Фарфоровое горе

***

Она умерла оттого, что хотела
Любви, без меры и без предела…

Пустынная автострада. Хлещет странный, косой дождь, раскрашивая жидкими полосками мир. Сильный, пронизывающий ветер треплет волосы неизвестной женщины, которая стоит на автостраде и смотрит вдаль бессмысленным взглядом. Стоит, как замершая статуя. Истукан. И смотрит, смотрит… Вглядывается в серый, мутный пейзаж.

Стискивает пальцы время от времени. Стискивает до боли, до покраснения. Белые, белые пальцы становятся красными, как розаны. Белые, белые пальцы – хрупкие, как у фарфоровой куклы. Как у той девушки, что никогда не знала об уборке и готовке. Не только об уборке и готовке для семьи, но даже для себя самой.

Худое, худое тельце, которое вот-вот унесёт ветром. А ветер сильнее и сильнее становится. Он свистит в ушах. Он треплет мокрые, взлохмаченные волосы, которые недавно ещё были кудрями – элегантными, завитыми, словно у куклы. Фарфоровой куклы.

Худое тельце, завернутое в платье, напоминающее тонкую тюлевую занавеску. Это платье перетянуто поясом, что едва держится на талии. И талии фактически нет - одни кости, выпирающие наружу. Белые, фарфоровые кости. И вся девушка – словно ходячий фарфоровый силуэт. Всё плывёт перед глазами. Она шатается из стороны в сторону и что-то шепчет бледными губами.

А дождь всё хлещет, спотыкается о камни, разбросанные по автостраде. Девушка мутным взглядом осматривается и делает глубокий вздох.

Ветер перехватывает это дыхание, проникает внутрь и раздирает лёгкие на несколько частей. Фигура вытягивается, словно фарфоровая струна, по которой идёт электрический ток.

Пустынная автострада. Перевёрнутый пейзаж. Перед глазами у фарфоровой фигуры всё становится серым. Как в старом кино. Она уже не чувствует связи с этим миром. Она стоит на дороге, иногда делает болезненный вздох и что-то шепчет уже посиневшими губами. Иногда её руки судорожно ищут что-то на шее.

Но того, что они ищут, там нет. И лишь серебряная цепочка утерянного медальона чуть блестит во влажной траве.

***

Совсем недавно по этой дороге кто-то шёл и разбрасывал лепестки. Они горели на этом сером асфальте. Они горели на фоне тех чёрных ящиков, которые кто-то взвалил на крепкие плечи. А фигура стояла, смотрела на лепестки и обжигалась. А на шее холодным светом сиял серебряный медальон.

Тогда девушка была ещё больше похожа на фарфоровую куклу. Завитые волосы, шляпка… Шляпка, которую надевали заботливые руки. Чьи-то заботливые руки. Это призрачно. Это ушло. Это закостенело. Руки закостенели, а глаза закрыты. У мира. У неба, которое в тот день было пронзительно голубым.

У тех, кто когда-то кистью расписывал бездушный фарфор. У тех, кто любил фарфор больше другого материала и старался сделать его лучше во что бы то ни стало.

Теперь только след призрачной заботливой руки отражается где-то вдали. И глаза всё смотрят, смотрят, теперь уже привыкнув к окружающей серости.

А в этот день небо было головокружительно высоким, далёким. Лазурным. И от того ещё страшнее сделался гром. Сначала не верилось, что гром этот есть на самом деле. Что это – не сон. Но потом… Горящие лепестки и странные ленты цвета воронова крыла сделали своё тело.
Небо обрушилось на маленькие хрупкие плечи.

От этого захотелось бежать прочь. От этого хотелось грызть фарфоровые ногти, стирать с лица краску, чтобы сделаться вновь безмолвным материалом. Чтобы замолчать навсегда.

Чтобы в фарфоровом теле настоящее сердце замолчало. А оно тогда играло, как музыкальная шкатулка с давно забытой мелодией. И захотелось камнем вниз, чтобы гаечки, винтики из этой шкатулки выпали. Для этого нужно было сделать всего лишь шаг вперед, с обрыва, находившегося рядом с автострадой. Но, смотря вниз пустым взглядом серо-зелёных глаз, девушка не могла пошевелиться.

Ей вновь всё казалось миражом. Вместо того, чтобы прыгнуть, кукла расплакалась. Самыми настоящими слезами. Они били ручьём. Захлёстывали ту музыкальную шкатулку. Так эти слёзы лились весь вечер и ночь.

Фарфоровое личико покрылось морщинами. В волосах появилась седина. Их растрепал сильный ветер, прилепил к ним ранее вертящиеся в вихре огненные лепестки.

Но время идёт, а лепестки тускнеют. Только вот кукла сама раскрашивала их каждый день в красный цвет.

Невысказанными словами. Криками в пустоту и разговорами во сне. Она говорила кому-то о безмерной любви, но не получала ответа. Только музыкальная шкатулка играла, да шею стягивал всё тот же порванный и связанный заново несколько раз, медальон.

***

Она замолчала оттого, что не пела,
А говорить она не умела.

Неделю назад куклу поругали за излишнюю неискренность и несамостоятельность. Неделю назад кукла тоже что-то неразборчиво и обидчиво прокричала в ответ. И потом просила прощения. Про себя просила прощения, когда ехала в поезде на очередной кукольный концерт.

И потом были только редкие звонки и обрывки фраз. Обрывки того полноценного, искреннего извинения, которое готовила девушка. Но снова она говорила, как кукла- заученно и заносчиво, говоря, что у неё есть и другие дела.

Она совсем не хотела так говорить, она была отнюдь не злобной и не бессердечной. Просто она боялась сломаться в чьих-то до боли заботливых и родных руках. Сломаться и упасть с обрыва. Сделать шаг по карьерной лестницы вниз. А это, при её достижениях, была огромная высота.

Только вот и другая высота у неё была. Для того, чтобы заметить ее, нужно хоть раз посмотреть сквозь тот полог, сотканный из карьеры и кукольных достижений, которые перед вечностью равняются нулю.

Но она слепла на тот момент, когда пела. Когда сопрано её ласкал уши незнакомых, богатых людей, вывернувших наизнанку кошельки за кукольный концерт. Когда волосы лежали просто идеально в кукольной, набрызганной лаком укладке.

Когда губы не шептали, а издавали прекрасные звуки. Когда она, путаясь в лабиринтах души, пела о любви, о предательстве, о ненависти… Но не о том, что волновало больше всего музыкальную сердечную шкатулку.

Только бы винтики перекрутить, только бы поставить другую песню. Сделать так, что её песня всем покажется интересной. Сделать это искреннее, плавнее. Но не петь о том, что терзает душу. Это слишком больно – царапать себя изнутри. Превращаться из куклы или шарманки в человека бывает не так просто.
________________

Только вот после того дня с синим небом и горящими лепестками кукла онемела. Навсегда. Ведь самая главная песня осталась не спетой. А говорить искренне для куклы просто невозможно. Теперь остался только шёпот – беззвучный, спутанный, состоящий из разных признаний и молитв всё вернуть на свои места.

Но ветер свистит, ветер треплет волосы и не может ответить. Он жесток, издеваясь над кукольным личиком. Он треплет её уже наполовину седые волосы. Ветер жесток, когда глушит её призрачное дыхание.

***

Она ничего не ела и отказывалась от концертов. Она наказывала себя, думая, что всё вернётся. Слепо надеялась, теперь уже немая, страшная, потрёпанная кукла. Выходила из пустого дома, который стал слишком близким и слишком далёким, не запирая двери на ключ, оставляя всё открытым на случай возвращения. Но никто не приходил.

Часто плакала и бредила во сне. Часто уходила на автостраду пустынную, бродила там и смотрела на пролетающие мимо огненные лепестки, поднятые ветром. После того странного дня небо начало наполняться серостью. И ветер начал нещадно хлестать в лицо. А кукла, даже не переодевшись, бродила по улицам, дрожа от невероятного холода, шатаясь от голода и умирая.

Постепенно умирая и проклиная себя. К небесам обращаться не смела – своё небо она уже отравила. Отравленные не говорят с отравителями откровенно. Только издеваются над ними – так блестело последнее солнце. Так сияли его серые лучи, светя в бесцветные глаза, из которых выпили залпом всю зелень.

Часто девушка глупо смеялась, часто падала на колени и снова поднималась. Будто бы боролась, будто бы пыталась начать ходить самостоятельно. Но мысли путались, руки вновь бессильно опускались. Кукла ломалась и чувствовала это. А шкатулка стала вечно играть. И наяву, и во сне.

Она была крысой в запутавшемся лабиринте. Она ослепла. Она онемела. Она осталась сломанной. Она больше не видела солнца и лежала часами на дороге, ждала машины, проезжающей мимо.

Медленно сходила с ума и кого-то звала, улыбаясь больной улыбкой. Рвала медальон, выкидывала его в траву, а потом искала.
_______________

За один день до сожжения кукольного дома и нахождения двух обугленных силуэтов, девушка давала свой последний концерт. Она пела так, что зал наполнился аплодисментами. А потом, когда концерт закончился, кукла позвонила домой и наткнулась на странные, безнадёжные гудки.

И, сама того не ожидая, предчувствуя что-то плохое, она заказала билеты на самолёт, вылетающий первым рейсом.

Но не успела. Песня вновь осталась не спетой. До сих пор не спетой в стенах почерневших. Вдыхая гарь, девушка ждала там своей смерти и не хотела никуда переезжать. Пресса давно назвала её безумной, но кукле было плевать. На фоне разрушенного фарфорового хрупкого счастья всё это показалось ерундой.

И в распределении ценностей не успела. Нигде… Только осталась звучать недопетая песня.

***

Вдали мелькает чёрная точка. Девушка напрягается вновь и, кому-то помолившись (не своим ли ночным кошмарам?), делает нервный, неуверенный, шаткий шаг на дорогу. Она никогда не задумывалась о том, что может умереть. Куклы живут вечно, если кто-то не захочет их сломать. В этот раз покуражиться захотелось судьбе и тем неизвестным, кто завидовал кукольной популярности и хотел ей отомстить.

И впервые девушка подумала, что этот способ мести - самый жестокий. Это медленная смерть под колёсами той давилки, которую выдержит не каждый. И самое страшное, что в кукольном мире давилка может забрать что-нибудь настоящее. Тогда у куклы разрушится внутренний мир. Тогда…

Вся в белом, белее снега и мела,
Она шагнула вперед так смело -
Она сделала шаг.*

Вот так и получится. Только песня осталась недопетой. Всё звенит, звенит она в воздухе и ждёт, пока кто-нибудь её не подхватит и не преподнесёт. Кому-нибудь.

***

Медленными шагами из машины выходит человек в обуглено-чёрной куртке и собирает с дороги окровавленный фарфор. Глубоко вздыхая, он осматривает останки дома.
Через несколько лет ветер спотыкается о вывеску с надписью «Новый концертный зал». Очередной проект кукольного города построили здесь.
И скромную могилу невдалеке от этого мира овевает ветерок. И выгравирована на камне надпись: «Она сама этого хотела…».
__________________

Как-то обугленный человек, лаская кукольные волосы, поклялся, что сделает всё для постройки зала, где кукла будет петь. А кукла сказала, что родители будут против.

И тогда человек пошутил, что ради неё он даже пойдёт на преступление черты.

Только вот кукла не знала, что в кукольном мире эта «шутка» может побудить к настоящим действиям…

___________
слова из песни О. Арефьевой "Она сделала шаг..."


Как правильно? (не обязательно)
Поделиться…