ч. 32 Штыки и палки

Штыки и палки.


Традиционно считалось, что одним из «козырей» русской пехоты был «удар в штыки».
Действительно, на протяжении 18 и начала 19 веков, когда пехотные атаки велись в сомкнутых строях,  мало кто мог выдержать страшный штыковой удар  русской армии.

«Уж мы пойдем ломить стеною!», писал М.Ю. Лермонтов в своей знаменитой поэме «Бородино».
«Изведал враг в тот день немало,
 Что значит русский бой удалый,
 Наш рукопашный бой!!!»

К слову сказать, сам М.Ю. Лермонтов обладал незаурядной физической силой и отменной храбростью в бою (это качество вообще было присуще абсолютному большинству русских офицеров).
На Кавказе он вместе со своим  Тенгинским полком несколько часов бился врукопашную на реке Валерик с чеченцами и одержал в этой схватке победу.  Лермонтов тогда  отличился, согласно официальному донесению, «мужеством и хладнокровием».

Шли годы, совершенствовалось стрелковое оружие и уже в Крымской войне «волшебная палочка русской пехоты» - штыковой удар,  перестала срабатывать…
Даже в войне 1877-78 г.г. против Османской империи (армия которой справедливо тогда считалась отсталой) победа досталась России огромной ценой.
Четыре кровопролитнейших штурма Плевны, штурм Горного Дубняка и другие сражения с турками сопровождались тяжелейшими потерями русских войск.
Не случайно единственным памятником этой войны в Москве стала часовня, посвященная героям Плевны (построенная на добровольные пожертвования и поставленная на Старой площади).

Генерал Б. Геруа так вспоминал об уроках турецкой  кампании:
«Горный Дубняк был вопиющим примером неудачного управления и безалаберной траты средств и человеческих жизней.

Редут, защищавшийся четырьмя турецкими батальонами с четырьмя орудиями, был взят после кровопролитнейшей бойни в течение целого дня штурмом 24 отборных гвардейских батальонов, поддержанных огнем 48 орудий!
И взят под ночь, почти случайно, когда уже отчаялись в успехе.
 
Через четыре дня такое же этапное укрепление под Телишем сдалось после искусно организованной артиллерийской бомбардировки без пехотной атаки и с потерями в 3 человека.

 Гурко не мог не запомнить этот пример и требовал в округе разумного управления, благодаря которому могут быть уменьшены потери в людях. На разборе одного из маневров, указав на ошибки какого-то генерала в плане и исполнении задачи, Гурко спросил его: «Если вы действовали так в мирной обстановке, что было бы на войне?»
Генерал ответил ходячей военной фразой: «Мы легли бы костьми».
Гурко вспылил и оборвал его: «России нужны не ваши кости, а победа!». Быть может, вид русской братской могилы под Горным Дубняком пронесся в эту минуту перед его мысленным взором».

Обычное этапное укрепление под Горным Дубняком, оборонявшееся полком турок с 4 –мя орудиями штурмовали 6 наших отборных гвардейских полков, имевшие 48 орудий…

В войнах нового типа ключевую роль играли уже не сомкнутый строй и штыковой удар, а рассыпной строй, огонь, маневр, инициатива бойцов и мелких подразделений.
А именно этого царской армии и не хватало.
Русско-японская война, закончившаяся позорным поражением царской России на суше и море, лишний раз подтвердила эту истину.

К сожалению, к началу Первой мировой наши военачальники продолжали по-старинке надеяться на неисчерпаемость людских ресурсов России и мощь русского штыкового удара, нередко стремясь довести бой до него, не считаясь с потерями при этом.

Порой, особенно в начале войны,  это приносило удачу.
Капитан Генерального штаба Б.Н. Сергеевский, начинавший войну в XXII Финляндском корпусе, вспоминал о таком эпизоде:
«…10-й Финл. стр. полк, наступая вместе со штабом бригады, потерял связь с 12-м и только еще подходил к полотну жел. дороги. Считая, что он спереди обезпечен, полк шел без дозоров впереди, в строю по-ротно, роты развернутые и разомкнутые, для лучшего прохождения между деревьями. На линии головных рот шел командир полка, полк. Знаменский, с ним рядом начальник бригады, ген.-лейт. Стельницкий и штаб бригады, все спешившись, кроме капит. Верховского, бывшего из-за поврежденной ноги верхом.
Кусты на опушке леса по железно-дорожной просеке скрывали полотно жел. дороги до самого момента, когда роты и начальствующие лица вышли на самую опушку. Перед собой, в 40 шагах, на противоположной опушке, они увидели такой же строй германцев. Обе стороны остановились и совершенно растерялись. Одни из германеких солдат примыкали штыки, другие собирались стрелять. Начальники их подавали видимо противоречащие друг другу команды.
Полковник Знаменский скомандовал: "на полотно, в цепь". Но престарелый ген. Стельницкий, георгиевский кавалер еще Турецкой войны, закричал:
- "Какая там цепь! За мной, ребята, - в штыки!".
 И, выхватив шашку, старик генерал, а за ним его штаб и вся масса стрелков бросились в атаку на немцев.
Через день офицеры штаба бригады (капит. Пунагин, поруч. Захаров и Соловьев, подпор. Фабрициус) разсказывали мне об этом славном деле.
Из штыковой свалки они запомнили лишь отрывочные картины. Выстрелом из ружья в упор был тяжело ранен в ногу и упал с лошади капит. Верховский, какой-то германец стоял на коленях, протягивая вперед женскую фотографию, другой прислонился спиной к толстому дереву и кричал, широко разинув рот. Стрелок вонзил ему в рот свой штык с такою силой, что, пригвоздив его к дереву, не смог уже вырвать обратно ружья. В руках подпоручика Фабрициуса оказалась окровавленная шашка, но он не помнил, что бы кого-нибудь рубил, помнил только чье-то бледное лицо и вытаращенные от ужаса глаза. По общим показаниям крика "ура" не было, а было слышно лишь какое-то звериное рычание и отдельные вопли. Выстрелов почти не было».

Что тут скажешь…
Этот бой сложился для нас удачно, но могло быть СОВСЕМ по-другому. Полк шел (в боевой обстановке) без разведки и охранения. Конечно, престарелый генерал Стельницкий и тут показал свою личную храбрость и тактическое чутье. Но как он (и другие офицеры полка) могли допустить движение такой массы людей без головного дозора, охранения, разведки – понять сложно.
Счастье финляндцев, что ТУТ они наткнулись на таких же беспечных немцев.
А будь у тех наготове хотя бы пара хладнокровных пулеметчиков – скосили бы они весь полк, просто не допустив его до штыкового удара.


Тот же капитан Сергеевский приводит пример такой деятельности русской полковой пулеметной команды в сентябре 1914 г.:
«Шедший сзади, оторвавшись,  другой баталион полка с пулеметной командой, при подходе к шоссе, обнаружил идущую по шоссе от Сувалок к Ольшанке большую пехотную колонну германцев, шедшую, видимо, без охранения.
Пулеметная команда 12-го полка успела скрытно занять позицию по обеим обочинам шоссе и, когда колонна подошла, то, открыв огонь из 7 пулеметов, уничтожила ее всю, как уверяли, в несколько секунд.
Офицеры штаба корпуса, бывшие на этом месте 20-го сентября, говорили мне, что на полотне шоссе так и лежала в страшных кучах целая колонна мертвецов в несколько сот человек.
Они видели труп немца, стоявший на одном колене, в позе для стрельбы (ружье лежало тут же) со срезанным пулеметными пулями по линии носа черепом.
Среди мертвецов они нашли еще двух живых с перебитыми ногами, бывших в памяти, но в состоянии умопомешательства.

Впечатление от действия этой пулеметной батареи было  так ужасно, что начальник команды, сам ведший огонь из одного из пулеметов, тут же сошел с ума и был связанным отправлен в тыл».

(Тут напрашивается очень интересная параллель с рассказами нынешних либеральных историков о немецких пулеметчиках, которые-де сходили с ума в 1945 году на Зееловских высотах, отбивая атаки наших войск.
Вот откуда взялись  истоки этих рассказов! )

Другой интересный пример рукопашной схватки приведен в воспоминаниях генерала Б. Геруа:
«В ту же ночь я получил приказание сменить поблизости на позиции фанагорийских гренадер. Они только что, после двухдневного упорного боя, штыками отбросили венгров с одной важной высоты.
Венгры — лучшие войска в австрийской армии — атаковали яростно, высота переходила из рук в руки, пока, наконец, в тот вечер Фанагорийцам не удалось окончательно утвердиться на этой позиции и продвинуть линию вперед.
 На утро, по смене, мы могли воочию убедиться, какой это был жаркий бой и даже как именно он развивался.
Трупы еще не были убраны с поля сражения и наглядно изображали, как сначала противник проник было в селеньице, которое находилось на самой вершине высоты, и как штыковой контратакой был снова
сбит с нее.
 Линии трупов схематически, точно на плане, показывали перебежки цепей и стремление неприятеля охватить высоту.
 В деревушке на вершине, состоявшей из дюжины брошенных и разбитых снарядами домов, была в лицах изображена страшная сцена рукопашного боя.
Фанагориец, проткнутый штыком, раскинулся рядом с венгерцем, в груди которого застряло русское ружье. Несколько таких же «говорящих» групп лежало тут в живописных неподвижных позах батальной картины.
Был конец ноября. Снег в этой части Галиции еще не выпал, но крепкие утренние морозы уже начались. Почва была тверда, как железо, и убитые были покрыты тонким белым слоем инея. Благодаря этой погоде, над полем сражения, так густо обозначенным трупами, не чувствовалось никакого зловония.
Один венгерец, очевидно, сползал с вершины горы назад на четвереньках, когда цельный русский снаряд пронизал его торс насквозь, распылив голову и образовав обугленную трубу в теле. Было поразительно, что человек не упал затем плашмя, а так и остался стоять на четвереньках.
 На подступах к деревушке погиб от русской пули командир венгерского батальона, — моложавый майор. Можно было догадаться, что он храбро вел своих людей в последнюю атаку. Рядом с ним лежала обнаженная сабля…».

Тоже – вроде бы победа осталась за нашим полком, только вот какова была её цена?!
Ведь в штыковом бою в первую очередь гибнут самые смелые, те, кто идет впереди. Именно их и стремится уничтожить противник.
Самые катастрофические потери в русской армии были среди кадровых офицеров, просто «сгоравших» в огне этих яростных боев.

Б. Геруа вспоминает:
«Штат пехотного полка военного времени был 3.000 человек, и примерно в этом числе, пополнившись за время зимней стоянки, полки, вступили в бой 19 апреля. К 1 мая, на р. Сан, в них оставалось, в среднем, по 800 человек и полки имели вместо четырех по два батальона, каждый мирного состава, то есть всего по 100 человек в роте.
 Еще тяжелее была убыль офицеров. В Козловском полку, например, целыми оказалось 10 офицеров. На роту приходилось по одному офицеру. Среди них едва ли не большинство были прапорщики, то есть скороспелые офицеры военного времени».

Несложно подсчитать, что всего за 11 дней боев полки потеряли более 50% своего состава, а в ротах кадровых офицеров не осталось вовсе.
И это – на австрийском фронте, еще весной 1915 года.
А ведь на  германских участках фронта наши потери были ещё серьезнее…
И, еще раз подчеркнём, что в первую очередь  гибли самые смелые и отважные бойцы.

Генерал Геруа вспоминал одного из таких героев:
«Что было замечательно в полку, — это наличие духа предприимчивости. Едва ли не самым видным представителем этого ценного духа являлся подпрапорщик, потом прапорщик и подпоручик Морозов.
Это был большой и крепко сшитый, с рыжеватой бородой, крестьянин, природный вождь, ничего и никого не боявшийся, быстро заслуживший все четыре степени солдатского Георгия и затем офицерские погоны.
Он почти в одиночку ходил по ночам «добывать языка» к австрийцам, как на медведя с рогатиной.
В цепи он из принципа никогда не ложился, расхаживая с палкой под пулями, чтобы лучше видеть своих людей и поощрять к мужеству трусливых.
Когда офицеры настаивали на том, чтобы он не держался, как мишень, Морозов самоуверенно отвечал: «Меня не тронут!». И, действительно, он очень долго успешно испытывал свою судьбу. Но, в конце концов,  летом 1915 г. нашлась-таки роковая пуля, которая сразила этого неподдельного героя….»

Это ведь только в песне «…смелого пуля боится», а на войне она нередко достается как раз самым смелым…
Отметим и то, что этому народному герою приходилось расхаживать в цепи  С  ПАЛКОЙ, чтобы «поощрять» к мужеству трусливых,  с её помощью.

В кинофильмах  ТАКОЙ способ «поощрения» обычно не принято  показывать, но в суровой военной действительности он был ДАЛЕКО  не редкостью.


Вот пример из совсем другой – Великой Отечественной войны.
Танкист Аркадий Васильевич Марьевский рассказывал о своем комбриге такой трагикомичный эпизод:
«Корпусом уже командовал генерал майор Панков Михаил Федорович, а моей 17 й гвардейской танковой бригадой — подполковник Шульгин.
Тот в танк никогда не садился. В любом бою носился на своем «Виллисе» между танками с палкой в руке.
Не дай бог остановить машину во время боя, тут же стук по броне у люка механика водителя: «Открой люк!» Только высунулся — он палкой по голове.
Со мной один раз тоже так было. Танк попал в воронку, а я не успел переключить передачу, и он заглох. Слышу стук палки по броне.
 Я танкошлем с головы сорвал, на коленку натянул и высунул в люк. Пару раз он меня ударил. Я коленку убрал, быстрее на стартер нажал, передачу включил и пошел. Прошло много времени, я уже забыл про этот случай, вдруг меня вызывает, уже полковник, Шульгин: «Ты где научился командиров обманывать? Ты почему меня обманул?» — «Когда, товарищ полковник?»
 — «Мне сказали, что ты надел танкошлем на коленку. Ты почему головой не стал вылазить из люка?»
— «Товарищ полковник, я думаю, что плох тот командир, который голову подставит».
— «Ну, твою мать, молодец! Иди».


Наверное, тоже не от хорошей жизни носился, под немецким огнём,  гвардеец - комбриг на «Виллисе» (!!!)  в каждом бою среди своих танкистов.
Ему тоже приходилось ТАК «поощрять» тех механиков, у кого в бою (случайно или нет) глох двигатель…

Кстати, очень любопытна судьба и самого А.В. Марьевского.
На фронт он ушел добровольцем, в 17 лет, в августе 1941 года. А дальше произошло следующее:
«Как то раз меня направили в караул на пост около склада. Склад — длинный деревянный ангар: на первом этаже — продовольственный склад, на втором — вещевой. Стою на посту с винтовкой с примкнутым штыком. Уже зима, снег лежит. Слышу, кто то идет. Окликаю: «Стой! Кто идет!» — «Начальник караула старший сержант Наумкин». — «Пароль». Он дает пароль. Я даю отзыв. Подходит, а с ним подъезжают сани с двумя лошадьми в упряжке. Он говорит: «Ну как, не замерз?» — «Да, холодно». На мне что — шинелька да валеночки, которые я сдавал своему сменщику, когда возвращался с поста. Старший сержант берет у меня винтовку, отмыкает штык, подходит к двери склада и срывает накладку, ушки которой были схвачены висячим замком. По уставу я не должен был давать этого делать, но мне всего семнадцать лет, а он, как ни говори, начальник караула.
Погрузил на подводу продукты, полушубки, подготовленные для солдат, и уехал. А я остался на посту. Отстоял я положенные четыре часа, сменился. На следующий день мы сдали караул, пришли в подразделение. Наумкин, который был помкомвзвода, говорит: «Зайди ко мне в каптерку». Я прихожу: «На, поешь сухариков, сала шпик», — со склада наворовал. А кладовщики, когда пришли на работу, подняли шум.
Нас особый отдел быстро вычислил, я не отпирался, и без всякого трибунала приговорил к расстрелу.
Дошло дело до командира полка, подполковника Бубнова, ездившего, как сейчас помню, верхом на коричневой, чуть ли не красной, лошади.
Дело было за несколько дней до отправки нашей части на фронт, и, видимо, он договорился с работниками НКВД заменить нам расстрел направлением в штрафную роту.
Вот так мы попадаем с Наумкиным в штрафники. Поехали на фронт вместе со всеми, только штрафники — которых набралось порядочно, ехали на фронт в отдельном вагоне».


Как видим, из-за подлеца-сержанта его запросто могли и расстрелять, по законам военного времени.
Однако всего лишь отправили на фронт, в штрафную роту.
Причем ехали на фронт эти штрафники не под охраной злобных нквдешников с собаками (как нам сейчас показывают горе-кинематографисты), а в обычном эшелоне, со всеми вместо, правда, в отдельном вагоне.
Дальше был бой, после которого с него сняли судимость и даже наградили медалью «За отвагу».
И опять же – никакой заградотряд их, штрафников, в атаку не гнал.
А потом судьба бывшего штрафника сложилась  ещё интереснее:
«В Орловской наступательной операции я уже командовал ротой. В одном из боев ранило нашего комбата, капитана Починка, и меня назначили исполняющим обязанности командира батальона.
Начальником штаба был капитан Петров, как и я, из бывших штрафников.
Он воевал в авиации, а после штрафного батальона попал в танковые войска: «Я в авиацию больше не пойду. Я лучше на земле сгорю, чем в воздухе».
Будучи ВРИО комбата Марьевский  имел даже краткую бесебу с самим К.К. Рокоссовским.
Дело было так:
«Перед наступлением нам раздали карты. Сели мы с Петровым, я говорю: «Коля, вот здесь наша гибель». — «Я тоже так думаю».
А у нас в батальоне заряжающим был некто Спирка, из московских урок. Отъявленный бандит. Фамилия у него была Спиридонов, а звали — Спирка.
Знаменит в батальоне он был тем, что при любой возможности, взяв еще одного двух человек, таких же отчаянных, как и он, ходил в тыл к немцам за трофеями — жратвой и выпивкой.
Я говорю: «Слушай, а ведь Спирка, наверное, уже ходил к немцам в тыл. Давай его спросим».
Послали за Спиркой: «Спиря». — «Што?» У него вместо выбитых зубов стояли золотые, и он немножко шепелявил. «Ходил к немцам?» — «А что такое?» — «Ты где проходил?» — «По болотине, там немцев нет». — «Глубоко?» — «Да, по яйца». — «А дно какое?» — «Мы не застревали, командир. Могу показать».
Мы с капитаном Петровым взяли автоматы и пошли. Прошлись по болоту, прощупали дно. Немцев действительно рядом не было.
Вернулись, переоделись в чистое и поехали в штаб бригады, докладывать.
В штабе нас принял полковник Шульгин, а у него находился командующий корпусом генерал Панков. В большой светлой комнате стоит стол, на котором разложена карта, указка лежит. За столом сидит полковник Шульгин, а у окна стоит генерал Панков.
Зашли. Полковник Шульгин, обращаясь ко мне, говорит: «Ну что, цыганская рожа? — я был черный, это сейчас вся голова белая. — Что придумали с Петровым?»
В этот момент вошел Рокоссовский, но, поскольку мы стояли спиной к двери, мы его не увидели. Увидел его только генерал Панков.
Я говорю: «Товарищ полковник, разрешите обратиться к генерал майору. Мы этим путем не пойдем».
Тут слышу голос из за спины:
«Почему не пойдете?» -  Рокоссовский.
Вскочили: «Товарищ командующий, верная гибель и нам, и нашей технике».
— «Не пойдете — расстреляем».
Спокойно так говорит.

«Товарищ командующий, мы ходили в разведку, считаем, что танки пройдут через вот это болото».
Генерал Панков говорит: «Да вы в этом болоте все машины утопите».
— «Не утопим. Дно твердое, но мы еще бревен навалим и по одной машине, чтобы немцы не прочухали, переправимся».
Рокоссовский говорит: «Действуйте».
Вот так мы весь батальон перетащили через болото.
Первый оборонительный рубеж благодаря этому взяли без потерь, ну а потом немцы оправились.
Так что к Орлу от тридцати трех машин батальона осталось четыре. За эту операцию я был награжден орденом Александра Невского».
(Из книги Я. Драбкина  «Я дрался на Т-34»).

Для чего тут приведены  эти эпизоды?!
Думаю, они  наглядно показывают, что фронтовые реалии ОЧЕНЬ далеки от дурацких киносказок, которыми наводнены нынче наши теле и киноэкраны.
Бывший штрафник становистся танкистом и «дорастает» на войне аж до командования батальоном.
Применение физической силы (палки) было нередким (и действенным) средством «взбодрить» струхнувшего в бою человека.
 (Ведь в принципе, за то, что танк глох в бою механика и командира могли просто расстрелять на месте.
Трибунал и штрафная рота было минимальным наказанием за это. 
Так что пара ударок палкой по голове в шлемофоне, в данной ситуации, действительно были почти поощрением).

На войне, когда напряжение сил и нервов достигает предела и люди подчас перестают контролировать себя, «задушевное слово»,  крик, или  мат уже не помогают.
ЗАСТАВИТЬ человека выполнить смертельно опасный приказ нередко может заставить только осознание неминуемой смерти от своих (за его невыполнение), или физическое воздействие, которое многих дрогнувших способно «встряхнуть», вывести из шокового состояния.
Это не слишком «гуманно», но иного пути в экстремальной обстановке может и не быть…


Видно и то, насколько суровы были законы военного времени.
К.К. Рокоссовский (который, как принято считать, в отличие от некоторых других наших полководцев,  берёг своих бойцов) СПОКОЙНО предупреждает комбата о его расстреле за попытку невыполнения им боевого приказа.
Но вникнув в  предложение комбата  – так же спокойно разрешает ему «действовать».

Наверное,  ЭТИМ: умением слушать и СЛЫШАТЬ подчинённых отличались лучшие командиры РККА от царских «господ-офицеров».
Не случайно и итог Первой мировой и Великой Отечественной войн был разным…


Вернёмся к теме ПМВ.
Рассчитывать победить немцев по-старинке, используя сувововское «пуля – дура, штык – молодец!» было просто наивно.
Реальный уровень  морального состояния и боеспособности русских второочередных частей виден из следующего примера.
Характеризуя состояние ополченских дружин, прибывших на укомплектование частей 2-го корпуса, начальник штаба корпуса, полковник  Семенов, 13 сентября 1915 г. докладывал начальнику оперативного управления штаба 10-й армии:
"Наши дружины горестны. Когда вчера направили их для заполнения промежутка у Лейпуны, солдаты плакали, офицеры тоже не были на высоте положения.
Офицер генерального штаба, приданный нами ополченской бригаде, говорил, что достатачно одного чемодана, чтобы дружины рассеялись"  (ВИА, д. № 377957, лл. 88 и 89.)
Когда солдаты ПЛАЧУТ, отправляясь на фронт, трудно ждать от них чудес доблести и стойкости, как в огневом, так и в рукопашном бою.
Вот и разбегались, сдаваясь в плен толпами эти пополнения, подчас «от одного чемодана».

Наших штыковых атак германские части не боялись, а их выучка, дисциплина, боеспособность и техническое превосходство над царской армией в годы Первой мировой были несомненны.

Генерал Е.И. Барсуков в своей монографии  «Русская артиллерия в мировую войну» справедливо указывал: .
«На всех европейских русских фронтах (Кавказский фронт не включен) русская пехота по количеству штыков, значительно превосходила пехоту противника, и если добавить количество шашек или штыков кавалерии, которая была спешена и сражалась в окопах бок-о-бок с пехотой, то общее количество штыков бойцов русской стороны в 1917 г. превосходило почти вдвое число бойцов противника, а в некоторых сражениях по числу бойцов русские превосходили даже втрое и вчетверо своих противников.
По количеству легкой, конной и горной артиллерии русские на всех своих фронтах тоже превосходили противника, но по числу легких гаубиц и в особенности по количеству тяжелой артиллерии русские значительно уступали противнику, и не только по количеству, но и по могуществу тяжелых орудий.
Превосходство техники и артиллерийского вооружения немцев было одной из причин того, что русские не могли рассчитывать на победу, несмотря на свое превосходство в числе бойцов и легких пушек, несмотря на героические усилия русских солдат и несмотря на хорошую боевую подготовку русской артиллерии в отношении искусства стрельбы».


На фото: Германские бойцы штурмовых отрядов ("штурмовики" Первой мировой).

Продолжение:  http://www.proza.ru/2013/06/20/497