Кореневка по красному стерва

                Добропорядочная жена - венец мужа своего   
                Позорная – гниль в костях его   
                Соломон.         
            
                КОРЕНЕВКА ПО КРАСНОМУ
                \ стерва\
         

Сойдя с крыльца "черного хода", построенного мною двух этажного дома, с резными наличниками и балконом, я прикрыл глаза от яркого, солнечного света и окинув взглядом всю усадьбу, с ее надворными пристройками, с баней, омшаником и большим садом, с созревшими плодами ранних сортов, гирляндами свисавшихся с веток деревьев,  остался довольным впечатляющей картиной, если бы не серый цвет металла, скупленной мной, бывшей совхозной техники.
Торчащие в разные стороны зубья стогометателя, отшлифованные до серебристого цвета, отражали солнеч¬ные лучи, падающие на кучу металлолома приготовленного на сдачу. И хотя она не первый год выделялась своей бесформенной массой, омываемой дождями, сопутствующими коррозии, но на сегодняшний день я остался ею особенно недовольным. Сегодня приезжали   друзья моего детства и  юности, и меня раздражало все, что могло негативно отразиться на моей репутации безукоризненного хозяина нового фермерского движения.
В прошлом я и подумать не мог, что буду иметь свои заимки, поля, сенокосные угодья, собственных батраков, наймитов и поденщиков.
Все как-то складывалось само собой, без моего активного участия, благодаря моей жене, втянутой ветрами перемен в новую форму отношений, в борьбе за существование, называемых перестройкой, от которой, на первой стадии, оставались только руины.
Село наше небольшое, но компактное, раскинувшееся рядом с горной речкой и вплотную подступающей тайгой.
Богатое, в застойные времена за счет Леспромхоза, экспортирующего лес за границу и импортирующий товары народного потребления, оно было одно из первых не только в районе, но и в Приморском крае.
В те времена я работал водителем бензовоза и оставался на работе до самого последнего момента, когда заправлять было уже некого и бензовоз, за долги, забрала фирма, специализирующаяся на нефтепродуктах.
Оставшись без работы, я около трех лет перебивался случай¬ными заработками - зимой на заготовке дров и вагоностойки, а летом жил дарами тайги, - начиная с папоротника и кончая сбором орех.
За это время жена, работающая продавцом, сумела создать частное предприятие, привати-зировав местный магазин и прикупив обанкротившийся.
Предугадывая обороты нарастающей инфляции, и пользуясь всевозможными льготами сельскохозяйственных кооперативов и частных предпринимателей, она сумела взять астрономические ссуды на расширение производства, которые за два года погасила инфляция, превратив тысячу в рубль.
За это время мы сумели обзавестись грузовой и легковой машиной иностранной марки, выкупить в развалившемся совхозе пасеку, комбайн, три трактора, с навесным оборудованием, запчастями, строительным материалом и пополнить ассортимент в своих торговых точках, превратившихся в семейный кооператив.
Все это делалось не от большой любви к земле и страстному желанию обогатиться, а по необходимости пристроить имеющийся капитал, спасая его от инфляции и скупая все, что может как-то пригодиться.
Так, поневоле, мы стали рабами своего благополучия, нажив головную боль соображая, как лучше и выгодней использовать приобретенные, за бесценок, ценности.
Жена, попавшая в струю перестройки и ошалевшая от плывущих, в ее руки, больших денег, поменяла свою копеечную стратегию и, желая обеспечить работой не только родственников, но и хороших знакомых, заключила контракты на поставку овощей и мяса в сред¬ние школы и детские сады ближайших сел.
Без особого труда, в короткие сроки, мы сумели поставить двухэтажный дом, в девять комнат, построить ферму на двенадцать голов, свинарник на двадцать, включая трех свиноматок.
Все остальное - надворные постройки, баня, омшаник, сад и все прочее, выросло как грибы после дождя.
Во время строительства к нам прибились двое молодых ребят - Федор с Тихоном, да так и остались на хозяйстве. За техникой и инвентарем следили два механизатора, обрабатывающие тридцать гектаров земли, а на ферме управлялись их жены.
За всем этим хозяйством присматривала моя жена, а я взял на себя обязанности снабженца, дважды в неделю посещая мелкооптовые базы разных городов, удовлетворяя спрос и заказы односельчан.
- Тихон!- позвал я работника, предполагая, что он должен быть где то поблизости и пошел по саду маневрируя между деревьями скороспелых слив, густо усеявших землю красными, зелеными, желтыми и коричневыми плодами, скользящими под ногами, издавая хлюпающие звуки.
Уклоняясь от веток с недозрелыми яблоками, я подошел к куче металлолома, соображая как лучше замаскировать ее или перенести в другое место.
Обходя вокруг, боковым зрением, увидел Тихона, высокого парня двадцати двух лет в выцветшей рубашке, с длинными закатанными рукавами, в светло-синем трико и тапочках на босу ногу. Шел он, согнувшись почти вдвое, боясь зацепиться головой за ветки,
- Звали? - спросил он, обдавая свежим самогонным угаром.
- Ты траву возле погреба скосил?
-Нет, Федька скосил, - сказал он и выжидающе посмотрел на меня.
-Ты вот что, выбери из боя более-менее целые листы шифера и прикрой эти железяки так, что бы их с крыльца не было видно. Всю панораму портят. А на будущее присмотри, куда это можно перенести.
- Сдать его надо, а не таскаться, - пробурчал Тихон, отходя от кучи.
Я подождал, пока отлетит пчела, жужжащая возле моей головы, и направился к погребу, недалеко от которого находилась плантация женьшеня, моя тайная страсть и гордость.
За двадцать три года ее сущест¬вования только из ягод вышло сто семнадцать поженочек, которые превратились в сорок семь тантырей, и тридцать восемь сипиек.
Каждый год число всходов меняется в зависимости от того, сколько корней ушло в спячку, а спать они могут до ста лет, поэтому все свои наблюдения я записываю в особую тетрадь, которую готов пересматривать каждый день, сопоставляя года и определяя всхожесть.
Но самая тайная гордость и очарование этого года за одиннадцать упия, вымахавших до семидесяти сантиметров в высоту.
Каждое из них - это произведение искусства.
Пять широких, пятипалых листа раздвинули по сторонам высокую траву, спасающую его от знойного летнего солнца, выбросив тонкую высокую стрелку, оканчивающуюся большой шишкой красно-оранжевых, похожих на фасолину ягод, пламенеющих в разных концах женьшеневого огорода.
В этом году   природа баловала все живое и земля, не уставая от щедрот, давала обильный урожай не только овощей и фруктов, но и дикоросов, стремившихся наверстать упущенное в неурожайные годы, поражая своей плодовитостью.
Предугадывая восхищение приятелей, я все ближе подходил к плантации, с трудом узнавая местность.
Возле погреба, и на моей женьшеневой грядке,  ровными рядами тугих  травянистых валков, спрессованных умелыми руками косаря, лежала скошенная подвяленная трава с тускло проблескивающим красным цветом женьшеневых ягод.
От увиденного сенокоса у меня подкосились ноги.   
Облокотившись на крышку погреба я закрыл глаза, в надежде прогнать этот назойливый мираж, но когда открыл и увидел все ту же картину, сердце готово было выскочить из груди, хотя до сознания еще не дошла вся степень тяжести содеянного.
- Федька! - взревел я, отвернувшись от скошенного участка. - Федька!
От моего крика на крыльце появилось двое мужчин, среди которых я, мутным взором, старался выделить Федькину фигуру, никого другого не принимая во внимание, и не отыскав, снова взревел.
- Федька! Иди ко мне паршивец! Пришибу!
Двое мужиков, топтавшихся на крыльце, под моим яростным взглядом, нерешительно стали подходить ко мне.
Словно просыпаясь от неприятного сна я с трудом узнавал Николая с Алексеем, осторожно шедших в мою сторону.
- Федька! - еще раз по инерции выкрикнул я, и двинулся на встречу, с трудом передвигая ноги.
- Вот мерзавец! - не мог успокоиться я, подавая им руку, - посмотрите что наделал.
Кивнул       головой   в   сторону   погреба   и,    развернувшись,    повел    их     на    место     трагедии.
 - Да! – неопределенно произнес Алексей, покачивая головою .
Николай подошел к одному из валков, вытащил скошенный стебель женьшеня, вместе со стрелкой и ягодой.
- Сипия! - протяжно произнес отметив   четыре   симметричных   пятипалых   листа,   затем   поковырявшись   вытащил  еще  один. -Тантырь! - так же протяжно констатировал он и посмотрев на меня спросил.
- Ну и чем ты не доволен? Ягода вполне созрела, а ботву ты бы и так не оставил, а все равно вырезал. Ягоду мы рассадим, а трава, для прикрытия на зиму, за три месяца вылезет, так что нечего коленкой в грудь стучать от горя.
- Похвастаться хотелось, - тихо сказал я, уже без обиды, перево¬рачивая и раструшивая траву выбирая стебли женьшеня и отлаживая их в сторону.
- Хвастаться в тайге будешь, когда найдешь!
Николай, один за другим, вытаскивал стебли, слаживая в руку, словно собирал букет из цветов. Рядом, по другому валку, молча ползал Алексей, внимательно осматривая скошенную траву.
- А, что этот твой Федор, никогда женьшеня не видел?
- А где бы он  его видел. В тайгу не ходит, а здесь я ему не показываю, чтоб не соблаз¬нять.
- Вот и не говори ему ничего, а то он тебе еще и перекопает.
- Да я ж Тихона просил скосить только возле погреба, а он Федора подрядил, тот любит косой побаловаться, вот и переусердствовал.
Со стороны сарая послышались шаги и характерное хлюпанье раздавленных слив. К погребу подошел Тихон.
–Что вы тут собираете? - с интересом спросил он, рассматривая букет в руках Николая.
- Ты сделал, что тебе было сказано.
- Сделал.
- Тогда иди топи баню.
Тихон еще пытался пообщаться с нами, но, поймав мой вопросительный взгляд, поспешил отойти. Проползав около часа, перелаживая валки и собирая облетевшую ягоду, я вполне успокоился и смирившись со случившимся уже думал о месте посадки ягод.
На старой плантации не хватит места для посадки такого количества семян, значит придется завести новую, как контрольную, из одних семян посаженных в одно время, чтобы потом каждую весну отмечать точный про¬цент всхожести и давать прогноз на урожай дикорастущего.
По сути, нам троим женьшень если и нужен, то  ни для обогащения.
Все мы люди состоятельные, и могли бы сами купить любой корень  но сам процесс, впитавшийся с годами в кровь, и предвкушающий дикий восторг и повышенный адреналин в крови, заставляющий изменять ритм работы сердца при виде дикорастущего красавца, и выкрика "Панцуй!», заставляет нас каждый август собираться вместе и десять дней бродить по тайге переваливая хребет за хребтом отроги Сихотэ-Алиня, дыша чистым таежным воздухом, отдыхая от всех мирских дел и проблем.
Алексей, вместе со мной, работал в леспромхозе до последнего дня, и когда сокращение не обошло стороной и  его, вынужден был вместе с семьей переехать в город на озеленение.
Затем его, как специалиста знающего лесное хозяйство, перевели на временную работу по заготовке древесины, а еще через год он сумел стать предпринимателем,  взявшим в аренду двенадцать гектар леса, из которого девять лет исправно поставляет отборную древесину китайцам, поднимающим экономику своей страны, обогащая несколько человек нашей.
Алексей шутил, что сейчас может купить весь леспромхоз вместе с директором.
Круглолицый, небольшого роста, с небольшим русым волосом и молчаливым характером, он был полной противоположностью Николая.
Высокий, худощавый, с длинными седыми вьющимися волосами, Николай всегда был в движении, любил поговорить и пошутить по любому поводу.
- Я, прирожденный художник слова, -  говорил он при случае и был совершенно прав.
Благодаря своему росту и подвешенному языку он везде избирался старшим.
В первом классе был выбран командиром звездочки, в пионерах - вожатым, затем комсомольским вожаком, а по окончанию школы был приглашен на комсомольскую работу в райком и дослужился до второго секретаря райкома КПСС, подучиваясь на всевозможных курсах и семинарах.
Когда пришла пора перестройки и партия оказалась невостребованной, в графе – профессия, -  его трудовой книжки, не было даже прочерка, а из документов, подтверждающих его назначение в этой жизни, был аттестат о среднем образовании и води¬тельское удостоверение мотоциклиста.
Только благодаря месту своей бывшей работы и обширным связям,  сумел устроиться в органы МВД, проработать четыре года и уйти на милицейскую пенсию, - партийный трудовой стаж приравнивался к милицейскому, а работа в органах его не устраивала.
Зато теперь в его трудовой книжке красивыми буквами написано "Менеджер" и живет он не хуже Алексея.
Перетрусив скошенную траву последнего валка, и собрав несколько опавших ягод, я поднялся, с трудом разгибая спину, увидел Алексея с  Николаем, всматривающихся в тряпичную кепку, и заковылял к ним.
На покатой крыше погреба лежало несколько десятков подвялившейся женьшеневой ботвы, оканчивающейся, потерявшим блеск,  темно-красным комком ягод. Я положил стебли в общую кучу и бросил, найденные мной облетевшие ягоды, в кепку.
В ней собралась добрая жменя, и я стал прикидывать какую площадь земли нужно облагородить, чтобы посадить эти ягоды и оставить на будущие посадки. А подготовить женьшеневую грядку непросто.
Во-первых, нужно выбрать участок земли с небольшим покатом, для скатывания лишней влаги, затем убрать слой земли, на всем участке на глубину 40-45 см.
После этого засыпать на 10-15 сантиметров ровным слоем сопочного камня, а с верху  присыпать смесью, перемешанной песком с глиной, на пять-восемь сантиметров.
Все это засыпать плодородным слоем земли, взятой на сопке корневого склона и полить слабым раствором марганцовки.
Через неделю, когда уляжется земля, можно приступить к посадке квадратно-гнездовым способом высаживая ягоду на 7 – 8  сантиметров в глубину.
Наносная земля долго слеживается и влага,  обильно поступающих осадков, быстро увлажняя черноземный слой, несколько задерживается в нем за счет глины с песком, исключая быстрое выветривание,  и, по дренажу из камней, уходит из грядки.
Раствором марганцовки  поливают для дезинфекции и  подкормки один раз перед посадкой, чтобы не отпугивать дождевых червей, кормящихся возле корня землей, с выделяемым им азотом и подкармливающих спящий корень, своими отходами  переработанной земли - гумусом.
Сорняки из грядки удаляются ни все,   чтобы избежать попаданий прямых солнечных лучей на посадки женьшеня, и оставляют лишь те,  у которых небольшая корневая система достаточно удалена от семян или саженцев.
Полюбовавшись в последний раз собранным букетом,  мы очистили его от ягод, ботву  развесили под фронтон погреба, для сушки,  а ягоду  я завернул в, слегка увлажненную тряпицу и положил в нижний ящик холодильника.
После завершения этого непредвиденного дела и принятия решения заняться посадкой после кореневки, тем более,   что посадочный материал может увеличиться, на душе у меня стало легко и приятное сознание близости старых друзей слегка кружило голову.
Я вышел на крыльцо и придирчиво стал осматриваться по сторонам, стараясь дать оценку своим трудам глазами  приятелей.
С правой стороны от дома, в двух метрах от крыльца,   раскинул свои кряжистые ветки   двадцатисемилетний кедр, а с левой свисали элегантные,  гибкие ветки с  светло - зеленым  ласковыми иголками двадцатидвухлетней сосны.
Эти деревья заставили меня поставить новый дом на месте прежнего.
По началу,  с рождением сына, мною было посажено четыре кедра-саженца.  И не смотря на то,   что при посадке были соблюдены все правила, и деревья не поменяли положения отно¬сительно  частей света, трое из них постепенно завяли,  а в день рождения дочери,  на месте одного из кедр,  я посадил сосенку.
Теперь они стоят вместе, почти одинакового роста шурша,  в сильный ветер,  иголками по черепичной крыше,  а глубокой осенью кедр напоминает о себе громким стуком падающих шишек.
За ними видны ровные  рощи сливовых деревьев,  с подпертыми  ветками обильного урожая, два  ряда  раскидистых высоких груш и несколько приземистых яблонь, с трудом приспосабливающихся к нашему суровому, таежному климату.
Сквозь это лесонасаждение едва просматривается серое строение погреба, нисколько не портящее прекрасный летний вид ухоженного сада.
- Хватит вам ползать! - крикнул  я Николаю с Алексеем,  на корточках собирающих с земли спелые,  сочные,   красные сливы,  которые,  наскоро вытерев об рукав,  жадно запихивали себе в рот.
Собрав по несколько штук и неся их в руках, они сладко чмокали, прикрыв глаза от удовольствия.
- Может сливянкой угостишь? – как бы между прочим  спросил Николай.
 - Только после бани.
Для нас баня - это один из важнейших старинных дедовских методов оздоровления,  помогаю¬щая от всех хворей и болезней.
Стоит она на другом конце двора, недалеко от штабеля сухих ясеневых дров,   заготовленных несколько лет назад, почер¬невших от времени и сложенных ровными  рядами, прикрытыми большими кусками рубероида.
 Единственная бетонированная дорожка, ведущая от крыльца к бане, убрана высокими дугами толстой проволоки, соединяющими обе стороны  и переплетенными лианами дикого винограда с широким темно-зеленым листом и гроздьями  зеленых ягод, свисающих, в беспорядке,  сверху и по бокам.
Сама баня,  срубленная в ласточкин хвост дедовским способом из толстой осины,  была похожа  на избушку на курьих ножках.
Приземистая,  обсаженная со всех сторон соснами, соприкасающимися друг с другом ветками, как руками, замерли в ожидании волшебства.
Углы сруба,  выступающие по полметра, образуя вертикальную, прямую цепь потрескавшихся серых торцов,  создавали ощущение легкости живого существа, готового в любую минуту пуститься в пляс.
Вьющиеся из трубы дымок только усиливал реальность сказки и обострял желание быть ее участником.
-Тимофей! - позвал я.
- Что еще? - Тимофей открыл легкую дверь прибанника и его всклоченная голова наполови-ну показалась из проема.
- Как там баня?
- Через полчаса можно идти!
Он закрыл дверь, а я,  осмотревшись,  вошел в дом.  Николай с Алексеем сидели в просторной кухне, непринужденно о чем - то беседуя.
– Ты,  что, один в этих хоромах? - Николай картинно раскинул руками.
– Вообще-то вдвоем с женой. Дети не стали с нами жить.  Проявили самостоятельность, не смотря на то, что дом рассчитан на всех.
Открыв холодильник, я стал вытаскивать продукты, выкладывая их на стол,   но, услышав категорическое возмущение  Алексея, убрал все на место и пошел в зал собирать белье.  Вернувшись, со свежими простынями и полотенцами предложил.
- Баня ещё не совсем готова,  но пока мы определимся,  разденемся, согреемся - все будет как в аптеке.
Все с готовностью поднялись со своих мест.  Выйдя на крыльцо, я по мобильному позвонил жене,  обрадовав ее гостями, и озадачил праздничным столом часа через полтора-два.  В бане было сухо и чисто.
Специфический стойкий запах   древесины и дуба,  с легким ароматом едва уловимой мяты, торопил покончить с приготовлениями и,  как можно быстрее,  залезть на последнюю полку парильного помещения.
Настоящие деревенские мужики знали толк и силу пара и веника,  передовая   тонкости и особенности мастерства детям, внукам и правнукам.
Залезть на полку и помахать веником каждый может, а вот получить от этого ни  с чем несравнимое удовольствие и максимальную пользу, это настоящее искусство.
Николай первым облачился в костюм Адама и,  пройдя в парилку, уже выбрал    один из подвешенных к потолку, распаренных, трех дубовых веника, из середины которых выглядывало несколько пихтовых веточек, дающих  не только лечебные свойства пихтовой смолы,  но и стойкий запах, и легкое дыхание.
Алексей последний зашел в парилку, зябко поеживаясь и шутя пожимая плечами.
- А ну-ка поддай, - попросил я, уже устроившись с Николаем на верхней полке в ожидании кайфа.
Алексей плеснул на горячие камни с полковшичка,  постоял в ожидании эффекта, посматривая снизу.
Нас сразу обдала горячая, тугая волна воздуха, распространившаяся по всему помещению.
- Еще!- попросил Николай, зажимая уши руками.
Алексей еще раз плеснул на камни,  набрал в ковшик горячей воды,  чтобы поддавать пар сверху не сходя вниз, и  залез к нам на полку.
Сухой обжигающий пар тысячами иголок покалывал сухое, еще не согревшее тело,  настойчиво тыкаясь в закрытые поры, требуя выделения лишней влаги из организма, в виде соленого пота.
По мере согревания стен пар терял свою силу и перешедший к Николаю ковшик то и дело выплескивал очередную порцию горя¬чей воды на раскаленные камни.
Мелкие бисерные капли пота, покрывая все тело, превращались в большие,  которые под своей тяжестью скатываясь вниз, сталкивались друг с другом,  образуя небольшие ручейки, стекающие на  наши хлопчатобумажные подстилки, жадно впитывающие влагу и затрудняющие испарение.
 Когда тело согрелось   и пот полил ручьем,  мы сошли с полок и, закутавшись в простыни вышли остывать в прибанник.
- Красота! - Николай открыл дверь на улицу, прикрыв глаза от яркого света и удовольствия.
Минут через пять, чтобы не остыть совсем, мы снимаем простыни и идем в парную.
Благоуханный жар пара забивает дыхание и обволакивает все тело. Мы берем приготовленные рукавицы, я надеваю спортивную шапочку, поскольку мой умный волос покинул одну треть головы,  разбираем облюбован¬ные веники и залазим на верхнюю полку,  предварительно захватив с собой ковшик и тазик с горячей водой.
– Ну, что, с Богом! - произнес Николай и плеснул на камни,  которые сразу же зашипели, покрываясь маленькими, скачущими по камню пузырьками, превращающимися, на мгновенье, в белый, а затем в бесцветный,  вихрем проносящийся от стенки до стенки,  обжигающий пар.
Несколько минут мы молча сидим, привыкая к жару,  разогревая несколько остывшее тело и,  когда пот начинает ручьями скатываться вниз,  беремся за веники, избивая себя, постанывая от удовольствия.
Широкие дубовые листья, массажируя, загоняют соленый пот обратно в поры, вызывая приятный зуд,  а пихтовые иголки уколами и смолой раздражают тело, заставляя с удвоенной силой хлестать разгоряченное тело, получая от этого приятное наслаждение и непроизвольный восторг.
Стоны, крики,  шипенье пара создают своеобразный гул, и минут через десять обессиленные и довольные мы вывали¬ваемся из парной и растягиваемся на лавках в моечном зале.  Несколько минут стоит идеальная тишина и лишь изредка звуки переворачиваемого тела, на мгновение, нарушают ее.
Теперь,  чтобы повторить все сначала,  нужно полностью остыть, не подвергая тело ни каким процедурам, чтобы оставшийся пот стимулировал его дальнейший выход приятным, щекотливым  ощущением чесоточной болезни, - чем больше чешешься, тем больше хочется.
Через некоторое время отдохнувшие мы вновь залазим на полку.
После третьего захода с вениками кожа на теле становится сухой и эластич¬ной и, чтобы частично восстановить потерю влаги, мы с удовольствием пьем хлебный квас на березовом соке, с круто пережаренными зернами ячменя, слегка подслащенный   сахаром.
При взбалтывании квас в кружке начинает шипеть, покрывая поверхность мелкими, лопающимися пузырьками,  доносящими пряный запах лимонной кислоты.  Мы жадно выпиваем по три кружки и устраиваемся на лавках в прибаннике,  давая организму возможность отдохнуть и пополнить силы для дальнейшего «истязания».
- Ба – бу - бы!- пропел Алексей, потягиваясь на лавке во весь рост, заложив руки за голову.
 - Ну, ты даешь! - удивился Николай, поглядывая в его сторону, - у тебя еще и на бабу силы остались?
- Да видишь, -  поддержал я его шутку, - Бог росту не дал, так он весь в корень пошел, так что в этом деле мы с тобой мелко плавали.
- Ладно вам,  повымахали бугаи и рады обидеть меньшего, - принял шутку Алексей.
- Мы здесь полдня толчемся,  а твою бабу в глаза  не видели, а ведь она на новой тачке сама за рулем, и "бабки" не у тебя в подотчете.  Я бы, на твоем месте, спокойно сливовыми косточками не пулялся.
Я с усмешкой посмотрел на Алексея.
- Это уже ни кому не нужный  залежалый товар.  У меня на пасеке и сейчас живет одна шлюшка,  ей еще и  пятнадцати нет,  а она такое вытворяет,  что моя жена по видику смотреть стесняется и серьезно уверена, что это проделки запада, направленные на избавление и вымирание русской нации. И хотя нашу перестройку на гребне волны проскочила,  а душой не может принять ни развалины,  ни пустыри,  ни заброшенных людей.
-Ты политику с ****ством не путай, а то я тебе про Фому,  а ты про Ерему, - проговорил Алексей, с усмешкой поглядывая на меня.
- А ты старушку помнишь? - спросил меня Николай, не открывая глаз.
Я не сразу понял, о какой старушке он спрашивает, перебирая в памяти всех знакомых старушек.
- Ну, Старушка,  Белка, Стрелка, Хромоножка,  Рыжая, - перечислял Николай, искоса поглядывая не меня.
И где-то из глубин памяти всплывали картины двадцатилетней давности и портретные лица,  проплываю¬щих в сознании,  давно забытых путан.
Вспомнил я и старушку, разменявшую  шестой десяток,  но наштукатуренная, с остатками былой красоты,  она выглядела вполне прилично и держала в форме своих разгнузданных, молодых подруг.
За особую страсть к сексуальным забавам, и вовлечением своих невесток, имеющим по двое детей,  получила новую кличку "Стерва".
- Стерву что ли? - спросил я, обращаясь к Николаю.
- Интересно как сложилась у них жизнь? - не отвечая на мой вопрос,  как бы для себя,  проговорил Николай и привстал с лавки.
- Что за Стерва? Я ее знаю? - с интересом спросил Алексей, поглядывая на нас.
- Нет,  тогда ты был уже большой и не играл в детские игры. А вообще это интересно вспомнить.
Николай встал с лавки и стал прохаживаться по предбаннику захваченный воспоминаниями.
 - На полку, - решительно приказал я, и первый зашагал в парную.
Пока я возился с капля¬ми и капал на камни настойкой пихтового масла и мяты,  они уже сидели наверху, перевязывая растрепавшиеся веники в ожидании пара,  которым руководил Николай, кипятком остужая раскаленные камни.
Через некоторое время три веника в раз оборвали тишину, разгоняя пар, и своими шлепками заглу¬шали  дикие звуки непринужденно вырывавшиеся от избыточных чувств.
Первым сдался Алексей.
При очередной порции пара он соскользнул на среднюю полку,  а затем и вовсе ушел из парной. Вслед за ним вышел я,  а через некоторое время выскочил разгоряченный Николай и плюхнулся рядом с нами.
- Хорошо! - пропел он, принимая кружку из рук Алексея. - Вообще уже можно чего и покрепче.      
- Без проблем, - произнес я и, надев трусы, вышел из бани.
- Ты там смотри,  бери одну, да так,  что бы  за другой не ходить, - напутствовал Алексей через дверь.
Я зашел в дом,  в котором уже хозяйничала жена, хлопоча у плиты с  чем-то шкварчащим и шипящим, на столе стояли готовые блюда со всевозможными салатами,  свежими овощами и фруктами.
- Ты что на роту готовишь? - удивился я изобилию стола.
- Так нас  четверо,  да может Димка, с Танькой подойдут,  много ни мало, - философски  заметила она.
Я взял из шкафчика пару бутылок,  сложил в большую тарелку несколько сортов колбасы,  наложил сверху помидор с огурцами и стал вертеть в руках хлеб, соображая, куда его приткнуть,  что бы унести все за один раз и не расте¬рять.
- Вы что там ночевать собрались? - спросила она, увидев в моих руках две бутылки. - Сложи их в сумку, да долго не расслабляйтесь, у меня почти все готово.
Она сняла с полки три фужера и положила вместе с бутылками. – Ну, мужики,  никакой практичности,  -  с сожалением бросила на ходу, подходя к плите.
С тарелкой в руках и сумкой, издающей громкий малиновый звон в такт - шагам,  я босиком проковылял по разогретой бетонной дорожке и постучал ногой в дверь.
- Кто там? - послышался голос  Алексея, и дверь широко распахнулась.
- Дед мороз, - пробурчал я и поставил сумку на скамейку.
- Один момент, - Николай поднялся,  принес оцинкованный бак, из под холодной воды,  перевернул его и получился круглый стол с выступающими краями, середину которого заняла тарелка,  а по бокам я разложил хлеб и расставил фужеры.
- Вот это самодельная калиновая настойка для гипертоников, а настоянная на лимоннике для малокровных и дистрофиков.
 С какой будем начинать?
-А какая лучше горит? - поинтересовался Николай.
- Вся горит одинаково - синим пламенем, - успокоил я их,  а Алексей взялся за калиновую, которая по цвету, почти не отличалась от лимонниковой.
- Давай сначала опустим, а потом подымем, - предложил он, наполняя фужеры наполовину. – Ну, за  здравие!
Мы с удовольствием выпили,  трижды очищенную, и пропущенную через "родничек",  самогонку, со специфическим привкусом горьковатой калины, и не спеша стали закусывать, лежащими сверху, свежими помидорами.
- Ну, от первой до второй промежуток небольшой, - пропел Алексей, наливая в бокалы по второму кругу.
- За баню!
Приятная истома,  теплота и слабость овладела всем телом.  Легкое головокружение слегка смазывало ощущение реальности, а обостренный слух улавливал тихий шелест ветерка и скандальное чириканье птиц, хотя они и до этого не умолкали ни на минуту.
- Теперь можно и про бабс, - проговорил  Алексей, - вы там что-то про какую-то старушенцию начали?
- Это Николай - сразу уточнил я, удобней устраиваясь на лавке.   
Зная характер Николая, я уже предугадывал его желание начать рассказ издалека,  красочно описывая события,  оценивая и  рассматривая их со своей колокольни, и не ошибся.
- В русском характере, - без вступления начал Николай,  - всегда доминировала  честность,  простота,  доверчивость, и этими качествами с успехом пользовались люди других,  более агрессивных национальностей, извлекая для себя выгоду,  в душе подсмеиваясь над "лохами", уверенные, что простота хуже воровства,  пользуясь чужим трудом и добром,   навязывая свои идеи и взгляды на современную жизнь.      
 Коммунистический режим всячески поддерживал обе стороны. – «Не бойтесь говорить правду!» - одна из самых любимых фраз Сталина.
Нам,  представителям власти этого режима, тоже дана была строгая установка насчет труда, отдыха и морали, а поскольку мы не могли пользоваться услугами всех прелестей жизни на виду у простого народа,  мы создали свою четкую организацию труда и досуга, распределившись строго по парам,  исключая интриги любого служебного романа,  во избежании скандалов и огласки.
Женщина, принятая к  нам на работу, должна была,  как женщина, устраивать освободившегося мужчину и быть ему верной второй женой,  а  он верным вторым мужем.  У нас весело проводились субботники,  праздники, и  юбилейные вечера,   на которые не допускался ни один посторонний.
На меня,  как на ответственного низшего работника высшей власти,  была возложена обязанность организации досуга приезжающих комиссий,  проверяющих, и прочих вышестоящих  членов, от которых   существенно  зависело содержание заключительных справок и опре-делялось мнение о соответствии служебного положения каждого из нас.
До семидесятого года мои усилия ограничивались банкетом с хорошим коньяком и деликатесным ужином,  а в начале семидесятых партийная дисцип¬лина стала давать слабину и проверяющих уже не устраивала добрая рюмка коньяка, они в открытую намекали на "клубничку".
 Первое время мы выходи¬л из положения, пользуясь услугами местных шлюх, но закомплексованность,  высокомерие по мере опьянения,  сомнитель¬ное  состояние  здоровья и моральная неустойчивость, заставляла искать новые пути для стабильного,  безопасного группового секса.
Нам нужны были обученные молодые путаны с хорошенькой внешностью и недалеким мышлением. Для производства и обучения широкопрофильных путан идеально подходила городская больница,  в которой уже делались первые шаги  под бдительным руководством еврея Садкина,  о котором стоит рассказать отдельно,  но перед этим ни грех пропустить по несколько капель.
Ничего не понявший Алексей сидел с внимательным видом в ожидании продолжения, и только после того,  как Николай привстал с лавки и,  глядя в пустой фужер, констатировал.
- Не налито! - вспомнил о своих обязанностях.
Разлив остатки первой бутылки и, убедившись, что доза мала, добавил с другой, и прислушиваясь к бульканью с умиленным выражением многозначительно произнес.
- Ерш!  - За путан! – поднял свой фужер Николай.
- За хороших путан! - поправил его  Алексей.
Мы выпили,  сделали бутерброды с колбасой и сыром, и стали есть вместе с огурцами.
- Так вот, - Николай принял свою излюбленную позу рассказчика. - Садкин, - чистокровный еврей,  окончил медучилище и, получив диплом фельд¬шера, по распределению, попал в наш город и  работал на скорой помощи,  пока его  национальный долг не позвал на историческую родину,   чтобы внести свою посильную лепту в процветающую страну  Израиль,  решившую расширить свои границы за счет соседней.
Находясь в карантинном лагере и проходя всевозможные собеседования и тесты,  он показал слабые познания не только в анатомии и его, уже определившегося санитара, отправили на краткосроч¬ные курсы анестезиологов, для приобретения смежной профессии.
По мере  проживания на родине нашему патриоту стал доходить истинный смысл русских погово¬рок:
Где сядешь - там и слезешь!  Молодец, среди овец,  а среди молодцов сам овца!   
Приходили на ум самые короткие анекдоты – Еврей-крестьянин! Еврей-солдат! И ему, почему-то, совсем расхотелось расширять границы обетованной земли.
Глядя на родной народ, готовый приютить,  но не приласкать,  он как рай вспоминал небольшой периферийный городок в России,  где полно «лохов», ожидающих пока им навешают лапшу на уши и то,  что это будет происходить без его участия, наполняло его душу невыносимой тоской.
Не выдержав напряжения, он «срочно» потерял кое-какие нужные документы и  был «вынужден» взять билет на обратный рейс, прихватив с собой, чудеса цивилизованного мира, - видеомагнитофон с несколькими кассетами эротики.
Устроившись в старом городе на новом месте анестезиологом, и сожительствуя с главным врачом больницы, он стал обладать большими возможностями и вращаться в высшем кругу власти,  где мы и познакомились.
Готовый залезть, без мыла, в любую щель и способный на любую авантюру, чувствуя "лохматую"  руку под¬держки, он был нужным для нас человеком во всех отношениях, и  вскоре больница стала идеальным местом отбора,  обучения и концентрации нужного контингента молодых женщин, не обремененных жизненным опытом и целомудрием.
Не обладая особыми  знаниями,  окончившие вечернюю среднюю школу,  они мечтали об ускоренных курсах медсестер и ради этого готовы были пойти на  любые жертвы.  А если учитывать, что постоянно проверялись мужьями и не требовали особых материальных затрат, идеально подходили для кружка по интересам.
 К этому времени у Садкина уже было три путаны - Белка, Стрелка и Хромоножка.  Двум первым клички были даны в честь лаек побывавших в  космосе,  а третья при ходьбе прихрамывала  на  левую ногу.
Клички были необходимы для конспирации, и  знал их только узкий круг заинтересованных людей.
Постепенно спрос на "клубничку" повышался, и нам необходимо было расширять круг доверенных лиц, для практических навыков, и обзавестись соответствующей литературой.   
Эротические видеофильмы только на первой стадии давали положительный результат,  а затем тема притуплялась, требуя новой идеологической обработки,  тем более,   что новые кассеты, в то время, доставались с большим трудом.
Литературой мы пользовались в основном легальной,  если не считать порнографических журналов. Подбиралась она в соответствии с  нужной темой.
Стихи  Есенина воспевали необузданную взаим¬ную страсть к  чужим женщинам и неверность мужьям.
"Баня" Толстого символизировала трезвый подход к эротическим наслаждениям, используя все эрогенные зоны женщины при групповом сексе.
"Старуха Изергиль» Горького учила циничности,  жестокости и  лжи, не останавливаться ни перед какими преградами ради любви,  страсти, и влечения.
Для большей доходчивости она была издана отдельной книжкой небольшого формата.
Рассказы Мопассана должны были  развивать женственность и нежность при контакте с партнерами, а  необычность  великих талантов,  таких  как  Козловский,   развивали манию величия не ординарных людей, - к каким они должны были относить себя.
Надо сказать,   что не все одинаково воспринимали идеологическую обработку.
Стрелка, - молодая шатенка небольшого роста с узкой талией,  скептически относилась к увиденному и услышанному, бросая небрежно: - «Мало ли дураков на белом свете?»
Хромоножка довольствовалась сиюминутными увлечениями, совсем забывая об уроках уже через короткий промежуток времени.  Зато Белка, как губка впитывала в себя всю отрицательную энергию, уверенная, что миром правит зло а добро существует лишь для его поддержки,  как хищники живут за счет травоядных, господствуя на  земле.
Не прочитав ни одной книжки,  даже в рамках средней школы,  не  зная ни  одну из песен от начала и до конца, она всегда была в центре внимания,  нахватавшись верху¬шек  за время, проведенное в притонах и общении с партнерами.   
Я люблю Марк  Твена, искренне убеждала  она, не имея ни малейшего понятия кто это такой и  за  что его можно любить или ненавидеть.
Долгое время носила в сумочке рассказ Горького "Старуха Изергиль", то ли не в силах одолеть, то ли заучивая наизусть,  а может нашла в ней родственную душу,  но она была одна из самых одаренных путан, способных качественно обслу¬жить, за один вечер до семи клиентов, испытывая истинное удовлетворение.
Да ты ее хорошо знаешь!
Николай повернулся ко мне, и перед моим взором предстала симпатичная,  небольшого  роста,   женщина с большими голубыми глазами и яблочками на щеках, придающих лицу открытый, доброжелательный вид.
Средней полноты тело, с большой грудью, привлекало  внимание,  обостряя желание и жажду близости, и  если бы я не знал о ее сущности,  она была бы для меня ангелом во плоти  заставляющим  совершать необдуманные поступки.

Много лет назад,  когда  лето еще не кончилось,  но уже утрачивало свою былую силу тепла,  а возле рек и озер по утрам в тихую погоду  стал собираться призрачный легкий туман, рассеиваясь по лесу, с малейшим дуновением едва  ощутимого ветерка и у осинок появились первые точки золотого проблеска пожелтевших листьев.
Когда на тепло, прогретых за день лесных полян, с  наступлением ночных сумерок, стали собираться насекомые, и мил¬лионные тучи светящихся, мерцающих светлячков перемигиваясь, кружились в огненном хороводе, имитируя вспышки новогодних бенгальских огней.
Зверь и птица, готовясь к холодам,  пользуясь щедрыми дарами, уже некоторых поспевших плодов  усиленно нагуливали жир,  а сбившиеся в косяки перелетные птицы ставили на крыло молодняк,  я приехал  в город за бензином,  которого не оказалось на нефтебазе.
Случайно встретившийся  Николай, предложил остаться и поохотится на волков,  во множестве расплодив¬шихся по окраинам сел, воруя из отар овец и другую живность, а за одно и насладиться красотами природы.
Поддавшись уговорам и предварительно проинформировав руководство и  жену  о своих планах,  я взял предложенное мне ружье, тридцать второго калибра и, на служебной машине Николая, нас доставили в вертолетный полк на окраину города. Когда подъехали,
возле вертолетов уже толпилось человек шесть в гражданской одежде.
     Знакомый мне капитан милиции и три известных "шлюшки",  как они  называли сами себя,  стояли в стороне, о  чем-то оживленно беседуя.  Увидев Николая, толпа  оживилась и, как положено по субординации, пошла на встречу третьему секретарю Райкома КПСС.
     Выходя из машины, вместе с Николаем, я пытался прихватить и ружье, но Николай без слов отобрал его у меня и положил наверх своего, на заднее сидение.
     Поздоровавшись, и  познакомившись с  не знакомыми, я с интересом рассматривал вертолеты,  с усилием подавляя желание подойти поближе и похлопать по пузатому,  зеленому брюху.
     Уже догадываясь на какую «охоту»  мы едем,  я удивился, увидев подошедших  к нам   двух воинов с  авто¬матами, в сопровождении мужчины средних лет в легкой куртке,  который сразу же взял инициативу в свои  руки.
- Ты и ты, - он ткнул пальцем в Николая и стоящего рядом  мужчину,  - а так же женщины садятся в этот вертолет,  остальные в рядом стоящий!
Указанные им люди,  вместе с автоматчиками,  подошли к ближайшему вертолету,  а мы, построившись,  пошли  вслед за капитаном милиции в другой.
С виду большой вертолет, внутри оказался не очень вместительный и, кое-как устроившись,  все с интересом наблюдали  за действиями  пилота, совершающего какие-то манипуляции с многочисленными дублерами, переговариваясь с  невидимым собеседником.
Проверив плотно ли  закрыта дверь, и осмотрев нас он включил зажигание и лопасти медленно, затем все убыстряя ход, стали вращаться над нашими головами,   зад медленно приподнялся так,  что мы вцепились друг в друга удерживаясь на месте, чтобы не скатиться к пилоту.
Машина поднялась над  землей, на несколько метров, и постепенно выравниваясь, полетела вперед, оставляя внизу вертолетное поле и, уменьшающиеся в размерах, кубики домов военного городка.
- Через двадцать минут будем на месте, - проинформировал один из мужиков, знающий маршрут не понаслышке.
В руках у него появилась бутылка и стакан, переходящий из рук в руки.
После выпитой водки  напряжение ушло, и  полет в вертолете приобрел  романтический оттенок,  хотя в моем положении, из окна вертолета, виднелся лишь голубой кусок неба с редкими облаками, а вертолет временами встряхивало как телегу, попавшую в борозду, вспаханного поля, двумя колесами.
Казалось, полету не будет конца, но вскоре вертолет завис над землей и начал снижение.
Плавно посадив машину, пилот открыл дверь и мы стали выпрыгивать на землю как зайцы из лодки деда Мазая.
От сиденья в неудобной позе ноги затекли и не хотели слушаться, подгибаясь в коленях.
Оказалось, что сели мы на краю небольшой поляны, вокруг которой стояли небольшие деревья с мелким кустарником, переплетенным диким виноградом и лозой китайского лимонника.
Толстые стебли полыни, камыша и зверобоя были повалены сильными, тугими струями воздуха, нагнетающего вертолетными винтами.
Закрученные и переплетенные с пыреем и дру¬гими гибкими и шелковистыми травами, они лежали сплошным ковром с желтыми, красными и синими лоскутами живых цветов.
Пилот с капитаном вытаскивали из вертолета ящики, свертки, аккумулятор и мы отнесли их на край поляны.
- От винта! - дал летчик команду и залез в вертолет.
Мы отошли на почтительное расстояние и вертолет, обдав нас тугим, сильным напором воздуха, поднялся и полетел над тайгой.
Понаблюдав за ним некоторое время, мы, по команде капитана, разобрали груз и понесли по натоптанной тропе, ведущей в глубь тайги. Через несколько минут тропа привела нас к нескольким строениям, разбросанным в беспорядке под высокими кронами дубов и хвойных деревьев.
Возле вместительного, построенного сравнительно недавно, барака стояло два стола с длинными почерневшими скамейками, а в двух метрах чернела железная печь, с утопленным двух ведерным чугунком. Мы сложили принесенные запасы, и пошли осматривать местность.
Я заглянул в барак, в котором было довольно светло из-за двух окон, расположенных напротив друг друга. Здесь же стояло два сдвинутых стола, с такими же скамейками, а на всю ширину противоположной стены, примерно в полуметре от пола, были сделаны сплошные нары с уложенными матрасами, заправленными солдат¬скими, байковыми одеялами.
Вверху была видна проводка с подключенными двумя лампочками, висевшими над каждым столом. Перед входом, весь левый угол, занимала большая железная печь обложенная кирпичом.
Вид помещения был не жилой, но и не заброшенный. Полы были чисто подметены и, по скопившимся в углу слегка привядшим листьям, можно было предположить, что недели две назад здесь уже кто-то наводил порядок.
Со слов капитана - летом сюда можно попасть только по воздуху, а зимой по зимнику.
Я вышел из барака и  стал осматривать местность.
С левой стороны от меня, в метрах пятидесяти, стояло еще одно здание поменьше и пониже, с высо¬кой трубой.
Правее, метров на тридцать, просматривалось что-то подобие вагончика, а почти рядом чернела покосившаяся избушка с проломанной крышей и туалет, оформленный под вид скворечника. Кругом была идеальная чистота.
Земля, по всей площади, была покрыта мягким, толстым, естествен¬ным ковром из прошлогодней листвы и хвойных, желтых иголок, лишь возле заброшенного строения, куда попадало солнце, стеной стояла двухметровая конопля, заросшая крапивой и чертополохом.
Осмотревшись, я подошел к лет¬нему столу и присел на скамейку, привыкая к обстановке.
Все мужики разбрелись кто куда, под сменой впечатлений, и их силуэты мелькали то в одном, то в другом месте. Из дверей дома, с высокой трубой, вышел мент без фуражки, с закатанными рукавами, и жестом позвал меня к себе.
- Тебе задание исто¬пить баню.
Я вошел вслед за ним в просторное помещение, которое оказалось баней с железной печкой, обложенной крепким сопочным камнем, с двумя широкими полками и скамейками, на которых было сложено восемь тазиков.
В углу стояли две деревянных и одна железная бочка. На печке, вместо плиты, был вмонтирован большой железный котел, на половину наполненный водой, а возле печки лежало несколько сухих ясеневых полена.
- Вода сразу за баней, там же и дрова увидишь, - он немного подумал и решительно добавил, - хотя этим будут заниматься другие.
Я взял, стоящий в углу, топор и начал откалывать лучины для растопки печки.   
Внезапно послышался все нарастающий стрекочущий шум, превращаясь в глухой рокот прилетевшего вертолета.
Через несколько минут шум затих, а потом возник с новой силой,  и снова стал затихать.
Наложенные мною лучины, в печке, никак не могли разгореться, пока я не догадался открыть поддувало. Огонь сразу весело стал перебегать с щепки на щепку, мигом съедая тонкие лучины, перебираясь к более толстым. На улице стали слышны веселые женские голоса и радостные мужские выкрики.
Я подложил оставшиеся дрова в печку и открыл дверь.
Со стороны вагончика ко мне подходили трое мужиков с ведрами и по их уверенной походке, я понял,   что они  здесь не новички.
Пройдя мимо бани вниз,  уже через несколько минут они поднялись с полными ведрами и стали наполнять водой котел и бочки.   
Чтобы не путаться у них под ногами,  я поднялся наверх к бараку и подошел к летнему столу, на котором   женщины готовили холодные закуски, раскрывая банки с сайрой,   зеленым горошком и фаршированным перцем.
На столе стояло две бутылки водки для самых нетерпеливых,  среди которых я увидел Николая.  Он жестом подозвал меня к себе и, налив по полстакана, предложил выпить. Мы выпили, взяв по бутерброду с сайрой, и отошли к печке, где двое мужиков готовили ее к растопке.
-  Что это они решили тайгу согреть? - удивился я соображая,  что для разогрева пищи хватило бы и одной печи в бане.
- Так сейчас мясо привезут и его нужно где-то готовить!
Николай насторожено прислушался,  но не услышав ничего интересного пошел к бараку, а я пошел вниз к бане, которая была почти готова и,  примерно в это же время,  послышался шум приближающегося вертолета.
Увидев людей, бегущих по тропе к поляне,  не удержался от всеобщего азарта и побежал вместе с  ними.
Когда вышли на поляну, вертолет уже не работал,  только винты вращались по инерции довольно быстро и подходить, к открытой двери было небезопасно, но уже через минуту там засуетились люди, выгружая рогожные мешки с еще парившим мясом.
Заворачивая мешки как плащ-палатку, они по двое брали  за концы и относили  вниз по тропе, к нашему стану.
Мне с напарником досталось нести сбой и, идя сзади, я невольно подталкивал мешки коленями, с каждым разом все больше беспокоясь за свои брюки.
Возле печки во всю шла разделка и, после промывания в тазике с холодной,  мясо сразу опускалось в двухведерный чугунок с кипящей водой.
Увидев на брюках подозрительные коричневые пятна, я пошел к бане, чтобы застирать по свежему.
Открыв дверь, озабоченный непредвиденной ситуацией,  я не сразу обратил внимание на голую парочку вошкающуюся в парной.
Голая женщина стояла, согнувшись и упершись руками  на вторую ступеньку полки.  Пристроившись к ней сзади голый мент  обеими руками ухватившись снизу за свисающую грудь,  с силой натягивал ее на себя через равные промежутки времени,  отчего женщина стонала и опускала голову все ниже и ниже, как бы желая сложиться вдвое.
Не обращая на них внимания, я зачерп¬нул ковшиком воды из бака,  вошел в прибанник и занялся своими брюками, застирывая их на себе. Через минуту дверь приоткрылась и показалась всклоченная голова мента.
- Будешь? Заходи!
Я промолчал, так как не знал, что ответить. Я, конечно, хотел,  но ни как не мог привыкнуть к свидетелям и групповому сексу, находя в  нем  что-то животное,  похожее на собачью свадьбу, и в тоже время интригующее, заставляющее гонять кровь с удвоен¬ной силой.
Пока я мучился сомнениями, усиленно растирая брюки на коленях, одетый мент вышел из парной и, не говоря ни слова, прошел мимо меня на улицу.
Сразу же,  после того как за  ним  закрылась дверь,  дверь парной открылась и из нее вышла голенькая Белка.
Внимательно посмотрев в мои глаза и не говоря ни слова она взяла меня за руку, перевела  через порог, опустилась на колени и,  со словами - наверно я тебя люблю расстегнула на мне брюки, с силой опустив до колен вместе с трусами,   одной рукой оголила головку члена,  взяла его в рот и жадно стала сосать, издавая хлюпающие  звуки,  теребя мошонку  свободной рукой.
Находясь в экстазе, я взял ее  за уши,  как мент за сиськи и стал дергаться, вталкивая член как можно дальше,  доставляя ей этим еще большее удовольствие.  Проглотив  сперму она вынула член из-за рта, поцеловала в головку и пошла собирать разбросанные, по бане, вещи.
Открыв дверь и выйдя на улицу, я удивился,  что ничего не изменилось.
Большая группа суетилась возле печки, а на столе лежали еще не разделанные потроха.  Мне казалось, что прошло уже много времени,  а прошло всего около десяти минут.
Подошедшая, следом за мной Белка занялась приготовлением жаркого,  а Стрелка решила проверить баню, и за ней потянулся хвост мужиков.
 - Как кобели за сучкой, у которой течка-  подумалось мне и сравнение было столь похожим,  что я не смог сдержать улыбки собст-венным мыслям.
Пока жарилась свежина, решили освободить стол от холодных закусок и мент трижды ударил, в подвешенный дырявый тазик железным прутом. Со всех сторон к столу стали собираться люди. Из барака вышла  чернявая Катрин,  а следом Николай.  Из бани потянулось трое мужиков, а за ними  вышла и Стрелка.  Все чинно расселись за столом, и Николай произнес тост.
- За удачную охоту!
Охота на самом деле была удачной и все с удовольствием выпили до дна.
Девчата,  так ласково их называл  самый пожилой, незнакомый мне мужчина,  то и  дело вставали из-за стола то помешать жаркое, то шурпу, красуясь перед мужиками, демонстрируя самые удачные участки своего тела, выставляя  на всеобщее обозрение, вызывая сексуальный аппетит.
Приготовленное жаркое разложили по алюминиевым, солдатским чашкам,  появившимся напротив каждого,  а затем эти же чашки наполняли жирной, вкусной шурпой с большими кусками разваренного мяса. И хотя тосты сыпались как из рога изобилия, и водка лилась рекой, ни одного пьяного за столом не было.
- Желающие в баню! - произнес Николай, и девчата, с восторженным визгом, стали вылезать из-за стола проявляя актив¬ность и готовность ко всем коллективным мероприятиям.
Мне некуда было спешить и я, вместе с пилотом, остался за столом, наблюдая, как воины-автоматчики развешивают фонари "летучая мышь" над столом, над входами в барак и туалет.
В баню они отнесли большую стопку вафельных солдатских полотенец и несколько простыней.
- Выпьем! - предложил мне пилот.
- Выпьем!- поддержал я его.
Мы выпили и стали жевать свежее, чуть жестковатое мясо непроизвольно наблю¬дая за происходящим.
Вверху, из-за густых крон деревьев, небо не просматривалось, но по свежему ветерку и чуть потемневшим очертаниям предметов чувствовалось приближение сумерок, а развешанные фонари только усиливали ощущение приближающейся ночи и меня все больше тревожил вопрос:
- Поместим¬ся ли мы все на нарах?
Из бани, по одному, стали тянуться мужики. Некоторые присаживались за стол, некоторые проходили прямо в барак.
Решил осмотреть барак и я.
Зайдя в помещение, я увидел несколько человек лежащих на нарах, чуть в стороне от столов на коленях стояла Белка, делая минет пожилому мужчине, услышав стук двери она, не отрываясь от дела, поднялась на ноги и призывно завиляла попой из стороны в сторону. Балдеющий мужик, чуть подергиваясь в такт движений, стал показывать мне правой рукой.
- Пристраивайся!
Я расстегнул ширинку, вытащил пенис, поймал крутящийся зад и с силой засадил сразу весь без подготовки, в которой она не нуждалась, поймав ритм, она стала поддавать обоим и, когда первый кончил, все внимание перек¬лючила на меня, раскачиваясь со стороны в сторону и приседая, словно старалась взять на излом. Кончив, я вытер пенис носовым платком, которым вытирал сальные руки и решил пойти в баню помыться. Следом за мной из барака вышла и Белка.
Имея из одежды одни лишь туфли на высоком каблуке, она остановилась,  грациозно заложила руки за голову и, потягиваясь, громко прошептала.
 - Хорошо - то как!
Сидящие  за столом повернулись в нашу сторону и я,  смутившись,  быстрым шагом пошел в направлении бани.  Оглянувшись, я увидел ее,  идущую следом за мной настолько быстро,  насколько позволяли каблуки-шпильки, утопающие в хвое.
Не желая войти в баню вместе с ней,  пройдя мимо,  я вышел к ключу,  делающим крутой поворот в этом месте  и с тихим журчанием скатывающимся вниз.
На месте поворота его дно было углублено, а края облагорожены  двумя  корпуса¬ми пчелиных уликов,  поставленных друг на друга.  Получилось что-то вроде колодца, удобного набирать воду даже ведром.
 Убедившись,  что ключ в этом месте несколько мелковат,  я пошел вниз по течению, перебираясь через густой кустарник переплетенный  лианами кишмиша с зелеными, бочковатыми ягодами, переваливаясь через многочисленные поваленные деревья и валежник.
Найдя боле - менее удобное место я разделся и сел в холодную,  обжигающую тело воду, стараясь как можно быстрее обмыться и выскочить из нее.
Все это время меня не покидало удивление неординарных отношений разных, мало  знакомых и вообще не  знакомых друг другу людей этой компании.
Все называли друг друга только по имени, не считаясь ни с возрастом,  ни с положением.  Каждый старался быть полезным компании по мере сил,  но в то же время держаться в тени, пользуясь общими благами и услугами смазливых шлюшек,  наслаждаясь тишиной и покоем.
В лесу стало заметно темнеть, и мне надо было поторопиться,   чтобы выбраться отсюда засветло.
Одев одежду на мокрое тело, я поспешил в обратную дорогу, вверх по ручью,  и, хотя отошел от стана всего метров на пятьдесят, обратная дорога мне показалась намного длиннее.
Подниматься было тяжелей,  чем спускаться.
Подтягиваясь руками за лианы и ветки кустарника, я прилагал вдвое больше усилий, что бы перелезть через валежник или обойти выворотень.
Выбравшись, я зашел в пустую баню, разделся и,  поддав парку, с наслаждением забрался на верхнюю полку.
Когда я чистый,  с хорошим  настроением, вышел из бани, в тайге уже  было темно.
Над горящими  фонарями,  развешанными над строениями и столами,  собрались миллионы всевозможных насекомых,  живой жужжащей тучей, на мгновенье, перекрывающей фонари и оттесненные сородичами, они с новой силой делали новую попытку пробиться к свету.
Обойдя живую карусель, я открыл дверь и вошел в барак. То,   что я там увидел, меня поразило как громом.
 Постояв с открытым ртом я отошел в правый угол, увеличив кругозор, стараясь осмыслить и осознать увиденное.
На ближайшем ко мне столе стояла голенькая Белка в туфлях,  на высоком, каблуке,  с расставленными руками и ногами. Между  ног, с рук и с ног струйками стекало спиртное, льющееся ей на голову,  плечи и грудь из бутылок шампанского и водки.
Вокруг нее собралась тесная кучка мужиков,  с азартными лицами, подставляющие стаканы под струйки,  стараясь наполнить их как можно полней, издавая восторженные крики.
При ежеминутном изменении позы Белки, струйки меняли направление, заставляя сталкиваться стаканы, наполняя помещение  звоном и новым всплеском эмоций.
Рядом, на нарах, на ком-то сидела Стрелка, и медленно натягиваясь на чей-то член, пыталась стонами перекрыть звон,  смех и шум за столом.   
Все эти вместе взятые  звуки напоминали гамм обреченных на бойне животных,   чувствующих приближение своего конца.
Изменив позу в очередной раз, Белка  вытянула, чуть согнутую в локте руку, в мою сторону и, одержимый общим азартом бесов¬ской игры, я схватил со  стола стакан и стал жадно ловить струйку стекающей с локтя необычного зелья, пропущенного через женское тело.
Выпив пятьдесят грамм накапанного «Северного сияния»,    увлеченный безумной атмосферой накалившихся страстей,  я опьянел больше,  чем от всего выпитого и мной овладела всеобщая безумная страсть к безумным поступкам.

Уйдя целиком в воспоминания, я не сразу сообразил,  что Николай уже несколько раз назвав меня по имени, с укором смотрел в мою сторону.
- Ты далеко отъехал?
- Да нет, я здесь!
Я поплотнее стал закутываться в простынь, которая напомнила о реальном местонахождении.
- А ну-ка в парную, - обрадовался я, и  первым вышел из прибанника.
Плеснув с ковшика на камни, мы забрались  на верхнюю полку, но уже парились без особого удовольствия. Наскоро помыв¬шись и ополоснувшись, оделись и, забрав с собой остатки продуктов,  перешли в  дом.
В гостиной нас уже ждал праздничный ужин и, красиво сервированный стол, манил своими  закусками и настойками, а заждавшаяся Анна, приглашая к столу, с укором посматривала  на меня.
- За хозяйку дома! - поднял тост Николай, и  мы дружно принялись уничтожать салаты, а  затем и  запеченных   в духовке уток.
Насытившись и напившись, мы решили  пораньше лечь на отдых, чтобы утром,  с первыми петухами, уехать в тайгу.
Ехать решили на микрогрузовике с термосом,  в котором я перевожу продукты, чтобы при случае можно было переночевать в будке, не страдая от жары или холода.
В четыре часа утра  я был уже на ногах.  Солнце еще не взошло,  но уже золотило далекий горизонт на востоке, а с  речки медленно уплывал серый, плотный туман, обволакивая дома и путаясь между деревьев.
Одинокие голоса петухов нестройно,  но гордо доносились с  разных концов села, пытаясь разбудить не спешащих хозяев,   оставшихся без хозяйства,  а те,  кто еще держался на плаву,  спешили на утреннюю дойку,  чтобы успеть вовремя выгнать животных в общее стадо. Из дома вышли Николай с Алексеем.
Еще не совсем отошедшие от сна они зябко ежились, скрестив руки на груди и, подгибая колени, быстро прошли через двор и сели в кабину  работающей машины.
Я еще  раз проверил, не забыли ли мы  чего уложить с вечера,  сел в машину предупредив, что в машине у меня не курят, выехал со двора.
Село хоть и медленно, но просыпалось.  Кое-где из труб курился дымок, вытягиваясь вверх    и растворяясь в воздухе, обещая хорошую летнюю погоду.
То тут,  то там слышался лай собак, не забывающих своих обязанностей, облаивая сосед¬скую скотину. При выезде на главную дорогу пропустили мотоцикл с коляской и, выехав за село, свернули на грунтовую дорогу, ведущую в тайгу.
По следам,  сбитой на обочине росе, было видно, что и мотоцикл прошел, впереди нас, в эту же сторону.
Разбитая лесовозами дорога, позволяла двигаться медленно,  объезжая глубокие лужи и рытвины. По обеим  сторонам дороги весь лес давно был выпилен сельскими жителями на постройки и на дрова, и лишь изредка виднелись молодые дубки,  а в основном преобладали густые заросли белых, тонких березок, с  осиновыми проплешинами.   
Временами,  с краю, виднелись кусты дикой малины с аппетитными красными ягодами, притрушенными пылью, и вьющаяся лоза, еще зеленого, винограда.
Раннее утро не располагало к разговорам и мои напарники,  лишенные табачного удовольствия, угрюмо смотрели по сторонам, кивая головами  каждой ямке.
– Ладно уж,  - сжалился я над ними и над самим собой, - откроем окна да подымим.
В раз куда-то ушла усталость, и довольные мужики  полезли за сигаретами, но увидев в моих руках пачку, потянулись к ней.
Утренний свежий ветерок стал гулять по кабине, разгоняя остатки сна вместе с дымом и, уже после первых затяжек, лица посветлели и приняли радостные выражения, комментируя каждый мой промах при вождении машины по колдобинам.
Вдалеке стали появляться очертания высоких, темно-зеленых гор опутанных пеленой редкого тумана,  а по обеим сторонам пошел смешан¬ный лес.
Высокие кряжистые кедры, елки, сосны росли среди многочисленных дубов,  желтой раскидистой березы И ясеня.  Открытые места на сопочных склонах заросли кустарником  и высоким, крепким горным орешником, с  еще не дозревшими орехами, пучками свисавших с веток в кудрявых, колючих одеждах.
Переваливая через перевалы, мы ехали на самый дальний участок планируемой кореневки, лишь предполагая о состоянии таежной дороги, которая все чаще стала пересекаться с другими, уходящими в тайгу влево и вправо, от основной,  на радость кореневщкам и охотникам.
Спускаясь с очередного перевала, перед нами открылась широкая низина заболоченной местности, по которой тянулась узкая двойная лента глубокой колеи, продавленной большегрузными машинами, и вокруг не было ни каких видимых следов объезда легких автомобилей.
Это затрудняло движение, но в то же время давало основание для оптимистических прогнозов нашей  кореневке.
Посоветовавшись, мы решили прорваться на ту сторону,  завалив одну сторону колеи подручными средствами. Николай взял лопату,   чтобы обваливать выступающую кромку в колею, а я дружбой стал валить березки и осинки, улаживая их в колею,  прикрывая ветками и  засыпая сверху землей.   
Часа через два,  пропустив одну сторону машины по центру,  а другую по заваленной колее,  переехали опасный участок и покатили дальше.
 Около двенадцати часов мы подъехали к своему позапрошлогоднему месту стоянки и остановились на старом месте, съехав в сторону от дороги.
 Выйдя из машины на  небольшую поляну,   зажатую между двух высоких сопок,  стали осматривать знакомые места.   
За два года  здесь ничего не изменилось и все те же   бревна и чурки, служащие нам и стулом и столом, были на месте.   Черные уголья кострища призывно выглядывали из под прикрывающей светло-коричневой листвы. Я прошелся по тропе,  обследовал ключ, напившись холодной родниковой воды, и вышел на поляну.
- Ну  что,  палатку будем ставить? - спросил я, не решаясь ответить на этот вопрос даже самому себе.   
В палатке, конечно, привычней, но    у нас появилась другая возможность  отдыха помноженная на лень.   Алексей с Николаем  посмотрели друг на друга, а затем уставились на меня.
- Будем спать в машине, - взял я на себя ответственность, и все с  облегчением вздохнули.
Разобрав рюкзаки, каждый взял нужные ему  вещи и мы стали готовить стоянку.
Переодевшись, Алексей с топором пошел за дровами, Николай занялся костром,  а я пошел углублять ключ, очищая от нанесенного, весенним половодьем, мусора, листвы,  земли,  веток.
Очистив ключ, углубив    ямку и обложив ее камнем, я вышел на поляну.
Возле разложенных дров, на  кострище, суетился Николай,  стараясь раздуть не разгорающийся костер,  курившийся редким вьющимся дымком.  От неудачных усилий и дыма глаза его слезились, но он, периодически вытирая их рукавом, упорно старался достичь конечной цели.
Дело в том,   что место нашей стоянки было как бы в мешке.
Находясь в лощине между двух хребтов, тянущихся с востока на запад,  а затем круто поворачивающих  на север, загораживали потоки воздуха с трех сторон, перекрывая сквозную тягу,  и лишь редкий восточный ветерок, иногда   залетая, закручивал сухую листву, принося с собой живительную прохладу и оживление огня.
Пока я ходил к желтой березе,  обдирая ее лохматую бересту для растопки костра, к стану подошел Алексей, притащив за собой две сухих акаций  и выломанную, у самого корня,  вербу.
- Ну что,  если   ставить палатку  не будем, то у нас уйма времени,  которое нужно рациональ¬но использовать.  У кого какое предложение на этот счет?
- Действительно, свободного времени было много, и жалко тратить его без пользы, хотя для захода  на кореневку этого было мало.
 -  Давайте пообедаем сухим пайком и пройдем короневкой ближайший к нам склон с левой стороны, - пред¬ложил я под одобряющие возгласы.
Пообедав остатками вчерашнего ужина,    привезенного с собой,   зашли в кустарник и вырубили каждый по панцуйке, разветвленной снизу в виде вилки,  чтобы не пробивала  листву и не уходила в землю.
Распределившись кому где идти и кого придерживаться, чтобы охватить как можно больший просматриваемый участок, мы пошли по склону, по ходу  занимая свои места.
Я шел по верху, возле самого хребта, внимательно осматривая близлежащую местность и встречающиеся завалы и заросли.
Первый день,  день азарта и ожидания,  полный надежд и не растраченных сил, и время бежало быстро и не  заметно, взглянув на часы, я с удивлением обнаружил,  что ходим мы уже более двух часов и пора развора¬чиваться. По моей команде мы спустились вниз и, уже придерживаясь его, пошли по склону в обратную сторону.
- Эй, мужики! Давай ко мне! - услышал я голос  Алексея идущего посередине.
И хотя он звал явно не на панцуй, мы с интересом и удовольствием ожидаемого разнообразия, пошли на его зов. Алексей стоял, обхватив двумя руками пацуйку, прислонившись спиной к небольшому кедру.
В метрах трех от него лежала огромная кабанья голова, с длинной, седоватой шерстью и двумя острыми, закрученными вверх клыками, торчащими из оскаленной пасти.  Рядом валялась разорванная,  выеденная до самой мездры, кабанья шкура.
Отсутствие  запаха и вездесущих мух свидетельствовала о том,   что удачная охота прошла сравнительно недавно, а по количеству съеденного мяса можно было предположить,   что пообедал здесь ни один тигр.
- Дня через  два-три жди здесь медведя, -  проговорил Алексей, тыча панцуйкой в кабанью голову.
- Ну и хрен на него, - беззаботно бросил Николай, переворачивая голову на шею, - главное зверь сытый.
Мы разошлись по своим местам и  через полчаса были на своем биваке.
Солнце уже давно закатилось за сопку и если на востоке оно еще светило во всю, обещая двух  часовое продолжение,  то у нас уже начали проявляться первые признаки надвигающейся темноты.
Не теряя времени, Николай занялся костром,  который быстро разгорелся с помощью резины, оторванной от, найденного на биваке,  сапога. Алексей чистил картошку,  а я готовил постель, разлаживая привезенные тряпки на дне будки.
Наконец костер разгорелся, и устойчивое пламя охватило оба котелка, висевших на перекладине. Алексей высыпал картошку в котелок поменьше и  занялся банкой тушенки, раскрывая ее своим ножом.
- Сегодня  на ужин у нас будет жиденький гороховый супчик с тушенкой и скоропортящиеся овощи, а по  закону  заходного дня и что-нибудь покрепче.   
Мы с  Николаем уселись возле костра, поддерживая его и наблюдая за пляшущими языками пламени. На поляне стал появляться гнус, слетаясь на свет костра, и пришлось опустить брюки  поверх сапог и намазаться "Деттой".
- Прошу к «Английскому» столу, -  пригласил Алексей, разлаживая нарезанные куски хлеба.
На  "столе" стояло две бутылки с моей настойкой и плоская пластмассовая бутыл¬ка китайской водки.
- Ну,  за успешный  заход! - Алексея поднял кружку,  плеснув в каждую по-своему усмотрению, и мы с удовольствием поддержали его.
Темнота быстро осваивала пространство и, усевшись возле костра, мы молча наблюдали как таежная мошка и мотыльки слетались на пламя костра, из ближайших мест, и обжигая себе крылья падали в костер сгорая заживо.
В тихую безветренную погоду сухие дрова не  спешили гореть даже на мерцаю¬щих углях, и лишь положенные рядом несколько палок,  охваченных небольшими языками пламени,  лениво разгорались, поддерживая друг друга, в горении, выделяемым теплом.
Тишина и покой, пришедшие вместе с ночью,  передавались и нам.
По близости не слышно  даже шуршащей мышиной возни, и лишь выстрелы трескуна в костре, периодически заставляли вздрагивать от неожиданности.
Не смотря на ранний подъем и суетливый день спать почему-то, совсем не хотелось и усаживаясь по удобней,  иногда пользуясь услугами «английского стола», мы наслаждались покоем.
После очередной '"чарки" Алексей прикурил от горящего уголька и повел разговор, ни к кому не обра¬щаясь.
- Наверно тигрица с тигренком кабанчика завалили  и плотно пообеда¬ли. В это время тигры ходят в одиночку и не любят конкурентов даже себе подобных,  а  через денек-другой вороны медведя приведут.
Ветерок ведь в этих местах редкость,  чтобы распространить запах по округе, и дуть он может только в одну сторону, затрудняя обнаружения падали.
Как бы в подтверждении слов с востока потянуло ветерком, и обрадовавшийся костер мгновенно вспыхнул красно-оранжевым, ярким пламенем, подбирая боковые, не догоревшие остатки дров. Дым потянуло по земле на склон ближайшей сопки, обволакивая ее как туманом.
- Что-то надует- с сожалением проговорил Николай, с тревогой поглядывая вверх на  редкие звезды.
Я тоже посмотрел в небо и не увидел ничего примечательного.
Ни северной звезды, ни большой медведицы видно не было,  лишь несколько мерцающих звездочек подмигивали на северо-востоке, и те потихоньку исчезали, сгущая небесную тьму.
Костер весело, с удовольствием,  поедал остатки заготовленных  дров, заставляя все дальше  отодвигаться от обжигающего огня.
- Как на «Кафтановской заимке» -  проговорил я, боковым зрением наблюдая за  реакцией Николая.
Николай внимательно посмотрел на меня, затем, отведя взгляд на костер, проговорил.
- Хорошее было место и хорошее было время. Спалили ее мужики по осени, через два года после твоего посещения.  Но немало прошло через  нее нужных людей различных профессий,  сплоченных общим ощущением опас¬ности и желаемого, запретного плода.
В семидесятые,   за такие  развлечения, запросто выложить «партийный билет» со славой морального разложенца.
 Это были первые, робкие шаги  зарождающейся мафии, положившей начало нашей перестройки.
Ничего не понимающий Алексей смотрел то на меня, то на Николая.
- Что вы всё про политику! Давайте выпьем, да  Николай про какую-то старушку пытается рассказать,  все интересней.
Мы выпили,  я выплеснул остат¬ки  на костер.
Капли спиртного вспыхнули синим пламенем и сгорели, не долетая до середины.
- Добрая горилка – оценил  Алексей, жуя помидор. - Так что там со Старушкой?
Николай сделал сосредоточенное лицо, вспоминая, на  чем остановился в прошлый раз.
Старушка всем старушкам старушка, имела двоих сыновей,  от разных мужиков,  которые знали своих отцов только по фотографиям и с пятнадцати лет ушли из дома пробивать себе дорогу в жизнь, не имея ни поддержки,  ни средств.
Для такой категории подростков существовали специальные строительные училища, по разным рабочим профес¬сиям.
 Несмотря на то, что из окончивших училище оставалось работать, по специальности, всего около пяти процентов, училища считались нужными, для государства, учреждениями, находящимися на его полном обеспечении.
В самый сложный период переходного возраста тысячи подростков находились под присмотром специалистов, получая первые навыки самостоятельного труда и направленного воспитания.
Считалось, что именно в этих возрастных периодах у подростка формируется устойчивое понятие относительно добра и зла, являющихся основными критериями в дальнейшей, самостоятельной жизни.
После училища армия, семья, вечерняя школа, заочный техникум. Старший работал в МВД, младший - прорабом, расстраивая родной город. И жить бы им до преклонного возраста в любви и согласии, заботясь о своих детях и доставлять радость внукам.
У обоих были уже дети, когда они решили забрать свою, горячо любимую мать к себе, чтобы скрасить ее старость и жить одной сплоченной семьей, деля радость и печали, помогая друг другу.
Но, не смотря на свой преклонный возраст, мать решила устроить свою личную жизнь и вышла замуж за старичка, на восемнадцать лет старше ее, имевшего свой домик и хозяйство. И было радостно и весело встречать всем вместе праздники и юбилеи за одним общим столом, искренне радуясь успехам.
Однако объединенные одними специфическими заботами, мать  сдружилась с невестками, став им второй матерью и, сетуя на свою нелегкую молодость, связанную детьми, потихоньку все больше ненавидела своих сыновей и откровенно призывала невесток не терять даром времени и дать волю молодости и страсти.
Устроившись на работу вместе с Белкой, она поощряла ее поведение, всячески огораживая от подозрений мужа и многочисленных родственников.
Вторая ее невестка, »Рыжая», работая на строительстве, сдружилась с компанией условно освобожденных заключенных, из местной спец. комендатуры, среди которых можно было подобрать непритязательных мужиков под любой возрасти вкус, и Старушка с  удовольствием включилась в активную жизнь, предаваясь забавам группового секса вместе с молодежью.  Через три года это была группа сплоченных, опытных, целенаправленных путан, презирающих нормы морали и человеческие устои.
К этому времени Белка имела более солидный стаж. Несколько раз в ней просыпалось чувство совести, при которой она пыталась покончить с такой жизнью, но, после нескольких, неудачных попыток, потеряла веру в себя и больше не испытывала иллюзий. Секс для нее имел многогранное значение.
 Наряду с любовными утехами он использовался для осуществления далеко идущих планов, и как наказание, и как поощрение.
Чтобы оградить себя от нападок, со стороны родственников мужа, она сумела совратить менее стойких мужчин и, осчастливив их минетом, добилась расположения их жен, а ее муж оказался изгоем собственной родни в родном городе, не смотря на то, что сам служил офицером в правоохранительных органах.
Ответственная работа, ненормированный рабочий день, заочная учеба отнимала большую часть времени и, полностью доверяя своей жене, а тем более матери, даже не подозревая об их двойной жизни, он спокойно вел размеренную жизнь, все свободное время, отдавая семье и детям.
Между собой мы его называли «Сильно правильный». Зато Старушка боялась ни сколько разоблачения, сколько пистолета в кобуре сына и старалась сделать все возможное для его увольнения из органов, привлекая к этому Белку и наших общих знакомых, работающих вместе с ним.
Те либо сами подставляли его, либо консультировали других, пытаясь обвинить в халатности, при хранении документов,- Белка передала уголовникам его конспекты из Высшей Школы ГАИ с грифом «Секретно», обвиняли в краже имущества, писали анонимки  с требованиями всевозможных расследований.
Пойдя на крайность, Старушка украла из его кобуры пистолет, с надеждой ожидая последствий, не зная, что, проводя соревнование в этот день, он пользовался стартовым, не представляющим ценности. У него явно был ангел-хранитель.
С младшим сыном она расправилась быстро и без лишних разговоров.
Найдя причину, она лично собрала его вещи и выставила за дверь, не интересуясь его дальнейшей судьбой, а через три дня сама переехала в его квартиру, разведясь со своим дедушкой. С тех пор она получила у нас постоянную кличку «Стерва». Втроем они смело организовали новый притон для прелюбодеяний, обслуживая местных любителей совершенно бесплатно.
Однажды у них произошел интересный случай, в подробностях описанный Белкой в рамках анекдота -
 Николай достал пачку сигарет, вынул последнюю и, скомкав,  бросил ее в огонь. Пачка мгновенно сморщилась, стала пузыриться и плавиться, собираясь в комок, и улетучилась, вспыхнув небольшим,  тусклым пламенем.
Находясь под впечатлением рассказа, я вспомнил свою мать и никак не мог представить Стерву на ее месте, на котором она и не должна быть.
И хотя не всем повезло в этой жизни с родней, все мы живем надеждами на лучшее и часто уверенные, что самое плохое может произойти только с кем-то другим, только не со мной.
Эта соломинка надежд и сомнений,   сдерживает силу предательского удара и полученный стресс может покалечить, а не убить, и только Бог знает хорошо это или плохо, поскольку стержень в человеке может согнуться, может сломаться, может совсем рассыпаться, смешав добро со злом, белое с черным, лишая сознание подлинной реальности в самооценке человеческих качеств.
Как-то я зашел в кабинет судмедэксперта. У него над столом, на полке, стояла стеклянная банка с человеческим зародышем, плавающим в формалине. Я не сразу разобрал, что к чему и спросил.
- Что это такое?
- Ни что, а кто? – поправил он и гордо добавил. – Это человек!
Присмотревшись внимательно, я уловил некоторое их сходство по глазам. У обоих они были как бы на выкате, на слегка сморщенном лице. Мне тогда подумалось, что зародыш мог быть человеком так же, как им мог стать судмедэксперт, имеющий стопроцентный шанс, обусловленный самим существованием.
Зная его не понаслышке, я бы назвал его человеком, - с большой натяжкой.
Это олицетворение торжествующего зла, с профессиональной радостью патологоанатома, хорошо бы смотрелось через стекло.
- Ну, что накатим? – Алексей поднял свою кружку, глядя на нас осоловевшими глазами.
- Без проблем!
Находясь уже под хороши хмельком, мы щедро плеснули по кружкам и выпили за здоровый образ жизни.
Темнота сгущалась над затухшим костром, лишь порывы ветра, слегка задувая, заставляли светиться оранжевым светом чернеющие угли. Дрова кончились и, словно в подтверждение, что пора спать, по машине застучали капли дождя то затихая, то усиливая ритм.
Быстро собрав остатки продуктов, мы перешли в будку машины. Здесь было тепло, светло и не душно, даже при закрытых дверях. Сыграв несколько раз в покер, и устроившись поудобней, мы уснули под убаюкивающий монотонный шум дождя.
Проснувшись, я посветил фонариком на часы, которые показывали половину десятого, и явно не вечера. Открыв дверь, я зажмурился от яркого света.
На листьях кустарника и деревьев еще серебрились капли дождя, отражающих солнечный свет и скатывающихся бусинками на мокрую землю. Шум открываемой двери и яркий свет разбудил и моих спутников.
- Что, уже утро? – спросил Алексей.
- Нет, уже день, – ответил я и спрыгнул с машины.
Найдя разрезанный сапог, я вырезал шмат резины, надрал с березы лоскутной коры и, наломав тоненьких веточек из засохшей сухой калины, пошел на кострище разжигать костер.
Пока Николай ходил с котелком по воду, костер горел, набирая силу. По всей видимости дождь прекратился недавно и появившееся солнце не успело подсушить землю. На открытых местах поляны стояли лужи, а голая земля прилипала к подошвам сапог. И хотя дождь прошел без грозы, воздух был чист и свеж, словно наполненный азоном, а повеселевший лес манил к себе омолодившейся чистотой. Мы сидели вокруг костра, обсуждая план дальнейших действий, ожидая пока свариться рисовая каша и настоится чай заваренный лимонником.
- Подпортил дождик погоду! – сожалел Алексей.
- Хорошо оживил природу! – радовался Николай.
Я смотрел на них как на загримированных юношей, собиравшихся на колядки на Старый Новый год.
- Вам под шестьдесят, а никакой серьезности!
- Это тебе под шестьдесят, а мне в душе и тридцати нет! –произнес Николай смотря с озорством  как Алесей собирает сухой паек на обед.
- Ты ж луку-то не забудь!
- Положил уже, - пробурчал Алексей, завязывая рюкзак.
Плотно позавтракав, мы разобрали панцуйки и, минутку посидев на дорожку, пошли на запад, чтобы углубляясь в тайгу повернуть налево и кореневкой пройти на юг, согласно нашим планам.
Натоптанная, годами, тропа вела на подъем и, по обеим ее сторонам, попадались воткнутые в землю, отслужившие свой срок, старые, почерневшие, сухие панцуйки, на некоторых были видны насечки, сделанные хозяином в память о найденных корнях или лукавым кореневщиком, любителем поиграть на чужих эмоциях.
Минут через тридцать тропа круто повернула вправо, вместе с хребтом, а мы пошли прямо, беря в лоб склон крутого подъема.
Взобравшись наверх,  повернули на юг, разошлись кореневкой и не спеша стали пробираться по заросшему, южному склону.
Всевозможный низкорослый кустарник и высокая, по пояс, трава, в незатемненных местах, мешала обзору, заставляя быть вдвое внимательным при осмотре местности, не позволяя увеличивать темп хотьбы.
Широколистный узорчатый папоротник доходил до груди, крепко связывая ноги пригнутыми листьями, от которых порой, приходилось отбиваться даже ножом.
В таких местах китайцы ходят вплотную друг к другу и пробивают всю территорию, не оставляя не пройденных мест. Но мы  ходим  по-другому.  Мы  идем  по  компасу  в  свободном поиске, придерживаясь нужного направления.
  Свобода действий дает больше возможности для реализации собственной фортуны.
      На этот раз я шел с компасом в середине, осматривая местность и замирая при виде красного цвета встречающегося пиона, бузины или собачьего корня, издали похожего на женьшень не только цветом ягод, но и спецификой роста и стрелки.
       За короткий промежуток времени у меня несколько раз отказывали ноги, и замирало сердце, но потом горечь разочарования притупилась и появилась апатия. После этого, если найду женьшень, сначала появиться удивление, а потом уже чувство радости и ликования.
      Так мы прошли около двух часов и, перевалив через хребет, остановились в недоумении.
     Весь широкий, пологий склон сопки, сверху донизу был изрыт широкими волоками, имеющими, между собой, небольшой промежуток от одного до двух метров. Вся растительность была содрана до земли и лишь в промежутках, остатки кустарника и деревьев были повалены в одну сторону, издали похожие на рукотворные ограждения. Николай посмотрел на Алексея.
- Твоя работа?
У Алексея был удрученный вид.
- Это не моя, но и мне приходиться этим заниматься и, естественно, не от хорошей жизни. Вы думаете, что я девять лет лес только со своей делянки беру? Да его там и на два года не хватит. В основном-то приходиться приворовывать, свое-то мы всегда успеем вырезать.
- Нет на вас управы! -
Николай в сердцах сплюнул и полез за сигаретами.
- Управа есть, но она за счет этого и живет, а если будет жить по-другому, то сменит джипы на запорожцы.
- Неужели нельзя работать по - другому? – Николай панцуйкой показывал в сторону волоков.
- Здесь нельзя! Грунт не позволяет. Если пройти по одному и тому же следу, то получится траншея. В таких местах лесозаготовки нужно проводить только зимой.
- Да! Притупилось у тебя чувство гордости за родной край, нет патриотизма, все китайцам за бесценок спихиваем, - Николай сердито смотрел в сторону, вороша панцуйкой опавшую листву.
- Ты так рассуждаешь потому, что у тебя дети с голоду не пухли. За три года нищеты я так набедовался, что хоть сейчас готов продать душу дьяволу, чтобы это не повторилось, и не важно, нравиться мне то, что я делаю или не нравиться. Другой работы у меня нет, и не предвидится. Будет выгодно, я эту сопку плугом пахать буду, - Алексей не на шутку завелся, ломая одну сигарету за другой, пытаясь достать из пачки.
- Ладно вам, - успокаивающе произнес я, пытаясь примирить друзей.
- Что ладно? Что ладно? Может у меня самого душа болит, глядя на этот беспредел.
Алексей бросил скомканную пачку и пошел по хребту, сбивая панцуйкой зеленую листву с кустарника. Мы потянулись вслед за ним, в надежде найти подходящее место для кореневки и успокоить натянутые нервы. Но на ближайших сопках было почти тоже, с той лишь разницей, что расстояние между волоками увеличивалось до пяти метров.
Походив по этим островкам, мы потеряли всякое желание к кореневке и, пообедав, решили идти назад.
В ближайшие десять-пятнадцать лет здесь делать нечего. Тот корень, который остался на волоке, лишился шеи сломанной либо трактором, либо хлыстом, а без шеи он годен лишь на мой огород. Товарный вид он потерял надолго, и китайцы такой корень не берут.
Разойдясь кореневкой мы сместились вправо и пошли обратной дорогой. Настроение у нас было мерзопакостное, и поднять его мог только панцуй, которого  так и нашли.
Поднявшись на вершину очередного хребта, мы услышали далекое карканье ворон. Прикинув по компасу, пришли к выводу, что санитары тайги нашли кабанью голову и устроили праздник живота.
Сориентировавшись на звук, и взяв немного правей,  мы подошли к биваку и, убедившись, что в наше отсутствие ничего не изменилось, занялись хозяйскими делами. Николай костром, я дровами, Алексей ужином. Через час мы с Николаем освободились, а Алексей все еще колдовал над котелками, что-то помешивая и пробуя на вкус.
На небе не было ни облачка и солнышко пригревало так, что все мы разделись до пояса, но, не смотря на жару, нас как магнитом притягивало к костру, да еще как можно ближе старались присесть к завораживающему огню.
Подбросив несколько веточек, я наблюдал как они, нагреваясь на углях до критической температуры, мгновенно вспыхивают, оставляя после себя маленькие кусочки древесного жара, не различимого в общей куче.
- Так вот и мы, философски заметил я, живем по-разному, суетимся на земле матушке, а ждет нас всех один конец, будем мы одинаковым прахом без каких-либо различий и привилегий.
- Ну, тебя занесло – весело рассмеялся Николай, поглядывая на меня. – Ты сейчас рассуждаешь как Садкин, воспитывающий шлюх, опуская их до уровня обезьян. Ты должен быть благодарен случаю и проведению, что вообще попал в этот огромный мир, да еще в образе человека, составляющего одно маленькое, но нужное звено продолжения цепочки своего рода, существующего на протяжении тысячелетий.
Тебе и в голову не приходит, что твои предки жили в каменном веке, а ведь без одного из них не было и тебя, и прежде чем думать о себе, подумай о них. Разве они не оставили свой след, в твоем лице, превратившись в прах, уступив свое место под солнцем новому поколению? А то, что родился в стране возглавляемой «буратинами», находящимися под строгим присмотром кота Базилио и лисы Алисы, твоей вины нет, Родину, как и родителей, не выбирают.
Николай подбросил несколько сучковатых палок в костер, который не спешил разгораться. Огонь медленно переползал по дровам, облизывая их снизу небольшими язычками пламени.
Беспокойное карканье, нескольких десятков ворон, эхом разносилось по распадку, заглушая однотонную стрекотню кузнечиков, оповещающих скорое приближение осени.
С дороги доносился натруженный рев дизелей, с трудом вытягивающих груженые лесовозы на затяжной подъем.
Внезапно, со стороны каркающих ворон, послышался громкий угрожающий звериный рык, от которого в груди повеяло холодком, а на голове зашевелились волосы.
Мы, как по команде, повернули головы в его сторону, а затем разом повернулись к машине, инстинктивно выбирая место защиты. Затем посмотрели и рассмеялись, от увиденных выражений на лицах друг друга, хотя по телу еще пробегали мурашки.
- Подловил нас хозяин тайги, так и обделаться можно!- заметил Николай.
Вороний галдеж все усиливался, но медвежьего голоса слышно не было.
Видно занятый делом он не обращал на них никакого внимания, да и воронам появление медведя было только на пользу.
Кабанья голова их клювам не по силам, а остатки, разделанные медведем, мигом будут подобраны и растащены по тайге сразу же после его ухода.
Сидеть возле костра больше не хотелось. Николай, с топором, пошел искать сушняк, я стал осматривать машину, а Алексей занялся костром, подлаживая березовую кору, компенсирую недостачу тяги.
Часа через полтора мы вновь собрались возле костра, но уже в ожидании ужина.
После обеда сухим пайком у нас подвело животы, и мы с нетерпением ожидали, пока Алексей разольет рисовый суп по нашим чашкам.
- Сегодня у нас есть уважительная причина для принятия спиртного! – со значением проговорил Николай. – Сам хозяин тайги посетил наши угодья, дай Бог ему здоровья!
Я с надеждой посмотрел на Алексея, в ведомстве которого находились все продукты.
Алексей молча взял ложку и демонстративно начал есть, не обращая на нас никакого внимания. Мы переглянулись и тоже принялись за еду, прислушиваясь к вороньему базару
Чай, заваренный лианами лимонника и листом молодого огуречника, имел кисловато-сладкий вкус, со специфическим, тонким, приятным ароматом, придающим бодрость духа и не идущим ни в какие сравнения с чайными заварками.
Кроме того он имеет лечебные свойства для желудочно-кишечного тракта, заранее предупреждая возможность появления новых проблем.
Не спеша мы выпили по две кружки и разложили карты для игры в тысячу. Со стороны распадка снова послышался короткое рычание, но уже не такой силы и злобы.
- Воронье пугает, - заметил Алексей, а я поднялся и, на всякий случай, открыл двери в будке машины.
Лишняя предосторожность не помешает.
Алексей в задумчивости ворошил костер подвернувшейся палкой.
- Мне однажды приходилось испытывать настоящий страх, навеянный звериной силой.

Как-то в середине восьмидесятых годов ко мне приехал знакомый инспектор уголовного розыска Александр и попросил сходить с ним на кореневку.
Он собирался в отпуск, домой в Белоруссию, и ему нужен был корень для больной матери.
Один раз он как-то попал в нашу бригаду и поразил своей заражающей энергией и везеньем. Восемнадцать раз кричал панцуй, заставляя меня неотрывно заниматься работой копки.
В то время корень не ценился, и мы его делили как рыбу, разложенную на кучки.
Один отворачивался и, по указке другого, определял, кому какая досталась.
В этот раз я решил взять его одного, чтобы определить надежность маскировки своего «огорода» и заодно пройти кореневой склон, не посвящая в свою тайну посторонних.
Дело в том, что, находясь на работе на одном из массивов, я нашел старинный китайский молитвенник, заросший на две третьих корой со всех сторон.
Лишь опытный глаз мог определить его истинное назначение.
Больше никаких примет, заслуживающих внимание, и имеющих отношение к корню, я не нашел, но, заинтересовавшись находкой, решил посетить это место во время кореневки.
Когда я пришел в августе, моему удивлению и радости не было предела.
Один из склонов, на котором находился молитвенник, был весь корневой и красно-оранжевые шишки ягоды женьшеня повсюду виднелись как лилии, на заболоченном месте.
Не веря глазам, я ходил между ними как завороженный, любуясь растением, определяя тантырь, сипию, упию, лаская их руками и смеясь от привалившего счастья. Потом нашел место самого большого скопления и решил возле него организовать свой огород.
Весь отпуск я потратил для пересадки корней и рассаживания ягод.
В этот год, и несколько последующих, я в два раза перевыполнял план по заготовке корня и сдавал его в леспромхоз по цене один рубль двадцать копеек за грамм первосортного женьшеня.
Каждый год, в начале августа, я посещал огород, обрывая и рассаживая ягоду и несколько листочков из ботвы, обезображивая, что бы его не нашли другие кореневщики.
На это место я и решил сводить Александра. Было уже далеко за полдень, когда мы подъехали, на моем стареньком москвиче к поляне заканчивающей таежную дорогу.
Отогнав машину в дальнюю сторону, я поставил ее рядом с большим раскидистым дубом, свесившим свои длинные ветки до самой земли, образовавшим естественный шатер, спасающий от знойного летнего солнца.
Примятая трава, облагороженный ствол, с вбитыми вверху гвоздями, и лежащие чурки заменяющие стол со стульями, создавали впечатление ухоженного помещения.
Поляна имела почти правильную, круглую форму с выкошенной травой и расставленными чурками, одинаковой высоты по всей ее площади, на которых, не так давно, стояли пчелиные улики.
Сама поляна находилась в конце пологого, западного склона сопки, во всю освещенная ярким солнцем и, слегка дрожащий от испарений, воздух был наполнен жужжанием оставшихся пчел.
По краям она пропадала в зелени густого кустарника, с редким чередованием чернолесья и хвойных деревьев.
С самого края  северо-западной стороны, на вершинах трех деревьев, растущих рядом друг с другом, на высоте двух с половиной метров от земли, было сделано охотничье сидалище.
- Засада на шкодливого медведя
В один из гладких стволов были вбиты длинные штыри, вместо лестницы, а крепкие доски и свежие ветки настила наталкивали на мысль, что ею недавно пользовались.
Посоветовавшись, мы решили разбить палатку рядом с машиной и деревом, чтобы все было под рукой, и занялись установлением палатки.
Через некоторое время на поляну, с западной стороны, выбежала черная собака средних размеров.
Увидев нас, она остановилась, гавкнула несколько раз, оборачиваясь назад, нетерпеливо перебирая ногами, и из леса вышел мужчина среднего роста, в форме лесничего, с карабином за плечами.
Мне он показался знакомым, но вспомнить я его не мог, как ни напрягал память.
- Кореневать? – спросил он, подойдя к нам и подавая руку для пожатия.
- Да решили прогуляться, - уклончиво ответил я.
- Собачка здесь не пробегала?
- Да не видно было. А ты, что, решил поохотиться?
- Да вот медведя подстрелил, собачки след взяли, одна вернулась, а другой нет.
Мы переглянулись и он, поняв нашу тревогу, проговорил.
- Не бойтесь, в машине он вас не достанет, - и пошел в то место, откуда вышел.
Мы с опаской начали доделывать свое дело, а он вытолкнул из кустов мотоцикл, завел его и, газуя едким дымом, уехал сопровождаемый собакой бежавшей рядом с ним, постоянно оглядываясь на нас. Мы поставили палатку, но входить в нее не решались.
Замкнутое пространство и нулевой обзор выглядели западней, и даже машина не давала нам сто процентов гарантии безопасности, в случае агрессии зверя.
- Ну, что делать будем? – спросил меня Александр, доставая пистолет и проверяя обойму.
- Спрячь ты эту пукалку! – дружелюбно попросил я. – Выстрелами мы только спровоцируем его на нападение. Не забывай, что он ранен. Но если начнет нападать, расстреливай всю обойму, да в лоб не целься, у него там броня, бей в сердце или по лопаткам.
Я пошел на поляну и стал стаскивать к костру разбросанные чурки. Глядя на меня, взялся за работу и Александр.
Минут через тридцать мы уселись под дерево возле «стола» с богатой закуской и двумя бутылками водки. Налив чуть ли не по полному стакану мы выпили за один раз, надеясь притупить чувство страха заползающего в душу вместе с заходящим солнцем.
Вдруг послышался рокот мотоциклов и на поляну въехал Минск, а следом за ним мотоцикл с коляской, в котором сидело две собаки.
Оставив мотоциклы на поляне, двое мужиков, с карабинами, побежали в лес, и оттуда изредка доносился собачий лай.  Солнце уже на половину скрылось за горой, когда они вышли из леса, сели на мотоциклы и уехали.
- Лучше бы не приезжали, - с тоской в голосе произнес Саша и пошел разлаживать костер.
Без труда распалив сухое дерево, мы уселись возле костра, чутко прислушиваясь к таежным шорохам. Солнце  ушло за сопку и наступающая мгла начала потихоньку зажигать звезды на потемневшем небе, все яснее вырисовывая созвездие и чуть заметную дымку млечного пути.
Изредка появлялись движущиеся, светившиеся точки, мигая и не мигая, проходили через все небо и исчезали за горизонтом.
Мы перенесли «стол» ближе к костру и, время от времени пользуясь его услугами, опустошили бутылку водки. Нам уже казалось, что мы озабочены пустыми страхами, ведь не обязательно раненному медведю ползти на эту поляну. Ведь кроме нее есть еще три стороны света, где можно отлеживаться,  зализывая свои раны.
- Ну, что, идем в машину? – спросил я Александра.
- Да нет, давай еще посидим,- попросил он.
Повыше меня ростом, белобрысый, с голубыми веселыми глазами и симпатичным скуластым лицом он располагал к себе доброжелательностью и готовностью оказать любую помощь в любое время.
С таким характером редко уживаются в милиции, но ему видно повезло, и он дослужился до капитана.
Сидя возле костра, он рассказывал про красоту и особенности Белоруссии, где нет некрасивых девушек и юношей, но народ живет победнее, чем в России, потому как там мало полезных ископаемых.
Увлекшись разговором, находясь под наркозом выпитой Московской, мы напрочь забыли о страхе и слегка поддерживали костер, экономно подкладывая дрова.
Внезапно все вокруг разразилось страшным, громким, протяжным рычанием, переходившим в стон невыносимого страдания, казалось, небо раскололось над нашими головами. Александр выхватил пистолет, а я начал судорожно забрасывать костер дровами, не соображая, почему пламя такое маленькое, неспособное отпугнуть зверя.
Бросившись на корточки, я со всей силы легких дул на уголья, не замечая ожогов на руках и коленях.
Второй чудовищный рык, раздавшийся в тридцати метрах от нашего места, на склоне сопки, привел нас в реальность.
Отрезвев совершенно, я вытащил из костра горящее полено и стал махать им, издавая нечленораздельные, непонятные звуки, танцуя на подгибающихся ногах. Саша последовал моему примеру и мы, как два дикаря с горящими головешками в руках, прыгали вокруг костра с, перекошенными от страха, лицами, пугаясь друг друга.
От третьего рева волосы на голове зашевелились, ноги уже не держали обессилившее, искусанное тысячами быстробегающих мурашек, тело и я сел возле костра на голую землю.
Над моей головой что-то громыхало, и на голову сыпались какие-то желуди. Затем все стихло, и только пламя разгоревшегося костра отбрасывало, далеко назад наши пляшущие тени. Саша сел рядом со мной, держа в руке дымящийся пистолет.
- Запасной обоймы нет, - проговорил он извиняющимся тоном и, щелкнув предохранителем, засунул пистолет в задний карман брюк.
Мы молча сидели, тесно прижавшись спинами  друг к другу, смотря на костер, боясь оглянуться и посмотреть по сторонам, с усилием напрягая слух, но кругом было темно и тихо.
 Утро насупило как-то сразу, без переходов. Солнышко поднялось из-за сопки и вокруг все ожило, засверкало каплями росы на траве, деревьях, кустарниках, переливаясь изумрудным светом.
За ночь мы спалили все собранные дрова и теперь ходили по поляне, собирая остатки.
Вместе со светом пришла уверенность, и страх отступил на второй план.
- Ты куда пулял то? – спросил я Александра.
- Куда - то туда! – махнул он рукой на восток, вытаскивая из чехла нож, похожий на один из медвежьих когтей, и мы пошли осматривать местность, но не найдя ничего примечательного вновь вернулись к костру.
     После бурно проведенной ночи, и полученного стресса, глаза слипались, и я с трудом держался на ногах. Но желания, провести еще одну ночь на поляне, не было, а отпускать Сашку в Белоруссию без лекарства для матери, не хотелось.   
По тропе мы подошли  ближе к моему огороду и разбрелись кореневкой.
Походив некоторое время я крикнул панцуй, выкопал тридцати граммовую упию и на этом кореневку закончили.

      Алесей поднялся, взял остывший котелок с чаем и повесил его на перекладину над костром.
- Ну, а сейчас ты берешь что-нибудь со своего огорода? – заинтересованно спросил он..
- Нет его больше. В девяносто пятом, из тех мест, брали ясень и перепахали весь склон почище того, что мы сегодня видели, а на месте моих посадок организовали разделку хлыстов. Испортили тайгу, сволочи, непроизвольно вырвалось у меня, но Алексей даже не посмотрел в мою сторону.
С наступлением надвигающееся темноты затихло воронье карканье. Где-то в низине, на востоке, долго кашлял козел, подзывая свою подругу, а недалеко ухал мышкующий филин. Ночь постепенно вступала в силу.
- Знаешь! – Николай тоже встал потягиваясь. – Наш медведь хоть и не раненный, но зверь непредсказуемый, так что давай мы лучше в будку перейдем. Да и время уже позднее.
Мы сняли подогревшийся чай, перенесли его в будку и залезли сами, закрыв за собой двери. Включенный свет больно ударил по глазам и, зажмурившись,  долго стояли привыкая к свету, затем расположились на своих местах и, пошелестев картами, играя в нескончаемую тысячу, заснули прислушиваясь к ночным звукам и шорохам.
Наступил третий день кореневки и мы опять проспали.
- Мужики! Уже десятый час, - оповестил я их, широко открывая двери нашего убежища.
Яркий свет солнечного дня наполнил будку и мы, как молодые, соскочив с машины, разминкой пробежались по поляне, наскоро сделав зарядку помахав руками и ногами, разожгли костер, подвесив над ним котелки, а уж потом каждый занялся сам собой.
Через минут сорок, подкрепившись гречневой кашей, мы уже были в дороге. Подниматься по тропе на запад, откуда доносился вороний галдеж,  не решились и пошли на север, перейдя через ключ и, поднимаясь вверх по склону нашей сопки, потеряли много сил и времени.
Лишенная травяной растительности голая земля, перемешанная с перегнившими листьями, скользила под ногами, заставляя опираться на панцуйки и цепляться за стволы и ветки, редко растущих деревьев.
Обратная сторона сопки наоборот была заросшая трудно проходимым кустарником, высокой травой, вперемешку с резным папоротником и островками кедровых деревьев.
Стоящие рядом по три-четыре они выглядели великанами, среди низкорослых деревьев и кустарника, стоящими в дозоре, покачивая вершинами, созерцая панораму из сплошных горных хребтов, разделенных редкими змейками желтеющих, таежных дорог, извивающихся по распадкам и уходящих куда-то в даль.
Спустившись кореневкой, мы перешли через широкую пойму низменных мест, густо заросших травой, переплетенной лианами винограда, кишмиша и лимонника, стелящихся по траве и свисающих с веток кустарника.
Еще не зрелые ягоды привлекали внимание своим великолепием и количеством.
Сочные полные кисти виднелись повсюду. На верху разлапистого кустарника и редких деревьев, на низу, отвоевывая жизненное пространство, оплетенное лозой, густо облепленной листьями и гроздьями зеленых ягод, не пропускающих солнечного света и вдавливая своим весом оставшиеся, под ними, растения.
Кое-как пробравшись через эту живую изгородь, подошли к следующему хребту, тянувшемуся на север, и пошли по его западному склону.
Вместе с поворотами, извилинами и отрогами менялась растительность, чередуясь с чистыми дубовыми рощами, хвойными деревьями и смешанным лесом.
Пройдя по западному склону около четырех часов,  решили устроить привал и пообедать и, поднявшись на вершину хребта, невольно залюбовались захватывающей панорамой горного пейзажа, раскинувшегося на все четыре стороны до самого горизонта, сглаживая своими вершинами низменные места.
- Ого! – послышался снизу негромкий выкрик.
- Ого! – ответил другой.
По низу нашего западного склона, перекликаясь время от времени шла другая бригада кореневщиков.
Не желая отвлекать их от дела, мы расселись под раскидистым кедром, на мягкую подстилку из хвойных иголок, Алексей вынул из рюкзака содержимое и расстелил его вместо скатерти, на которой разложил хлеб, сало и лук,  - не хитрый, но питательный обед большинства кореневщиков.
Пообедав, запивая таежным чаем, мы вольготно развалились на мягком мху, наслаждаясь     никотином    вдыхаемого    дыма,    красотой дикой природы, тишиной и покоем ласкового летнего дня.
Не замечаемые до этого шмели, с громким жужжанием медленно перелетали из куста на куст цветущего борца, проверяя одни и те же цветы, как кореневщики сопки.
По моей руке хозяйственный муравей тащил кусочек листа, больше себя раза в три, хотя, казалось бы, таких листьев во множестве можно было найти где и поближе.
Расслабившись и отдохнув около часа,  перешли на восточный склон этого же хребта, и пошли обратной дорогой.
- Тук! Тук! Тук! – три ритмичных удара по дереву означали - Внимание! Кореневой склон.
Значит, кто-то нашел лобадер – метку, оставленную китайскими кореневщиками в давно прошедшие годы. Желая, хотя бы за три дня, один раз увидеть метку кореневой сопки, я пошел на звук.
В метрах тридцати от меня виднелась небольшая группа кедровых деревьев.
Семь кедр стояло недалеко друг от друга, соединяясь кронами, образуя естественную крышу шатра, не пропускающего солнечного света.
Вся земля, под ними, была прикрыта толстым слоем пожелтевших кедровых иголок с хилой, пробивающейся кое-где травой, подчеркивающей чистоту прилегающей территории.
Слева, возле одной небольшой кедры, стояли Николай с Алексеем, о чем-то тихо беседуя, тыча панцуйками в ствол дерева.
Подойдя ближе, я увидел свежий лобадер. Смола, еще не успела засохнуть и небольшими слезными следами медленно ползла вниз. На кустарнике, в пяти метрах от дерева, пригибая тонкие гибкие ветви, висела выброшенная, содранная с дерева, кора.
 - Вот варвары! – возмущался Алексей, доставая сигарету.
- Ты, что разволновался? Ты губишь десятки деревьев и ничего, а здесь одно дерево! –  не выдержал я.
- Так это же кедр! – Алексей посмотрел на меня как на ребенка. – Это кормилец всей таежной живности от зверей до птицы, а у него кору сняли на две третьих. На следующий год он будет уже сухостоем. Да ведь хотя бы на пользу пошло, а то так, ради отметины содрал и выбросил. Я бы таким кореневщикам руки обрубил.
Алексей закурил и присел на хвою с сердитым выражением лица. Я подошел ближе к лободеру и прочитал кривые, еле заметные надписи выцарапанные ножом - Саша, Миша, Сережа, и дата вчерашнего дня.
- Ну, вот и виновники расписались, - пошутил я, - сейчас почерковедческую экспертизу и на эшафот!
Я отошел и сел рядом с Алексеем. Николай снял с веток кусок коры, повертел его и приложил к оголенному месту. Кора сазу же зацепилась смолой за ствол, но потом края начали медленно отставать, выравниваясь, и съезжая на бок под своим весом, растягивая липучую смолу.
Наблюдая за Николаем, мы с Алексеем поняли его замысел и, не договариваясь, разом встали и пошли искать гибкие лианы лимонника.
Поправив кору, мы привязали ее лианами в трех местах, благо ствол дерева был  в один обхват, а крайние рубцы замазали черноземной, липкой землей.
- Ну, вот и подлечили! – Николай похлопал по дереву рукой и стал осматриваться. – А где же копка, виновница преступления?
Минут двадцать мы внимательно осматривали местность, но так ничего и не нашли.
- Наверное, замаскировали, - высказал предположение Алексей. – Но зачем тогда лобадер?
Мы походили по кругу, и нашли две небольшие копки, расположенные недалеко друг от друга, но совсем в другой стороне.
       - Видно  выкопали два тантырика, рассаду для моего огорода, а мы третий день ходим впустую – недовольно проговорил он и, покружив немного на этом месте, мы развернулись и пошли по своему маршруту. Часы показывали около шести, когда  вышли на лесовозную дорогу и через полчаса были уже на биваке, отмечая для себя некоторые изменения.
        Чайник, оставленный возле ствола, стоял на столе, и это говорило о том, что нас кто-то навещал, но больше следов никаких не было.
В стороне, бывшего вороньего базара, стояла тишина. Видемо там осталось питание лишь для мелких хищников и грызунов, способных находить самые маленькие крошки.
- Слушайте! Вам не кажется, что мы допустили самый большой промах, покормив Алямку один раз за три дня. Будь на его месте,  я бы тоже обиделся и отводил от корня.
Я соскреб с котелка остатки каши, отнес под дерево, разложив на кусочке коры, и пошел мыть посуду.
Ключ весело журчал, переливаясь через маленькие препятствия, образуя водопады, несущие с собой остатки жирной каши, скатывающейся в низину, увлекаемые течением, спеша доставить радость резвящимся гальянам. Ополоснув посуду и напившись холодной, ключевой воды, я вернулся к костру.
На биваке Алексей чистил картошку, а Николай, где-то далеко на сопке, стучал топором. Повесив котелки над костром,  я пошел   помогать Николаю, заготавливать дрова.
За много лет существования бивака поблизости все дрова были собраны, и приходилось углубляться в лес все дальше, решая эту проблему.
Пока мы занимались дровами, Алексей развел костер и, наблюдая за висящим над костром котелком, нарезал небольшие палочки лиан лимонника для заварки чая. На «столе» горкой лежали помытые свежие листья огуречника, издаивающего запах подтверждающий его название. Аромат свежих огурцов стойко стоял над всем станом нагоняя аппетит, а рядом лежали листья и ягоды дикой малины.
Алексей не спеша снял котелок, с закипевшей водой, засыпал приготовленный травяной сбор и оставил настаиваться.
Вопреки всем чайным заваркам, которые ценятся свежестью и одноразовым пользованием, травяной чай чем больше настаивается, тем вкусней, ароматней, целебней и пригоден к употреблению в течении суток, не теряя своих качеств.
Мы с Николаем подошли к столу и заняли свои места, изредка поглядывая на суетившегося Алексея.
- Может сегодня накапаешь по пятьдесят капель? – как бы невзначай спросил Николай. – Ни для настроения, для аппетита.
- По-моему отсутствием аппетита вы не страдаете, но по чуть-чуть можно.
Алексей принес бутылку, открутил пробку и, периодически наливая в ее как в мерку, налил по три пробки в каждую кружку.
- Будем толстенькими, - произнес он, не обращая на нас никакого внимания.
Мы разочарованные, с кислыми минами, начали пить самогонку, процеживая сквозь зубы, смакуя слегка обжигающим, горьким вкусом.
- Чтоб тебя дети на старости лет так кормили, - полушутя ругался Николай. – Можно на природе слегка расслабиться и дать волю чувствам, да и напряг снять. Три дня впустую – это, какие нервы нужно иметь?
Алексей взял со стола бутылку и спокойно отнес в машину.
- Чтоб соблазна не было. А выпьем тогда, когда корень найдем, – вернувшись, пояснил он и, сев к столу, принялся есть как ни в чем не бывало.
- Во дает! – Николай даже привстал от неожиданности. – Что-то ты сильно правильный стал. Как же у тебя рука поднимается, и совесть позволяет над тайгой измываться и лес воровать?
Я почувствовал назревающий скандал и решил разрядить обстановку.
-  Ведь и правда, как там у вас происходит? Это не машину камня нагрузить, хотя и это сделать непросто.
Алексей попался на эту уловку и, посмотрев на нас, не без лукавства, произнес.
- Уметь надо! – он не спеша налил чаю, попробовал его на вкус и продолжил. – У меня в бригаде шесть человек – тракторист, прицепщик, два вальщика и двое подручных. Четыре человека постоянно находятся на своем участке, создавая рабочий вид, а двое ведут разведку, отыскивая подходящие места, где есть лес и можно поживиться.
Ведь делянки отводят там, где нужна санитарная вырубка, а хороший лес находиться в государственном резерве.
Найдя такое место, прикидываем рентабельность возможных работ, учитывая переброску техники и прочие издержки, валим лес на три-четыре «борта», а потом я заявляю в лесничестве, что нашел браконьерскую вырубку и показываю это место.
На день-два там устраивается засада на браконьеров, а потом уже делянку передают мне, для разделки и вывозки спиленного леса, как поощрение за бдительность и бескорыстность.
Тогда уже, за отведенные неделю-две, я беру все, что успею, складируя неучтенный лес на своем участке. А со своего участка я его всегда вывезу, имея «руку» и «крышу». Это только один из эпизодов.
Если находим места поближе, то работаем по ночам, при свете фар и фонарей выпиливая столько леса, сколько можно увезти сразу же за одну ночь. Все это тоже тщательно готовиться во всех деталях.
Есть еще несколько более примитивных способов, но это уже неинтересно.
- Значит, на работе нарушать закон можно, а на отдыхе нельзя?
- Ну, ты Николай и даешь! Ведь обманывая кого-то, не значит обманывать самого себя. В какое время мы живем? Ты хоть поговорки современные знаешь? «Простота – хуже воровства!» А ведь простота - это честность. «Умный – почему не богатый?» А ведь чтобы обогатиться, надо переступить закон.
А кто такой ЛОХ? Это честный доверчивый человек, за счет которого обогащается «умный». Да что я перед тобой оправдываюсь, ведь первые шаги за черту я делал с твоей помощью,  и живем мы по одним принципам. Перестройку такие как ты начинали. А то, что я зажимаю алкоголь, боюсь завтрашних последствий. Ведь с головной болью по сопкам не побегаешь, а мало, - это по любому мало – глоток или сто грамм. Так зачем продукт переводить?
- Ты убил меня своей логикой, - Николай встал и прошелся по поляне.
Я тоже встал на ноги, оглядываясь вокруг.
Солнце уже зашло за склон  сопки, и тихий наступающий вечер поглощал остатки уходящего дня.
Окружающая природа как-то не радовала, а яркие краски перепадов зелени, на склонах,  казались непривлекательными и скучными. Даже костер не притягивал магнитом своих мерцающих огней.
Предавшись унынию, я не заметил, как на столе появилась бутылка, чуть повядшие огурцы и помидоры. Я сглотнул слюну, и мою меланхолию сняло как рукой.
- Что значит запретный плод, - подумалось мне, – ведь раньше у меня никогда не возникало такого желания, такой тяги к спиртному, хотя я и не так редко выпиваю, наверняка алкоголиками становятся те, у кого ограниченная возможность к этому зелью.
Подошедший Алексей стал лучшим другом, и я готов был простить ему все грехи.
- Давно бы так, - пробурчал Николай, садясь за стол и, смотря на Алексея, протянул руку к бутылке.
Алексей молчал и рука, на мгновение, зависла в воздухе, затем решившись, Николай взялся за горлышко и передвинул к Алексею.
Алексей со словами «Английский стол» налил себе в кружку и молча выпил.
Нас с Николаем не надо было долго уговаривать и мы, разлив остатки, положили бутылку на край поляны. Мало ли кому, что может понадобиться, а в тайге все может сгодиться.
После выпитого, тепло разошлось по всему телу и потянуло в сон. Забравшись в будку, я лег на подстилку и сразу уснул.
     Когда проснулся и  посветил на часы, они показывали половину десятого.  Рядом, тихо посапывая, лежали Николай с Алексеем. Я сел, затрудняясь принять решение – открыть дверь будки, потревожив спящих, или продолжить отдыхать? Решив убедиться в действительности,  осторожно убрал защелку и приоткрыл дверь.
     Яркий солнечный свет полосой осветил будку и спящих товарищей.
- Бригада, подъем! – по-армейски крикнул я и спрыгнул с машины.
     Настроение было бодрое и, пока в машине копошились друзья, занялся костром, разжигая сапожной резиной, издающей зловонный запах, сопровождающийся густым черным дымом.   
     Отрепетированными действиями мы быстро привели себя в порядок, приготовили калорийный завтрак, перловую кашу с тушенкой, и минут через сорок сидели на бревне, намечая маршрут, нетерпеливо постукивая панцуйками по земле.
     На этот раз мы покормили Алямку, положив всего понемногу под ближайшую березу.
- Идем на запад! – решительно сказал я. – Медведя уже нет, вороны улетели, и мы можем беспрепятственно заниматься своими делами.
Мы встали и пошли вверх по дороге, изрытой дождевой водой. Проходя мимо предполагаемого пира, решили заглянуть и свернули в лес.
Небольшая группа хвойных деревьев не позволила  долго блуждать в поисках, и мы почти сразу нашли это место.
Видно много хлопот доставила медведю крепкая кабанья голова.
Рядом с кедром был изрыт весь верхний слой почвы, по которой проходили глубокие борозды. Повсюду виднелась разбросанная кабанья щетина и клочки разорванной шкуры, валявшейся на земле и свисающей с веток кустарника. Но пройдет несколько дней и от этого ничего не останется, все пойдет в таежное производство.
Удовлетворив свое любопытство,  вернулись на дорогу и продолжили свой маршрут. Возле поворота хребта на север мы разошлись кореневкой, перевалили через хребет и пошли на запад, проходя живописные места смешанного леса, густо поросшего кустарником и невысокой травой. Везде и всюду были видны свежие следы, оставленные  кореневщиками.
По надломленным макушкам кустарника  можно было определить  примерное время, и направление их движения.
Редкие старинные лобадеры наполняли уверенностью о кореневых местах, а троекратный, ритмичный стук то и дело заставлял приостанавливаться и с удвоенным вниманием осматривать прошедшие места.
Пробираясь через завалы, с крапивными промежутками, мы вышли на накатанную, лесовозную дорогу, петляющую по склону обходя низкие места и завалы из поваленных деревьев, вывернутых с корнем.
На дороге, и на обочине, валялись  целые и поломанные прошлогодние, и позапрошлогодние панцуйки разочарованных кореневщиков.
Фортовые панцуйки на дороге не бросают, а особо сентиментальные везут домой и берегут как память.
Возле дороги, с правой стороны, по обочине стекал небольшой ключик, тихо журча чистой ключевой водой, пропадая за поворотом, чтоб пополниться такими же ключиками.
- Может спустимся к ключу, пообедаем, помоемся, водички наберем? – Алексей поочередно посмотрел на нас, ища поддержки.
- Пойдем там и перекурим, - поддержал я его.
Минут двадцать мы спускались вниз, останавливаясь и прислушиваясь, не шумит ли вода где-то в стороне. Недалеко от дороги, в самом низу, вышли на развилку.
        Дорога, отходящая от нашей, была менее наезженной. В пяти метрах, в стороне от нее, на двух обрезанных дубках был прибит деревянный щит, обшитый листовым железом, на котором когда-то, было нарисовано что-то привлекающее внимание и сделана надпись.
Изучив внимательно щит, мы с трудом прочитали, что на этом месте произведены посадки саженцев ни Корейского,  а Корельского кедра.
- Вот дают! – удивился я. – У нас, что своей кедры не хватает или семян нет? Ведь наш приморский, или как его по научному называют Корейский,  и по древесине и по плодам в два раза превосходит все остальные. Нашу шишку возьми в руки – душа радуется! А их орех в наше мелкое сито весь уйдет.
- Зато их смена не прихотливы. Они как наша сосна, – где воткнешь, там и расти будут, - со знанием дела объяснил Алексей. – Наш приморский кедр привередлив, ему и землю хорошую подавай и тенечек любит. В общем, ухода требует, а с ним расходы, а там, не дай Бог, что-нибудь не так получится.
Да и ученые подкачали. Они научно доказали, что кедр должен самопроизводиться и вырезали весь, местами не оставляя на семена хотя бы по два-три на квадратный километр, вместо того, чтобы высадить саженцами, да еще надеялись, что кедровка рассадит, а она такая сякая, дальше двухсот метров, в урожайный год, лететь не желает.
С таким подходом, и браконьерской вырубкой через двадцать лет приморский кедр занесут в Красную книгу.
Мы спустились метров на пятьдесят ниже и вышли на ключ.
Банки различных видов, целлофановые пакеты, пожелтевшие обрывки газет указывали на то, что нам далеко до первооткрывателей.
 Ключ был небольшой, метра полтора в ширину и глубиной до тридцати сантиметров.
Обмывшись по пояс, не спеша пообедали, отдохнули, и решили идти назад кореневкой, начиная с этого места. Определив направление по компасу и взяв азимут  пошли в обратную сторону пробираясь по низине, заросшей густым ивняком и небольшими осинками.
Кругом была россыпь больших, сопочных камней, у основания которых блестела вода. Сапоги наши вязли, в сырой земле, и их приходилось вытаскивать,  помогая руками. Низкое место долго не кончалось, и мы шли уже не радуясь выбранному, «короткому», пути.
После слякоти стала донимать густая растительность из высокого кустарника и высокой травы, путающей ноги и только через час  вышли из зарослей на таежные склоны сопок и разошлись кореневкой.
Что бы передохнуть я собрал всех на перекур и мы сели под большой, желтой березой, наслаждаясь видом хорошо просматривающегося, затяжного, чистого склона.
Невольно любуясь таежными просторами чернолесья, я заметил краснеющую, вдалеке, ягоду и пошел на цвет, не выпуская ее из вида. Только подойдя совсем близко  убедился, что был обманут собачьим корнем и повернул назад.
Подходя к нашей березе, и окинув ее взглядом,  обомлел. На высоте, около трех метров, висела большая, черная шапка чаги.
- Ну, мы даем мужики! Все под ноги смотрим, а кое-когда нужно и наверх обращать внимание.
Подняв головы, они открыли рты от изумления.
Большая, черная как уголь, чага кудрявыми завитушками смотрела с высоты несколько десятков лет и, если бы не перекур так бы и разложилась, постепенно опадая на землю, навсегда теряя свою лекарственную ценность.
Несколько опавших, влажных черных кусочков уже лежало недалеко от ствола, ярко выделяясь на фоне желтеющих листьев.
Оценивающе определив высоту,  решили, что без лестницы нам не обойтись. Алексей достал топорик, срубил высокую акацию, обрубив ветки, оставляя концы на сантиметров пятнадцать от ствола, отрубил макушку и у нас получилось что-то похожее на старую, засохшую новогоднюю елку с обрубленными концами.
Перевернув макушкой вниз и прислонив комлем к березе, у нас получилось подобие лестницы.
- Ну, что Алексей, дерзай! У тебя вес поменьше, да ты и  порасторопней.
Николай взялся двумя рукам за «рога», отходящие от ствола, придерживая, чтобы комель не соскочил с дерева, я ухватился с другой стороны и Алексей полез верх, упираясь ногами в развилины.
От размаха, и ударов топора, «лестница» пыталась прокручиваться, но мы крепко держали ее в четыре руки.
Большие и маленькие куски чаги,  разлетаясь по сторонам, попадая в наши головы и руки, но мы стойко переносили все удары, наблюдая за их приземлением. Наконец Алексей слез, мы быстро собрали чагу, наполнив вещевой мешок и разобрав остатки по карманам.
За работой время прошло не заметно и в тайге уже начало темнеть и, чтобы исключить возможность ночевки без воды под деревом, мы должны были поторопиться, благо идти предстояло по чистому склону.
Вскоре мы спустились с одного и стали подниматься на другой хребет.
Поднявшись на вершину, я с ориентировался по знакомым, далеким очертаниям гор, внес поправку в маршрут и через часа полтора мы подошли к своему биваку, в котором, за наше отсутствие произошли некоторые перемены.
Рядом с нашим грузовиком стоял микроавтобус, но вокруг никого не было видно. Передохнув, мы высыпали чагу на брезент, разложили и оставили подсыхать.
Находясь в стадии разложения, она уже не отталкивала влагу, а впитывала, перенасыщаясь и накапливаясь, являясь в этой стадии самым ценным сырьем.
Управившись, мы с Николаем пошли за дровами, а Алексей остался на хозяйстве. Когда мы вернулись, костер весело потрескивал и облизывал языками пламени чужие котелки. Наши стояли рядом, распространяя ароматный запах.
- Гороховый супчик, - пояснил Алексей, приглашая к столу.
Возле микроавтобуса копошились двое мужчин вокруг снятого колеса. Мы подошли к ним, поздоровались и представились друг другу.
Высокого, помоложе, звали Юрий, а постарше назвался Григорием.
Понаблюдав за неумелыми действиями Юрия, Григорий отстранил его от колеса, вытащил монтировку, которой Юрий безуспешно пытался натянуть покрышку на диск, и без особого труда, постукивая молотком по краям покрышки, умело собрал  колесо.
- Учись, пока я жив! – произнес он, вручая молоток Юрию.
- А со здоровьем у него не все в порядке, - подумал я, наблюдая за его тяжелым дыханием.
- Прошу к столу! – на правах хозяина пригласил их Николай.
- Вы кушайте, а вообще если хотите, то подождите пока картошка свариться. У нас на вечер картошка с грибами, - предложил Григорий.
- А нам молодые не попадаются, одни старые, - сожалел Алексей.
- Так мы, возле вашего бивака за пятнадцать минут насобирали, вот на этом склоне, за ключом, - Григорий махнул рукой, показывая на сопку.
- Да были мы там. Вчера заход оттуда делали, но никаких грибов, кроме мухоморов, не видели.
- Мухоморы, это какие? С красными шляпками? – Григорий вопросительно смотрел на нас, ожидая ответа.
- А какие же еще? – пожал плечами Алексей.
- С чисто красной шляпкой и желтой ножкой это не мухомор. Это съедобный гриб и называется кесарев, или еще его называют царским грибом. Его действительно никакой червяк не берет, но приготовленный по-особому он самый вкусный из всех грибов. Его только отварить нужно в двух водах, а потом хочешь жарь, хочешь вари.
Он демонстративно подошел к костру, выловил ложкой из котелка кусочек гриба и, подув на него несколько раз, съел, зажмуриваясь от удовольствия.
- На публику играет, - подумал я, с интересом наблюдая за ним.
Он еще раз поковырялся в котелке, пробуя картошку на готовность и, подцепив еще один гриб, тут же съел его.
- Можно снимать, - определил он, обращаяс к Юрию, который, управившись с колесом, подходил к костру.
- Ну что, делаем общий стол? – спросил я, уступая место поварам.
- Только выпить, у нас нет, - заметил Григорий. Третий день ходим по тайге, только ноги бьем.
Все сопки испоганили, все склоны перепахали волоками, сволочи. У нас свои посадки были под черемухой, так ни только посадок, черемухи не нашли, пришлось стресс снимать.
- Мы тоже четыре дня проходили без пользы, нужно переезжать в другое место. – Кстати, как дорога? – поинтересовался я. – А то мы сюда кое-как проехали.
- Так мы тоже, три дня назад кое-как проскочили, хорошо кто-то забутил одну сторону колеи. Только мы проехали дальше в верховье, а теперь спускаемся ниже, ближе к дому.
- Значит, вы проехали следом за нами.
- На первое суп, на второе картошка с грибами, на третье чай с чагой, - объявил меню Алексей и принялся разливать суп по разложенным чашкам.
- Алексей будь человеком! – Николай с укором посмотрел на него, указывая глазами на пустые кружки.
- Понял! – Алексей сходил в машину и поставил на стол бутылку самогонки.
- Последняя! – заметил он предупреждающе, заранее умеряя наши аппетиты.
После ужина все расселись вокруг костра, не спеша балуясь  чаем с чагой и ведя разговоры на различные темы при котрых выяснилось, что у нас много общих знакомых,
 хотя они из другого города, а если поговорить до утра, то можно найти и родственные связи.
       Приморье не так уж и большое, вот только из своей родословной знаем не дальше дедушки с бабушкой.
     - Мои дети моего дедушку уже не знают, - с грустью подумалось мне, - да мы как-то и не предаем этому значение, воспитанные не выделяться из общей массы.
     Помниться, в мои юные годы, заходишь в любой дом, в любую квартиру и первое, что бросается в глаза – фотографии.
     Убранные в резные рамки под стекло, групповые и одиночные, маленькие и большие, свежие и пожелтевшие от времени они висели на стенах в виде украшения, поневоле обращая на себя внимание,  притягивали,  завораживая, и заставляя с интересом отыскивать знакомые лица, и засыпать хозяина, или хозяйку, вопросами:
     - Кто? Что? Где? Когда? И после этих вопросов даже незнакомый человек становиться желанным гостем.
     В наше время, чтобы занять гостей, бросим в руки пару альбомов с сотней фотографией своего чада и комментируем с кухни – это в пеленках, это в подгузнике, здесь три года, а здесь тринадцать. Порой это занятие так наскучит, что даже на хозяев смотреть не хочется.
     За беседой время шло незаметно. Вскоре мы начали отыскивать на небе знакомые звездочки и созвездия, провожать глазами проплывающие в небе светлые точки космических кораблей и станций, радуясь такой возможности, будто сами имеем к этому какое-то отношение.
     Было уже далеко за полночь, когда мы разошлись по машинам.
     Ночь выдалась беспокойной. Чага оказала сильным мочегонным средством и мы, по очереди, хлопали дверями будки, выскакивая и подкармливая гнус, тучами роившим  над поляной. Утром нас разбудил стук в будку.
- Эй, в коробе! Вставайте сони! – слышался голос Григория.
Мы нехотя подчинились чужой команде и, открыв дверь, стали выходить из будки. Юрка сидел к нам спиной, что-то колдуя возле горевшего костра, а Григорий мыл грязную посуду, оставленную с вечера.
- С добрым утром! – почти в один голос приветствовали они.
- С добрым утром, -  в разнобой ответили мы, и подошли к костру. В котелке, подвешенного над костром, что-то кипело, шипело и поднимало крышку, издавая звуки похожие на бормотание недовольного старика.
- Перловку с тушенкой даже караси любят, - проинформировал нас Григорий. – Давайте умываться и к столу.
Завтракали молча. Прежде чем сесть за стол Григорий собрал со стола всего понемногу и отнес Алямке.
- Пускай кушает, не обижается!
Позавтракав, мы почувствовали себя одной командой и вместе стали думать над сложившимися обстоятельствами.
- Здесь делать нечего! – Николай махнул в сторону гор. – Вверху вы тоже проверили. Осталось спуститься вниз и походить там, целиком полагаясь на фортуну. Авось повезет.
Других предложений не поступило, и мы разошлись по машинам, предоставив микроавтобусу право ехать впереди. Расставаться с обжитым местом было жалко.
Микроавтобус уехал, а мы еще некоторое время побродили по поляне, набрали воды из ключа, на всякий случай, и только после этого сели в машину.
Может,  повезет, и снова приедем на это место на следующий год, с надеждой на фортуну и спокойный, душевный отдых.
Потихоньку продвигаясь по ухабистой, лесной дороге мы выехали на основную и, немного спустившись вниз, пошли на затяжной подъем.
Непрогретый двигатель с трудом справлялся с дорогой, но потом, словно усовестившись, без труда вынес на довольно крутую гору, за которой шел пологий спуск. Неширокая дорога, светло-коричневой лентой, хорошо просматривалась с высоты далеко вперед, то прячась за поворотом, то снова появляясь извилистой змейкой.
По обеим ее сторонам зеленел смешанный лес, преобладающий перед густым кустарником и редким, раскидистым, кряжистым кедром с коричневатыми шапками кедровых шишек, венчающих крону и концы верхних, зеленых веток.
Контраст зеленого дерева с коричневым верхом был необычен и радовал глаз и душу многообещающим урожаем.
- Будет в этом году шишка, - с удовольствием произнес Николай, поглядывая на верхушки деревьев.
Спустившись вниз и выезжая из-за поворота,  увидели ожидающий нас микроавтобус.
Григорий с Юрием что-то ковыряли в пятидесяти метрах от автобуса, пытаясь завалить продавленную колею засохшими комками грязи и подобранным, бутовым камнем. Мы подошли к ним, прикинув оценивающим взглядом труднопроходимый участок.
Наша, заваленная березками колея так и осталась стоять не тронутой, но зато рядом была продавлена другая, более глубокая и объехать ее, или пропустить между колес, не было никакой возможности.
Лесовозы не пошли по нашей колее, боясь получить большой крен в сторону. Высоко груженая машина могла легко перевернуться от смещенного центра тяжести.
- Придется заваливать и другую колею, - объявил Николай собравшимся. – Мы втроем будем заниматься лесом, а вы, - указал он на Григория с Юрием, - будете заваливать сверху землей и камнем для уплотнения.
Я пошел в машину за «дружбой», а они, вчетвером, стали подтаскивать рядом лежащие камни ближе к колее.
На этот раз нам понадобилось около двух часов непрерывной работы, чтобы мы могли проехать участок без особого риска.
Уже оставив его далеко позади, мне пришла в голову мысль, что для себя мы сделали благое дело, а для лесовозов это равносильно террористическому акту.
По нашим двум заваленным колеям они пройти не смогут, а проложить новую не позволит узкий участок дороги и им поневоле придется заняться ее ремонтом.
Зимой, проезжая по этому месту за дровами, я убедился в своей правоте, глядя на раскатанные, по низине, бревна из перевернувшегося лесовоза.
Увидев развилку, мы решили свернуть на нее и поехали по старой, малонаезженной дороге, которая привела на небольшую поляну, захламленную остатками старого ясеня. Дорога круто уходила вверх, а  мы остановились,  огляделись, и, увидев старый бивак, решили остаться на этом месте.
- Если был бивак, значит должна быть вода, - резонно заметил Николай, и я пошел по едва заметной тропе ведущей вниз.
Внизу, в двадцати метрах от поляны, бежал небольшой ручеек, пропадая межу корней и вновь выныривая метра через три, чтобы снова уйти под камни.
Время летело незаметно.
Пока мы обживали место, обследуя ничем не примечательную поляну, с высокой травой и разбросанными бревнами, устраивая из них подобие стола и скамеек, солнышко зашло далеко за полдень. Все были заняты делом – водой, дровами, костром, благоустройством.
Заинтересовавшись новым место  я присел на бревно внимательно изучая карту, пытаясь определить наше местонахождение, но не найдя точки отсчета, или какого-нибудь ориентира, бросил это не перспективное занятие и пошел облагораживать стан, вырывая траву вокруг бывшего кострища и нашего нового костра.
Похоже, что бивак был позапрошлогодний и между угольев и головешек, не догоревших дров, пробилась молодая, ярко-зеленая трава, пришлось заняться облагораживанием, и вскоре костер заиграл веселыми бликами, охотно пожирая сухие дрова.
Словно играя в прядки солнышко спряталось за набежавшую тучу и, через мгновение, мошка стала кружиться над нами живым, движущимся клубком, стараясь залететь в нос и глаза.
Подлетая к костру, они сотнями обжигали крылья, превращаясь в едва заметные вспышки огоньков и,  наблюдая за экзекуцией мы не жалели дров.
Солнце в этот день так и не показалось, а небо все больше хмурилось, прикрывая свою синеву лохматыми, тяжелыми тучами.
Дождь начался внезапно. Шипящая, выбивающая дробь, сопровождающаяся сильными порывами ветра, стена дождя мигом обрушилась на нас.
Неслабый огонь зашипел паром, сопротивляясь налетевшей стихии, но шипя все меньше и меньше, совсем затих под напором влаги и вскоре его черные угли весело прыгали верхом на ручейках, резво стекающих со всех концов в сторону дороги.
Дождь как начался, так и прекратился сразу же, без каких-либо переходов, но на небе продолжали кружить черные облака, медленно плывущие одно за другим. Мы подошли к дымящему костру, пытаясь расшевелить его, но ни одного горящего уголька так и не нашли.
- С этим проблем не будет, - Григорий зашел в лес и через несколько минут стал колдовать над кострищем.
Через пятнадцать минут костер весело трещал, перебегая по намокшим шипящим дровам, разгораясь все больше, просушивая, парившую на нас, одежду.
Теперь у нас было два повара – Алексей и Юрий. Уступая друг другу, но в тоже время, стараясь быть полезными, они суетились вокруг котелков, непрерывно советуясь и раскрывая свои секреты кулинарии.
Мы тоже старались показать свое трудолюбие и стаскивали к костру сухостой, корчи и коряги, оставшиеся от разделки хлыстов. Вскоре довольно большая куча дров возвышалось рядом.
- Сегодня можно организовать пионерский костер, - шутил Григорий, поглядывая на нас, выбирая приглянувшиеся дрова из общей кучи.
Из-за плотных туч, заслонивших небо, стало темно и неуютно. Наскоро пообедав, а заодно и поужинав, мы сели в микроавтобусе прожигать время игрой в подкидного.
Мне эта игра никогда не нравилась, а с сегодняшним настроением играть совсем не хотелось, но подчиняясь большинству, я нехотя перебирал карты, оставаясь в дураках раз за разом. Привыкнув к этому, мои партнеры объединились и, уже не таясь, начали подыгрывать друг другу, откровенно принуждая меня на проигрыш.
- Во так и в жизни, - думал я, - дай слабину или споткнись, твои же друзья по тебе и протопчутся.
Я бросил карты и, не поддаваясь уговорам, решительно вышел из автобуса.
Пасмурная погода давила на психику, а здесь еще маленькое предательство старых друзей, угнетающе подействовало на меня. Какая-то неосознанная обида сдавливала внутри, комком подкатывала к горлу.
Бесцельно обойдя вокруг машины я вышел на тропу, подошел к журчащему ручейку и присел на камень, любуясь маленькими водопадиками, плотинами и поглощающей его мини прорвой.
Зазевавшийся муравей, сбитый набежавшей волной, стремглав понесся вниз, увлекаемый течением, и скрылся под камнями. Где-то вдалеке эхом отдался глухой звук выстрела, затем другого и снова тишина, слегка нарушаемая успокаивающим журчанием ручья.
Задумываясь над выстрелом, под которым оборвалась чья-то жизнь, мне вспомнилась охота на Кафтановской заимке.

 После второй бурно проведенной ночи Николай, как и обещал, предложил мне поохотиться вместе с ним.
Ночью мужики спали на нарах одетыми, лишь голые шлюхи перекатываясь с одного на другого расстегивая брюки, находя стоячие члены и пользуясь ими по своему усмотрению, не давали спокойного отдыха, создавая не реальную, пошлую картину.
Даже в те, свои молодые годы,  я  не выдержал и как только начало сереть, был уже на ногах и вышел из барака, покачиваясь от недосыпания. Николай с летчиком вышли следом,  и пошли будить бойцов, спящих в вагончике, а я пошел в баню приводить себя в порядок.
Обмывшись холодной водой, я взбодрился и почувствовал себя так, будто и не было двух бредовых ночей, и уже скептически относился к своим прогнозам, начет своего здоровья.
- Похмеляться будем? – Николай зашел  баню и начал раздеваться.
Я что-то пробурчал, закрывая двери с обратной стороны, и пошел к столу, за которым уже сидели солдатики.
- Ну, как молодцы жизнь? Бодро проговорил я присаживаясь за стол.
- Как в сказке! Спасибо! – дружно поблагодарили они, прожевывая куски мяса.
- Будете? – спросил я, взяв начатую бутылку водки.
- Нет, мы не пьем. Здесь и без этого впечатлений хватает.
Я налил себе полстакана, чтобы унять легкое головокружение, выпил и тоже начал есть, облюбовав аппетитную косточку.
Через полчаса мы уже летели на вертолете на высоте птичьего полета.
Внизу медленно проплывали горные хребты и распадки, окрашенные различными зелеными оттенками, ярко выраженными островками хвойных пород, светлыми полянами и топкими марями, заросшими кудрявым голубичником.
На краю леса, граничившего с марью, стояло две косули, настороженные непонятным, вертолетным шумом.
В проблесках леса мелькали какие-то непонятные тени. То ли животных, то ли тени деревьев, меняющих свои очертания вместе с движением вертолета. На одном из участков вертолет, медленно снижаясь, завис на одном месте.
- Будьте внимательны! – попросил нас летчик и мы стали с удвоенной силой всматриваться вниз.
- Есть! – крикнул один из солдатиков и стал что-то говорить летчику, показывая рукой вниз.
Летчик развернул вертолет и, снизившись на минимальную высоту, задевая брюхом макушки деревьев, стал медленно скользить то поднимаясь, то опускаясь, вместе с горным ландшафтом, преследуя только ему видимую цель.
Не имея опыта, я не мог сосредоточиться на каком-то одном участке и шарил блуждающим взглядом по всей видимой территории, боясь упустить что-то интересное. Неожиданно лесной массив кончился и из под вертолета, на чистое болотное место, выбежало стадо, около тридцати диких свиней.
Преследуемые, невидимым им, большим рычащим чудовищем, они спасались бегством, обезумев от страха, не меняя направления.
Солдаты привычным движением открыли дверь вертолета, и звуки вращающихся винтов ворвались в кабину, сдавливая барабанные перепонки, ухудшая слышимость. Николай толкнул меня в бок и вручил карабин.
- Выбирай цель и бери на корпус вперед, - крикнул он, показывая на бегущее стадо.
Прицелившись, я выстрелил раз, другой, третий, но стадо продолжало бежать, как и бежало в прямом направлении. Летчик повернулся к нам и Николай, взяв у меня карабин, выстрелил два раза почти одновременно.
Одна большая туша споткнулась и осталась лежать неподвижно. Вторая, рядом с ней, крутилась волчком на одном месте и затихла после автоматной очереди.
Оглянувшись, я увидел солдатика, стоящего, на одном колене с автоматом в руках.
- Все! Отставить! – крикнул летчик и стрельба прекратилась.
Вертолет завис над лежащими тушами, и солдаты подтащили к двери два рогожных мешка.
- Все взяли? – спросил летчик, обращаясь к  солдатам.
- Вроде все! – ответил один из них.
- Как так вроде? – переспросил летчик.
- Так точно! Все! – прозвучал четкий ответ.
Солдаты сбросили лестницу, один из них ловко соскользнул вниз и, придерживая ее снизу, махнул рукой. Николай, за ним я, и следом за мной слез солдатик с двумя мешками, прикрываясь ими от ветра.
Сильные порывы воздуха, нагоняемые винтами, сбивали с ног, затрудняя движение, но вот вертолет набрал высоту и отлетел в сторону.
Сориентировавшись, Николай взял один из мешков и побежал с солдатиком к чернеющей, невдалеке, туши, вскоре от туда послышался выстрел.
Я, с другим солдатиком, остался возле громадной вепря, лежащего на животе.
Уткнувшись рылом в кочку по самые клыки, острыми кривыми кинжалами, торчащими из громадной пасти, и вытянув ноги перед собой, он был похож на музейный экспонат, показывающий мощь дикой природы.
Десятисантиметровая густая щетина, черного цвета, дыбом стояла на затылке, показывая непростой, агрессивный характер владельца. Лишь небольшое красное пятно на загривке слегка портило общий завораживающий вид, но любоваться им времени не было.
С большим трудом мы перевернули тушу на спину, подтолкнув под бока срезанные кочки, чтоб туша была более устойчивой и не качалась. Солдатик уверенно, вырезал кабанье хозяйство, чтоб мясо мочой не пахло, как выразился он, и, оттягивая руками и подрезая ножом, стал снимать с него шкуру.
- Давай! Давай! – торопил он меня, не отрываясь от дела.
Через несколько минут перед нами лежала оголенная туша на подстилке из собственной шкуры.
Ловко орудуя ножом, и помогая небольшим топориком, он отделил громадную голову, затем вместе отделили и отбросили внутренности, сложив сбой в отдельный мешок.
Порубив мясо на отдельные куски,  разложили его по  мешкам, и солдатик побежал на помощь другой бригаде. Вскоре оттуда стали махать белым мешком, призывая вертолет, который не заставил себя долго ждать. Солдатики, по лестнице быстро забрались в вертолет, сбросили веревку и, с ее помощью, перетащили мясо, подаваемое нами снизу, а затем по лестнице поднялись и мы.
Вся операция, начиная с момента вылета, заняла у нас чуть больше часа и за время нашего отсутствия на заимке ничего не изменилось.

- Эгей! – послышался голос Алексея. – Уж не повесился ли ты от тоски? – кричал он, спускаясь ко мне. – Ты ушел, и все удары обрушились на меня. Нет, ты представляешь! Пять раз подряд! Все, без тебя я больше играть не сажусь!
Он зачерпнул питьевой банкой воду и долго цедил сквозь зубы. Водичка в ключе была холодноватой.
На улице уж заметно потемнело, и мы пошли устраиваться на ночь. Возле костра хлопотал Юрий. Он не признавал ни травяной чай, ни чагу, а пил только крепко заваренный, грузинский или индийский чай.
Пил много и часто, не жалея сахара и масла. Григорий, как и мы, особо не увлекаясь, пил только таежный чай, принципиально не признавая никакой другой.
На этот раз на ночь чагу мы не употребляли, и ночь прошла спокойно, без хлопанья дверей.
Проснувшись, я услышал монотонную, тихую барабанную дробь, выбиваемую по крыше будки, и взглянул на часы. Был уже десятый час. Открыв дверь, я увидел, что день омрачен тихим моросящим дождем и, не смотря на лето, на улице довольно прохладно. Над костром все также хлопотал Юрий, и было такое ощущение, что он просидел возле него всю ночь.
- Ну,  вы  и  здоровые  поспать, - повернулся  он  на  шум  открываемой  двери. – Давно уже завтрак  готов, а вы еще дрыхните.
Одет он был в телогрейку, с накинутым на плечи куском целлофана. По бокам костра стояли палки, удерживаемые подпорками, на которых висел кусок брезента, защищающий костер от дождя.  В руках  была кружка, с парившим горячим чаем, а вокруг костра, полукругом, выстроились котелки.
- Мы уже поели, так что руководите сами. Кстати, на завтра передали хорошую погоду, а на последующие два дня дожди.
В автобусе был приемник, но он берег аккумулятор и включал его только для прослушивания новостей и погоды.
- Спасибо, обрадовал, - поблагодарил я его.
- Смотри-ка лето, а холод-то какой, - Алексей стянул с пола будки куртку и согреваясь замахал руками.   
Позавтракав рисовой кашей мы помыли посуду и стали слоняться по поляне без дела, не зная куда себя деть.
В автобусе Григорий что-то громко обсуждал с Юрием, и мы потихоньку перебрались к ним.
Григорий настаивал на кореневки, а Юрий возражал ему, резонно заявляя, что потерянное здоровье не купишь и бродить по дождю можно только в молодые годы.
Автобус принадлежал Юрию и включив приемник, на правах хозяина, он предложил нам наслаждаться легкой музыкой. В подкидного играть уже не хотелось, а для тысячи нас было слишком много и мы уныло сидели, поглядывая из окон на капризную погоду, в ожидании чуда и солнышка.
Григорий начал вспоминать случаи из жизни кореневщиков, неожиданно поймавших фортуну, но у каждого было много своих, таких случаев и разговор как-то не клеился и, погостив еще немного, мы пошли в свою обжитую будку.
- Ну что, в тысячу? – Николай сел, сложив ноги по-турецки, лениво перебирая карты.
- Обед нужно готовить, наша очередь, - уныло объявил Алексей, представляющий себя под дождем.
- Ничего страшного, у нас тоже есть целлофан и два рыбацких плаща, с часок поиграем, а потом займемся обедом, - предложил Николай.
Он спрыгнул с машины, подложил в костер несколько толстых палок и быстро заскочил обратно.
- Раздавай, - обратился он ко мне, и мы продолжили не доигранную партию.
Часа через два мы свыклись со своим положением и даже согласились с тем, что у природы нет плохой погоды, но пережить еще два дождливых дня, обещанных Юрием, нам не под силу.
Одевшись потеплей, и накинув на себя плащи, мы с Алексеем спрыгнули с машины, под моросящий дождь, и занялись обедом, решив сварив гречневую кашу с тушенкой, чтоб было вкусно, питательно и хватило на ужин. Алексей стал бренчать котелками, а я занялся костром, собирая горящие угли в кучу, налаживая сверху мелкие дрова.
Через час обед был готов, но есть не хотелось. Мы еще немного поиграли в карты, а потом пригласили на обед соседей. Алексей


вытащил из заначки бутылку водки, приподнимая нам настроение, и мы весело провели обед и ужин, за один присест, и разошлись по машинам.
От сытного обеда и выпитой водки нас разморило и мы, расслабившись, разлеглись в будке и уснули под шум дождя. Очнувшись от охватившего сна, я привстал и негромко крикнул.
- Ого - го - го!   - От моего крика Николай поднял голову.
- У тебя что, крыша поехала?
- У меня нет, а вот у вас ночью будет съезжать, днем выспимся, ночью чем заниматься будем? В карты играть?
- Вообще-то да! – Николай толкнул  бок Алексея. – Кончай ночевать!
Алексей заворочался.
- Что снова в карты? Надоело! Ты лучше расскажи что-нибудь. –
- Да, ты там что-то про Белкин анекдот обещал? – напомнил я ему интересующую меня
- тему.
Николай не спеша закурил, выпуская струйку дыма в приоткрытую дверь, наблюдая за каплями дождя, сползающими по двери вниз, скатываясь в угол по нижнему шву и, собираясь с такими же каплями, образовав ручеек, резво стекающий на сырую землю.
- Хорошее было время, - вздохнул он. – Лучшие годы молодости, а главное есть что вспомнить.
Вертолет легче было взять, чем машину. Правда нелегально, за счет учебных часов.
Продукты привозили в здание администрации в расфасованном виде.
На мясокомбинате все деликатесы делались по спецзаказу, даже свой отдел в колбасном цехе был, для производства домашней колбасы без наполнителей.
Дома жена, на работе другая, да еще шлюх на любой вкус, на любое желание.
Кто-нибудь, что-нибудь начнет говорить, а ты ему сурово:
- Ты что против Советской власти?! А не дай бог Бога вспомнит, сразу обескуражится причисленный к боговерующим или сектантам. Так что если кто-то из посторонних что и знал о нашей жизни, то старался не замечать или быстро забыть.
Немало людей крутилось вокруг нас и радовалось жизни. Кафтановскую заимку не только приезжающие посещали, а, в большинстве, свои любители острых ощущений, находящихся на руководящих работах.
Побывали из всех отраслей производства, не исключая милицию и военных и все, казалось бы, неразрешенные, вопросы решались легко и быстро.
Обслуживающий нас персонал, мы держали  в жестких, соответствующих рамках, предотвращая попытки  опуститься на дно, или уйти в сторону  без нашего согласия.
Особенно это касалось шлюх.
Опытные, не раз проверенные в делах, были на особом контроле и пользовались всевозможными льготами, ощущая на себе заботу сильных мира сего.
Для нас это были живые куклы для игр со взрослыми мужчинами, не принимающими их всерьез.
Им даже целоваться запрещалось.
 Живя двойной жизнью,  находясь между добром и злом, между повседневной жизнью и постоянным праздником, со временем, окончательно сделав свой выбор, они уже не мучились сомнениями и принимали все на веру.
Старушка Шапокляк становилась для них идеалом для подражания, а поговорки
- « Зло - сильнее добра!» «На злых воду возят!» «Не согрешишь - не покаешься!»- Отвлекли от состраданий и оправдывали поведение.
Окончательно сделала свой выбор и Белка.
Опускаясь все ниже, сознавая это и страдая от собственного бессилия, она возненавидела своего, сильно правильного мужа, который жил спокойной, размеренной жизнью, увлекшись работой,  не подозревая о двойной жизни жены и, тем более матери, которую он любил с детства больше всех на свете.
 Однажды летним солнечным днем, по пути с работы, он зашел в садик за трехлетним сыном.
Не спеша, прогуливаясь по озелененным улицам города, приветствуя встречных прохожих и слушая гомон всевозможных птиц, устроивших базар в кронах и на раскидистых ветвях деревьев многолетнего парка, он обратил внимание на сына, долго смотревшего в сторону проехавшей машины.
- Знакомый проехал? – спросил он его с интересом.
- Дядя Саша. Мы с ним часто катаемся на машине и мама говорит, чтоб я его называл папой.
Для него это было подобно грому среди ясного неба.
До него доходили слухи об их флирте, но он не верил и не придавал им значения.
В голове у него все перемешалось. Отрывки воспоминаний и самых разных мыслей проносились со скоростью света, надеясь найти выход из создавшегося положения.
Сознание того, что он что-то упустил, не уберег, сделал что-то не так как нужно, разрывало его сердце на части, а на душе висел огромный тяжелый камень.
Сам, воспитываясь без отца, с детства готовился быть добропорядочным, хорошим семьянином и внимательным, любящим отцом и не допускал даже мысли, что его дети, при живом отце, могут осиротеть наполовину.
Значит в нем нет чего-то такого, что есть в другом.
Шагая вместе с сыном, он вспоминал свою страстную первую любовь, которая предала и вышла замуж за его друга, пока он служил в армии.
Вспомнил свое чувство и влечение, которое таил в себе, не желая причинить вреда любимому человеку, у которого впереди было три года жизни, три года соблазнов.
- Я ведь не себя люблю, я ее люблю и должен для нее сделать все, чтобы она была счастлива! – говорил он себе, подавляя порывы страсти.
Теперь его жена любит кого-то другого со знакомым ему чувством и желает быть счастливой, как и все люди на земле.
Он представил себе Александра, соседа по улице, и понял, что он проигрывает ему во всем.
 - Высокий красивый парень, работающий в «диких» бригадах, имеющий хорошие деньги, машину, дом и не мудрено то, что случилось – пытался успокоить он сам себя.
Голова шла кругом, и он обрадовался, когда увидел свою мать в своем доме, в своей семье. Уж она - то верно рассудит! Ее материнское сердце примет правильное решение и как она скажет, так и будет.
- Сынок! – он подтолкнул его к матери, - иди с бабушкой в комнату и расскажи то, что мне рассказал.
Через пять минут дверь с шумом распахнулась и на пороге появилась мать с перекошенным от злости лицом. Пена на уголках рта указывала на ее крайнее негодование, и она со злостью прошипела.
- Негодяй! Подлец! Ты детей настраиваешь против родной матери! Да ты ее и мизинца не стоишь! Вон отсюда и не мешай ей жить! Чтобы духу твоего здесь не было!
Она с остервенением выбрасывала его вещи, вытолкнув его на улицу.
Так, в течение одного часа, жизнь неожиданно дала крутой поворот, смешавший все в одну кучу – жизнь, семью, любовь, добро, зло.
Черное и белое перемещалось в однородную серую массу. От обиды и несправедливости хотелось кричать, доказывая свою правоту, но лишь стон вырывался из груди и слезы обиды текли по щекам, скатываясь по шее и груди до самого низа.
- Дай Бог вам счастья! – шептал он, собирая разбросанные тряпки. – Нет моей вины в том, что я родился гадким утенком, а не белокрылым лебедем.
Не находя выхода из создавшегося положения он стал заливать свое горе, свою нетерпимую боль водкой, принимая ее, как наркоз для отключения сознания и отрешенности от реального мира.
 Жизнь для него утратила смысл, работа и лишь работа обязывала сохранять человеческое достоинство.
Встретив как-то случайно свою бывшую жену, и увидев ее самодовольное лицо, оценивающе оглядевшее его с ног до головы.
- Что алкаш, злимся? Злись! На злых воду возят.
Бросив напоследок презрительный взгляд, она села в автобус. Он посмотрел на себя и понял, что она права, он стал походить на неухоженного, опустившегося бомжа со спившимся лицом.
- Нет! – подумал он, - не дам я тебе больше повода для насмешек.
Отдавшись целиком работе, предпочитая трудиться день и ночь, умственно и физически, не оставляя дум, которые тисками сжимали сердце и сдавливали израненную душу.
По ночам ему слышался крик детей и он не находил себе места от беспомощности и сострадания, готовый покончить с этим одним выстрелом. Но перед ним встало самодовольное лицо жены, с удовольствием констатирующее, что он отвозил свою воду и он, скрипя зубами, собирая всю силу воли и логику, доказывая самому себе право на жизнь.
Следуя советам матери, он подал на развод, оставив все свое имущество за детьми.
- А, что у них с Сашкой? – не выдержал я.
- А Сашке что, ему интересно было менту рога наставить и перед друзьями хвастнуть.
Он - то ее знал лучше мужа, а кому нужно такое тело, которое уже все перетерпело.
 Как только Белка развелась, он уехал из города, бросив не только Белку, но и свою семью, чтобы не вводить в грех ее мужа.
Старушка, превратившись в стерву, осиротив четырех детей и устроив свою жизнь по собственному желанию, боялась возмездия старшего сына, который рано или поздно должен был узнать о ее творчестве.
Растревожив от страха больное воображение, она просыпалась по ночам в холодном поту, почти реально ощущая прохладную сталь и отверстие пистолетного дула, направленного между глаз, и любой непонятный звук действовал как щелчок пистолетного затвора.
Она судорожно искала выхода из положения, озадачивая знакомых и малознакомых людей, но с ментом никто не хотел связываться.
Все способы, которые были ей под силу, она безрезультатно использовала, и теперь приходилось полагаться только на случай.
Белка просто убивалась из-за того, что его нельзя отправить в ЛТП. Это единственное легальное учреждение, куда можно было отправить любого неугодного мужчину, но только не мента.
В ЛТП, нуждающихся в лечении от алкоголизма, находилось около десяти процентов. Остальные направлялись своими женами для наращивания рогов. Выход из положения предложил капитан, работающий вместе с ним.
Логично полагая, что Белкин муж находиться в стрессовом состоянии, а следовательно у него должно быть какое-то нарушение психики и если кто-то из родственников заявит в милицию о его неадекватном поведении, его вынуждены будут отправить в психбольницу на обследование.
В психбольнице работает Садкина родственник, который может уточнить любой диагноз и оставить жить, за казенный счет, долго и счастливо.
Обрадованная мать, в этот же день, подала заявление об угрозе, нависшей над всей семьей от странного поведения сына, грозившего оружием не только ей, но и детям.
Начальник милиции знал истинное положение дел и положил заявление «под сукно».
Через неделю обиженная мать принесла новое заявление, пригрозив, что если его не примут во внимание, она будет жаловаться в прокуратуру.
Пришлось заявлению дать ход и отправить ее сына на медицинскую комиссию в поликлинику МВД, откуда его, как офицера, направили на обследование в Окружной Пограничный госпиталь, вместо ожидаемой психбольницы.
Ему же было все равно, куда направят, тем более, что он считал себя в чем-то ущербным и не исключал возможности психического расстройства, готовый пройти любое обследование и, если нужно, лечение.
Когда  приехал за необходимыми вещами, в семье произошли кое-какие перемены, которые заставили прийти к нему Белку с повинной.
Безутешно рыдая, она взахлеб рассказывала о коварстве его матери, заставляющей жить не праведной жизнью, и бросить как не представительного, хилого мужа.
- Если б не твоя мать, я бы такой не была, - говорила она, закрывая лицо руками, сквозь пальцы, наблюдая за его реакцией.
Ее поведение было настолько правдоподобно, что она сама поверила в то, о чем говорила, тем более, что в основном это было правдой.
- Уедем отсюда!  Сегодня же уедем! – просила она умоляюще, повторяя одно и то же, предано заглядывая ему в глаза.
Сопоставляя эти факты, он пришел к выводу, что просто необходимо избавиться от пагубного влияния матери и помочь семье и детям с переездом к другой бабушке, к другим родственникам, в другой город, подальше от соблазнов и негативных влияний.
За неделю он решил все вопросы, связанные с переездом и отвез их в аэропорт.
Перед посадкой в самолет сын просил отца оставить его с собой, но куда он мог его взять, если родная мать отвернулась от него, не говоря о родственниках, да и сам он ехал неизвестно куда и насколько.
- Я за тобой приеду, - пообещал он, - ты жди!
Потом он трижды приезжал за ним, но сын уже был настроен против него.
- А что это Белка так резко решила поменять свой образ жизни – совесть проснулась, перевоспиталась, или болезнь какую подцепила? – спросил Алексей, внимательно слушавший рассказчика.
- О какой совести ты говоришь? Она ее вместе с душой, давно переправила дьяволу на вечное пользование, а на новом месте принялась за старое.
Используя полученный  опыт, она вскоре стала иметь большой успех, и, если бы это было в наше время, имела бы огромные деньги.
А случилось вот что! Как обычно, в свободное время, она вышла в свободный поиск партнера по сексу. В городе ее многие знали не понаслышке, и для рейда хватало небольшого участка главной дороги.
Неторопливо прогуливаясь по проезжей части, в ожидании скрипа тормозов и интересных предложений, она рассеяно поглядывала, на всякий случай, по сторонам. Ждать пришлось не долго. Тормоза скрипнули и она села в военную машину ГАЗ-69.
Окинув опытным взглядом салон и посмотрев на солдатика за рулем, она стала размышлять о своих перспективах.
- От этих солдатиков толку мало. Вечно «голодные» они не успевают залазить, как уже кончают. Было бы их двое-трое, чтобы, соблюдая очередь, сократить паузы необходимые для восстановления сил, и она бы пообедала, и они бы остались довольны, а с одним связываться только себя расстраивать.
В этот день благотворительностью заниматься не хотелось.
- Тебя как звать? – чтобы выглядеть общительной, спросила Белка.
- Коля! – солдат изредка поглядывал на нее, следя за дорогой.
- Ты меня знаешь?
- Конечно! Два раза встречались! Ты такая красивая. Тебе замуж надо., детей заиметь и жить по человечески. Неужели хорошего парня нет?
Самое большое, чего не любила Белка, так это когда ее учили жить.
- Пока не встретила такого, - с тихой злобой произнесла она, поглядывая в окно.
- Давай по одному адресу заедем, - она назвала адрес притона, находящегося недалеко от больницы, и они свернули на нужную улицу.
- Ты подожди! – попросила она, выходя из машины, на случай если в доме никого не будет.
В притоне она увидела суетившуюся Стрелку и трех прапорщиков сидевших за накрытым столом с несколькими, многообещающими бутылками. Увидев знакомые лица, они взаимно обрадовались друг другу, о чем свидетельствовали довольные, широкие улыбки.
- Знаете! Солдатик, который меня сюда привез, совсем еще мальчишка, а туда же домогаться, еле отбилась! – ворковала она, присаживаясь за стол, предвкушая интересный вечер.
- Посмотрим на наглеца?! – предложил один из подвыпивших прапорщиков, и они вышли на улицу.
Вытащив на улицу ничего не подозревающего солдатика, и сбив его с ног, начали бить по очереди тяжелыми, солдатскими сапогами, катая по дороге как сноп, стараясь изощриться в меткости удара, красуясь друг перед другом.
- Так его, так! – поощряла вышедшая Белка, наблюдая за экзекуцией.
Солдатик, не сопротивляясь, подогнул под себя ноги и лежа сжался в комок,  закрыв лицо руками.
Его перестали избивать, когда он потерял сознание, выпрямившись во весь рост, уже не защищая важные участки своего тела.
Потом выяснилось, что у солдатика были отбиты почки, легкие, сломано несколько ребер и по факту избиения, военной прокуратурой, было возбуждено уголовное дело.
Белке сразу предложили уехать из города, чтобы не привлекать за подстрекательство и моральное разложение, лишив материнства. Вот тогда она вспомнила о бывшем муже и, почти серьезно, начала каяться в своих грехах, вызывая чувство жалости и сострадания.
Рядом послышался звук закрываемой двери микроавтобуса и по поляне, к потухшему костру, в дождевике с накинутым капюшоном, шаркая по траве длинными ногами, прошел Юрий.
Поковырявшись в кострище и убедившись, что там ничего живого нет, не оборачиваясь, прокричал.
- Григорий! Иди, разведи костер, - и сел на ближайшее бревно, ломая на растопку небольшие веточки, стряхивая с них капли дождевой воды.
Второй раз негромко хлопнула дверь и, после довольно большого времени, на поляну вышел Григорий, одетый в плащ и черную кожаную фуражку. В руках он нес бересту и несколько небольших, сломанных веток.
Бросив свою ношу под нашу машину, он палкой разгреб уголья костра, уложил в два ряда подвернувшиеся под руку дрова, достал из под машины принесенные веточки и, быстро поломав их, соорудил на своем настиле подобие костра.
Сунув в середину принесенную бересту, он тут же чиркнул спичкой.
Провяленная тонкая береста порохом занялась со всех концов, сворачиваясь в трубочку, передавая эстафету пламени, тонкому хворосту, оседавшему по мере сгорания, предоставляя возможность воспламениться более толстым дровам.
Вскоре костер вовсю баловался языками пламени, слизывая с мокрых дров шипящие капли дождя.
Мы тоже вышли на свежий воздух и, расправив над костром брезент, топтались рядом, надеясь хоть чем-то быть полезными.
Два котелка, приготовленные под чай, покачивались на перекладине. Я пошел за свежей лианой лимонника, а Николай пошел вниз в поиски огуречника.
Чагу, на ночь, мы решили не пить, а травянистый душистый чай нам пришелся по вкусу.
 К вечеру дождь начал усиливаться и устойчивая дробь морзянки, выбиваемая по будке, звала в надежное укрытие. Прихватив заваренный чай, разошлись по машинам. Заскочив в будку, мы включили свет и закрыли двери. Двойные стены термосной будки удерживали определенную температуру, и в ней было тепло, светло и сухо. Карты вызывали аллергию и мы, не спеша, попив горячего, вкусного чая, улеглись на отдых.
Под впечатлением  рассказа у меня перед глазами вставали знакомые лица того времени. Стрелка, Белка, Хромоножка, Рыжая.
В глаза их называли только ласковыми, человеческими именами, восторгаясь их искусством, всячески поощряя и подчеркивая индивидуальные особенности. Но это только по необходимости.
За глаза пренебрежительно по кличкам, чтобы не ставить в один ряд со своими родными и близкими, и просто нормальными людьми.
Я и в те времена путал их имена, и сейчас вспоминаю только по кличкам.
Правда «химики», или зеки окрестили Белку еще и Чебурашкой.
От навеянных воспоминаний клонило в сон и мне приснилось чудное время моей молодости. Будто сидим мы за столом какой-то свадьбы, и сидящая напротив меня Белка выступает со своим коронным номером.
Его уже давно все знают, но, тем не менее, все в восторге от хорошо сыгранной роли, переключающей на нее все внимание.
- Украинскую спою, - говорит она и начинает петь на украинском языке украинскую песню, из которой знает лишь полтора куплета.
Не одолев до конца знакомую строчку второго куплета, она делает сконфуженный вид от внезапно забытой песни, смущенно улыбается и, от повышенного внимания, у нее на щеках появляется привлекательный девичий румянец. Помахав руками со словами – забыла, забыла, - она заслоняет ими лицо, окончательно покорив собравшуюся публику своей непосредственностью.
До конца почувствовать себя молодым не дал настойчивый стук по дверям будки.
- Кончай ночевать! – слышался приглушенный голос Григория. – Подъем!
Я открыл дверь и посмотрел на часы. Было около восьми.
Густой плотный туман стеной стоял вокруг машины и более двух метров поляна не просматривалась. В стороне костра смутно угадывались контуры людей, и завораживающий блеск огня то пропадал, то появлялся мелкими мерцающими всполохами.
Я обул сапоги, накинул на плечи лежавшую подо мной телогрейку и подошел к костру. Юрий и Григорий сидели напротив друг друга, протянув к огню руки, словно в зимнюю стужу.
Влажный туман, оседая на лице и голых руках микроскопическими каплями, создавал ощущение дискомфорта, и мои руки сами потянулись к огню. С машины спрыгнули Алексей с Николаем и, удивленно поглядывая по сторонам, подошли к нам.
- Можно было и не спешить, - заметил Алексей, намекая на туман и, глядя на нас, протягивая руки к костру.
- Здоровые же вы поспать! Вам что, ночи мало? Пока поедим, пока зайдем по дороге, туман рассеется, а то, что слегка намокнем, за день высохнем. Раз с утра туман, день будет солнечным.
- Умываться будете? – спросил Юрий,  вопросительно поглядывая на нас.
- Так мы туманом давно умытые, - Николай провел по лицу, вытирая влагу.
-
- Тогда подставляйте чашки.
Юрий поставил котелок на бревно и застыл в ожидании с поварешкой в руках и, подкрепившись, слега пересоленной, гречневой кашей, сдобренной свиной тушенкой, мы стали собираться в дорогу.
     Пока улаживали рюкзаки, туман разошелся, собираясь в небольшие облака и, смещаясь вверх, поплыл по склонам сопок.
Прорвавшиеся лучи ослепительного солнца с удвоенной силой пригревали землю и от интенсивного испарения теплый воздух дрожал и клубился полупрозрачным, газовым облаком поднимаясь над землей. У нас сразу поднялось настроение, и мы с благодарностью смотрели на своих дальновидных спутников.
- Ну, что я говорил? – радовался Григорий, беря в руки панцуйку. – В дорогу!
И подавая пример, пошел по дороге на затяжной подъем. Метров через двести он остановился, махнув рукой, пропуская нас вперед и потому, как он пользовался ингалятором, можно было смело судить о его состоянии здоровья.
Поднявшись до конца дороги, оканчивающейся поляной, заваленной остатками древесины, густо заросшей крапивой и высокой, в человеческий рост, полынью, сквозь которую робко выглядывали желтые цветы лекарственного зверобоя,  мы еще минут пять ждали появления Григория. На заходы он был явно слабоватым.
- Давайте определимся, - предложил он и вынул из нагрудного кармана карту, завернутую в целлофан.
– Если судить по той высоте, - он махнул в сторону самой высокой горы, - то мы находимся примерно вот здесь, - ткнул он прутиком в карту. – Здесь хребты, тут низина, у кого будут какие предложения?
Я удивился, с какой легкостью он нашел ориентир, на который я и не подумал, и решительно сказал.
- Сам решай. На сегодня ты у нас будешь старшим, так что руководи.
- Понял! - он еще раз внимательно посмотрел на карту и проинформировал.
 – Идем на запад, затем переходим на север и выходить будем на восток.
Он сложил и бережно положил карту в карман, застегнув на пуговицу.
- Я в центре, а вы рассредоточивайтесь по-своему усмотрению.
Он подождал пока мы встанем по обе стороны и, махнув панцуйкой, показывая направление движения, пошел вперед.  Уже через пять метров мы были по пояс мокрыми от сырой травы  и влага, потихоньку, проникала во внутрь сапог. Через час в сапогах начинало чвакать.
- Перекур! – послышалась команда Григория и мы, собравшись вместе, уселись на валежину.
Я снял сапоги, выжал носки и портянки и, протерев внутри предложенной Алексеем тряпкой, начал обуваться.
- Панцуй! – крикнул Николай, не сходя с места.
Мы все так и застыли от неожиданности, кто с носком, а кто с портянкой, осматривая местность и поглядывая на Николая.
- Панцуй! – еще раз крикнул он и обвел нас счастливым взглядом.
Я быстро надел выжатые носки, навернул портянки и, сунув ноги в сапоги, быстрым шагом подошел к Николаю.
В двух метрах от   березовой валежины, на которой он сидел, на пригнувшейся стрелке блестело несколько красно-оранжевых ягод. Рядом стоял еще один тантырь, горделиво выбросив прямую стрелку с небольшим венчиком, на котором виднелись три засохших, недоразвитых ягодки. Мы сбились в кучу, завидуя счастливчику, а Григорий определился.
- Николай копает, остальные на осмотр близлежащей местности.
- Панцуй! – не отходя от нас сразу же выкрикнул Алексей и мы с удивлением увидели в трех метрах, довольно приличную ботву сипии с четырьмя пятипалыми ответвлениями бледно-зеленых листьев и большой красной шишкой наверху стрелки.
У меня шевельнулось чувство зависти и сожаления, что не мне первому удалось заметить этакую красоту и, взглянув на лица рядом стоящих друзей, определил, что они испытывают те же ощущения.
Алексей занялся копкой, Юрий с Григорием разошлись по обе стороны склона, а я начал внимательно осматривать кореневое место, спускаясь вниз по склону.
Спустившись, метров на пять, я увидел впереди себя, небольшой тантырик. Подойдя ближе и осмотревшись, я нашел еще два тантырика и два пожженочка, но только на одном из них паутинкой, виднелась маленькая, засохшая стрелка.
Поняв, что нашел старую копку и стоял в раздумье кричать или просто выкопать.
Если бы не свой огород их вообще нельзя было трогать, так как они не представляют ценности, а если копать, значит нужно кричать, чтобы не уличили в обмане и присвоении.
Я, на всякий случай, крикнул на тантырей и без проблем выкопал все пять «хвостиков».
Подойдя к Николаю,  показал ему свою находку и положил на рюкзак рядом с настоящими.
Спускаясь тем же маршрутом, взял немного левее и наткнулся на, еще одну, старую копку с двумя тантыриками и тремя пожженками, которыми я был доволен больше, чем одним большим корнем.
Ласково разговаривая с ними, не спеша, я выкопал их и отнес в общую кучку.
Пока возился со своей молодью, и осматривал близлежащие места, Николай и Алексей закончили свою работу и созывали остальных.
На их корешки пришел посмотреть и я.
Все корни были мелкими, и даже Алексеева сипия, с ее неплохой ботвой, выглядела не больше двенадцати грамм.
Мои «хвостики» вообще представляли удручающую картину. Григорий, было, начал упрекать за безрассудство, но мои пояснения смягчили его, хотя было видно, что он рьяный противник домашних посадок.
- У меня есть предложение, - Григорий оглядел всех, словно собираясь вступить в спор.
– Если фортуна улыбнулась нам на этом склоне, значит нужно пройти его до конца. Предлагаю пройти его в одну сторону, придерживаясь вершины хребта, обратно идти по низам. Идем прежним порядком, по верху идет Алексей.
Мы распределились и пошли кореневкой вдоль склона. Я прошел метров сто, но потом повернул назад, решив потоптаться на месте старых копок, а потом догнать ушедших.
Вернувшись, я спустился еще ниже и нашел еще одну старую копку с одним тантыриком и двумя пожженочками.
 Рядом, на грецком орехе, на высоте человеческого роста, было сделано топором пять заросших насечек – отметины радости найденной упии, в давно прошедшие годы.
 Если бы не равномерные, правильные полоски симметрично расположенных друг с другом, их можно было принять за царапины.
Покрутившись еще несколько минут на этом месте, я быстро пошел по склону, догоняя товарищей.
Чистый склон верхней части хребта хорошо просматривался и вряд ли мы шли по нему первыми, о чем свидетельствовали нередкие заломки верхушек кустов и деревьев.
Пройдя в одну сторону до ближайшего отрога, мы решили пообедать, и зашли на вершину хребта.
Небольшой ветерок гулял по верху, освежая наши тела с прилипшими, мокрыми рубашками, и обволакивающая прохлада заставила расположиться на самом солнышке, согреваясь его теплом и представляя для просушки мокрые тряпки.
Носки и портянки, развешанные по кустам, создавали жилой вид, а просматривающие просторы вокруг горы, притягивали к себе неизвестностью, заманивая редкими кусками темно-зеленых пятен.
В какую сторону ни посмотришь, одна картина лучше другой, представляется летним пейзажем и душа наполняется радостью и гордостью за этот мир, за эту красоту.
Так и хочется крикнуть что-то такое, очень громкое, чтобы эхом пронеслось над всеми этими просторами, на миг, оповещая всех, что я еще существую, еще живу на этой прекрасной земле.
Давно уже прошел обед, но блаженная лень обуяла всех и мы с удовольствием нежились под палящими лучами солнышка, после вчерашнего дождя, со значением переворачивая носки, обманывая сами себя уважительной причиной. Первым взял себя в руки Григорий.
- Подъем! – лежа прокричал он сам себе и, вскочив на ноги, стал наматывать, еще не просушенные до конца, портянки.
Мы нехотя последовали его примеру и через десять минут, выстроившись шеренгой, пошли в обратную сторону.
Я опустился на самый низ и попал в сплошной бурелом.
Поваленные деревья, густая трава выше пояса затрудняла передвижение, путаясь под ногами, а лианы кишмиша и винограда связывали по рукам и ногам так, что иногда приходилось отбиваться от них ножом, как саблей.
Подняться выше не давал Алексей, отборной бранью и четырехэтажными матами обкладывая буйную растительность, пугал зверюшек своим присутствием.
- Панцуй! – услышали мы далекий крик Николая и с облегчением стали выбираться из низины.
Выбравшись на чистое место, мы с Алексеем с облегчением вздохнули и пошли на крик.
Николай нашел довольно неплохой тантырь, если судить по ботве, - толстенький, с коричневатым оттенком стебель и три крепких, пятипалых листа, исходя из общего начала, выбросили грациозную, прямую стрелку оканчивающуюся шишкой огненно-красных, продолговатых ягод, эффективно выделяющихся на фоне кедры и мелкой растительности.
Мы долго любовались настоящим аленьким цветочком, уходя на различные расстояния, впитывая в себя красоту растения и тренируя глаз.
- Мужики! Время! – озадачил я их, взглянув на часы. – Пять часов, а у нас еще корень не выкопанный.
Мы с Николаем стали копать вдвоем, а остальные разбрелись по склону. Выкопанный корень оказался не очень большим и через час мы шли кореневкой на восток.
На западных склонах еще вовсю светило солнце, а на восточных уже спрятались тени, и растительность готовилась к наступлению ночи, обволакиваясь начинающей прохладой.
Часа через полтора мы вышли на дорогу и, спустившись вниз, вышли на бивак.
Обжитое место встретило нас хмурым вечером и мы, побросав панцуйки и вещмешки, занялись хозяйственными делами.
Уже через несколько минут костер весело потрескивал, пожирая предложенные веточки, все увеличивая аппетит. Мы подтаскивали со всех концов дрова, пополняя запасы, а над костром висели котелки с чистой водой.
Больше всех суетились Григорий с Юрием, неловко чувствуя себя перед нами за личные неудачи.
- Что будем готовить? – спросил Юрий, выжидающе посматривая на нас.
- Гороховый супчик с тушенкой – самое интересное блюдо на ночь, - заказал Николай, аппетитно заглатывая слюну.
Андрей с Юрием занялись ужином, а мы пошли мыться к ключу, соблюдая очередь.
Вода в ключе заметно прибавилась, но мыться вдвоем было тесновато.
- Прошу к столу! – прозвучала команда и мы, друг за другом, потянулись к костру.
Подойдя,  я удивился изобилию.
Сало, лук, хлеб, горками лежали на листочках бумаги, две открытых банки тушенки стояли по краям, а в центре красовались две бутылочки с китайской водкой.
- А где же супчик? – шутя, спросил Николай.
- Горячее после холодных закусок, - ответил довольный Алексей и уселся на свое место.
- За успех!
Китайская рисовая водка мягко обожгла горло, обостряя аппетит. На небе стали появляться первые звезды, лукаво подмигивая нам, видно наперед зная то, чего нам знать не дано.
Ведь тот свет, который мы видим, доходил до нас многие десятки лет, а свет, излучаемый в настоящее время, могут увидеть только наши внуки и правнуки.
Подумать только, - философски заметил Григорий, - человеческая жизнь равна какой-то доли космической секунды, а мы, за это время, успеваем сделать столько вреда и пакости, что наша матушка земля не успевает исправлять наши заумные деяния.
Были времена, когда ей хватало один раз, в пятьдесят лет, наводнением умыть, очистить и удобрить почву, кормящую все живое от флоры до фауны.
Теперь это приходиться делать через пять лет, не успевая за цивилизацией и механизацией варварского уничтожения.
Болота – естественные резервуары пресной воды, превратили в пустые торфяники, способные на самовозгорание.
Выпиленный лес не воспроизводится, нарушая этим структуру земли, зарастающей сорными травами и кустарником. Реки и озера заболачиваются и высыхают от недостатка влаги, а ключи просто уходят в землю, даже рыба гниет заживо.
Хорошо еще, что только в России такие безалаберные, безответственные хозяева и земля может простить нас, почитая это язвенную болезнь незначительной, в ее масштабах.
По-видимому, эта боль у Григория накапливалась давно и только сейчас прорвалась громким выплеском эмоций, полных ненависти и презрения к российской бесхозяйственности.
- За землю нашу! – мы подняли наполненные Алексеем кружки и соединили свои усилия, стукнувшись.
Закусывая, и поддерживая беседу, я с интересом наблюдал за Григорием.
Примерно наших лет, небольшого роста с голубыми глазами, он всегда был чем-то занят. Что-то строгал, ломал, носил, чистил. Даже просто сидя у костра ему нужно было что-то подправлять, подлаживать.
После выпитой водки глаза у него сузились, и лицо расплылось в улыбке, собирая множество складок у висков, деля лоб на небольшие промежутки по всей длине, да так и оставались до самого конца даже тогда, когда он гневно осуждал существующее безвластие.
Этим он был похож на деревенского деда Казачка, у которого, после выпитой рюмки, даже на похоронах было смеющееся лицо, не смотря на то, что он готов был заплакать от огорчения.
Мы еще долго сидели возле костра под звездами, наблюдая взошедшую луну с туманным кольцом по всей окружности, предвещающим ненастную погоду.
- На два последующих дня дожди передавали, - напомнил Юрий и, посмотрев на небо, добавил. – Может обойдется!
Далеко за полночь мы разошлись по машинам довольные встречей и общением.
С хорошим человеком поговоришь, сам лучше становишься.
С дождем все ж таки не обошлось и под утро тяжелые капли забарабанили по крыше, подтверждая предсказания синоптиков. Просунувшись, я еще долго лежал с закрытыми глазами, вспоминая интересно прожитый, вчерашний день, ожидая привычного стука в дверь. Взглянув на часы и убедившись, что уже десятый час, я приоткрыл дверь.
Мелкий моросящий дождик бесшумно наполнял влагой землю, и мокрые ветви деревьев согнулись под ее тяжестью, изредка шевеля листочками.
Кусок однотонного серого неба просматривался сквозь дверную щель до самого горизонта, навевая такую же серую тоску.
Защищенный навесом, из куска брезента, лениво горел костер, согревая висевшие над ним котелки. По поляне, к костру, прошел Григорий и, увидев приоткрытую дверь, бросил на ходу.
- Вставайте,  завтрак готов.
Рядом хлопнула дверь, и на разговор вышел Юрий.
- Кончай ночевать! – невесело крикнул он и тоже подошел к костру.
- Что мы будем мокнуть, перенесем котелки в автобус и там позавтракаем.
Не ожидая одобрения, он взял два котелка и понес к автобусу. Следом за ним, с котелком, неохотно поплелся Григорий.
- Вставайте, не то каша остынет, - глухо проговорил он, проходя мимо.
Я сыграл подъем и через десять минут мы были уже в автобусе.
- Там у тебя ничего не осталось? – безнадежно спросил Николай Алексея.
Тот посмотрел на него как на больного.
- У меня что склад или магазин?
Но через минуту выставил на стол две бутылки китайской водки. Н , после двухминутного молчания, вынул из кармана плоскую бутылку водки и картинно поставил на заднее сидение.
- Во дает! – у Николая аж челюсть отвисла. – Я же всегда говорил, бери одну, чтоб за седьмой не ходить.
Чувствуя себя именинником, Алексей с превосходством, по очереди, поглядывал на нас свысока, как петух из насеста. Юрий молча посмотрел на него, как на фокусника, взял бутылку, открутил пробку, понюхал и поставил на место.
- Разливай, раз взялся, - Алексей пододвинул к нему бутылку, предлагая стать тамадой. – На пятерых, конечно, маловато, но как лекарство сойдет.
Позавтракав, мы закурили и, перед нами снова возникла проблема, - что делать? Я сидел прислушиваясь к разговорам и понял, что Григорий с Юрием уезжают через пять дней. Нам еще кореневать три дня.
- По дождю ходить возраст не позволяет, два дня обещают быть дождливыми, а третий еще не известно с какой погодой.
- Может на этом кореневку закончим, а три дня оставим походить по желтому? – предложил я.
- В кореневке по желтому тоже есть своя прелесть, - Алесей посмотрел на Николая.
- Я тоже так думаю, Николай поднял руку, - Я за!
Я вышел из автобуса и принес найденные нами корешки. Выбрав из них два самых больших, отдал их Григорию.
По закону тайги мы должны делить все поровну между членами бригады. У нас делить нечего. Я для себя набрал посадочного материала, а Алексею с Николаем дам что-нибудь из своего огорода.
- Ну что я, думаю никто не в обиде? – Григорий с Юрием с сожалением смотрели на наши сборы, но уговаривать остаться не решались.
За два дня мы успели сдружиться и сработаться. Я дал им свой адрес, чтобы они могли приезжать в гости и по нужде. Вскоре, выехав на основную дорогу, мы потихоньку, объезжая лужи и валуны, ехали обратной дорогой.
Мелкий моросящий дождик заливал лобовое стекло и монотонный звук стеклоочистителя, резко срабатывая через определенные промежутки времени, действовал раздражающе, как и мелькающие, в боковых окнах деревья, превратившись в повседневно-бытовой, навязчивый интерьер.
- Так что там с Белкиным мужем? – спросил я Николая, чтобы сократить дорогу.
Николай, не спеша, закурил, приоткрыв боковое стекло, выпуская в щель струйку серого дыма.
- Как я и говорил, вопреки нашим ожиданиям его направили вместо психбольницы в Окружной Пограничный госпиталь для обследования и все наши попытки повлиять на заведующего отделением, не дали ни каких результатов. Напротив, им занялся сам профессор, чтобы потом вдруг не возникло спорных вопросов.
- Через месяц его выписали и перевели на работу в другой город. Но мы его и там достали.
- Через управление МВД озадачили начальника милиции тем, чтобы он нашел причину или создал условия для его увольнения. И он устроил ему веселую жизнь с ежедневными проблемами, от завалявшейся в кармане наркоты, до стравления с сотрудниками и спецконтингентом при оперативной работе.
- Даже пытались возбудить уголовное дело за превышение власти, но все это было шито белыми нитками и он сумел продержаться еще около пяти лет, не смотря на то, что к нему был приставлен самый низкий подонок, известный всем своей подлой сообразительностью. В конце концов, в отделе кадров удалось, обманным путем забрать удостоверение и личный знак офицера.
- Лишившись документов он вынужден был, через три месяца, уволиться по собственному желанию, а через два года мы пытались переделать увольнение за пьянку, чтобы он не мог восстановиться в органах. Не знаю, что из этого получилось, но больше я им не интересовался.
- Николай выбросил окурок и закрыл окно.
Дорога домой оказалась намного короче. Часа через полтора мы въехали на основную дорогу, а через несколько минут я уже подъезжал к своему дому.
Собаки с радостным лаем бренчали цепями, прыгая на металлическую ограду. Из дома выбежала жена и, не стесняясь Николая с Алексеем, на минутку прильнула к груди.
- Проходите! – пригласила она всех в дом. – А я вас ждала, услышала про дожди и думаю – неужели мошку кормить будете? Тихон баньку топит.
Она вся светилась радостью и, несмотря на годы, бабочкой порхала по двору.
- Завтракать будете? Я пельмешек быстренько могу отварить?!
- Что ты Аннушка засуетилась, мы в тайге поели. Сейчас в баньке помоемся и обедать будем, - с нахлынувшей нежностью, будто не виделись несколько месяцев, произнес я, удивляя себя своим чувством. - А пока нам нужно переодеться, скинуть с себя таежную одежду, пропахнувшую таежным запахом.
Николай  с Алексеем разошлись по своим машинам за чистой одеждой, Аннушка пошла собирать белье, а я решил проверить готовность бани.
Идя по бетонной дорожке, в тоннеле из дикого винограда, я отмечал про себя происшедшее перемены за время моего отсутствия.
Вроде и лист на лозе стал посветлей и ягоды на кистях больше почернели, а в самом конце, возле самой бани, на солнцепеке, на кусту вьющегося лимонника небольшие матовые ягодки, в плотных кисточках, покрылись нежным алым румянцем, пробивающимся сквозь зеленую листву, загадочно проблескивая снизу доверху.
Дверь в баню была открыта, а в прибаннике сидел Тихон, тихо дымя сигаретой. Увидев меня, он поднялся и ничего не значащим голосом, будто мы с ним виделись только вчера, произнес.
- С приездом! А мне вот с утра велели баньку истопить, как чувствовали, что приедете. Баня почти готова, последний раз  подложил.
Будто подтверждая слова, он открыл дверку печи и расшевелил дрова.
- А Федька где? – спросил я.
- На ферму хозяйка отослала.
Тихон, не нагибаясь, сбросил с ноги тапочек и пяткой почесал другую ногу выше колена, выжидательно поглядывая на меня.
- Ладно иди занимайся другими делами.
Я зашел в баню и, объятый приятным теплом со всех сторон, присел на лавку.
Через несколько минут моя влажная рубашка стала куриться легким парком, издавая привыкшие, но не совсем приятные запахи земли, пота, дыма. Сладкая истома овладела всем телом, и мне не хотелось шевелиться.
Воспоминания ощущения нежной радости Аннушки, наполненной моим возвращением, приятно бредило душу тем, что за тридцать лет совместной жизни мы не растеряли свои чувства и не очерствели друг к другу, а наоборот, с годами становимся все нужней и надежней.
Вспомнилось, как прильнула она к груди еще девчонкой, провожая меня в армию.
Три года службы.
Каждый день я помнил это прикосновение и ее затуманенный, нежный взгляд сопровождал меня повсюду.
Особенно это ощутимо в карауле, когда часами стоишь на вышке с автоматом в руках, переполненный сознанием доверенного дела государственной важности, и за два часа непрерывного несения службы перебираешь в памяти все движения, все мелкие детали общения, непринятые во внимание мимолетностью.
Однажды, теплым летним утром, когда из-за горизонта наполовину взошло солнце, продолжая играть зарницами огненно-красных восходящих лучей, стройные кудрявые березки, окутавшиеся зеленью с нарядными светло-коричневыми сережками, стояли ровными рядами с могучими, высокими тополями, о чем-то тихо перешептываясь листочками за периметром охраняемого объекта, отражая огромные тени на изумрудно-шелковистой, одинаково скошенной траве.
Радостный щебет порхающих пичужек извещал о начале нового, хорошего дня сенокосной поры и вся душа моя рвалась на родину, и мысленно я уже сбивал косой тяжелую, от утренней росы, высокую траву и всматривался в смеющиеся Аннушкины глаза.
Где-то далеко, в офицерском городке, играла музыка и звуки знакомого вальса тихой мелодией завораживали меня, настраивая на минорный, поэтический лад, и слова сами собой выплывая из сознания, слаживались в строки стихотворного, поэтического письма:
Здравствуй любовь моя
Ласточка нежная
Здравствуй мечта
Как поля белоснежные
Здравствуй Анюта
Ты сердцу всех ближе
Здравствуй родная
Пишу я и вижу
Словно озера –
Глаза твои ясные
Солнца лучи –
Твои взгляды прекрасные
Кроны березок
Ствола тополей
Все это шепчет - я буду твоей         
Так ли Анюта?
Не лжет мое сердце?
Как ты ответишь?
Прочти и засмейся
Если наивность моя велика
Просто прости ты тогда          чудака   
Я твой навеки
Одно твое слово
Будет решающим
В жизни новой.
               
 - Прочитай это еще раз на заходе солнца, под музыку вальса «Осенний сон», попросил я в письме, и она мне ответила, что это подействовало на нее словно завораживающая магия, и она навсегда остается в ее плену. На нашей свадьбе мы вдвоем ощутили силу чувств, силу любви, силу природы и музыки, объединяющей все силы вместе, которые получили одно название – счастливая пара!
За время нашей совместной жизни всякое бывало, и когда тоска или непонимание друг друга тревожило душу, Аннушка ставила пластинку вальса «Осенний сон» и музыка вновь объединяла нас всеми силами белой магии. Задумавшись, я не заметил, как дверь в баню отворилась и на пороге показался Николай.
- Ну, ты даешь! Спрятался и ищи его! – он шагнул было ко мне, но я замахал руками.
- Не заходи, распаришься,  нам еще нужно под дождем поработать.
Мы зашли в дом, надели плащи и, прихватив подошедшего Алексея, пошли на мой огород. Не смотря на отсутствие ботвы, я довольно точно знал местонахождение упии, так как обходил их каждое утро. Присев, внимательно всматриваясь вниз, я быстро обнаружил остаток стебля, торчащего из земли, и показал его Николаю.
- Этот копать будешь!
Через три метра озадачил и Алексея.
Копка заняла не больше пятнадцати минут, так-так земля была мягкая и легко поддавалась голым рукам.
- Ну, как? –  спросил я стоявших с корешками в руках Алексея с Николаем.
- Грамм за тридцать каждый будет, - прикинул Николай, поочередно взвешивая корни на ладони, вот только цвет бледноватый.
- А ты что, продавать его собираешься? Жена все равно не поймет, а для китайцев и подкрасить можно.
Одомашненный корень отличается от дикого короткой шейкой и цветом,  и совсем не ценится, хотя целебные свойства почти одинаковы.
- Забирайте свои корешки и  в баню! – скомандовал я направляясь в дом.
На стуле уже лежало собранное белье и, сбросив плащи и прихватив вещи мы, друг за другом, пошлепали по бетонной дорожке в сторону бани.
Как только захлопнулась входная дверь тоскливое настроение, навеянное капризной погодой, прошло как и не бывало.
Теплый, приятный воздух обволакивал все тело и, после промозглой сырости, казался лечебным бальзамом.
Взобравшись первым на верхнюю полку Алексей, небольшими порциями, поливал раскаленные камни и полупрозрачные клубы пара, завихряясь над головой, заставляли пригибаться и зажимать уши и нос руками. Распаренные веники ожидали, прикрытые тазиком, в углу парной.
Посидев минут десять, до изобильного потовыделения, мы обмыли таежную грязь, стекающую с тела мутными ручейками, и взялись за веники, наслаждаясь массажем распаренного тела.
Выйдя в прибанник, и выпив кваску, мы разлеглись на лавках, расслабив мышцы.
- Вроде как никуда и не ездили и из бани не выходили, - проговорил Алексей, подлаживая руки под голову.
После третьего захода в парную я стал чувствовать в разговоре друзей чемоданное настроение и понял, что запланированный, на сегодня банкет не состоится.
Сентиментальное поведение Аннушки изменило их планы и они видели себя уже в домашней обстановке, среди родных и близких.
Алексей зачерпнул кружкой квасу, из молочного бидона и, роняя капли себе на грудь, долго цедил сквозь зубы живительную влагу.
- Хорош квасок! – похвалил он и беззаботно выплеснул оставшиеся капли на дверку печки, которая осуждающе зашипела, пахнув приятнымтным запахом и клубком выстрелившего пара.
Он поставил перевернутую кружку на крышку бидона и вновь развалился на лавке.
- Ну что, последний заход? – Николай встал с лавки, потянувшись всем телом поднял руки над головой, зажмурив глаза от удовольствия.
 – Не ждут нас сегодня дома, а мы им как снег на голову, - подмигнул он, обращаясь к Алексею.
- Да внуки, небось соскучились, - Алексей с готовностью встал с лавки и пошел за Николаем.
При воспоминании о внуках лицо его осветилось доброжелательной улыбкой, и он стал похож на старого, доброго деда.
- Жалко только вымрет старое поколение, а новое так и не постигнет истинной красоты природы.
Проживет на земле в мире компьютеров, секса и насилия, а истинной живой землицы так и не увидит и душой не почувствует. Не обременные тягой к естественному живому миру люди, потихонечку, будут черстветь, отделяться друг от друга и превращаться в живых роботов, - говорил он с сожалением, думая о своих близких.
Я тоже слушал это с горечью, вспоминая своего сына, которого так и не сумел «вытащить» на природу, заинтересовать красотой тайги уникального Приморского края, на родину женьшеня, приморского кедра, Уссурийского тигра, где имеются почти все природные ископаемые – уголь, олово, алмазы, золото имеется множество рек, озер и целебных источников.
В любом периферийном городке можно разработать интереснейшие туристические маршруты, с привлечением знающих патриотов своего края, используя исторические факты далекой старины, планы на перспективу и достижения сегодняшнего дня, связав все это воедино и ненавязчиво протоптать дорогу ко всему доброму и прекрасному, возрождая утраченные чувства.
От таких мыслей отвлек Николай, с шумом открыв дверь в парную.
 Друг за другом мы забрались на верхнюю полку и, посматривая на Алексея, сидевшего с ковшиком, зажали уши в ожидании пара, резко поднимающегося к потолку.
Помывшись и вытершись махровыми полотенцами, мы не спеша оделись, приоткрыв дверь и, закурив, уселись в прибаннике, наблюдая за моросящим дождем.
- Скоро картошку копать, - мелькнула у меня хозяйственная мысль, и я понял, что время кореневки прошло, и с завтрашнего дня нужно будет переходить к серым будням повседневной работы.
- Ну, что, в дом!
Мы снова гуськом протопали по бетонной дорожке, и вышли на веранду.
Стол был уже накрыт и ароматные запахи наполняли всю квартиру. Жареная рыба, вареное мясо, всевозможные соленья, салаты, овощи и фрукты приятно и аппетитно смотрелись на фоне, играющих отблеском света, различных фирменных бутылок.
- Ну, здесь неделю можно от стола не отходить, и на восьмерых мало не покажется! – Николай с восхищением осматривал стол, загоняя в краску хозяйку, все еще суетившуюся на кухне.
- За успех! – поднял я добрую рюмку водки с Уссурийским бальзамом и, отдавая почтение хозяйке, все потянулись к ней через стол, желая услышать хрустальный звон соединенной посуды.
После третьей рюмки я случайно заметил, что гороховый суп, приготовленный на костре, пропахший дымом и приправленный пеплом сгоревшего резинового сапога, тоже неплохо ели и отсутствием аппетита никто не страдал.
Все наперебой стали вспоминать таежные будни, с неприятным соседством  хозяина тайги, красочно описывая мелкие детали своего страха и бесстрашия, чистый таежный воздух, холодную, горную, ключевую воду, картошку с мухомором называемый «Царским грибом», веселый прищур грустного Григория и первый панцуй, найденный Николаем.
Каждый старался приукрасить рассказываемую сценку, с добавлением не злобного юмора, и всем было весело, хорошо и уютно. После пяти вечера гости стали посматривать на часы. Наконец Николай не выдержал и встал из-за стола.
- Как бы в гостях хорошо не было, а дома лучше! – Сказал он, поглядывая на Алексея.
Тот тоже засуетился, выходя из-за стола и приложив правую руку к левой груди, с благодарностью повторял.
- За все! За все!
Я тоже вышел вслед за ними.
- Ну, куда вы поедете в таком виде? Посидим, переночуете, а завтра будет сподручней, да и менты могут остановить!
- Ну, ты друг и даешь! Какие же мы новые русские, если нас могут менты взять? У нас уже давно все схвачено.
Николай завел свой Марк, который взял свои устойчивые обороты, вливаясь в рокот Алексеевого Джипа.
- Вы хоть все собрали?
- А мы ничего и не разбрасывали! – заверил Николай, выходя из машины.
Прогрев двигатели мы еще немного постояли под мелким, моросящим дождиком, уже не казавшимся таким надоедливым, и зашли на веранду.
- Вы хоть детям слив наберите, да яблочек ранних. Они хоть зеленоватые, но полежат – поспеют.
- И то правда, - обрадовался Алексей и перейдя на другую сторону веранды, пошел с Николаем в сад.
Я тоже вышел во двор, сошел с крыльца и, облокотившись на ствол кедра, затягиваясь сигаретой, стал осматривать все хозяйским взглядом.
Кучи металлолома, портящий общий вид двора, видно не было, лишь длинные клыки стогометателя чернели под дождем растопыренными ребрами, похожими на крыло доисторического динозавра.
- Надо будет перегнать в другое место, - подумал я, наблюдая за подошедшим Николаем.
- Как на Кафтановской заимке! – Николай похлопал кедр по стволу, и я вспомнил такое же дерево перед входом в барак.
- Похоже, - заметил я, уже по-другому оглядев кедр и строение.
К крыльцу подошел Алексей, с двумя пакетами слив.
- Ну что, по коням! – Николай открыл дверь, и мы перешли к другой двери, ведущей в просторный, уличный двор.
Я пошел возиться с запорами на воротах, укорачивая цепи сторожевых собак, а друзья вошли в дом попрощаться
с Аннушкой. Выйдя из дома, они разошлись по машинам. Первым выехал Алексей, на своем навороченном Джипе, тускло сверкая мокрыми никелированными дугами.
     Мигнув два раза двумя желтыми огоньками, он тихо проехал мимо меня и скрылся за забором. Во дворе, подняв капот багажника, что-то перелаживал Николай. Присев на пассажирское сидение его машины я закурил в ожидании. Николай мягко захлопнул капот, подошел и уселся за руль, доставая сигарету.
     Навеянный напоминанием о Кафтановской заимке я вспомнил рассказ Николая, показавшийся мне не совсем законченным.
- Кстати ты так и не досказал про Старушку.
Николай непонимающе посмотрел на меня.
- Про Стерву что ли? Так про нее и рассказывать нечего, умерла она лет восемь-десять назад, - Николай спрятал пачку сигарет и чиркнул зажигалкой.
– Завещание на «Рыжую», невестку младшего сына сделала. Рассказывали, как та задыхалась от оказанного доверия.
Были на похоронах и сыновья.
Младший сильно переживал и не раз до истерики доходил, а старший его успокаивал и лишь  наблюдал за происходящим.
Когда уже венки поправили и начали расходиться, старший остался возле могилы и, никого не замечая вокруг себя, стал говорить негромким голосом, полным горечи и отчаяния.
- Лучше бы ты умерла лет десять назад человеком и горячо любимой матерью, а теперь ушла как стерва, и нет тебе прощения за твое дьявольское зло, за сиротство ни в чем неповинных детей.
-  Говорят, что за все эти годы он так и не появился ни разу на ее могиле. Да оно и понятно – добро добром поминается.
Я вышел из машины, легонько хлопнув дверкой. Машина неслышно, легко тронулась с места и бесшумно выкатилась за ворота, выпуская небольшую струйку отработанных газов из блестящей, нержавеющей, выхлопной трубы.
- До желтого! – крикнул я и махнул рукой

                25.02.2003 г.   
                г. Лесозаводск