Почти реально...

***
Это будет почти реально
Это будет совсем как наяву
Ты почувствуешь, как исчезает страх,
подчиняясь внезапному волшебству…
Ты не сможешь сдвинуться с места,
разорвать разноцветную сеть проводов
Караваны неясных видений
будут плыть по туманным озерам зрачков*

Мы познакомились на мосту. Ты, такая маленькая, такая хрупкая, стояла и опиралась на железную ограду, которая отделяла смерть от жизни, которая была спасением и проклятием. Переступить ограду никак не удавалось – это была запретная черта, желанная и пронзающая острой болью при первой мысли.

Судорожно руки в лазурных шерстяных перчатках вцепились в железную грань. Только бы не принять это игрушечное самоубийство всерьёз.

Только бы не стереть слово почти из сочетания с «реально». В мутных зеленоватых глазах отражалась жизнь – короткая, непонятная, спутанная, будто клубок. Слёзы – не те лживые, перемешанные с тушью, что текут у продажных красавиц, а чистые, прозрачные, такие искренние… они медленно текли по щекам, оставляя солёные, горькие следы.

Светло-каштановые волосы уложены в элегантную причёску – крупные кудри спускаются на плечи, нежные, вкусно пахнущие малиновым шампунем.

Запах волос твоих смешивается с запахом вечного городского дождя и духов из сирени. Ты любишь сирень больше всего, даже пальто надела нежно-лиловое со слабым оттенком лазури. Чтобы перчатки не казались лишними, ты любишь прятаться в темноту, которая дарит тебе звание самой очаровательной тени этого города и мира, что не стоит тебя. Но твоя смерть…это будет уход с опущенной головой, несмотря на все те ужасы, что пережили эти руки пианистки, это горлышко певицы, эта шёлковая кожа. Это будет слишком просто и глупо – отказываться от чудес жизни, даже обманчивых, скрытых ликом жизни.

Слишком жестоко. Слишком безумно – последний шаг, как возможность сломаться, как возможность убежать. Но ты привыкла идти напролом с поднятой головой.

Всё так пасмурно, так туманно – где-то слышатся неразборчивые разговоры прохожих, недовольное ворчание и торопливый стук чьих-то каблуков. А ты не любишь шпилек, ты любишь балетки. Плевать на рост -метр пятьдесят, тебя до сих пор путают с восьмиклассницей, хотя тебе уже девятнадцать. Дойти до железной ограды так рано…ты опускаешь глаза, дрожат твои густые ресницы, бледное личико покрывается густым слоем стыдливого румянца. Серебристые серёжки поблёскивают в маленьких ушках. А ты хочешь эльфийские, чтобы слышать ложь в чужих словах, различать среди звуков особенный голос, что когда-то сделается твоим.

Сеть не разрывается. Тебя будто пригвождает к месту. Страх и боль перемешиваются в сердце, но ты не можешь сделать этот шаг – зажмуриваются глаза, крепче сжимаются пепельно-розовые губы, неизвестная морщинка на высоком лбу появляется, будто прежде невидимая тропинка в задумчивость.

А ты ведь мечтала, умела любить и любила, каждой клеточкой своего тела. Ты мечтала поступить в институт на отделение журналистики, но не добрала несколько баллов. Ты любила, но молодой человек, бросивший тебе ложь в лицо, женился несколько месяцев назад. А ты держалась, дышала полной грудью и верила, что всё наладиться. Да ты и сейчас веришь, дышишь и видишь какой-то странный просвет, какое-то неизведанное волшебство, что мешает сделать последний шаг.

Мама проводит всё меньше и меньше времени с тобой, постоянно в командировках, постоянно занята, постоянно не берёт трубку. А на днях она сообщила, что скоро уйдёт навсегда в свой мир особенных Грёз и оставит тебя без поддержки, без единой капельки…но серебряный медальон на твоей груди, скрытый клетчатой рубашкой, заботливо выстиранной и поглаженной, со спрятанными вашими фотографиями, всё ещё вселяет призрачную надежду.

Вот только бы кто-нибудь подошёл и схватил за руку, удержал от гибельного шага в пропасть, помог осознать, что волшебство не потеряно, смыл землю бренную из-под ног и унёс в замки воздушные, тогда…ты бы точно не преступила заветной черты. Но прохожие мимо, как поезда, несутся. Стать ли тебе жертвой их невнимательности, суровости и угрюмости лиц их, жёлчью пропитанных?

И в этом тумане, дожде и слякоти, ты прислушаешься и услышишь мой голос: «Конечно, не стать…»

***

Тогда я увидел тебя - когда карьера певца катилась к чертям, когда голос срывался на хрип, когда родители ушли и оставили после себя несколько эгоистичных записок, когда страницы в моём внутреннем дневнике порвались, поистрепались, а на лице возникла такая холодная маска, неприступная и страшная, что становилась неловко при первом взгляде в зеркало…

Когда меня тоже несло к этой черте, когда хотелось схватиться руками за перила и ожидать подходящего шага – верить, быть почти надломленным, стирать реальность, падать, вновь подниматься и идти по дороге жизни.

Когда черта становилась не такой уж далёкой, когда последний шаг можно было сделать, стерев веру в хорошее, на моём пути появилась ты, будто наваждение, будто вспышка, сосредоточие всех эмоций, когда-то зажатых в кулак.

Я услышал твой внутренний крик в своём сердце очень давно. И такое до боли знакомое отразилось в твоих глаз, такое затягивающее…

Я не хотел, чтобы чёрные крылья вырастали у тебя за спиной. Тогда, когда я увидел маленькую фигурку, что-то внутри надорвалось, будто струна у неисправной гитары. Тогда я поклялся во что бы то ни стало, подлететь к тебе и остановить на пороге, на котором стоял сам.

Хотел кинуться и рассказать, что всё будет не так уж и плохо, рассказать обо всех чудесах жизни и увериться в них ещё раз. Так, чтобы захотелось жить, проживать каждый миг, каждую секунду… проживать и постоянно верить в хорошее. Мечтать в темноте, танцевать и надеяться, что скоро настанет рассвет.

И я успел, когда ты уже перекинула ногу в грязной чёрной брючине и балетке, которая была «прекрасным атрибутом» к нынешнему холоду полусладкого сухого ноября.

- Что с вами, мисс? Ваши глаза блуждают во тьме…не смейте. Не смейте бросаться в воду – она такая холодная! Гораздо холоднее, чем мимолётная корочка льда, покрывшая ваше сердце!

Ты удивлённо обернулась. Вздох, такой похожий на облегчение, сорвался с губ… но нога по-прежнему оставалась за оградой, будто сомневаясь.

- Вы не залазили в моё сердце, юноша. Вам не знать, какие там льды…

Но они уже тают, по блеску надежды в тоскливых глазах.

Ты говоришь словно взрослая, хотя так хочешь казаться слабой и маленькой девочкой в чьих-то добрых, надёжных руках.

- Я знаю, какие льды сокрыты в моём сердце. И могу представить, как тяжело вам – но ведь просвет есть, верно? Разве не стоит ради него…не совершать самого жуткого из всех преступлений на свете?

- Просвет…откуда вы знаете? Вы заглядывали в тот тоннель, который вот-вот поглотит меня? Эта тьма…такая невыносимая, такая тяжёлая…

- Но вы тоже видите просвет. Если бы не видели, давно сделали бы этот жуткий шаг в холодную пропасть! – голос вновь хрипит. Вечно не долеченное горло, вечно спутанные мысли. Вечный кашель, который готов прекратиться, чтобы не прервать мгновение, которое соткано из тонкого полотна волшебных мгновений.

На твоём лице отражается удивление. Ты перекидываешь ногу обратно и смотришь на меня с той надеждой, которую так долго скрывала, блуждая в толпе. Маленький ангел, у которого готовы были оторвать крылья и пришить тьму.

Но нет. Этого не будет. Пусть разговоры спасут двух одиночеств, что даже не искали друг друга в толпе, что играли роли незнакомых родственных душ в толпах. Которые даже не стремились услышать, увидеть горе друг друга, но нашли. Так, случайно. Будто бы кто-то взмахнул волшебной палочкой и сделал реальность более чудесно. Ведь наша встреча двух почти-самоубийц была не похожа на обычную, правда?

Это было почти реально. Совсем, как наяву…

***

- Как вас зовут, мисс?

- Ровена Суон. Меня зовут Ровена Суон. Вот моя визитка… -дрожащими руками ты протянула мне замызганную карточку уже около своего дома.

А ведь мы жили по соседству. Так близко и так далеко одновременно – дома разделяла лишь дорога, но такая страшно-длинная, такая жестокая…почти-что-путешествие. Друг другу в сердца путешествие. Наконец-то. Эта встреча просто должна была случиться, хоть мы и отгоняли радостные иллюзии, спрятали свои розовые очки куда подальше в последние моменты.

Но мы до конца надеялись – до той ограды, которая была нашим местом встречи, от которой начался отчёт времени.

- А меня зовут Грегори…просто Грегори. – Я уже потерял свою фамилию в череде творческих неудачных псевдонимов, уже не верил своему очередному паспорту. Сделал себя Грегори Симплом. Просто Грегори.

- Очень приятно.

Твой тихий голос дрожит, становится шелестом дождя.

- Спасибо.

Прибавляешь ты и обнимаешь по-дружески. Недавно лишь незнакомые люди, а теперь друзья по несчастью и по вере в волшебство и детские сказки.

- Не за что… -мой голос тоже растворяется во тьме. Так хочется прибавить что-то большее, приписать к этому листку воспоминаний что-то ещё светлое!..

Но слова забирает ветер и осень. Ты уходишь, исчезаешь в подъезде своего дома. А ведь ты улыбнулась мне – или это почудилось вдруг? Но мне очень хотелось верить, что эта улыбка была настоящей. Такой, что до неё можно было дотянуться рукой.
Почти реальная улыбка в почти реальный день. Может быть, в это придуманное время и началась наша любовь, которую творили мы сами, как сказочники…

***
Каждый день два одиночества встречались у железной ограды, каждый раз позволяли себе по робкому объятию или нежному прикосновению. Отношения неспешно охватывали нас, как пару из фильма в замедленной съёмке. Мы держались за общее несчастье, рождали волшебство, отражающееся в наших лицах.
И каждый день случалось маленькое чудо, рождавшее постепенно большое. За маленьким письмом мамы твоей началось постоянное общение.

Вскоре, почти отказавшись от всех своих дел, она приехала к тебе и слёзно попросила прощение за почти отсутствие, за почти-доведение-до-черты.

«Шагни обратно за край, тебе рано ещё сгорать, за углом начинается рай, нужно только чуть-чуть подождать…» - шептали мои губы. Кажется, это были слова из песни – далёкая страна, далёкие песни, но мотивы так похожи!

За приглашением на местный концерт, за одной песней, которую похвалил известный продюсер, неизвестно каким образом пришедшим в хибарку, где я выступал, последовали гастроли, поклонники и прочий хлам, который теперь казался лишь призрачной мишурой по сравнению с каждым прикосновению к твоей коже.

За предложением платного отделения факультета журналистики, за моей оплатой, за твоей счастливой улыбкой со слезами на глазах, начался долгий учебный путь. Но встречи реже не стали – в день, когда ты получила первый зачёт, маленький ангел с радужными крыльями позволил себя поцеловать – робко и нежно прикасаться к губам твоим, каждый миг нерушимого блаженства пропускать через себя и тебя…

Два одиночества тогда стали одним целым счастьем, что стёрло реальность, увело землю из-под ног, подарило волшебство, о котором мы не дерзили мечтать и видеть во снах. И нежность перешла в страсть. Красный цветок распустился на розовых губах, которые никогда косметики в помине не видели.

И в тот день мы вместе возвращались домой.

- Ты был прав тогда, Грегори. Льды растаяли. Почти…

- Что значит – почти?

- То и значит. Мне кажется, что нескольких радостных моментов или радостной вечности, проведённой с тобой вместе, не хватает…я хочу видеться с тобой не только там, где мы поделились несчастьями – хочу видеть тебя там, где счастлива! В институте ли, на твоём концерте, у тебя дома, который находится на другой стороне беспощадной дороги – вот тогда…тогда, может быть, я сотру это «почти» из своей жизни…

***

Именно тогда я поклялся, что сделаю тебя самой счастливой женщиной на земле. И мы стали почти неразлучны с того момента…

И до сих пор я клянусь, что когда-нибудь «почти» в виде разных домов, разных профессий, разных предназначений, не будет. А будет одно общее, похожее на сказку. Почти (с сожалением говорю это надоевшее, замыленное слово), сказка в почти реальном мире, в танце тьмы с бликами солнца.

И почти-что-самоубийство станет жизнью. Теперь уже в сочетании «Навсегда»…

_____________________

* - слова из песни Флёр "Почти реально"