Я еще многое могу...

Вид у старика был совершенно несуразный-на голове смешной берет, очки с толстыми линзами, в допотопной, правда дорогой оправе. Пиджак наверное еще середины пятидесятых.Одним словом, анимационная пародия на какого-нибудь профессора.
Громадная орденская планка закрывала всю правую сторону его груди, а левую украшали по два ордена Ленина и Трудового Красного Знамени.
Он был настолько старым, что казался ветхим. Особенно это впечатление усиливалось от того, что сидел он в инвалидном кресле.  Волосы белые как снег, кожа на лице дряблая... Но особенно старыми были у него руки-длинные немощные пальцы и высохшие ладони.
Куда он вообще собрался этот реликт?!
Я не мог скрыть своего любопытства и наши взгляды встретились... И тут я был поражен тем, насколько у этого старика живой и цепкий взгляд. Он внимательно посмотрел на меня и я увидел в его глазах незлую насмешку:
-Что, молодой человек, -весело обратился он ко мне,-Небось думаете, куда собралась эта старая развалина?-будто читая мои мысли спросил профессор, как мысленно я окрестил старика.
Я расстерялся, а старик усмехнувшись сказал:-Я еще много чего могу. Вы не смотрите, что я на каталке сейчас-это все временно. Вот прилетим в Израиль, там мне сделают операцию  и тогда я много еще чего смогу.
Увидев мой недоумевающий взгляд, старик пояснил:
-Воспользовавшись моими знаниями и опытом израильтяне могли бы решить очень многие из своих проблем,-продолжал старик. -Я ведь в советской оборонке прошел весь путь от рядового инженера до генерального директора... Начинал еще до войны... А во время войны такие проблемы приходилось решать... А вообще я специалист по сплавам и мог бы еще быть очень и очень полезен израильской авиационной промышленности. Вот, например,-он оживился,- Мои разработки могли бы продлить жизнь турбины раза в три. Посчитайте, сколько средств съэкономит благодаря этой разработке израильская оборонная промышленность... И это не единственное, что я могу предложить своей исторической Родине.
-Бумаги свои я перед отъездом сжег, сын мне в этом помог. Один бы я не справился. Но я ведь все помню, так что восстановить будет не трудно,-уверено говорил старик.
Он летел в Израиль не как положено старику- доживать свой век, а полный надежд, желания быть нужным и жаждущий самореализации.
Летел он вместе с семьей сына.
К речам старика его домочадцы видимо давно привыкли и относились к ним по-разному: сын- с сочувствием, невестка-со снисходительной улыбкой. Внуков я видел возле него редко. Впрочем, на перевалочном пункте по пути в Израиль мы прожили по соседству всего три дня.
Все мы оказались здесь по разным причинам. Кто-то искал новых возможностей, кто-то бежал от паралича старой власти, уничтожившей  страну, а кто-то - от тени погромов и входившей в свои  права власти "братков".
А этот старик ехал убежденный в своей необходимости для новой страны, для ее будущего и для для своей семьи.
Окружающие привыкли к его речам и не воспринимали их всерьез: что еще осталось старику кроме воспоминаний о славном прошлом и несуразных фантазий
Но в отличии от тех, кто говорилитолько  о ценах на квартиры, о том, где и как выгоднее покупать и где лучше всего селиться, ни в его речах, ни в поведении не было и тени растерянности.  Он въезжал в новую жизнь на своем кресле-каталке полный достоинства, уверенный в своей необходимости, временно нетрудоспособный титан.
-"Трудно им- что там у них есть?- полоска земли у моря да песок... Крохотная страна, которую всю можно проехать за три часа... А я многое мог бы....,-говорил он.

Во время ночного рейса я мельком увидел его заботливо укутанного в плед с неизменным беретом на голове. Вид у него  в этот момент был как-то особенно торжественный...
Снова мы встретились с ним совершенно случайно лет через пять. Как ни странно, но профессор сразу узнал меня и даже обрадовался встрече. Я тоже был рад, что старик жив и главное, теперь на своих ногах. За то время что я его не видел он посвежел и даже вроде бы помолодел.
-Да, местная медицина творит чудеса,-сказал старик, -Вот, вставили мне какой-то клапан, так я теперь не только хожу, но и плаваю в бассейне.
-Ну а что с вашими идеями,-поинтересовался я.
Старик сразу помрачнел.-К сожалению, все оказалось дешевой пропагандой,- с горечью сказал он.-Никому мы здесь не нужны... Но я по-прежнему работаю,-снова оживился профессор, -Вот, пишу воспоминания,-мне ведь часто приходилось встречаться и со Сталиным, и с Булганиным и потом с Хрущевым... Может внукам будет интересно...
На этот раз он не был уже настолько оптимистичен, но по-прежнему, ни тени растерянности.
-Нужно же чем-то для души заниматься,-заключил он.
-Несомненно,-подтвердил я.
Поговорив, мы обменялись телефонами и расстались. Я все собирался позвонить старику, но за работой и повседневной суетой все откладывал звонок. Дни, как песчинки в часах образовывали месяцы, а месяцы -годы. Я и оглянуться не успел, как со времени нашей последней встречи прошло года два, а может и все три.
Когда я позвонил старику, то ответил уже не он сам, а его невестка.
-Папа в бейт-авоте(доме престарелых), -сказала она мне,-Там за ним очень хороший уход. Одного старика оставлять было нельзя-последнее время он все забывал.Врачи говорят, что сердце у него теперь как у двадцатилетнего, а вот с мозгом проблемы- у него же было несколько микроинсультов...
-Можно ли мне его навестить?-спросил я.
-Конечно. Только учтите: он может вас не узнать. У него теперь много странностей. Одна из них заключается в том, что одних людей он видит, а других не замечает вовсе, будто это и не люди, а прозрачный воздух.
И еще... Она запнулась.-он теперь говорит только на иврите.
-На иврите?!-удивился я.
-Ну да, он же в детстве учился в ивритской гимназии. Раньше говорил, что уже ничего не помнит. А тут вдруг заговорил....
-А что его разработки?-спросил я.
В ответ моя собеседница горько усмехнулась:-Что с ними может быть? Целая комната забита его материалами, как он свои бумаги называл. Но доказывать ему что-то было бесполезно. Он никого не хотел слушать и все ездил на какие-то встречи- то в министерства, то в университеты, то на встречи с какими-то министрами и депутатами.
Очень расстраивался, когда ничего не получалось. Вот и сорвал себе здоровье окончательно. И что ему все не сиделось?!
Я легко нашел его. На этот раз он был уже без своего берета, без орденов и орденской планки. В обычной израильской одежде. 
Увидев меня он как-то по-детски улыбнулся, поздоровался со мной на иврите, а потом перешел на русский. На этот раз он говорил не о своих научных разработках, не о мемуарах, а о своей предстоящей поездке в город своего детства-не то в Самару, не то в Смоленск.
-Я хочу видеть всех: сестру, друзей детства.... У меня хорошая пенсия, я смогу всем им помогать. Мне то самому ничего не нужно или почти ничего,-я старик...  А они все молодые. Я еще долго буду им нужен.
Он по-прежнему нужен был всем.