Идиотка

***

Танцуй, танцуй на скользком полу, моя идиотка. Ты так любишь жизнь – ощущать её каждой клеточкой тела, каждым движением. Каждой мимолётной улыбкой на лице. В этот вечер мы с тобою сойдём с ума.

Танцуй, танцуй в чёрно-красном платье своё танго в одиночку. Под страстную музыку ты станешь отражением самой себя – непокорной, борющейся за жизнь, которая давно перестала бороться за тебя.

Танцуй, как пламя. Танцуй, как чертик, выскакивающий из табакерки. Пусть демон придёт и заберет твою душу. Отпустит наконец. И судя по тому, как горят твои тёмно-синие глаза, ты танцуешь вместе с ним.

Шаг вперёд. Ещё и ещё. Потом начинаешь кружиться, точно волчок. Растрепаны чёрные, как смоль, волосы. Падают на сцену лепестки красных роз из букетов поклонников, яростно ты их сметаешь. Танцуй.

Пусть все признают тебя Эсмеральдой спустя долгих три месяца, пока ты готовилась, пока ты медленно умирала и, словно феникс, из пепла восставала. Грозила кулачком миниатюрным и кричала, что ничего ещё не кончено. Хрупкая фигура под оборками платья. Чёрно-красное пламя взметается вверх.

***

Пусть громыхают аплодисменты. Пусть на миг сладостный позабудут, что имя тебе Ханна, что сегодня – твой последний день пребывания на земле. Пусть улыбнутся алые губы, пусть засияет бледная кожа в свете софит. Пусть враги нервно кусают локти в сторонке, а некоторые чертыхаются, будто бессильные моськи, не умеющие как надо лаять на слонов.

Ты борешься. Вся твоя жизнь – борьба и фехтование с тенью. С болезнью. С чересчур заботливыми родственниками, что пытались внушить тебе ненависть к любимому делу ненависть. Да, они в каком-то смысле добились своего. Сердце пылает от ненависти. Только не к танцу. Ко всем не верящим и косо смотрящим.

Три месяца назад ты подписала смертный приговор. Три месяца назад ты отказалась от всяческого лечения и снятия боли, пронзающей руки и ноги. Три месяца назад ты будто бы поддалась болезни Хантингтона, проявившейся безумно рано. Пыталась сдерживать себя и не лезть в танцы со своими беспорядочными движениями и постепенной потерей личности.

Но потом не вытерпела. Сердце оказалось сильнее тела, сердце не захотело целыми днями чахнуть и пропадать в четырёх белых стенах. Сердце билось. Оно было молодым, оно жаждало свободы. Выраженной в танце.

При болезни трудно себя контролировать, но ты и не пыталась. Ты беспорядочно двигалась, глотала тяжёлый воздух, пропитанный чьими-то духами и… танцевала с безумными глазами. Это была ты или Дьявол внутри тебя.

Никто не знал, моя идиотка, что ты выше. Выше, чем горы и свободнее, чем птицы. Плата за свободу – пляска в объятиях смерти, осыпающей последний путь алыми лепестками.

И танец выше. Гораздо выше, чем все предрассудки, чем чья-то постылая забота.

Разметались чёрные волосы. Глаза горят по-прежнему. Даже ярче, чем прежде. А я замираю в первом ряду, смотря на тебя.

***

Двадцать лет ты дышала танцем. С самого рождения и до последних минут, прожигаемых пламенем софитов. Ты жила им, тебе было плевать на все царапины от ногтей учительницы, на провалы, на удары, на травмы.

Жизнь ведь у кого-то чёрно-белая. А у тебя она стала чёрно-красной. Будто кровь смешалась с пеплом. Глотая пепел, блевалась кровью. Но было всё равно. Искусство требует жертв, созданное ногами.

Травма одна подвела к последней черте. Три месяца оставила. Их нужно было выпить до дна, развеять пеплом по ветру и пролить струйкой крови, моя идиотка…

И ты сделала это. Из кровавых мозолей, натёртыми туфлями на высоких каблуках чёрных, уже текут струи. Боль становится сильнее, но и страсть не умолкает. Сердце бьётся сильнее в этой, последней эйфории, написанной чёрно-красным карандашом.

Танцуй на скользком полу, Ханна. Лети адмиралом на горящий огонь в твоей душе. Ты смерть заставила себе помогать! Ты боль обратила в свою пользу. На моих глазах родилось божество, которое никому не подчинялось. Даже самой себе. Бушующая стихия танца.

Двадцать лет… и, кажется, по-другому уже быть не может. Герои всегда погибают молодыми. Особенно те, кого дело любимое съело без остатка.

Величие выстлано костьми, полито нашей с тобой кровью. Кровью молодых идиотов и идиоток, что не могли жить без энергии, которую давало нам что-то космическое, наподобие танца.

А ты умираешь в объятиях танца. Трагически и волшебно. Как твой любимый русский артист Миронов на подмостках театра встречал своих последних зрителей. Искры из глаз. Ты всегда мечтала умереть так же, как он.

И умираешь… хотя никто, кроме меня, этого не чувствует. Энергия слишком сильная исходит от тебя, милая идиотка. Но только я могу понять, что эта энергия не наполняет, а опустошает. Слишком чёрная. Последние капли крови упали на скользкий пол. И… финальный аккорд. Прыжок.

Жизнь не встречается со смертью. И не желает знаться с ней… верно подмечено. Ты будешь жить в сердцах своих зрителей. Ты умираешь, как человек, но, ни в коем случае, не как танцовщица. Спорим, когда ты упадёшь, твоя тень ещё будет отплясывать кадриль или танго на стене, залитой светом софитов?

Даже сейчас. Ты живёшь на глазах у других, от тебя даже не пахнет смертью. Ты жива, моя милая идиотка, ты останешься жить. А я – нет, хоть и чувствую, как умираешь ты. Но я не почувствовала, как за спиной у тебя выросли крылья. Чёрные, узорные, как у большой бабочки.

Ты сделала это. Ты воспарила над землёй, как только подпрыгнула, оставив меня здесь. И стёрла я невидимую слезу, попрощавшись с тобою.

***

На сцене, упавшая после прыжка, лежала маленькая фигурка, трясущаяся в последних конвульсиях. Полетел запоздалый букет роз. А тени на стене действительно продолжали танцевать, позабыв обо всём. А зрители кричали от ужаса или наслаждения, били в ладоши и оглушали зал последними для Ханны аплодисментами. Она слышала их и улыбнулась своей дрожащей, фирменной улыбкой.

Кому-то крылья её показались чёрными, но улетала она в небеса, как падший на земле не вовремя ангел. Кто-то чувствовал, как она умирает, но сердце билось у неё в груди до последнего. И кровь была горячей, как огонь, подхвативший адмирала.

Кто-то видел в ней Дьявола, но она шла на свет софитов. Лихорадочно всматриваясь вдаль, шла за любимым делом. И ей было плевать, кто навязался в попутчики.

Танцевала, пока не исчезла. Исчезла, но не умерла в мерзком смысле этого слова.

***

Кто-то плакал в опустевшем зале и стремился на сцену, начиная призрачный танец. Существо, поддавшееся болезни и проводившее под капельницами три месяца, данные ему. Существо без имени, без призвания, без крыльев за спиной, пусть даже чёрных, как пепел.

Крови она не пролила, а теперь эта кровь застыла в её жилах. Ей холодно. Чтобы как-то согреться, существо потихоньку танцует и повторяет кличку бывшей соратницы по любимому делу, лучшей подруги и Дьявола с чёрными крыльями:

- О, идиотка… моя маленькая, бедная идиотка… - только теперь она смотрит на себя в призрачные зеркала.
И не видит ничего.

Если бы у неё были крылья, то сотканные из сомнений и страхов.

Таким нечего лететь в небо. Сломаются, по дороге. Когда кто-то посмотрит вниз.