежности, то обсчитает невольно себя или покупателя. А если станет медленно действовать при отпуске товара и при расчете, то выведет покупателя из терпения, отучит от себя и не управится с другими.
     Можно видеть из сказанного здесь, что все искусство, все познания розничного торговца ограничиваются навыком, ибо навыком узнает он все исчисленное нами и некоторые другие потребности своего занятия и будет очень хорошо исправлять его, без всякого участия ума.
    Письменных занятий у него почти нет, кроме записи получаемых и отпускаемых в долг товаров и приготовления небольших счетов или записок покупателям. Но как все это повторяется однообразно каждый день, то мы и видим действительно, что многие, даже самые ограниченные люди, с некоторым рассудком, бывают очень исправными розничными торговцами.
    В тех лавках, где продаются хотя и однообразные, но в разных видах товары, каковы галантерейные, стальные, москательные, по крайней мере, есть разнообразие в предметах. Но более однородные товары, как то, суконные, холщевые, шляпные, не представляют и этого разнообразия, так что торговцу ими приходится делать и говорить одно и то же. И разговоры его с покупателями делаются повторением всегда одних и тех же фраз, бессмысленною для него самого болтовнею, и он сам превращается в какую-то машину.
    Слишком далека от нас мысль унижать полезное и почтенное занятие розничною торговлею. Мы говорили о необходимости и пользе ее в общественном быту и повторяем, что можно быть очень счастливым и уважаемым человеком, занимаясь розничной торговлей. Но для мальчика, для ученика в торговле, который хочет посвятить себя настоящей купеческой деятельности, представляет она слишком мало способов к научению.
    Потому-то и советуем мы посвящать себя торговле этого рода тем мальчикам, которые не приобрели познаний в школе и не чувствуют в себе умственных способностей и призвания к занятиям торговлей высшего рода. Они должны усердно и от всей души, навсегда посвятить себя розничной торговле и употребить все свои способности сделаться лучшими в этом роде деятелями. Тогда могут они надеяться достигнуть истинного для себя благосостояния и сделаться истинно полезными членами общества.
    Надобно заметить, что не только у нас в России, но и везде, невежество и тупоумие сидельцев вошло в пословицу, и с прискорбием надобно признаться, что многие из них очень худо исполняют свое простое дело. Как полезно и достойно уважения сделаться примерным, лучшим торговцем в этом роде!
     Конечно, не от нас самих, а от Бога, зависит, сделать нас богатыми, блестящими розничными купцами. Но всякий, самый мелочной купец обязан быть честным, ловким, приятным человеком. Вот качества, которых надо достигнуть розничному торговцу».   
     Так скрупулёзно описывали торговлю и давали по ней советы в книгах в позапрошлом веке.
      Вернёмся к нашему герою. Труд с раннего детства, честность, ревностное отношение к делу, пытливый ум и многие другие качества помогли Александру Фёдоровичу стать за довольно короткое время владельцем двух крупнейших оптово-розничных бакалейно-галантерейных магазинов. Так в российском купечестве появилось новое имя.
      С открытием в Сызрани Общества взаимного кредита (ОВК) Митюрин становится одним из его членов (председателем правления был известный сызранский купец-миллионер Стерлядкин), что для него было немаловажно. Что же это были за учреждения, открывавшиеся в разных городах России? Организовывали эти ОВК купцы, причём на началах взаимности, то есть совладельцами данного кредитного общества были его члены  - заёмщики, связанные круговой порукой. Целью ОВК являлось: обеспечение заёмщиков дешёвым кредитом, в основном краткосрочным – месяцев до шести, на предпринимательские нужды. Надо отметить, что Общества взаимного кредита, бурный рост которых наступил в начале ХХ века (первое  открылось в Петербурге), изменили значение русской торговли. Представители различных общественных слоёв и сословий – от мелких лавочников и крестьян до крупных торговых фирм и сановных лиц – почувствовали самостоятельность и независимость от иностранных банков и экспедиторов. Успех нового кредитного учреждения имел огромное влияние на развитие частной финансовой деятельности в городах России, в том числе и в Сызрани.
     Итак, торговое дело нашего героя, которое он вёл разумно, грамотно и расчётливо, процветало. Его магазины располагались не где-нибудь, а в самом центре города. Вход в один из них был через огромную полукруглую арку (теперь она заложена кирпичом), соединяющую два дома в начале главной улицы - Большой (ныне - Советской). Арка служила сквозным проходом с этой улицы на соседнюю - Симбирскую, а за ней - на торговую площадь, раскинувшуюся вдоль оврага с речушкой на дне, через которую был перекинут Ильинский мост (он до сих пор там). Второй магазин Митюриных находился недалеко от первого. Вход в него был со стороны Симбирской. Предприимчивый купец понимал: чтобы торговля шла успешно, надо её организовывать в людных местах, что он и делал. За товаром Александр Фёдорович отправлялся в Москву, где в купеческой среде скоро стал «своим человеком». Обладая отличными, как теперь говорят, маркетинговыми знаниями (какой товар выгоднее привезти и откуда), имея смелый и несколько авантюрный характер, силу воли и интуицию, молодой торговец продвигает свои товары всё дальше и дальше, достигая даже южных стран: Индии, Турции, Пакистана. Лучшие вина, сладости, различные сорта табака – почти всё иностранное – постоянно были на прилавках сызранских магазинов купца Митюрина. Особым спросом у зажиточной элиты города пользовался заграничный сорт табака. Прежде чем привести табак на родину, Александр Фёдорович испытывал всю его «прелесть» на себе. Он испробовал лучшие сорта табака Европы (купец обязан знать свой товар в лицо, иначе и разориться недолго). Сам же, как это ни странно, никогда не был заядлым курильщиком, да и к вину пристрастия не имел. А посему его торговое дело процветало, и благосостояние семьи росло быстрыми темпами. Во дворе у купца рядом с домом появился флигель  размером 4 х 4 метра на два узеньких окошка - для прислуги, конюшня - для выезда, сараи и даже ротонда. А вот здания под свои магазины Митюрин не строил, а брал в аренду, будто чувствовал, что придёт новая власть и отберёт у состоятельных сословий недвижимость.
     Прасковья Николаевна работала в собственном магазине продавцом, стояла за прилавком сама. Был такой случай. Однажды забежал к ней в магазин цыганёнок, купил на свои гроши краюху батракского хлеба и, как бы невзначай, уронил его в стоящую здесь же бочку мёда. Потом, схватив сладкий кусок, быстро скрылся за дверью. Прасковья Николаевна, удивившись смекалке и хитрости черноглазого босоногого мальца, лишь рассмеялась ему вслед и покачала головой.
      Очень важная деталь, характеризующая Александра Фёдоровича... Выходец из бедной семьи, он хорошо помнил свою прежнюю тяжёлую жизнь и всегда старался помочь нуждающимся: давал им приют во флигеле, а также вместе с супругой подкармливал их. И не думал, даже представить себе, видимо, не мог, что совсем скоро и сам вместе с семьёй окажется на улице.
      Наступили бурные двадцатые годы. События в стране следовали одно за другим: отречение царя, переход власти к буржуазному Временному правительству, Октябрьская социалистическая революция, национализация имущества промышленников и купцов, Гражданская война...  Население России раскололось на два противоположных лагеря: одни шли служить в Красную Армию, другие встали под знамёна Колчака, Деникина и других командующих Белого движения. Сызрань, являвшаяся уездным городом Симбирской губернии Средневолжского края, тоже оказалась вовлечённой в борьбу за власть. Она стала первым городом губернии, где была провозглашена власть Советов. Но не всё оказалось так просто и легко, как хотелось большевикам. Уездный город охватил мятеж чехословацких легионеров, которые обосновались в Сызрани и не хотели разоружаться, как того требовала новая власть. Так, в конце весны 1918 года мирная жизнь сызранцев закончилась. Население города не сразу поддержало «красных». Власть в городе за короткий период многократно переходила от белочехов к большевикам и обратно, за неё шли жестокие бои. В том же году в Сызрани возникли серьёзные затруднения в снабжении населения хлебом, что повлекло за собой массовые беспорядки. Например, 17 июня 1918 года разъярённая толпа рабочих и солдат убила двух сызранских купцов, братьев Льва и Ивана Чернухиных, необоснованно заподозрив их в том, что именно они устроили пожар на своей мукомольной мельнице и в продовольственном магазине. Предпринятое местным Советом и Военным комитетом расследование этого злодеяния никаких результатов не дало. Для прекращения возникающих беспорядков в город были введены войсковые части. В тюрьмах не хватало мест, участились случаи расстрела заключённых. Большевики, придя к власти, национализировали предприятия, а на время сменившие их белочехи (власть учредиловцев) вернули всё прежним владельцам. Осенью 1918 года промышленные предприятия не работали, прекратились занятия в школах, местные врачи в полном составе покинули город (большевики заменили их новыми четырьмя медицинскими работниками).
    Все эти и другие события в одночасье перевернули сложившийся уклад семьи Митюриных. Бывшие собратья по торговле пишут на купца доносы: многих не устраивало отсутствие купеческих корней в его фамилии, мол, что за купец без рода, без племени? Не устраивал «товарищей» и успех Александра Фёдоровича, уж больно быстро он разбогател! Это была обычная человеческая зависть. И в результате дом Митюриных большевики реквизируют и заселяют в него семью красного комиссара. Оставшись без крыши над головой, Александр Фёдорович стал уговаривать нового жильца оставить их во флигеле: дескать, куда им идти с ребёнком на руках (в 1912-м году родился первенец – Фёдор). Комиссар сделал снисхождение: позволил семье жить во дворе собственного дома. Только и здесь Митюрины не нашли покоя. Трудно сейчас сказать, кому пришла в голову мысль бежать на восток вслед за покидающими город группировками белочехов, но пришла, и это - факт. Александр Фёдорович погрузил семью на подводу и отправился подальше от несправедливой и опасной жизни. Им вслед послышались выстрелы, одна пуля попала в ручонку сынишки. Но ничто не смогло остановить молодую семью, решение было принято, назад пути не было.
     Так, волею судьбы, Митюрины оказались в Иркутске. Как складывалась их жизнь вдали от родных мест - неизвестно. Есть сведения, что купец, теперь уже бывший, кормил свою семью временными заработками. А в 1921 году, когда в стране ввели НЭП, он вместе с товарищем по фамилии Захаров Александр занялся розничной торговлей. До сего дня сохранилась его расписка о том, что Красной Армии для её нужд он передал тюк ваты и бинты. На Байкале у Митюриных в 22-м родился второй сын – Сергей. И вскоре, устав от чужбины и скитаний, тоскуя по дорогим сердцу местам, семья возвращается на родину, в Сызрань. А что же там? Какая жизнь ждала их на родной земле? Оказалось, комиссара давно уже нет в живых, их дом занимали четыре семьи. Перед возвращенцами встал главный вопрос: у кого остановиться, где жить? Оставалось только одно: обосноваться в своём собственном флигеле, который оказался в неприглядном, просто запущенном, состоянии, к тому же его подвал до отказа был забит мусором и нечистотами (какое-то время там обитали бездомные). Так как Митюрины имели на это строение документы, они привели флигелёк в надлежащий вид и стали обживать вновь.
      Во времена новой экономической политики в стране установили раз¬решительный порядок открытия торговых заведений. Были отменены государственные монополии на различ¬ные виды продукции и товары, и снабжение молодой советской республики начало улучшаться. Постепенно осуществлялась денационализация мел¬ких и кустарных предприятий, вводились правовые гарантии для частной собственности. Каждый гражданин имел право организовывать промышленные и торговые предприятия.
     Бывший купец, как уже знаем, воспользовался этим разрешительным порядком, он взял патент на розничную торговлю и вновь занялся привычным для себя делом - торговлей. В его семье рождаются ещё дети: Борис и Маргарита. Теперь у Митюриных стало уже четверо ребятишек. Большая семья живёт всё в том же крохотном флигелёчке с русской печкой на полдома. С увеличением семейства его главе удалось пристроить к домику одну небольшую комнатку - на большее, по-видимому, средств не хватило.
      И всё-таки, как же жили Митюрины, вернувшись в Сызрань, домой, что они чувствовали после долгих скитаний? Жили скромно, не на показ, о прошлом не жалели, в своих злоключениях никого не винили и, как настоящие христиане, ни на кого не держали обиду. Глубоко верующая Прасковья Николаевна всегда говорила своим близким словами Евангелия: «Ударили тебя по одной щеке, подставь другую. Никогда не делай никому ничего плохого». Имея в душе веру и надежду, женщина берегла их как величайшее сокровище и, как могла, передавала своим детям. Прасковья Николаевна была одной из постоянных прихожан Казанского собора. Вплоть до смерти, до 92-х лет, она ходила в церковь пешком, а ведь это не один километр пути! И никогда не проходила мимо нищих, коих было множество у церковных ворот, не подав им милостыни: всех обойдёт и каждого одарит монетками. Втайне от детей она окрестила (в те времена на крещение был запрет властей) своих внуков. Ей хотелось, чтобы внуки росли в духовной чистоте, в христианской вере. Муж во всём поддерживал свою супругу, между ними было взаимопонимание и уважение, они жили «душа в душу», на едином дыхании. Александр Фёдорович – аккуратист по натуре (всегда гладко выбрит, ухожен) – был очень бережливым, никогда не проходил мимо брошенной на улице пуговицы, гвоздя, всегда поднимет, положит в карман. Любил он во всём порядок, был основательным, с чувством собственного достоинства. Про свою работу говорил так: «Товар – дело наживное» и, имея навыки, полученные с детства, постепенно выправлял материальное положение семьи, продвигая и дальше торговую деятельность.
      Благодаря трудолюбию, таланту и упорству Александр Фёдорович вновь встал на ноги, поднялся, благодаря своему неординарному уму и природному чутью, но, как оказалось, поднялся уже в последний раз. На жизнь он смотрел целостно, не поверхностно, внимательно вникая во всё. Товары приобретал в широком ассортименте, в основном металлические: кофеварки, пуговицы, самовары, спицы, иголки, детали для швейных машин и патефонов, весы, скобяные товары и прочее – всё, что пользовалось спросом у населения и не имело срока годности (кое-что до сих пор хранится у внука как память о дедушке). Как и прежде, места под торговлю он выбирал бойкие: в том же доме на Симбирской и в арендованном магазине, вплотную примыкающем к стене Свято-Вознесенского мужского монастыря, располагавшегося на «стрелке». Территория монастыря в то время была значительно больше нынешней, простиралась в одну из сторон до современного автомобильного «кольца». На «стрелке» бывало очень людно, народ шёл по выходным и праздникам в монастырский храм и заглядывал по дороге в Митюринский магазин. В самом деле, с местом купец и тут не прогадал. Имея за плечами горький опыт, когда пришлось бежать в Иркутск, бросив свои товары, Александр Фёдорович переводил излишки денег в золотые и серебряные монеты - на «чёрный» день. Дети подрастали, требовалось всё больше и больше средств, и отец старался, как мог, обеспечить семье достойную жизнь.
      Но вот однажды беда снова постучалась в их дом. Произошло это в 1929 году. Неожиданно пришли к Митюриным представители советской власти и провели обыск во флигеле. Непрошеные гости искали семейный тайник, видимо, по чьей-то наводке. И тут произошла, можно сказать, трагикомедия. Младший сын Боренька, услышав разговоры чужих людей о тайнике, в силу своей детской непосредственности и неразумения, решил им «помочь». Подбежал к крыльцу и, указав на него рукой, сказал: «Не надо искать, вот тут всё зарыто!» Так большевики забрали вместе с вещами и деньги. А семью лишили избирательных прав сроком на три года, а также с высылкой отца, матери и непосредственного Бори в трудовые лагеря Ахангельской области (г. Котлас, ст. Пинега). Так вновь рухнули планы Митюриных… Да что там планы… казалось, рухнула сама жизнь.
    Репрессированные Прасковья Николаевна и Боренька отправились на спецпоселение чуть позднее Александра Фёдоровича. Для двухлетней дочки Маргариты мать наняла кормилицу, шестилетнего Серёжу поручила старшему сыну Фёдору и тронулась с непоседливым болтливым малышом в дальний путь.
   Как выживали сызранцы на чужбине - неизвестно, скорее всего, трудно. А оставшиеся дома дети? Они росли под присмотром кормильца Фёдора и по Божьей милости. Вот один факт из их самостоятельной жизни. Семнадцатилетнему Феде приходилось работать грузчиком и развозчиком хлеба, трудился он с утра до вечера. Разгружая готовую продукцию, Федя, вечно голодный, догадался шелушить буханки и крошки собирать в карман. Дома их разводили кипятком - получался съедобный клейстер. Заботливый брат иногда пёк для младших – Серёжи и Риты - лепёшки, которые было не угрызть. Помогали им, чем могли, сердобольные соседи. Так и выживали…
      В 32-м году репрессированные лишенцы вернулись домой. Большая семья вновь воссоединилась. Фёдор женился, жить стали молодые супруги с Федиными родителями и их младшими детьми всё в том же флигеле. Как в народе говорится, в тесноте, да не в обиде. Жили дружно, помогая друг другу во всём. И вот однажды, дело было перед войной, в 1941-м, Прасковья Николаевна отправилась вместе с женой Фёдора, Тамарой, на базар. Там к женщинам подошёл патруль и попросил предъявить паспорта. Прасковья Николаевна, пережившая лагеря, хватившая в них лиха, отдала свой документ и, с испугу, бросилась домой, не успев даже подумать, что паспорт – личный документ, его нельзя оставлять в чужих руках. Вскоре во флигель явились милиционеры и, вернув женщине документ, вволю похозяйничали: перевернули весь дом вместе с чердаком и подвалом в поисках ценного добра. По-видимому, их удивил и насторожил случай с паспортом, и они, решив, что дело здесь не чисто, ввалились в дом и произвели обыск. Да ещё какой! Тамара в это время сидела на кровати. Пришельцы грубо отшвырнули её и принялись рыться в постели. В тот день они конфисковали у семьи много вещей, в том числе и верхнюю одежду Феди, который зарабатывал, как и его жена, преподаванием в трикотажном техникуме (позже Фёдор стал директором техникума). Нежданные гости забрали, кроме всего прочего, костюм Фёдора, его кожаное пальто… И ведь что самое обидное, их покупали родственники вскладчину, Фёдор дорожил этими вещами и берёг их. Мать посоветовала сыну: мол, что же ты сидишь… иди выручай… ведь заработал деньги честным трудом… Но Фёдор никуда не пошёл. Пришлось Прасковье Николаевне и Тамаре самим отправиться в НКВД и долго объяснять свою проблему. Наконец, работники органов вернули женщинам Федино пальто. Вот и всё. И остались для пострадавшей семьи загадкой ответы на вопросы: на каком основании был милиционерами учинён обыск в доме и конфисковано имущество?
       Глава семейства, Александр Фёдорович, после ссылки под Архангельск больше так и не смог подняться материально, все оставшиеся годы он еле-еле сводил концы с концами. Изломанная большевистскою властью жизнь сделала своё дело: здоровье его в который раз пошатнулось. Но он работал, как мог, только теперь по найму. Работал на разных городских предприятиях, коих в его послужном списке было отмечено цифрой двенадцать, не гнушался ничем, что могло бы как-то помочь семье.
     Прасковья Николаевна, верная спутница Александра Фёдоровича, всегда старалась подставить плечо мужу. Вот один пример. Во времена НЭПа, когда семья второй раз встала на ноги, Митюрины купили швейную машинку марки «Зингер» - небывалую для многих роскошь по тем временам. Ох как машинка выручала семью в трудное время! Хозяйка использовала её постоянно: шила домашним разнообразную одежду. А когда Фёдор женился, его жена строчила на ней кофточки, платья, юбки не только для себя, но и на продажу, и вместе со своей свекровью, Прасковьей Николаевной, носила все эти вещи на «барахолку». Оставшиеся от пошива небольшие клочки ткани тоже шли в дело. Прасковья Николаевна разрезала их на ленты и плела крючком из цветных полосок коврики на пол, накидки на мебель… Получались они нарядными, глаз не отвести. Кое-какие из них рукодельница дарила близким и знакомым, а остальные, в сложные для семьи дни, несла туда же, куда и пошитую одежду – на «барахолку». А в ещё более трудные времена, когда ткани не было в продаже, а посему швейная машинка простаивала, на ленты шли старые вещи. Прасковья Николаевна распарывала изношенные юбки, платья, рвала их на полоски и сматывала в клубки, а потом бралась за крючок. До последних дней жизни эта стойкая женщина старалась облагородить свой флигелёк пёстрыми весёлыми ковриками, навести в нём уют, а также помочь семье материально.
                ***
       Иоанн Фёдорович Митюрин, как уже знаем, доводился Александру Фёдоровичу старшим братом, они были очень дружны между собой. Иоанн (дома его звали Иваном) был монахом. Рождённый в середине ХIХ века, он ступил на свою самую главную дорогу – стал мастером тонкой иконописи. Сколько всего написал Иоанн икон, неизвестно. Скорее всего, много. И со временем талант его засверкал, раскрылся. Иконы его кисти были превосходны!
    Ещё мальчиком неимущие родители отдали Иоанна на воспитание в сызранский Свято-Вознесенский мужской монастырь. Позже, в другом городе, он окончил духовную семинарию, после чего вернулся в Сызрань и поступил на службу в монастырь. С родными он связь не прерывал, часто бывал у них, знал о нуждах и заботах большой семьи, помогал ей всем, чем только мог. Вспомним, когда его самый младший брат Александр разбогател и задумал строить дом, Иоанн помог ему в этом сложном деле. А потом какое-то время и сам жил в новом купеческом доме вместе со всеми его домочадцами, а впоследствии - во флигеле. По воспоминаниям родственников, Иоанн помогал даже воспитывать своих племянников: Федю, Серёжу, Борю и Маргариту. Серёжу монах выучил рисованию и работе по дереву лобзиком (это художественное мастерство через много лет стало для него профессией). Вольно или невольно монах оказывал духовное влияние на близких, объединяя всех одной общей высокой идеей, одним общим святым чувством, составлявшим его духовную суть, его сокровище. Имея духовное образование, он поддерживал связь с разными храмами и монастырями, часто бывал и в Ново-Афонском монастыре, писал там иконы, занимался росписью храма. В Сызрани монах, становясь старше, бывал наездами. В каждый свой приезд домой он привозил родным в подарок свои работы - иконы, к которым родственники относились с особым трепетом, а жена его брата - Прасковья Николаевна - перед ними истово молилась. Перед этими христианскими святынями благоговела душа её, приобретая покой. Духовная стойкость, вера, сопровождавшие всю жизнь семью Митюриных, поддерживали их и в трудные годы, не позволяя впадать в уныние, давали силы. Тесный их домик вмещал в себя церковные книги, в том числе рукописное «Евангелие», православные календари, иконы. Они освещали домочадцам путь, давали смысл существованию, возвышая над повседневной суетой, поддерживали и ободряли во всех жизненных испытаниях.
    Во флигеле было две «божницы» в разных углах комнаты. Это – небольшие ящички с дверцами, а в них церковная утварь. Лампадка горела под одной из икон постоянно, масло для неё покупалось Прасковьей Николаевной банками. В «красном» углу висела большая храмовая икона, подаренная старцем Иоанном. На этом триптихе изображены образы: Господь Вседержитель, Пресвятая Богородица и Св. Великомученик и целитель Пантелеимон. Писаная рукой Иоанна икона была привезена из Нового Афона в 1904 году. На этой и других образах старца стоит печать со словами: «Благословенiе с той Афонской Горы Русскаго Пантелеимонова Монастыря, в котором освещена сiя Св. iкона». Вот под этими иконами кисти монаха и молилась раба Божья Прасковья, а много лет позднее, вставая на колени, её копировал маленький внук Саша – тогда для него это была игра. К слову сказать, он всё своё детство спал под образами, на кроватке, стоящей в углу, и это тоже невольно влияло на его духовное развитие. От бабушки мальчик перенял и её святость, и доброе отношение к людям, а также привычку не отказывать нуждающимся в милостыне.
      Среди особо чтимых святынь в мужском Афонском монастыре является икона Святого Великомученика и целителя Пантелеимона с частицей мощей святого. Подобный образ был принесён в дар Государю Императору Николаю II братией Афонского Свято-Пантелеимонова монастыря в 1904 году во время его посещения святых мест. В том же году, как уже знаем, в монастыре жил Иоанн Митюрин. Возможно, он видел царя. Возможно, икона именно его письма была подарена Императору (манера написания схожа с той, что на триптихе у Митюриных). Это, конечно, только предположения… Факт не доказан. Но доподлинно известно, что после 1904 года Иоанн находился в Сызрани и участвовал вместе с мастерами-иконописцами в реставрации Казанского собора после пожара 1906 года. При росписи он пользовался цветными литографиями с изображением сюжетов из Нового и Ветхого Заветов, которые привёз из Нового Афона. Сделанные из картона, они сохранились до наших дней в своём первоначальном виде. Рукой Иоанна на них изображены божественные лики, различные сюжетные детали и орнаменты; обведены они кружками, под ними надписи: какой лик и в какое место необходимо переписать. По всей видимости, Иоанн активно пользовался литографиями в своей работе и бережно хранил их.
     Последняя поездка на Новый Афон оказалась для монаха трагической. Дело происходило так. Приблизительно году в 30-м группу иконостасных и иконописных мастеров из Среднего Поволжья пригласили в Новый Афон расписывать храмы. Среди отъезжающих был и Иоанн Митюрин. Успели ли мастера поработать на Афоне или нет - одному Богу известно. Там произошло страшное, просто немыслимое событие! Вот какую тайну поведал отец Пётр, живший в Ново-Афонском монастыре в то время (история выложена на сайте Н. Афона).
   Монастырь этот, один из самых крупных в России, был построен в XIX веке на средства Александра III в красивейшем месте — в горах над Чёрным морем. По словам отца Петра, началось это ещё в 1930-х годах, когда большевики, завершая гонения на церковь в центре России, добрались, наконец, и до Северного Кавказа. Настал день, когда в монастыре появились вооруженные красноармейцы. Увидев их, часть послушников бежала высоко в горы, унося с собой святыни и надеясь там продолжить служение Богу. Но и в горах их настигали большевистские пули и штыки. Много монахов погибло на месте, часть из них нашла свою смерть в каменоломнях Новороссийска. Но наибольшее количество иноков монастыря — четыреста с лишним человек — были посажены на баржи и отправлены морем в сторону Новороссийска. Но до порта баржи так и не дошли. Они были затоплены вместе с людьми. До последней секунды жизни раздавались церковные песнопения монахов, принявших мученическую смерть, а также их молитвы за своих мучителей. Старожилы Нового Афона вспомнили, что задолго до этой трагедии было предсказание девяностолетнего старца Тихона. Он говорил, что на море будут утоплены монахи, а через пятьдесят с лишним лет произойдёт крупнейшая на Чёрном море катастрофа. И она произошла. Утонул большой корабль «Адмирал Нахимов».
      По словам отца Петра, он предпринял поиски аквалангистов-добровольцев, отправленных для обследования под водой акватории от Нового Афона до Новороссийска, чтобы найти хоть какие-нибудь следы убиенных монахов. Аквалангистов священник нашёл, и даже заручился согласием академического Института океанологии помочь своими судами и спускаемыми аппаратами. Но экспедиции помешал грузино-абхазский военный конфликт. «Значит, ещё не пришло время раскрыть миру эту тайну», — сказал отец Пётр.
       Эту же историю о потоплении Ново-Афонских монахов и Поволжских мастеров-иконописцев поведал своим родным Александр Фёдорович после своей поездки в монастырь. В 1948 году он отправился в Новый Афон в надежде прояснить судьбу своего исчезнувшего брата (Иоанна уехал в Афон в 30-м году и не вернулся домой) и от иноков узнал историю с потоплением праведников. Они говорили, что долго над водой разносились стоны и песнопения страдальцев за веру христианскую… Успокаивает одно: мученическая смерть спасает душу не только мученика, но и его род!
      Монастырь с насельниками продолжает жить, сохраняя чистоту духа. В его храме идут неспешные богослужения, звучит спокойный и умиротворяющий знаменный распев. Монастырь круглый год встречает гостей. Паломники исповедуются у афонских иноков и трудятся в монастыре, туристы же прикасаются к особому монастырскому укладу жизни, познавая богатства христианской веры.
      Благочестивый подвижник Иоанн исчез (с земной точки зрения), оставив о себе добрую память и надежду своим родным на спасение. А также - церковные книги, кованый лобзик, сделанную из тонкой бронзовой пластины узорчатую хоругвь, старинные тончайшие пилочки (умели же их вытачивать при царе!), которыми монах творил хоругвь. В храмах же, где он служил, сохранились не только его иконы, но и настенные росписи.
        Из поездки в Новый Афон Александр Фёдорович привёз тетрадку со своими путевыми заметками - дорожными наблюдениями. В неё он аккуратным красивым почерком переписал из монастырских скрижалей стихотворение монаха Виталия, датированное 1904 годом, которое называется: «Люблю бывать по временам».  Это - размышления на кладбище, церковное стихотворение, известное многим в миру. С годами тетрадка пожелтела, листы в ней полуистлели, но текст разобрать можно.
Люблю бывать по временам,
Где скрыта тайна жизни нашей,
Где, может быть, сокроюсь сам.
Вслед за испитой смертной чашей.

Здесь я минуты провожу,
Томим уныньем неисцельно.
И здесь отраду нахожу,
Когда душа скорбит смертельно.

Смолкает тут житейский шум -
И вместо мыслей горделивых,
Приходит ряд суровых дум -
Судей нелестных, справедливых.

Передо мной убогий храм,
Наполнен мёртвыми костями.
Они свидетельствуют нам,
Что мы такими ж будем сами.

Немного лет тому назад,
(Как жили те земные гости)
И вот ушли они в свой град,
Оставив нам лишь эти кости.

Не в силах были и они
Владеть собой в иную пору.
И между ними, как людьми,
Бывали ссоры из-за сору.

Теперь, довольные судьбой,
Лежат, друг другу не мешая,
Они не спорят меж собой:
Своя ли полка иль чужая*.

Мы тоже гости на земле,
И нам лежит туда дорога.
Идём по ней в какой-то мгле,
Не видя вечности порога.

И святость любим, и грешим,
Гонясь за счастием - страдаем,
Куда-то всякий день спешим,
И то, что важно, забываем.

Боимся смерти и суда,
Желаем здесь пожить подольше,
Стараясь избегать труда,
И чтоб скопить всего побольше.

Не можем слова перенесть
Иль чуть не ласкового взгляда,
А скорбных испытаний крест
Для нас мучительнее ада.

Других виним почти всегда,
Хоть сами Бога прогневляем,
Себя ж винить мы никогда
И в самом малом не дерзаем.

Для личной прихоти своей
Готовы потом обливаться,
Не спать подряд и пять ночей,
Во все опасности пускаться.

Кривить душой на всякий час,
Безбожно совесть попирая.
И всё, что только тешит нас,
К себе усердно загребая.

За честь всегда стоим горой,
Ценим труды свои и знанья.
И невниманье к ним порой
Приносят нам души терзанья.

Таков есть страстный человек -
Хвастливый бог земного рая!
Он суетится весь свой век,
Покоя день и ночь не зная.

И всем безумно дорожит,
Пока здоровьем обладает.
Когда ж болезнь его сразит,
Совсем другой тогда бывает.

Ударит грозный смертный час -
Душа греховная смутится.
И всё что дорого для нас -
Со всем навек должны проститься.

Бессильны нежности друзей:
Ничтожны ценности имений -
Они не могут жизни сей
Продлить хоть несколько мгновений.

Напрасно с помощью спешат,
И врач искусство изощряет:
Больному всё трудней дышать -
И он, конечно, умирает.

Хладеет грудь и тускнет взор,
Все чувства рабски умолкают.
И нас, как будто некий сор,
Поспешно в землю зарывают.

Затем немного надо знать,
Что с нами здесь потом бывает:
Вот эти кости говорят…
Им наша совесть доверяет.

Один момент - и жизнь мечта!
Зачем же столько треволнений?
Зачем вся эта суета
И масса горьких наслаждений?

Мы забываем тот урок,
Который смерть нам повторяет,
Что жизнь дана на краткий срок,
И детство дважды не бывает.

О, смерть, кому ты не страшна?
Кому ты только вожделенна?!
Блажен, кто ждёт тебя, как сна,
Кто помнит, что душа бессмертна.

И нет несчастнее того,
Кто вспомнить о тебе страшится:
Вся жизнь - мученье для него,
И сей однако он лишится.

А там - для праведных покой
И радость вечно со святыми:
Для грешных - ад с кромешной тьмой,
И участь их с бесами злыми.

Теперь, быть может, что иной
Одежды всякий день меняет;
Умрёт - положат лишь в одной,
И той случайно не бывает.

А тот, кто даром мудреца
Владеет, Бога же не знает,
Умрёт - не более глупца,
Напрасно только жизнь теряет.

Недалеко уж этот срок,
И эта к вечности дорога.
Припомни мудрый тот урок,
Познай себя - познаешь Бога.

Познай откуда ты и кто,
Зачем пришёл, куда идёшь,
Что ты велик и ты - ничто,
Что ты бессмертен и - умрёшь.


*на Афоне практически нет кладбищ. На короткое время после кончины монах погребается по особому обряду, и через три года его абсолютно чистые, будто лакированные кости изымаются от земли, подписываются и кладутся в особые хранилища – костницы, на стеллажи, до времени всеобщего суда. Остатки, имеющие не белый, а восковой цвет, свидетельствуют об особой святости жизни монаха.
                ***               
      Дальше пойдёт рассказ о детях семьи Митюриных.
      Сергей был средним сыном у Прасковьи и Александра. Оставшись с братом Фёдором после отъезда родителей в ссылку, он большую часть времени был предоставлен сам себе. Фёдор, работая грузчиком, заботился о младших братишке и сестрёнке, но всё же Сергея «упустил». Серёжа был живым мальчишкой, всё время «кипел» и без дела не сидел. Смышлёный не по годам, свободный от опеки, он стал озоровать, скрывая свои проделки от брата. Детей без пригляда старших, как известно, воспитывает улица. Так получилось и здесь. Оставшись без родительского ока, Сергей стал верховодить соседскими мальчишками и, в итоге, когда вырос, стал жиганом. Обижать парни под предводительством Сергея никого не обижали, но придумывали такое, от чего можно было угодить за решётку. Им очень хотелось заработать денег, потому как достатка семьи, в которых они росли, не знали, а многие ведь откровенно бедствовали. Им хотелось самостоятельности и независимости. Придумывали ребята всякое, только бы разжиться мелочишкой на карманные расходы. Делали они так: наварят в домашних условиях мыла, в середину кусков вставят деревяшки и оптом сдадут это мыло на продажу где-нибудь на периферии. Или ещё… В ходу у населения были игральные карты. Выпускал их только Госзнак. Умельцы решили, что они не хуже этого Госзнака, и придумали следующее. Смастерили оттиски, сделали резиновое клише и, пожалуйста, карты готовы! Оставалось их только разукрасить и продать. Сергей так мастерски, профессионально раскрашивал карты, что и не придерёшься, ведь он когда-то был учеником дяди-иконописца, к тому же способным, да и в генах информация об этих способностях записана, вот только использованы способности могут быть как во благо, так и во зло. Водились за хулиганами и другие делишки… И вот однажды, на каком-то мелком мошенничестве, возможно, на тех самых картах, молодые махинаторы погорели и угодили в тюрьму.
     Вот что рассказала жена Сергея, Людмила, спустя годы:
     «Я училась в 14 школе в девятом классе, было мне около 17 лет. Со школьной скамьи дружила с Сергеем Митюриным, мы были соседями. Он по своей молодости и глупости с друзьями сел в тюрьму, в Безымянлаг.* Как-то его родители попросили меня отвезти ему передачу. Мне хотелось Сергея увидеть, и я согласилась. Прасковья Николаевна, мать Серёжи, собрала, как сейчас помню, носки шерстяные, сало, сахар - это всё, что смогла. 22 июня 1941 года я приоделась в то, что понаряднее, обула новые тапочки и села на пароход до станции Безымянка. Доехала до места и отправилась искать лагерь Сергея. Кстати, в Безымянке в то время находились только лагеря для заключённых. Вдруг пошёл дождь, почва размокла и превратилась в кисель (земля в тех местах глинистая). Я долго блуждала в поисках Серёжиного лагеря. Мои новые тапочки промокли, и подошва у них отвалилась. Пришлось шлёпать босиком. Нашла, наконец-то, лагерь. И тут вдруг слышу, как по громкой радиосвязи передают на всю его территорию новость о начале войны. Посетителей в тот день было много. Всем им отказали в свидании и даже не приняли передачи. Я очень расстроилась, что не увидела Сергея. Пошлёпала с котомкой назад на пристань. Приехала в Сызрань, отдала передачу родителям друга и... всё! После этого мы о Сергее ничего не знали, он где-то затерялся.
  *Куйбышев стал новой столицей авиаиндустрии благодаря заключённым. Беллаг, Колымлаг более известны россиянам, чем Безымянлаг. Но именно силами заключённых Безымянлага были возведены авиационный и моторостроительный заводы, Мехзавод, Управленческий посёлок. 1 июля 1941 года в Безымянлаге находилось 100782 человека. Самая грандиозная стройка прошлого – Беломорканал – насчитывала лишь на 10-20 тысяч больше. Но Белобалтлаг был растянут на большой территории, а в Безымянлаге была рекордно большая концентрация осуждённых, с началом войны их стало меньше. Заключённых отравляли в штрафные батальоны искупать вину кровью. И среди них было много героев. В первые два года войны Безымянлаг отправил на фронт 71 тысячу заключённых. А всего с июля 1941 по июль 1943 г. (время окончания строительства безымянских заводов) через Безымянлаг прошло 251650 человек. 
    Прошло время, и нам стало известно, что всех заключённых из Безымянки этапом отправили на фронт. В 1943 году Сергея привезли в сызранский госпиталь… умирать. На нём не было живого места, он был тяжелораненым. Под Курском его изрешетила немецкая пулемётная очередь, сильнее всего пострадали ноги. Но благодаря тому, что внутренние органы она не задела, он выжил. Сергей рассказывал мне, с каким удовольствием он слушал в Курских лесах соловья – это было что-то особенное. О сражениях он не особо распространялся. Теперь-то мы знаем, что творилось под Курском… как там горела земля и плавилось железо… как тысячами гибли люди… А ведь Сергея и его товарищей бросали на передовую, в самый огонь! Мало кому удалось из их рядов остаться в живых…
     Теперь о том, как мне, тогда ещё девчонке, пришлось пережить те трудные годы… Родилась я в 1924 году. До войны училась сначала в восьмилетней школе №3 (находилась она за Щепалинским парком), а потом - в 14-й, располагавшейся в районе центрального рынка. С началом войны меня направили на завод №481 – ныне «Сельмаш», в первый цех, приставили к револьверному станку. Я никогда до этого не видела станков и не представляла, как они работают, поэтому всё мне было в новинку, и это меня, подростка, слегка пугало. В цехе стоял невероятный шум, говорить из-за него было очень трудно. Мастер, к которому меня прикрепили, увидев мою растерянность, попытался успокоить: мол, всё будет хорошо, привыкнешь. Так как станок оказался высоковат для моего роста, и до рычагов мне было трудно дотягиваться, я нашла ящик, встала на него и попробовала сделать то, что показал мастер: зажала трубу в патрон и попыталась выточить втулку. Получилось, но не очень. Вскоре я освоила станок. Так началась моя трудовая жизнь. Работали все заводчане до предела. И откуда только силы брались? Ко всем моим трудностям, связанным с освоением нового дела, добавился холод - цех только построили, и он не отапливался. Руки постоянно мёрзли. Но меня спасала эмульсия, которая обогревала резец и трубу, а заодно и меня. Спасибо Мише Зотову, он готовил эту эмульсию, и патрон с трубой были всегда горячие. Я быстро передвигала рычаги, снимала мокрые от эмульсии детали и тут же брала новую заготовку. Продукция с нашего завода отправлялась на Куйбышевский авиационный завод – там собирали самолёты для фронта. Зарплату мы не получали, все средства шли на фронт. Кормили заводчан один раз в день, но я не ходила в столовую, отдавала свой обед эвакуированным рабочим, тем, у кого были дети. Я не голодала, из дома приносила кашу с тыквой, и мне этого хватало. Мои родители держали корову, кур, и мы не бедствовали. Хлеб получали по карточкам. Мне, как работнику завода, выдавали 800 гр хлеба в день, а больным родителям - по 400. На работу приходилось ходить пешком, хотя расстояние до завода было приличным. Транспорта в то время не было. Трудились мы по 12 часов в сутки, выходной - раз в месяц. Иногда, когда сборочный Куйбышевский цех торопил, работали по 16 часов. И тогда, чтобы не тратить время на дорогу домой и обратно, все мы спали прямо под станками: укладывались на фуфайки и укрывались брезентом. А утром - опять работа…
     Помню, как я заболела желтухой, долго была на бюллетени... Когда выздоровела, меня перевели на шлифовку винтов и болтов, на сидячую работу. А потом отправили в тёплое помещение оператором в радиоцех.
      Каждую субботу мы с девчатами бежали к доске объявлений, а там – опять нет распоряжения о выходном! А ведь мы были молодые, нам хотелось погулять… Раз в месяц всё же удавалось сходить в сад «Эрмитаж». Гуляли хороводом. Асфальта на дорогах не было, и наши брезентовые туфли, которые мы смазывали ваксой - для блеска, быстро покрывались пылью. А что делали мы?! Мы придумали: кустах прятали тряпочки и, как только наша обувь от пыли теряла былой вид, а это случалось через каждые 15-20 минут, возвращались к укромному месту, доставали свои тряпки и тщательно, до блеска, натирали её.
     Так прошли пять лет моей молодости: дом-завод, завод-дом. Уволилась я с предприятия в марте 1946 года».
     Да, героями тыла были почти все, кому выпала судьба работать для нужд фронта. И среди них - наша героиня - Рамзаева Людмила Викторовна. Она награждена медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»   
       Как же дальше сложилась судьба Сергея? Привезли его с фронта, как уже знаем, чуть живого. Долго лечили в госпиталях (было в городе их: девять - для участников войны и два – для ветеранов). Лечили до 1947 года. От инвалидности, предложенной врачами, солдат отказался, так всю жизнь и прихрамывал, но работал. А там, на фронте, как Сергей расскажет позже, из заключённых сформировали штрафной батальон и перебросили его на передовую линию обороны. На фашистов штрафники ходили почти с голыми руками: одна винтовка – на пять человек. Из рукопашного боя каждый, кому повезло остаться в живых, выходил с трофеем - немецкой винтовкой или даже пулемётом. Но оружие командиры сразу отбирали, и отчаянным солдатам приходилось добывать новое. Штрафники, грудью бросавшиеся на фашистские пулемёты, рвали врага голыми руками, были храбрыми, но злыми. И, получая боевые ранения, относились к ним спокойно, считая: их предвоенная вина смывается кровью (согласно известному выражению: «Смыть позор кровью»). И действительно, после ранения в бою штрафникам списывали все их судимости.
      С фронта Сергей привёз несколько наградных справок. Командиры вручали их только штрафникам-героям, самым храбрым и отчаянным. Выдавались они вместо наградных листов (медали заключённым не полагались – только бумажки). После войны какое-то время справки хранились в семье нашего героя, но в один из дней Сергей разорвал их в сердцах: так нахлынули воспоминания о перенесённых ужасах на фронте, вылезла обида (эх… справки!). А ведь он, патриот своей страны, геройски защищал Родину не за справки… 
      В 1942-м Сергея на фронте заменил его младший брат, Борис. Вот что написано в его сохранившейся красноармейской книжке: «Призван Борис Александрович Митюрин в армию в октябре 1942 года. Военную присягу принял 15 декабря 42-го. Гвардии сержант. Служил наводчиком и водителем в 6-м Гвардейском мотострелковом полку. Воронежский фронт. 1-й, 2-й, 3-й Украинский фронт. Забайкальский фронт. Награждён орденом «Красная Звезда» и медалями (все перечислены. - Прим. авт.)». Борис закончил войну в Будапеште, после чего был отправлен на Дальний Восток. Но его часть не успела вступить в сражения с войсками Японии, так как война быстро закончилась. Демобилизовался из Советской Армии Борис старшим сержантом 4 февраля 1947 года. Домой пришёл с пятью медалями и орденом на груди. Сразу восстановился в своём трикотажном техникуме (призвали его в армию со второго курса) и, получив диплом, стал работать мастером инструментального цеха на одном из сызранских заводов. За свой труд участник войны со временем получил звание «Мастер золотые руки».
     Много лет Борис добивался реабилитации своей семьи. Куда только не писал!.. И всё-таки добился. Митюриных не только реабилитировали в 1991 году, но и вернули часть денег за дом, из которого когда-то семью выселили большевики.
      Старшему сыну Митюриных, Фёдору, не довелось защищать Родину из-за тяжёлой болезни - саркомы костей (в детстве по его коленному суставу ударили клюшкой). Его призвали на войну и тут же списали по состоянию здоровья. Умер Фёдор совсем молодым - в 38 лет, оставив вдову и маленькую дочь.
      Вновь вернёмся к среднему сыну Митюриных – Сергею. Несколько лет воина лечили разные врачи, перевозили бойца из одного госпиталя в другой. Но одна из многочисленных ран не хотела затягиваться, постоянно гноилась. Пришлось обратиться за помощью к знахарке. Старушка применила нетрадиционный метод: посадила в разлагающуюся рану… живых червей. И - чудо! Черви очистили рану от гноя, и она зажила.
      После госпиталя Сергей вернулся к родителям во флигель, но жениться не спешил. Почему? Свободолюбивый по натуре, он, скорее всего, опасался брачных уз, поэтому «гулял». Работая художником-оформителем в кинотеатре «Звезда», свободное время фронтовик проводил с друзьями. И вот однажды к нему пришли… и забрали… За что? Почему? Что он такого сделал? Дали год тюрьмы без доказательства причастности к преступлению. Посадили… Потом состоялся суд, Сергея оправдали (ошибка!) и отпустили. Так что «ложки нашлись, но осадочек остался».
     День возвращения нашего героя из места заключения в Сызрань был насыщен событиями. Зашёл Сергей в родной дом, обнял отца и мать и тут же отправился к Людмиле, с которой дружил с детства. Дом родителей его подруги стоял на Щепалинской, 84 - недалеко от Митюриных. Туда он и направился.
     - Люся, не могу без тебя... Выходи за меня! Иначе пропаду, – сказал Сергей девушке, осознав, видимо, своё незавидное положение холостяка.
     Родители Людмилы, узнав о цели визита парня, – ни в какую!.. Не дают своего согласия на брак, не благословляют дочь. Вся жизнь сорванца Сергея Митюрина прошла на их глазах, и они считали, что не достоин он благоразумной любимой дочери. Но Людмила не послушала совета матери и отца, собрала узелок со своим бельишком и ушла жить с Сергеем во флигель. В тот же день молодых расписали в загсе (свидетелей найти не успели), и стали они мужем и женой. В это время гостила во флигеле дочь Митюриных - Маргарита. К тому времени она, благодаря финансовой помощи своего старшего брата Фёдора, смогла окончить Московский Институт народного хозяйства имени Г. В. Плеханова (ныне – Российский Экономический Университет) и выйти замуж в Батуми, куда была направлена на работу из Москвы по «распределению». Со своим будущим мужем Маргарита познакомилась в поезде «Москва-Батуми»: она ехала в грузинский город работать, а Вадим Брегадзе – молодой красавец-офицер - был направлен в Батуми после пятилетней службы в Германии (после окончания войны). Оказавшись в одном купе поезда, они познакомились, а живя в Батуми, неоднократно встречались то случайно, то не очень, пока, наконец, не связали свои судьбы в одну. В Сызрань же Маргарита приехала навестить своих родственников. Узнав о бракосочетании молодых, близкие Сергея быстро накрыли столик, вкопанный во дворике флигеля, и отметили это радостное событие. Участвовали в застолье только родственники со стороны жениха: родители, Борис и Фёдор с супругами, Маргарита да молодожёны. Близких Людмилы на свадьбе не было. Её отец и мать так разобиделись на самовольную выходку дочери, что лишь спустя шесть месяцев простили ей «грех», узнав, что скоро станут дедушкой и бабушкой. В тот день - день бракосочетания пары - Маргарита подарила молодым графин со стопками и четыре ложки из мельхиора.
   - Почему только четыре? – спросили её новобрачные.
   - Старайтесь, чтобы вас стало четверо, - сказала Рита в ответ.
    И молодые постарались. Родилась сначала дочь – Наташа, а спустя пять лет сын – Саша. Где жили? Во флигеле, вместе со всеми многочисленными домочадцами. Разместились так: Борис с женой Лидой - в крохотной горнице, Сергей с Людой – там же, но за печкой (русскую печь сломали и сделали голландку, место-то и освободилось!), родители – в кухне. Молодожёнам отец принёс из сарая, который был приписан по документам к флигелю, старинную кровать с блестящими шарами по краям спинок – это был подарок от родителей. А Фёдор с Тамарой где проживали? Они получили жильё от трикотажного техникума, в котором работали, и вовремя – освободилось место во флигеле для молодых.    
    Глупые подростковые шалости, за которые пришлось отбывать Сергею срок в 30-м году в Безымянлаге, надолго пошатнули его репутацию в городе и дважды аукнулись после войны: первый раз до женитьбы (по ошибке), во второй раз – после. Забирали его уже по привычке, хотя… как сказать... В тот, второй по счёту, раз сидел он всё там же, в Безымянке. Однажды Людмила поехала к нему в лагерь, взяв с собой младшенького - Сашка. Свидание проходило массово: за длинным столом по одну сторону расположились осуждённые, а по другую – посетители. Малыша мать посадила на стол, он тут же переполз к отцу, и тот, подержав сынишку на руках и одарив самодельным подарком – деревянной извивающейся змейкой (точно такие теперь выпускают в Китае), передал ребёнка назад.   
     После освобождения из лагеря Сергей остепенился: много работал, заботился о детях и жене… Быт его семьи был настолько скромен, что маленькому Саше приходилось донашивать одежду своей старшей сестрёнки. В то время это было вполне обычным делом в бедных семьях. Трудно себе представить, что речь идёт о внуке известного в городе в своё время купца, Александра Фёдоровича Митюрина! Но так было на самом деле.
      Имея природный художественный вкус и навыки, которые когда-то передал ему дядя – монах Иоанн, Сергей стал резать по дереву, писать маслом (чаще копировал) достойные картины. Подросшему сыну он говорил:
     - Сашок, занимайся резьбой, кусок хлеба у тебя всегда будет!
    И не просто говорил, но и порой жёстко заставлял, применяя ремень. И кованый лобзик, доставшийся по наследству, не залёживался. Сашок вместе с отцом выпиливал резные шкатулки, настольные приборы для письменных принадлежностей, навесные полки, игрушечную мебель и многое другое. Свою продукцию отец с сыном сбывали на городской «барахолке». Точно так же обстояло дело и с кустарными коврами, которые делали всей семьёй. А изготавливались они так. Покупалось много простынной бязи, Людмила разрезала её на куски и сшивала отрезки ткани таким образом: 2 х 1,5 метра. В задачу сына входило  грунтовать полотнища, растянув их на планшете, клейстером, который варили в домашних условиях. Когда всё высыхало, Сашок рисовал на ткани цветную окантовку. После чего в производственный процесс включался отец и делал самую ответственную работу: лубочную роспись, переводил незамысловатый рисунок на ткань. Какие только сюжеты не придумывал самоучка-художник! Например: яркая девица в кринолине до пола и рядом с ней разухабистый парень - рот до ушей. Или: красавица-русалка с вазоном в руках на фоне солнечной буйной южной растительности. Деревенские жители, и не только они, расхватывали Митюринские ковры и вешали в своих домах над кроватями - в те времена это было модно.
    Что показательно, в семье Сергея и Людмилы никогда не велись разговоры о деньгах, хотя их постоянно не хватало. В советское время разговоры о них вообще считались неприличными, хотя ни в одном магазине без денег ничего не давали и не дают. Люда работала какое-то время техническим секретарём в горкоме партии – зарплата копеечная, потом перешла в кондукторы автобуса, стала зарабатывать чуть больше. И вот, на этой своей последней работе под грохот колёс она едва не родила сына. Водитель автобуса успел-таки высадить пассажиров и отвезти роженицу в больницу, которая находилась на улице Советской (теперь там поликлиника №1).
      Муж Людмилы трудился в разных местах, но везде, куда не устраивался, получал за работу мало. Жили на то, что имели, никогда не роптали, а старались подработать. Сергей писал тексты на огромных растяжках для городских праздников, и подросший сын ему помогал. Кроме того, глава семьи ходил по магазинам, к директорам, предлагая свои услуги по изготовлению вывесок. Сергей овладел этим делом в совершенстве, и его мастерство пользовалось спросом. Придёт время, и Саша в своей школе №8 (ныне – гимназия), а потом и в нефтяном техникуме, где он обучался, оформит многочисленные стенды коридоров, кабинетов, классов, залов… Так работает генетика, талант, переданный по наследству!
       Отец был для сына наставником во всём. Вот как он приучал его к усидчивости. У Сергея, как и у его отца - Александра Фёдоровича, была скрупулезная привычка подбирать на улице всякую мелочь: в хозяйстве всё сгодится. Гвозди он вытаскивал из поваленных брошенных заборов, и вот для чего. Приносил их домой, складывал в железную банку из-под джема и заставлял Сашу эти гвозди выпрямлять, причём заставлял жёстко, иногда доводя сына до слёз. В семье имелась медная наковальня и маленький молоточек, их подросток и использовал в работе. Пальцы Сашка часто бывали в кровавых ссадинах, но ослушаться отца - бросить надоевшее занятие, он не смел: сразу лишался любимой прогулки. Жалея сына, Людмила тоже выпрямляла гвозди втайне ото всех. Но банка регулярно пополнялась. Что делал потом с ними отец? Выбрасывал. Сам же использовал в работе только новые гвозди. 
    Из детских воспоминаний Александра самые яркие, вернее, тёплые (в прямом смысле) моменты – это место на русской печке во время сильных зимних морозов. Как на ней было мальчугану уютно и тепло! На печке можно было греться, спать, играть, мечтать… В то время русские печи и варили, и обогревали, и лечили домочадцев... У Митюриных печь была настолько большая, что Сашок, напроказничав или просто так, легко мог поместиться в ней, спрятавшись в её нутро от своей старшей сестрицы Наташи.
    Однажды так и случилось, и невольной участницей происшествия стала печь. Наташа, вместе со своей подружкой, играла во дворе дома-флигеля в куклы. Надо сказать, что дворик был под стать флигелёчку: такой же крохотный. Умещались на его территории лишь небольшая клумба с цветами да два невысоких фруктовых деревца. Девчушки сидели под одним из этих деревьев, с аппетитом ели сушёную рыбу и кормили своих «дочек». Вдруг из-за угла вынырнул вездесущий Сашок и… хвать одну рыбёшку, а потом – бежать прямиком во флигель. Залез он в русскую печку, закрыл за собой заслонку и... был таков! Спрятался – не найти! Вскоре из печи послышался непонятный звук: то ли хрип, то ли кашель... Мать, Людмила, прислушалась, заглянула в нутро печки, а там - сынишка корчится от боли: подавился рыбьей костью. Женщина не растерялась, быстро вытащила проказника, попыталась ему помочь, но у неё ничего не вышло. Схватила потрясённая мать ребёнка на руки и - бегом к хирургу. Больница располагалась в угловом здании, что стоит на пересечении нынешних улиц Советской и Интернациональной. До него от дома Митюриных расстояние неблизкое, несколько кварталов. Но мать не заметила, как преодолела его, неся сынишку впереди себя на руках. И всё было не напрасно. Доктор положил Сашу к себе на колени и пинцетом вытащил кость из горлышка. А потом попенял Людмиле на то, что та давала ребёнку корку хлеба, чем могла усугубить положение.   
     Вновь обратимся к отцу семейства. Была у Сергея одна страсть: голуби элитных пород, каждый - со своей родословной. Искушённый любитель пернатых, он серьёзно занимался их разведением, имел одну из лучших голубятней в городе. Птиц держал Сергей на чердаке флигеля. По тем временам разведение голубей было определённым видом спорта, голубятники обменивались птицами, продавали, хвастались ими, а порой «уводили» стаи друг у друга. Сергей до самозабвения любил своих питомцев, они прочно завоевали его сердце, а посему мужчина с нежностью заботился о них: чистил клетки, которые изготавливал собственными руками, кормил-поил, лелеял, боготворил. В породах голубей наш герой отлично разбирался, знал их повадки, все тонкости ухода. Ежедневно Сергей проводил тренинги своих подопечных: сгонял голубей с крыши и наблюдал, как они демонстрируют в небе свои способности, то камнем падая вниз, то летая в вышине по кругу, превращаясь в еле заметные точки, а то и над домом. Много времени уходило у голубятника на птиц. Маленького Сашка, который постоянно крутился у отца под ногами, Сергей вольно или невольно приобщал к своему любимому занятию. Малец с ранних лет гонял голубей палкой, подражая отцу.
     - О, шакалы! – говорил Сергей, размахивая длинным шестом и сгоняя птиц с крыши флигеля.
    - О, шакали! – повторял за ним четырёхлетний карапуз, бегая рядом.
     В семье имелся старинный немецкий велосипед, привёз его с войны Борис. Велосипед был единственным транспортом в семье и хорошо выручал, особенно помогал его владельцу в делах с голубями. Бывало так: сажал Сергей сына на рамку, сзади на багажник привязывал клетку с парой спортивных голубей-вожаков, умеющих преодолевать большие расстояния, и вперёд – в город Октябрьск! А дорога до соседнего городка неблизкая… Но это - мелочи для азартного голубятника. Подъезжая к Октябрьску, Сергей выискивал глазами большие голубиные стаи в небе и, как только находил, тут же выпускал из клетки свою парочку. После этого, ни о чём не беспокоясь, голубятник держал направление на базар: купить кое-чего для хозяйства и обязательно Сашку – леденец – большого сладкого петушка на палочке. Теперь можно было отправляться назад, в Сызрань. Дома с порога Сергей – жене:
      - Накрывай на стол. Сейчас к нам гости явятся!
     Сам же отправлялся к своим питомцам. А в это время его элитные «захватчики» приводили за собой из Октябрьска часть чужой стаи - самых сильных и молодых голубей. Чужаки опускались на крышу флигеля и сидели так, будто они у себя дома. Зная наперечёт своих пернатых, Сергей быстро определял, кто среди них чужак и кто из чужаков - вожак. Взбираясь по лестнице на крышу и ловко орудуя шестом, на конце которого была петля, он подтаскивал к себе вожаков за шею и отправлял в клетки. Одна важная деталь: весь чердак дома был уставлен клетками в три ряда - отдельно для своих голубей и несколько клеток для гостей. Октябрьские вожаки отправлялись в «гостиничные номера». Остальных Сергей поднимал в воздух, поднимал до тех пор, пока не появлялся на горизонте хозяин птиц.
      Являлся он вместе со своими товарищами-голубятниками на велосипедах, узрев пернатых любимцев, трепыхавшихся в небе над Сызранью.
     - Ну чё, Серега, наши у тебя? – спрашивали мужики, соскакивая с «колес».
     - У меня, - следовал ответ.
      Гости успокаивались и доставали из-за пазухи бутылку. Поставив «презент» на стол, врытый посреди дворика, в приятном расположении духа мужики приступали к обсуждению своих голубиных дел.
    Таких поездок Сергея в Октябрьск было много. Но не только наш герой уводил чужую стаю. Точно так же захватывали голубей и у него, те же октябрьские мужики. Сергею приходилось прыгать на «велик» и вихрем нестись выручать своих любимцев. Ритуальное застолье проходило уже во дворе друзей. Голубятники знали своих птиц, как говорится, в лицо. Все вместе шли отбирать: этот - мой, а этот - не мой, определяя по перьям, по клюву, по постановке крыла и выпуклости его сустава, по цвету глаз и оперенья, по невидимым для постороннего глаза пятнышкам - где чей. 
      Долго терпела Людмила увлечение мужа, отбирающее у него много времени. И вот как-то раз женщина не выдержала и рубанула:
      - Всё, хватит! Продавай своих голубей!
       Ничего не поделаешь... Слово жены – закон.
       Приехал однажды к Митюриным мужик с огромным чемоданом. Сергей дрожащими от волнения руками сложил в него свою стаю, своих любимцев, поцеловал чемодан и - всё! С голубями было покончено.   
       Ещё несколько штрихов к портрету нашего героя… Сергей - человек азартный и работящий, не мог сидеть без дела. Без дела он не жил! Спиртным не увлекался, не сквернословил (ни разу сын его не видел пьяным или ругающимся матом!), отдавал себя творчеству, новым увлечениям и воспитанию Саши – готовил его к взрослой жизни. Вместе они вырезали по дереву, рисовали (картины маслом до сих пор украшают квартиру Александра)... Распрощавшись с голубями, Сергей перешёл на лесных птиц, стал ловить их вместе с Сашком, уезжая в Рамено. Охотились на пернатых и в Тимирязевском парке. Дома в клетках жили репела, чижи, синички, снегири… Розовых пеночек отец не разрешал ловить сыну: в неволе у этих пташек происходит разрыв сердца. Для охоты на птиц Сергей плёл зелёные сети – под цвет травы, а также мастерил цапки – клетки-приманки, обучая этому ремеслу Сашка. Ежедневный уход за птицами воспитывал в мальчике ответственность, трудолюбие и любовь к живности, а пение пичужек радовало всех домашних, создавало уют.
      Птицы, рыбалка, резьба, рисование… Да, ещё и выпрямление гвоздей! Подросток всегда был при деле. Иногда ему удавалось побывать у отца на работе (в последние годы он трудился художником в автокомбинате). Парнишка смотрел, как отец рисует, перенимал все тонкости его профессии. Кстати, влияние на развитие мальчика оказывал и Борис, родной дядя Саши. Для работы по дереву он выточил на станке тончайшие резцы, которые преподнёс племяннику вместе со старинными чертежами по выпиливанию. Таких чертежей в семье было много, датировались они годами: 1904-м, 21-м, 24-м, 38-м, 41-м и более поздними. Так и жил Саша в мире народного искусства, впитывая этот мир порами своей души.
    1980 год. Пришло время Александру после окончания нефтяного техникума отправиться в армию. Попал он на Дальний Восток. Служил в Приморском крае (Пограничный район, с. Барано-Оренбургское) при штабе Краснознамённой Дальневосточной дивизии, был писарем (должность офицерская). Вот где сполна пригодилось художественное мастерство парня и его каллиграфический почерк! Мало того, что Александр оформил всю наглядную агитацию в штабе и казарме, он ещё писал картины для офицеров, отливал из гипса модные по тем временам маски. Но на этом солдат, имеющий творческую жилку, не успокоился. Он занялся скульптурными работами, чего в его практике не случалось. Дело было так. Поехал Александр как-то с замполитом в Уссурийск в окружной госпиталь и увидел в его дворе бюсты светил медицинских наук – Боткина и Пирогова, возвышающиеся на постаментах, каждый – высотой более метра.
     - Сможешь сделать такие же для нашего медсанбата? – спросил замполит своего подчинённого, указывая рукой в сторону бюстов.
    -  Никогда не занимался скульптурой, но попробовать могу, - ответил Александр, шагая рядом с начальником.
    И попробовал. В детстве он вместе с отцом делал разные поделки из папье-маше, получалось довольно неплохо. «А что если применить ту же технологию, что и в папье-маше?» - подумал Александр, прикидывая с чего начать. И, не найдя иного способа, взялся за дело, используя старый метод. Целую неделю он лепил во дворе госпиталя из двух подшивок «Правды», предоставленных замполитом, нужные формы, используя для этого цементные головы светил. Конечно, бумага – это не металл. Были сомнения: выдержит ли папье-маше тяжесть цементного раствора? Но раз «взялся за гуж – не говори, что не дюж». Когда макеты бюстов были готовы, скульптор сколотил два ящика и вставил в них эти заготовки. А потом, вместе с помощниками-солдатами, начал заливать их чистым цементным раствором и одновременно сыпать в свободные полости ящиков песок, чтобы формы не порвались. Получилось! Да ещё как!.. Один в один с подлинниками – не отличишь. А какие оказались крепкие: топором будешь бить - не разобьёшь! Заливая бетон в форму, Саша не забыл вложить бутылку с запиской, в которой значилось имя мастера и год его призыва в армию. Теперь оставалось дело за малым: сделать метровый цементный постамент под каждый бюст. Пока перетаскивали к постаментам 300-килограммовые бюсты, сломали двое носилок. Стали ставить «голову» на постамент, он не выдержал тяжести и провалился. Пришлось выливать новые «пьедесталы» – покрепче. А потом ещё и таблички приворачивать с фамилиями светил науки. Их тоже изготовил сызранский мастер – опыт у него имелся (вспомним магазинные вывески). С тех пор скульптуры Александра Митюрина украшают территорию воинской части. И не только они, но ещё и цементная фигура солдата, которую наш герой вместе с помощниками перевёз из соседнего парка, подлежащего перепланировке. Скульптура солдата с наганом в руке была в плачевном состоянии: не хватало руки и ноги. За дело взялся новоиспечённый ваятель и отреставрировал «солдата».         
    Как видим, путь мастера к вершине был долгим.
    Пришло время, и одно из направлений художественного творчества - резьба по дереву - стало для Александра делом жизни, как и предрекал ему отец. Многое пришлось младшему Митюрину перепробовать в жизни, в том числе и в художестве (работал в рекламном агентстве «Волна»). Трудился какое-то время на Севере, на буровой вышке, успел даже дослужиться до заместителя главного инженера. Но после ликвидации в 90-х своей фирмы Александр остался без работы. Вернулся на родину, в Сызрань. И без раздумий выбрал лобзик (или лобзик дождался его?). Устроился в детское учреждение учить мальчишек, оставшихся без попечения родителей, самобытному ремеслу – резьбе по дереву. Александр не только старался привить ребятам творческое начало, но и учил добру – тому, что вложили в него когда-то близкие люди. У Александра сохранился огромный архив, оставшийся от отца, деда Александра, деда Иоанна, дяди Бориса. Это, как уже знаем, различные чертежи прошлого века по резьбе, а также подобный альбом 1941 года (даже в начале войны выпуск такой продукции для детей не останавливался!). Мастер использует весь этот материал в своей работе. Пользуется, кстати, до сих пор кованым лобзиком и другими инструментами предков.
     Александр – хозяин в своём «доме» народного творчества, трепетно-серьёзно относящийся к искусству и в совершенстве постигший его глубину. Фантастический мир, который создают руки мастера, можно долго разглядывать с признательной радостью к сотворившему эти чудеса. Чего только стоит один самовар метровой высоты, собранный Александром вместе с детьми из тысячи резных деревянных деталей! Эту кружевную копию настоящего самовара, этот шедевр, мастер подарил городу, самовар стал его достоянием и был выставлен в краеведческом музее.
    Мы часто слышим призывы обратиться к богатым традициям прошлого. И в связи с этим задаём себе вопрос: где же тот критерий, по которому должны оцениваться наши духовные и культурные традиции? Митюрины ответили на этот сложный вопрос своей жизнью.
     Ну а что стало с флигелем, в котором выросло не одно поколение семьи, который долгие годы был защищён лампадой, молитвами и образами? Когда он обветшал, его снесли. Но он оставил о себе добрую память в душе последнего ныне живущего потомка по мужской линии Митюриных - Александра. Купеческий же дом, в котором совсем мало пришлось пожить их настоящим владельцам, остался и в наши дни. Его по-прежнему занимают квартиранты.
      Есть ещё одна история, связанная с этим купеческим домом №65 по Щепалинской. Дом до сих пор жив, он стоит второй век и как будто может рассказать свою многолетнюю историю. Кажется, её можно услышать, если приложить к дому ухо или прикоснуться ладонями к его старым доскам, и тогда дом поведает, пожалуется, откроет все свои давние тайны, расскажет о том, как жилось и живётся ему вместе с его домочадцами.
     Попросили как-то жильцы этого дома-коммуналки своего соседа-водопроводчика наладить испортившийся водопровод, заплатили ему. Сосед взялся за работу и в подвальном помещении – там когда-то была у купца кухня - под печкой нашёл клад: деньги бывшего хозяина дома. О своей находке мужик никуда не сообщил, никому не сказал, а на эти средства выстроил для своей семьи, проживавшей в лачуге, большой дом. И что же? Переехав в него, члены семейства вдруг стали один за другим умирать, пока все не ушли в мир иной. А в это время рядом с этими двумя трагическими домами в своём флигеле, в тесноте, но не обиде, мирно жили-поживали потомки купца Митюрина – настоящие хозяева этого клада. Вот как бывает…
    В заключение этой непридуманной повести вот что хочется сказать. Яркая судьба сызранского купца просто поражает своей уникальностью. Выходец из низших слоев с одним классом приходской школы, но с огромным желанием выжить и помочь своей бедствующей семье, купец достиг большого успеха. Но, имея деньги, он не вознёсся, не потерял голову, а остался порядочным честным человеком. В смутное время Митюрины лишились всего состояния, нажитого трудом, но не пали духом, не опустились, а выстояли, сцементировав физическую силу и дух свой, растили детей и внуков, трудились и не роптали. В наследство землякам они оставили о себе добрую память. Потомки же семьи, проживающие в разных городах России, хранят светлую память о своих предках, трепетно берегут их честь. Александр – последний представитель семьи, носящий фамилию деда, - с любовью ухаживает за могилами близких и за своей старенькой больной мамой.
     Да, времена меняются… Не меняется только истинная сущность русского человека, умеющего в трудную минуту мобилизовать все свои силы, свою волю, необыкновенный могучий дух на нужное дело, смиренно полагаясь на волю Божию. 
     А фотографии?! С них мы начали этот рассказ. Они нужны каждому, ведь человек нуждается в собственной истории, в следах своей, пусть непритязательной, биографии. Это необходимо ему самому, а потом и его детям, внукам. Никакие словесные описания не заменят потомку то¬го, что увидит он на снимках. Ему может броситься в гла¬за то, что сегодня совсем незаметно, что кажется заурядным фоном привыч¬ной жизни. Дети, внуки на фотографиях воочию увидят тех, кто вершил историю страны, увидят и редкие до¬кументы эпохи и, может быть, станут сильнее духом, почувствовав, какие славные поколения предков стоят у них за спиной.
     Часто так бывает: во времена, когда нам туго, мы ищем, пусть даже мысленно, поддержки и помощи именно у родных, а не у кумиров эстрады, плакаты с изображением которых красуются в иных домах. Нашим кумирам нет дела до нас, и наша любовь к ним, увы, никогда не будет взаим¬ной... И только родные лица, запечатлённые на снимках, способны создать в доме обста¬новку уюта, душевного комфорта и защищенности. В деревенских домах, придерживающихся патриархального уклада, и сегодня можно ещё встретить фотографии хозяина и хозяйки, разме¬щённые в простенках между окнами и иногда даже украшенные вышиты¬ми рушниками, а также большую раму, под стеклом которой плотно по-догнаны друг к другу фотографии всей родни. Эти своеобразные коллажи для глубинной России очень традиционны и естественны, ведь в них отражена вся долгая жизнь семьи. А семья для человека – это тыл, надежда и опора.