Уснуть в шезлонге у моря. Глава тринадцатая

  Лариса была предоставлена самой себе и целиком погрузилась в чтение. Очень мудрое изобретение - книги! Это источник общения с личностями, принадлежавшими к разным историческим формациям: современниками и далёкими земными странниками прежних веков.
  Вероятно, до грехопадения, когда люди не были изгнаны из рая, они, имея божественную сущность, могли общаться друг с другом, обмениваясь просто потоками мысли. Прозрачная душа была обозреваема. Теперь же многие искусно скрывают то, о чём думают. Отсюда появились такие выражения, как «второе дно»,  внутреннее «я».
  За великие испытания ко многим святым был возвращён божественный дар, иногда, понимать человеческое «первое», настоящее слово. Представьте, как они страдали, внимая нашим лукавым мыслям!
Речь в книгах тоже не всегда лишена лукавства, но она логически выверенная, иначе бы мы их не читали.  Хорошо написанные книги  спасают от собственного расстроенного инструмента души, переносят в иное время, где страдали не меньше нашего. Переключишься на чужую боль и своя затихает.
 Вот так и Лариса, зная особенности чтения, как лекарства,  отвлеклась от мрачных реалий действительности.  Она читала хорошую книгу, прерывалась только, чтобы поесть, попить, да поговорить по телефону с сыном. Так прошёл весь день.
  Вечером она невольно стала свидетелем целого театрального действия: изрядно выпивший Юрий, цепляясь за  забор, пробирался домой, где его у ворот встретила расстроенная Таня. Он чего-то там лепетал, называя её Натальей, Таней и опять Натальей. Танечка, ай, да, умница! Ни одного осуждающего слова ему в ответ. Помогла в дом зайти. Пошутила: «Явился мой моряк, да с печки бряк!» Вот так выдержка!
  Пришла к Ларисе, пригласила на ужин под лозами винограда, и они вдвоём вечеряли в сопровождении богатырского Юриного храпа, доносившегося из открытого окна в спальне. Таня, конечно, переживала, но был в ней какой-то здоровый оптимизм и вера в то, что всё непременно будет хорошо! Доброе и строгое лицо её располагало к себе. Такие лица  у русских женщин теперь встречаются всё реже. Порой неулыбчивые, но чуть приоткрой им себя, как лепестками алой розы раскрывается бутон их чуткого сердца.
 И Ларисе захотелось поведать ей свою душевную боль, свою обиду на Анатолия. «Столько всего пережили вместе, а осталась ему чужой»…. И она говорила долго, о чём прежде молчала, утопая в Таниных сочувственных очах. Наконец, затихла, всхлипывая, как ребёнок.
 Желая хоть чем-то помочь, Таня  побежала в дом за молитвенником.
 Давайте вместе помолимся Пресвятой Богородице, чтобы она умолила Сына своего, Господа Бога, помиловать нас и мужей наших, наставляя их на добрый путь. Где двое - трое молятся там сам Бог посередине! И женщины молились вместе, опустившись на колени перед старинной иконой. Читала Татьяна, а Лариса Васильевна старалась не пропустить мимо сердца ни единого слова.  И просто своими словами говорили…. Действительно, стало легче. В какой-то сладкой истоме она впервые быстро уснула в эту ночь.
   
  Утром второго дня Лариса Васильевна осталась в доме одна: был понедельник, началась трудовая неделя, хозяева отправились на работу. Почему бы ей не пойти к морю? В этом районе берег не очень удобный, скалистый, поэтому почти безлюдный. Взяла с собой фотоаппарат, чтобы
запечатлеть живописный местный ландшафт. Пробиралась по узким тропинкам, самодельным лесенкам то вверх, то вниз, изредка встречая полураздетых отдыхающих. День обещал быть знойным. Купила в маленькой лавке минеральной воды, два пирожка с капустой и вышла к морю.
  Постелила надувной матрац, села на него в тени скалы, оглянулась вокруг. Никого подозрительного: полная мама с ребятишками, бабушка с внуком, чуть подальше – молодая семья с малышом. Скалистый берег поднялся стеной, будто оберегая покой моря и разбросал повсюду свои глыбы, подобные большим и маленьким слонам, припавшим к живительной влаге.  Погода некупальная: море волновалось.
 «Интересно, в слове «волноваться» тоже живёт море: ибо не найти сравнения краше, описывая приливы и отливы чувств!»
Волны с разбегу ударялись о камни, будто желая их сдвинуть с места. Откатывались, разочарованные, назад и шипели негодуя: «Ш-ш-ш-шшш!»-, готовясь к новому броску. «Кто же тебя рассердил, море? Нет ответа….
 Наверное, давным-давно, глядя на тебя и открывая, нечто большее, чем Одер или батюшка Рейн, практичный немец сказал: «МЭ-ЭР»!  Удивление его разливалось в долгом «Э».
 Англичанин восклицал:  «СИ-И»! «И» долгое, бесконечное, как и ты, «И» призывало смотреть и смотреть на тебя.
 Русский человек, поражённый твоим величием, расцепил сомкнутые губы «М-М» и открыл рот в необъятном восторге: «О-О»! Не наивный, лицезрев всю мощь бескрайней стихии, тонущих и разбиваемых в щепки кораблей и поглощаемых бездной людей, он знал, что там, где море – бывает настоящее горе. Так, возможно, слились два слова воедино: «МО-РЕ»!  В нём и восхищение, и глубина! В нём русский характер с родной и, близкой сердцу, грустиночкой".
 Вот о чём фантазировала Лариса Васильевна, филолог по образованию, любуясь на разгул стихии, и делала, как ей казалось, впечатляющие снимки.  Она взобралась на каменную площадку  повыше. Щёлк – скалы, ещё щёлк – фигурка мальчика, скрывающаяся за валуном….
  Стоп! Это же он! Тот самый мальчуган, который крутился у шезлонгов на пляже. Лариса соскакивает и бежит вслед за ним: «Мальчик! Стой, дорогой! Куда же ты?» Лариса, запыхавшись, карабкается вверх на шоссе. "Только бы успеть, догнать..."  Вот и шоссе. "Где же он?" Лариса оглядывается вокруг, как её тут же сбивает машина, и она отлетает далеко в сторону, теряя сознание….