Анне. Вместо письма

«Милой Анне.
Вместо письма.

Анна, Анна, Анна!.. Знала бы ты, как сложно мне произносить и писать твоё имя! Оно рвётся осколочной гранатой в моём горле и колется в пальцах, и мне хочется кричать, но я нем; помнишь, Анна, были времена, когда я мог разговаривать без умолку? Тогда мы всё ещё были вместе, всё ещё были знакомы, а твоё вечно бледное лицо я видел совсем близко. Помнишь те времена, когда мы были живыми?..

Много лет прошло – лет ли? – может, тысячелетий, мне не особо важен ход времени после твоей смерти – нелепой и глупой, какой была ты сама. Нередко я прихожу в парк Святого Иоганна на окраине города и сажусь на нашу скамейку; носки моих ботинок касаются озёрной глади, я достаю красную ручку и пишу письма на одноразовых бумажных стаканчиках из твоей любимой кофейни, я пишу, пишу, пишу, пока не кончаются чернила. Кончаются – и я делаю из важным бумаг семь корабликов и отправляю немые письма на стаканчиках из-под кофе в вольное плавание: они тонут ровно посередине озера, в том месте, где когда-то утонула ты.

Ох, Анна!.. Я не проронил ни слова с дня твоей кремации, когда твоё лицо было голубовато-зелёным и припухшим от воды, а в белёсых волосах зеленели водоросли… Даже тогда ты была прекрасна!

Я был готов, был готов на многое ради тебя, но об этом в другой раз: моя красная ручка – последняя – кончается, и я вынужден идти, ведь на твоей смерти мир не сошёлся клином, кончилась только одна жизнь – моя.

Сейчас я ощущаю себя более мёртвым, чем ты, хотя тебя нет – твой прах долетел до самой Аризоны, он гуляет по пустырям и в волосах девушек на пылающих пляжах, гуляет в моих лёгкие, гуляет…

Чёрт возьми, Анна!»

<…>

Он держит стаканчик из-под эспрессо в руках и стирает выступившие слёзы рукавом пиджака. Его пальцы вытаскивают из дипломата бумаги, и вот семь бумажных корабликов плывут по грязной озёрной воде – к Анне.
Мятый стаканчик, исписанный кривым почерком вдоль и поперёк, тонет; Анна получит своё письмо.

<…>

Он молчит.

«Все мои немые письма тебе, Анна».