Одномоментный ночной взрыв

Должна быть в жизни такая ночь, которая запомнится навсегда.
Она приходит ко всем.
И если ты чувствуешь, что эта ночь уже близка, уже вот-вот наступит — лови ее без лишних слов, а когда минует — держи язык за зубами. Упустишь — она, может, больше не придет (Рэй Брэдбери)


***

Взрывная волна. В душе и во всём мире. И месяц над высоким зданием скоро разорвётся.

Тени наполнили маленькую комнату в четыре стены. Распахнутые окна, шелестящие на ветру белые накрахмаленные шторы, отдающие второсортным стиральным порошком, жёсткая кровать, крепко придвинутая к стене с ободранными обоями.

Мирное дыхание человека, спящего на кровати – спокойное, ровное, но иногда замирающее от чего-то. В эти моменты в комнате, подобно струне, вытягивалась фигура, стоящая около окна. Бледная, хрупкая фигура, кажущаяся тенью самой себя.

Атмосфера сама натягивала дрожащие струны в её душе. Такой же хрупкой, как тело, но иногда небывало сильной. Сильной для того, чтобы ждать и надеяться. Сильной для того, чтобы не закричать обо всех накопившихся переживаниях.

Вновь – выдох человека, который лежит на кровати. И сразу же за этим – её, еле слышный выдох. Облегчённый. Глубокий такой. От самого сердца. Струны на душевной гитаре вновь перестают нервно дребезжать.

Дымка туманная проникает сквозь окно. Тучи закрыли дрожащий месяц. Рука беспомощно провела по стеклу и еле-еле удержалась от того, чтобы разбить пальцы в кровь. Бледно-грязные пальцы, на которых до сих пор остались следы расплавившегося шоколада – она сжимала коричневую несчастную плитку, что есть силы. Сегодняшний вечер, впрочем, допьёт её силы.

И утром можно будет назваться душевнобольной. Только для того, чтобы человек, который лежит на кровати, был рядом.

***

У фигуры этой густые каштановые волнистые волосы и синие-синие глаза. Будто небо, только чуть прозрачнее из-за слёз, что текли по щекам.

Она вновь вздыхает и отворачивается от того, кто лежит на кровати, продолжая прислушиваться к ровному дыханию. И вдруг… вновь резко поворачивается, внезапно почувствовав на себе взгляд распахнутых глаз.

Фигурка испуганно вздрагивает и не знает, что делать: плакать или смеяться. Радоваться, должно быть. А может, принимать всё, как очередной бред. Девушка вновь набирает воздуха и замирает с дрожащей, неестественной полуулыбкой бледных губ, что ещё недавно были розовыми.

Теперь губы её подобны полумесяцу, который исчезает за чёрными облаками. Улыбка тоже резко исчезает и сменяется озабоченным выражением.

А человек, который лежит на кровати? Кажется, что он смеётся. Сначала. Но взгляд его становится таким же серьёзным и слегка рассеянным, как у хрупкой девушки. Золотистые взъерошенные волосы тускло поблескивают в наступившей тьме.

- Почему ты не спишь? – хриплый голос. Слабый. Тихий. Пропитанный заботой, но иногда выдающий лёгкую усмешку.

- Очень смешно. Конечно. А сам-то… - девушка отступает на несколько шагов и сдувает со вспотевшего лба пару выбившихся каштановых прядей.

Белое пятнышко – платье из ситца, колыхается под тревожным движением измученных рук.

- Я не сплю потому, что не хочу. А ты же хочешь, верно?

- С чего это ты взял? – с вызовом поднимает головку фигурка, но тут же опускает взгляд. Полуприкрывает веки, покрытые слабым слоем сине-серебряных теней.

- У тебя очень усталый вид…

- Глупости.

- Ты так говоришь, будто бы я не изучал твоих черт никогда. Как же тебе не стыдно… врать.

Он говорит с паузами, растягивая слова, тяжело дыша. А фигурка не хочет врать – она лишь желает, чтобы человек, лежащий на кровати, вновь заснул и не тратил силы для лишних слов – вся преданная. Вся дрожит каждый раз за него больше, чем за себя.

Но почему-то это не показывает. Не хочет казаться «наседушкой». Курицей, следящей за своими цыплятками. Они ведь с первой встречи поклялись ни в чём друг друга не ограничивать – в движениях вперёд, назад, в стремительном танце жизни.

Но как быть, если и отца, и мать, умерших рано-рано, и детей, которые возможно никогда не появятся из-за справки о бесплодии, человек, лежащий на кровати, уже давно заменил?

Как не переживать… как ложиться спокойно спать, зная, что в любой момент взрывная волна какой-то, пусть даже не смертельной и не такой уж мучительной, боли, может всё разрушить?

- Мне очень стыдно. А вот тебе… тебе, кажется, не было стыдно так рисковать собой и заставлять меня волноваться, как никогда в жизни! - горестно вздохнула девушка, готовая разрыдаться. Но вместо этого лишь покрепче стиснула кулаки.

- Мда… неловкая вышла ситуация… ты всегда будешь меня так подлавливать, а? – видимо, он пытался её подбодрить. Мимолётно блеснули его золотисто-карие глаза. А она лишь кисло улыбнулась и едва заметно покачала головой. Слёзы, как фигурка их не сдерживала, всё же заблестели жидким хрусталём на глазах.

- До того момента, как ты вывернешься наизнанку, выпотрошишь свои кости, чтобы помочь ещё какому-нибудь несчастному. В своём, на этот раз, последнем полёте на капот машины… а мне уже некого будет подлавливать. Тоже кого-нибудь спасу ценой своей шкуры.

- До невозможного логично и пессимистично, вот что я тебе скажу.

- Ага. Реалистично, ты хотел сказать.

- Понимаешь… может, мне суждено было помочь сегодня этой девочке, не знающей, в каком месте следует переходить дорогу?

- Опять ты со своими судьбоносными штучками! Сегодня – суждено руку и несколько ребер сломать, завтра – дом взорвать, послезавтра – меня укокошить, подобно Оскару Писториусу*…

- Прости. Я больше так не буду. Теперь иди сюда – я очень хочу довериться судьбе и укокошить твои страхи.

- Подхалим несчастный. Ты сто раз клялся мне, что больше не будешь.

- Но ты все эти сто раз не верила. Может быть, я это подсознательно чувствовал – а теперь вот поверишь – и сразу всё изменится…

- Не знаю. С тобой ни в чём нельзя быть уверенной точно, всемирный спаситель с поломанной рукой…
- И мозгами набекрень. А ты попробуй, всё-таки мне поверить. Так будет гораздо легче.

***

И, действительно, так её возможно легче. Склонив голову, будто бы повинившись, медленными, плавными шагами, фигурками пересекает комнату и с трепетом останавливается около кровати.

Тот, кто там лежит, скрипя зубами, пододвигается и кивком приглашает её лечь.

- Только вот не дрожи так. Пожалуйста. А то я сам себе начинаю казаться страшным монстром, затащившим девушку в постель…

- Ты же знаешь, что я боюсь неправильным движением причинить тебе боль. А ты вот – причиняешь. Душевную… ногти все сгрызла, заусенцы – ободрала, пока ждала в этом вонючем коридоре окончательного вердикта. Сидела, будто бы перед приговором осуждённый, знаешь…
Фигура всхлипывает и поводит носом. Слёзы уже не стесняясь струятся по бледным щекам.

- А ты не предавай этому такое значение. Шрамы украшают мужчин. Или переломы. Успокойся. Главное – я жив, никакой взрывной волной нас ещё не унесло…. Иди сюда. Я обниму тебя, ты сразу перестанешь мёрзнуть!

Напряжённое молчание. И потом вновь – взрывная волна. Теперь уже его слабый вскрик, растаявший в ночи:

- Вот я идиот! Не додумался предложить тебе место на другой стороне… правая же рука сломана, чёрт возьми…

- Ничего. Мне и так не холодно.

- Я тебе говорил, что терпеть не могу вранья… - он медленно поворачивает к ней голову, через минуту бледные губы сливаются в поцелуе, болезненно-страстном. Разорвав серые тучи, выходит внезапно месяц, сияя сквозь прозрачные окна, разливая по комнате дрожащий серебряный свет.

Две фигуры - освещаемы. Свет… яркая вспышка, разорвавшая серость. Очередная взрывная волна в списке.

- Что если вдруг я в другой раз не успею прийти? Что если… ты действительно в результате этих недоспасений всего человечества вдруг погибнешь, говоря – так было суждено одной своей предсмертной улыбкой? Что, если я не успею тебе сказать нечто важное…

- Что я могу изменить своей любовью под этим тревожным небом…

- Заполненным бомбами. Да, именно так.

- А ты сотри сослагательное наклонение. Не бойся. Думай о хорошем. Пожалуйста. И поверь мне, что со мной ничего не случится, пока я не дождусь твоего «самого главного»… и знай, что твоя любовь способна изменить многое. Благодаря тебе, возможно, я ещё живу на этом чёртовом свете и верю в счастливую судьбу.

- Нет, ну если я всё-таки не успею? Что, если ты… о, я так боюсь! Больше, чем за себя…

- Тогда скажи всё сейчас. И больше не бойся. Просто люби. До упоения. Изменяй мой мир, который был бы серым и скучным без тебя. И эта ночь… не так таинственна была бы. Ты изменила многое вокруг меня.

***

Они разговаривали целую ночь. О любви, о мечтах, о философах, древних и не очень, о стихах, книгах, фильмах, о событиях.

И молчали. Долго, долго, после того, как высказались. Тонули в глазах друг друга. Это было важной частью их ночного, нелепого, казалось бы, отрывка из жизни.

О самом главном говорили их глаза и каждый едва заметный жест.

И пусть фигурка знала, что человек, лежащий на кровати, будет и в дальнейшем лезть на рожон с причиной и без.

Пусть человек, лежащий на кровати, знал, что его подруга не прекратит бояться за него…

На эту ночь они действительно изменились. И перестали бояться будущего, жадно глотая настоящие моменты.

Возможно, это и была одномоментная взрывная волна перемен в их сознании. Взрывная волна ночного разговора о самом главном.

Солнце уже освещало неприступное здание местной больницы, когда их ночной разговор прекратился, и наступил очередной день с его страхами и риском.

Но эта ночь навсегда осталась в их памяти, как одномоментный всплеск потаённых, недосягаемых, чувств.