Случай на горе Сукоси

Митиро Бандай

Сказки лунных ночей





       Вот река, которая называется Кава. Она изумрудной  змейкой вьет кольца по всей долине, в которой издавна обитает племя абасагов. Над долиной возвышается гора Сукоси, на вершине которой живут облака и ширококрылые орлы. 

       Лет десять назад привел некий человек на гору своих последователей, построил рядом с крутопадающим водопадом храм, потом пристроил к нему кельи, подсобные помещения и получился целый монастырь. Монахи каждый день читали свои молитвы, а потом расходились по делам, а вечером при луне снова возносили благодарности Богу на общем собрании. Монахи покупали у абасагов молоко и варили из него такие вкусные сыры, что слава о них пошла по всей префектуре и даже дошла до императора. Рос и богател монастырь, рос роскошный дуб, посаженный настоятелем еще в день своего появления на горе Сукоси, процветали и жители долины.

        Но однажды пролетал над Сукоси злой дух Ибиридзу, увидел храм у водопада, цветущие деревни и от возмущения, зависти и злости сплюнул на снежник на склоне горы. Желтая ядовитая слюна Ибиридзу впиталась в белоснежные поля, рождавшие многочисленные ручьи. Ручьи, сливаясь, понесли слюну Ибиридзу вниз, прямо в чистую прежде реку Кава. Не ведая того, абасаги, умывшись и напившись по обыкновению водой из реки, как и сам Ибиридзу, почувствовали такое возмущение, такую острую зависть, такой приступ злости, что сразу же послали нарочных в храм.

        Нарочные после коротких приветствий приступили к главному, заявив чуть не хором:

        --- Настоятель, вот ты живешь прибылью от молока наших коровок, жиреешь, ешь из серебряных мисок, пьешь из золотых чашек, а мы не живем, а существуем.

        --- Уважаемые абасаги, --- изумился настоятель, --- разве вы забыли, как жили десять лет назад? Клянусь дубом, растущим у храма, ведь тогда вы действительно прозябали, мучались, ваши дети страдали от рахита, а вы сами страшились будущего. А теперь в ваших деревнях через один стоят новые дома, женщины даже в будни носят разноцветные кимоно, а дети учатся в монастырской школе и приходят играть у дуба.

       --- Не надо заговаривать нам зубы! --- загалдели нарочные. --- Да, кое-что улучшилось, но ухудшилось тоже. Новые дома требуют новой мебели и денег для ухода и ремонта. Женщины после получения нарядов требуют новых развлечений. У детей от сладостей развился кариес, а приходя с уроков в вашей школе, они задают нам такие мудреные вопросы, на которые даже деревенские старосты не знают ответов. Разве это хорошо?

       --- Пожалуй, не очень, --- подумав, согласился настоятель. --- И что вы предлагаете сделать?

        --- Хотим, чтобы ты платил нам за молоко двойную цену. А то ведь что получается? Вон по ту сторону хребта живут опадзаки, живут и благоденствуют, хотя у них ни реки Кава нет, ни коров, ни такого богатого храма, как у тебя.

       --- Добро, --- кивнул головой настоятель. --- Я буду молиться Будде и приму его решение, которое он даст нам через мнение братьев-монахов.




        Настоятель постился три дня и усердно молился перед большой статуей Будды. На четвертый день он собрал монахов для общей молитвы и те с готовностью согласились с мнением Будды, который посоветовал откупиться от абасагов, впавших вдруг в непонятную алчность. Абасаги же, получив первую же прибавку, принялись праздновать свою победу.  Они  пили самое лучшее саке, ели самую дорогую заморскую пищу, дарили своим женщинам индийские сари, а детям покупали деревянные резные игрушки, привезенные из самого Сиама. Надо ли удивляться, что в непродолжительном времени настал не самый лучший для абасагов день, когда они снова послали на гору Сукоси своих нарочных.

        Мучаясь от страшного похмелья, которое не могла приглушить речная вода, отравленная слюной злого духа, страдая от не менее острого безденежья, посланники абасагов потребовали увеличить цену на свое молоко.

        --- Насколько же вы хотите повысить свой гонорар? --- поинтересовался настоятель озабоченным голосом.

        --- Насколько-насколько… Известное дело, насколько… В два раза! Да, в два раза, а на меньшее мы никак не согласны. А если будешь жадничать, да? Пожалуйста… Ради Бога… Мы не возражаем… Заведи себе своих коров, сам паси их, корми, готовь им сено, ходи за ними, дои…

         --- Добро-добро… --- перебил ходоков настоятель. --- Я спрошу совета у Будды.   


          И снова настоятель объявил строгий пост для того, чтобы с чистой душой общаться с Буддой. И снова сверху, с небес, и снизу, от монашеской братии, был получен положительный ответ с одной лишь разницей. Когда в долине реки Кава после новой выплаты опять начался очередной многонедельный пир, настоятель собрал монахов для общей молитвы и обсуждения напавшей на монастырь беды.

        --- Сэнсэй, --- предлагали одни монахи, --- перестань баловать абасагов, плати им как прежде. Глядишь, они протрезвятся и одумаются. И снова будет тишь да гладь.

        --- А что если абасаги встречно вообще перестанут поставлять молоко для нашей сыроварни? --- резонно    возражали другие. --- Они-тоГолоногие, могут одним молоком своим всю дорогу питаться, а нам что делать?

        --- Будем есть ягоды и грибы, копать съедобные корешки в лесу, да мало ли чем можно прорбавляться. Но не дадим никому на себя давить! Надо держаться до конца, сэнсэй!!! Пора проучить этих мужланов, а то уж они вон как привыкли ножками топать и голос повышать.

         --- А что если на самом деле завести себе собственное стадо? Тогда мы вообще перестанем зависеть от чертовых абасагов!

         --- Летом, да… А какие грибы-ягоды могут быть зимой?  Да и травы здесь на горе совсем мало. Чем коров кормить?

       --- Тогда надо спуститься вниз, где-то застолбить себе небольшой участочек и заготавливать там сено на зиму.

       --- Ты забыл, голова еловая, что в долине лишних пастбищ нет, а вся земля принадлежит племени.

       --- Ох, беда-беда… --- вздохнул сокрушенно настоятель. --- Давайте молиться, братья. Знаю, что Будда не оставит нас в этот тяжкий час.

       И все они, пав ниц, принялись молить Будду о вразумлении. Однако и злой дух Ибиридзу тоже не дремал. В самый момент, когда на монахов уже готово было снизойти светлое коллективное озарение,  откуда-то снизу из долины донеслись пьяные голоса, ревущие издевательскую песню:

Настоятель глуп, как пуп.
Нам опять не доплатил.
Настоятель глуп, как дуб,
Который сам же посадил!

      После этого оскорбительного и несправедливого в любом отношении куплета раздался дружный хохот, да такой громкий, что заполнил всю долину до краев и даже спугнул  орлов, дежуривших на скалах у своих гнезд. Ну что за народ, эти простолюдины!  Готовы орать во всю глотку любую глупость.

       Делать нечего --- в трудной ситуации лучшее хоть что-нибудь сделать, чем сидеть сложа руки. Настоятель тихим, но твердым голосом распорядился о следующем. С ним останутся только самые верные ученики --- Кобо, Абэ и Тамасё. Вчетвером, с помощью Будды, они будут ухаживать за монастырем, поддерживать порядок в сыроварне и молиться о воцарении мира и возвращении благоденствия. Остальные же братья должны будут, спустившись в долину, разойтись по селениям, чтобы каждодневной помощью абасугам и ежечасными молитвами компенсировать нанесенный сельчанам «ущерб», наладить общую работу, установить взаимопонимание.

        Все бы хорошо, если бы не Ибиридзу и его слюна. Монахи, спустившись с горы Сукоси в долину, действительно пасли  коров, косили траву на сено, помогали абасагам по дому и даже смотрели за малыми детьми. И при этом они, как и все остальные жители долины, вынуждены были пить отравленную воду и… впадали в такое же, если не хуже, неистовство.   Дошло до того, что как-то на закате во время молитвы настоятель услышал, как в долине поет, прыская от смеха, громадный детский хор, руководимый  (ужас-то какой!) некогда набожными и чистосердыми монахами монастыря:

Настоятель дряхл и хил.
Настоятель наш без сил.
Настоятель глуп, как дуб,
Который сам же посадил!

          После этого «концерта» до самой поздней ночи из долины доносились нетрезвые крики:

          --- Эй ты, дуб стоеросовый! Настоятель-дуб, ты скоро начнешь платить нам по честному? Дуб, а дуб, пораскинь своими деревянными морзгами…

          И т.д., и т.п., и пр.

           --- Что ж, --- рассудил  настоятель, если вас так раздражает злосчастное дерево, надо вам помочь.

          И с молитвой он принялся за дело. Когда над Сукоси повисла в синем горном небе золотая Луна, внизу она могла видеть странную, если не сказать большего, картину: настоятель, получивший несправедливо кличку «Дуб», в поте лица творил что-то совсем уж подозрительное. В этом ему под покровом темноты помогали последние верные ученики.


           Хохот, недоуменные восклицания, гул толпы огласили долину неранним утром. Сельчане, продрав глаза, тыкали пальцем в сторону монастыря и, ничего не поняв, на всякий случай громко смеялись. Наконец остроглазый староста деревушки, наиболее близкой к подножью Сукоси, вскарабкался на крышу своего дома, присмотрелся, крякнул, прочищая горло. Крикнул на всю округу:

          --- Люди добрые! Знаете, что сделал этот сумасброд? Он этой ночью взял и срубил прекрасное дерево перед своим монастырем!

          Народ загалдел, точно стая осенних галок:

          --- Вот ведь нелюдь… Стыдно, знать,    стало… Да нет, у таких жлобаков стыда отродясь не водилось… Эй, настоятель, побоялся бы Будды… Эхе-хе, а еще монах…

          --- Кобо, --- кричали экс-монахи, упившись токсичной водой из реки, --- ты же умный и честный паренек. Бросай этого дундука, спускайся сюда. Будь с народом!

          --- Абэ, слышь? Абэ! Мы ведь с тобой всегда дружили, а ты теперь помогаешь этой твари священные деревья уничтожать? Да как тебе не стыдно…

          --- Такасё, не будь ослом на услужении у негодяя и мерзавца…. Такасё, ау! Такасё, ты же самый умный из троицы. Такасё, бросай там на хрен всё. Здесь есть еще чего выпить-закусить да и девушки красивые и податливые.

           После ужина опять пошли народные гуляния под только что сочиненные задорные частушки:



Раз за разом,
Задница с глазом.
Настоятель этим днём
Стал не дубом уж, а  Пнём!

Чики-брики,
Корова сдохла,
Хвост её совсем облез,
Настоятель нынче с дуба слез!
Носит шапку набекрень
Настоятель с кличкой Пень…

      Хоровые пения о настоятеле по прозвищу Пень продолжались в долине в режиме нон-стоп с утра до вечера. Настоятель морщился, копаясь на монастырском огороде, но поделать ничего не мог. Чтобы еще раз попробовать умиротворить абасагов, он как-то с учениками взял и выкорчевал злополучный пень, израсходовав израсходовав этого гиганта и его корни на дрова. Слух о его поступке каким-то образом спустился в долину, чьи обитатели возрадовались, возвеселились и в непродолжительном времени придумали очередное позорное прозвище, причем довольно неординарного свойства. На мотив старинной народной абасугской песни они распевали во все горло:

Ходит криво,
Ходит прямо
Настоятель
С кличкой «Яма»!

Настоятель настоял
Выкопать в земле дыру.
И теперь сам дыркой стал
Тот, кто раньше был гуру…



 А тут еще приключилась природная катавасия, да такая необычная, что мало не покажется.

       Сначала все шло по своему обыкновению: мужчины, уединившись дружескими кружками, степенно пили и ели. Женщины, хихикая и перешептываясь, тыкали пальцем то в сторону монастыря, то в сторону соседей. Экс-монахи то соблазняли молодых поселянок, то распевали срамные частушки, обратившись в сторону горы Сукоси и сложив руки рупором, чтобы слышнее было. Ребятишки, копируя старших тоже старались своими сопливыми оскорблениями вызвать гневную реакцию настоятеля (иные с этой целью даже задирали рубашонки, являя горе Сукоси свои редко мытые попки. Полудикие коровы, разойдясь кто куда, тоже мычали протестующе, точно хотели сказать: «Лодыри, вы лодыри… Хоть кто-нибудь догадается наконец подоить нас? Имейте же сочувствие. Ведь вымя от накопившегося молока лопнуть может, честное слово…»      

       И вот, когда солнце постепенно уходило за гору Сукоси, по небу вдруг разлилось небывалое сияние такого интенсивно лимонного цвета, что даже глазам становилось больно, а на душе начинали отчего-то скрести кошки. Странное дело: чем ниже опускалось дневное светило,  тем фантастическое свечение безоблачного неба казалось  всё сильнее и мучительнее.    

       --- Будда, помилуй нас… Ом мани падме хум… --- бормотал настоятель на вечерней молитве.

       Три ученика, приступив к нему, просили объяснений.

        --- Один Будда знает ясные ответы на темные вопросы, --- ответствовал настоятель. --- Впрочем, в одной древней книге написано: «Желтые закаты предвещают смерть царей и большие сотрясения земли».

         Вчетвером они помолились о предотвращении того и другого. А утром грянуло.



         Невесть откуда на небо наползли тучи пепельного цвета, закапало, заморосило, а потом и полило в полную силу. К обеду за стеной дождя в пяти шагах ничего не было видно. Ливень не прекращался трое суток, иногда лишь несколько ослабевая, но затем набрасываясь на грешную землю с новой силой. Набухли водой, поползли по скользким склонам огромные куски снежников, один из которых подхватил и разом столкнул в реку ту самую деревушку, чей староста с крыши дома первым разглядел превращение достопамятного дуба в жалкий пень. Теперь староста находился снова на коньке своей крыши и плыл вдаль, не ведая своей дальнейшей судьбы. Кава набухала на глазах, становилась непроходимой даже там, где еще вчера был брод, подмывала берега, которые грязными ошметками, комьями и глыбами обрушивались в темные воды, в которых плыли доски, целые заборы, трупы собак, кухонная утварь и всё, что угодно.

       Абасаги в панике старались отбежать к бортам долины, вдруг ставшей очень тесной для взбесившейся реки. Они уводили детей и коров на высокое место, которое через считанные часы иногда становилось дном нового водотока. Страшнее всего было ночью, когда в полной темноте с небес падала бесконечным потоком вода, речная вода шумела совсем рядом, подмывая земную твердь, ревел на горе совсем сошедший с ума водопад. Днем солнце никак не могло пробиться сквозь набухшие влагой тучи. От страшной влажности у взрослых и особенно детей  на коже появились расчесы и язвы. По Каве плыли вырванные с корнем деревья и кусты. Змеи, выгнанные потопом из своих нор, пытались занять все сухие места и отпугивали людей, пытавшихся сбросить их обратно в бурные потоки.


          Настоятель и три ученика, скрывшись от разгула стихии в алтаре храма, привязали себя к статуе Будды и верно поступили: селевой поток, ворвавшись в храм, сначала наполнил его грязью и камнями, подмыл и обрушил стены и только алтарный угол со статуей  чудом сохранился, укрыв хотя бы частично монахов.

           Через неделю непрерывного ливня беда кончилась так же внезапно, как и началась. Настоятель проснулся первым от неожиданной тишины. Серело небо на востоке. Пели (да пели!) ранние птицы. Мощным аккордом грянуло по-над горизонтом солнце.

            --- Будда! --- со слезами в голосе воскликнул исхудавший за время бедствия настоятель. --- Благодарим тебя за милости твои и чудесное спасение. Драгоценность, цвети вечно в чаше прекрасного лотоса…

           Проснувшиеся от его молитвы ученики присоединились к благодарственной службе, а потом отправились поискать в развалинах что-нибудь на долгожданный завтрак. Настоятель прождал их час, два, три, четыре… Напрасно он это сделал. И верный Абэ, и чистосердый Кобо, и самый любимый ученик Такасё, обнаружив, что стихия разрушила даже маленький пруд, к которому настоятель еще пять лет назад сделал отвод от водопада, источник вкусной форели, составлявшей теперь в монастыре единственный источник пищи, махнули на все рукой и осторожно начали дезертирский спуск по еще скользкому склону.

           --- Прежде чем восстанавливать храм на горе, надобно его восстановить в своем сердце, --- рассуждал настоятель, погрузившись в медитацию

           --- Он сам навлек на монастырь беду и теперь хочет утянуть и на с собой  в бездну, --- ворчал любимый ученик Такасё, посохом ощупывая грязную жидель, прежде чем сделать очередной шаг.

           --- Не так страшна беда, как страх перед бедой, --- говорил настоятель.

            --- Вовремя мы смылись, --- восхищался собственной мудростью самый молодой из троицы Кобо. --- В следующий раз нам и статуя Будды не поможет.

           --- А то, что следующий раз будет, я лично в этом ничуть не сомневаюсь. Такой великий грешник не может не накликать  страшную беду. Совсем уже чокнулся, --- в тон другу произнес Абэ. --- Эй, Такосё, ты что встал? Хочешь, чтобы старик наконец очнулся и догнал нас?

          --- Цыц, пацан! Не учи меня жить и ходить по косогорам. Не видишь разве, я ищу  твердое место, чтобы не звездануться. А насчет нашего старпёра, можешь не беспокоиться. По-моему, он давно уже одряхлел не только телом, но прежде всего умом… Нет, здесь, пожалуй, не пройти. Надо бы вон там попробовать --- правее и выше.

        Он принялся исследовать и ощупывать склон, покрытый предательской слизью. Его товарищи продолжали поносить настоятеля и превозносить себя. Предательство без самооправдания перестает быть предательством.

        --- Эврика! Терра инкогнита кончилась!! --- закричал наконец Такасё. --- За мной, друзья. Один за всех и все за одного.

        Троица вступила на найденную старшим товарищем тропу и бодрым шагом принялась спускаться, но вдруг…

         --- Черные мысли никогда не приведут к белым последствиям, --- сказал коленопреклоненный настоятель, а в тот же момент далеко внизу на середине склона три монаха, поскользнувшись разом, с паническими криками покатились вниз, вниз, все быстрее вниз.

         Не дождавшись учеников, настоятель сделал обход развалин и завалов. Он выкрикивал имена дорогих его сердцу ребят, но ответом ему было только издевательское эхо. У иссякнувшего по таинственным причинам водопада, где по развороченному и искореженному руслу теперь бежал зигзагами жалкий ручеек, настоятель нашел в луже чудом выжившую довольно крупную рыбину. Вознеся благодарственные молитвы Будде, настоятель вернулся к полуразрушенному алтарю, разжег благовония перед статуей, а потом запек форель в углях костра.

          --- Что это старый дурак там жарит? --- гадали ученики, спустившись на «пятой точке» в долину. --- Да ну его совсем.

          И веселыми ногами три монашка направились к руинам ближайшей деревни. Там жители тоже бродили с унылым видом среди обломков и развалов. Увидев молодых перебежчиков, сельчане приняли это за добрый знак, набросившись на пришельцев с улыбчивыми  распросами. Появились перебежчики первой волны, по кругу пошел чудом сохранившийся кувшин с саке и пошло-поехало большое веселье.

           Настоятель тем временем прекрасно выспался прямо на земле, где он разобрал костровище, расстелил  на его месте татами и, завернувшись в плащ, отдохнул и даже увидел добрый сон, в котором беседовал с Буддой в каком-то весеннем саду.

           Проснувшись от утреннего холодка и озноба, настоятель резво поднялся, умылся, принес молитвы и жертвы Будде, пожевал розовое мясо испеченной им рыбы и наконец увидел в долине нечто новенькое. Получив, видимо, оперативную информацию от трех новых перебежчиков, староста деревни распорядился  на громадном куске полотна начертать обидные иероглифы:


НАСТОЯТЕЛЬ --- РОВНОЕ МЕСТО !


          --- Конечно, ровное, --- согласился настоятель, горько улыбаясь одними глазами ---Отчего же ему не быть абсолютно ровным, коли буря забила яму до краев землей и камнями. Только теперь уж я точно не при чем, я эту чертову яму не засыпал и не разравнивал.

           Селяне тоже проснулись, перекусили чем Будда послал и принялись скандировать в сторону горы и монастырских развалин новые издевательские куплеты:



Ровненьким местом стал настоятель. Плохи дела твои,

старый приятель!



которых выделялись голоса Абэ, Кобо и Такасё. Некоторые частушки были совсем непечатными, а потому здесь и не приводятся. Издевательский ор, гам и свист продолжался до полудня, когда поселяне и поселянки отправились пообедать. Если бы они знали, что концерт их проходит «впустую», они были бы страшно обижены, но дело обстояло следующим
образом.

       Сразу после завтрака у настоятеля было озарение, в результате которого он собрал нехитрые пожитки и уверенным шагом покинул гору Сукоси. Когда первые крикуны только заводили насмешливую речёвку, настоятель давно уже был вне пределов слышимости (и даже видимости). Забравшись на горный перевал, он вдыхал полной грудью чистейший горный воздух. Устроив привал, он закусил остатками печеной форели, помолился, подумал почти с восторгом: «Ну что ж, новая жизнь начинается в пятьдесят семь лет…»   Теперь он твердо знал, куда ведет его дальняя дорога. Он был уверен, что на горе Асама он потихоньку построит себе келью, потом появятся новые ученики, вместе с помощью Будды и добрых людей они построят новый храм и перевезут в него статую с горы Сукоси. Тени от парящих неподвижно орлов ложились на
тропу, по которой  шагал настоятель грядущего храма.

         А что же абасаги? Как у них дела? Что нового?

      Да, страшная буря, растопив окончательно  снежники на склоне, давно уже унесла в водах потопа ядовитую слюну злого духа Ибиридзу. Можно было бы успокоиться и излечиться от прежней колдовской интоксикации, но… Абасаги настолько привыкли уже злословить, что по привычке кричали целыми днями в сторону горы:


Голое место, номер пустой,
Ноль-настоятель, --- вот ты какой!


       На прошлой неделе в деревне, самой близкой к горе Сукоси, после кончины предыдущего был избран новый староста. Зовут нового старосту, как нетрудно догадаться, Такасё.  Теперь Такасё-сан сам руководит хором и лично пишет на полотне все новые и новые издевательские лозунги.