Пожалуйста, не сгорай...

***

Разрушатся рамки, исчезнут пределы,
Далекое станет близким...

Услышу я то, чего знать не хотела
В спешке и в шуме и в качестве низком...

Язычки костра мелькали, пронзая вечерний туман – пламя было горячо, но руки, протянутые к нему, всё равно оставались холодными. Их не грел тот костёр, что сжигал целые охапки иссохших трав, разносящих по всей округе свой аромат. Аромат путался с запахом дыма, который смешивался с туманом и рождал прозрачную пелену, что ложилась на карие глаза, обрамлённые бахромой ресниц.

В карих глазах загорались золотые огоньки – загорались и тут же гасли при малейшем взгляде туда, где цвели лютики. На пустынную полянку, до которой не долетали искры, высекаемые костром…

Где в немыслимых муках скорчилась фигура, которая мёрзла и не желала согреваться.

Фигура же, что сидела около костра, просто хотела сгореть – не согреться, а именно испепелиться, чтобы не видеть, к чему привела её непростительная ошибка. В голове у этой хрупкой фигурки, облачённой в походную мужскую одежду, перешёптывались разные голоса – прошлого, будущего, настоящего… вот только голос настоящего не был таким, как другие.

Более тихий, более призрачный – фантомный, словно ушедшая мечта надломленной девушки, что сейчас сидела у костра и хотела подняться, шагнуть в огонь, абсолютно все голоса вычеркнув из головы и забыть совершенно всё произошедшее в последние дни.

Каштановые короткие волосы взъерошены. В горле – привкус горького травяного отвара. Вроде бы сегодня пила его не она, а другой человек, который предпочитал сам ежиться от холода и удушливо кашлять. А всё должно было быть наоборот. Если бы не ошибка… Если бы не заклинание, которое жгло грудь не хуже пламени костра, в котором вся пища давно уже сгорела и превратилась в тлеющие угольки.

Сегодня девушка была не голодна. Она вымученно улыбалась, глотая очередную порцию слезливого отвара ,что не хотела показать на лице, казавшемся в свете огня бледной, искусно сделанной, маской. В сжатых губах, в застывшей полуулыбке не сквозило никаких эмоций – по крайней мере, на первый взгляд.

Вся выдавали лишь глаза с блуждающими огоньками – о, там в глазах виделось целое поле жухлой травы, на котором кто-то небрежно рассыпал несколько свечей. Свечи, колокола, звенящие по усопшим… этот колокольный звон вперемежку с каким-то неизвестным, навязчивым голосом. Как всё надело… хотелось только шагнуть в костёр и сгореть.

Руки покрывались язвами – близко поднесённые к огню, нежные пальчики, покрытые десятком невидимых мозолей, уже не могли выдерживать нестерпимого жара, который обращался в холод.

Прикосновение льдов. Холодная сталь ножа, засаженного в сердце злой рукой. Куча воспоминаний, что давят на грудь и заставляют сердце учащённо биться. Девушка больше не могла терпеть, она глотала слёзы и готова была припасть к жухлой траве, прямо в самый центр костра…

Только чтобы сравняться в муках с тем человеком, которому стоило прочесть заклинание в один роковой день и обратить всю боль против себя.

Чтобы быть честной. Она не привыкла лгать и обделять других людей. Пусть даже в том человеке, лежащем на лютиковой поляне, сто раз проснулась совесть и желание собой жертвовать.

***

Фигура у костра ненавидела этого человека – всем сердцем ненавидела ,хотя раньше готова была принять его дружбу. Ненавидела за слёзы, за дрожь в руках ,которые приходилось до боли стискивать. За ломание пальцев в минуты особенных приступов. За ту болезнь, которая теперь присутствовала с ней.

Это слишком жестокое наказание. Сделать маленькую девочку, когда-то убежавшую из дома, на несколько лет старше одним своим глупым поступком. Сделать так, чтобы ночи оказались бессонными, а каждая минута превратилась в вечность – болезнь медленно пожирала того, кого девушка готова была признать другом.

И всё из-за того, что когда-то с его уст сорвалось неосторожное заклинание и поменяло всё местами.

Всё – этот костёр, взметающийся до небес и опаляющий пальцы, которые уже чернеют, но им не больно. Проклятая защита делает своё дело.

Защита, призванная заклинанием. И голос, который всё повторяет одно и то же, который хочется прогнать, выкинуть из своего сердца, подобно скомканной бумажке. Сказать, что с той фигурой на лютиковой поляне эта девушка не знакома.

Голос… он тише других голосов,
Чем дикие таки часов…

Пусть тише, но гораздо навязчивей. Он говорит с помощью воспоминаний – он может читать её мысли, он может высмеивать её мысли, переворачивать с ног на голову весь маленький мирок бедняжки, потерянной и растерзанной своей же ошибкой. Своими же слезами, что теперь тонкими струями прокладывают себе путь по бледной маске – лицу. А тело поднимается и постепенно движется к костру, желая заглушить этот голос.

Такой тихий голос - изнутри и извне, наяву и во сне -
Он что-то плохое заглушает во мне.

И я закрываю глаза, выбираю из двух,
Пытаясь понять, от меня что ты хочешь, Дух?..

***

Тот день был достаточно жутким. Фигурку, что сейчас совершенно здоровая сидела и ловила отблески костра, ранили… мужская походная одежда окрасилась красным. И человек, что хотел принести ей букетик лютиков, разбросал эти лютики по бранному полю, где лежал побеждённый враг и фигурка, не желавшая принимать спасение взамен на чужую жизнь.

Он пожелал, усилить собственное заболевание, игравшее с его лёгкими, подбрасывавшее их, точно сдутые мячики неправильной формы. Девушка, искажённо улыбаясь, обещала, что поправится, но спешила выполнить своих обещаний.

Она умирала, сжимая руки в кулаки. А на груди у неё лежали красные лютики. Глаза затмевала белая пелена, а сердце жутко билось, разнося по телу нестерпимый жар, который пожирал всё внутри.

Мир шатался, мир танцевал, исполняя невообразимые движения. В ритме танго и вальсов, которых девушка не танцевала никогда. И уже свыклась с той мыслью, что никогда не станцует, особенно на нарядных балах, где все дамы причёсывают длинные волосы и поправляют вычурные платья.

Но Голос сказал, что у неё будет особенный вальс – на траве, среди лютиков, где есть только она, какая есть, одетая в мужской костюм, иногда до боли похожая на маленького воина, уже желавшего научиться одолевать врагов. Храбро размахивавшего мечом.

И с этим Голосом послышалось особенно заклинание – и возле девушки закружился маленький вихрь, приносивший жизнь и запах костров с разными травами. Прекрасное ощущение – дышать полной грудью и знать, что с этим вздохом не будет страшного укола сотней игол, доставаемых злодейкой.

Но если бы девушка знала, какой обратной стороной обладает это ощущение – эйфория, вдохновенный порыв, возвращение к жизни, - то отказалась бы. Со слезами на глазах, но отказалась – от вальса, танго и прочей ерунды. Лишь бы не хотелось ринуться в костёр. Не чувствовать, как замерзает сердце, как оно не хочет больше биться, как замирает, будто бы чуя приближение смерти.

И не слышать тот голос, который останавливает её каждый раз, когда она идёт в пламя и оборачивается на взгляд, брошенный фигурой, которая тоже поворачивается к костру – там, на лютиковой поляне, где всё уже обагрилось чёрной кровью, когда-то шедшей изо рта. Из двух ртов, поражённых, но никогда ещё не соприкасающихся и не глотающих боль друг друга.

Девушка смотрит на ту искалеченную фигуру и хочет сдержать накатившие слёзы негодования – почему он опять делает так? Почему шепчет эти слова, которые скоро ничего не будут значить в мире, где всё кончается окровавленными лютиковыми полянами?

Пожалуйста не сгорай,
Ведь кто-то же должен гореть.
За углом начинается рай,
Нужно только чуть-чуть потерпеть...

***

Бледные, больные, но невероятно сильные пальцы, вцепляются в лютики, которые ещё не успели впитать в себя пороха и крови. Фигурка, стоящая у костра, облизывает пальцы, которые внезапно полоснула дикая боль. За болью накатывает торжество – наконец она не сможет принять его дара.

Вот только от голоса – внутреннего и наружного – никуда не деться. Она чувствует, как голоса превращаются в целую мелодию, которая ужасает и заставляет наслаждаться одновременно. Под эту мелодию сегодня станцуют вальс – быть может, последний, под звук колоколов, которые бессменно звенят во снах несчастной спасённой девушки.

А может быть, только первый. Вальс, который не даст им обоим сгореть.

Пожалуйста не сгорай,
Спаси, все что можно спасти...
Прости, все что можно простить...
Иди, пока можешь идти...

Шагни обратно за край.
За углом начинается рай...

- Как я могу спасти всё, если твоё спасение мне неподвластно? – она старается заглушить слёзы. Она старается не чувствовать, как замерзшее сердце вновь начинает таять – ей уже надоели бесконечные температурные перепады. Надоело входить в костёр, а затем шарахаться от пламени, мерцающего в карих глазах.

Наивных глазах беспечной девчонки, которая очень рано познала боль.

Всё из-за голоса, что становится всё сильнее, несмотря на слабость тела, в котором он находится. Девушка слышит этот голос каждый день – от ручьёв, от неба, да и от самого костра, так ужасно лижущего ей руки, подобно преданной и очень опасной собачонке.

Про духовную связь говорили многое, но фигурка у костра считала это сущим бредом – для неё всё духовное стало пустым. Кроме, разве что

Голоса, что она старалась не слышать. Но когда говорил это человек, с которым её уже связали…

Тогда все связи укреплялись. Тогда сердце поджаривалось на вертеле, но не сгорало. Оно нестерпимо, безумно горело. И не могло больше воспротивиться порыву – девушка кидалась в объятия больного, лежавшего на лютиковой поляне, и плакала. Так происходило не всегда. Только с тех пор, когда голос уже не совсем захотелось гнать от себя.

- Кто сказал, что неподвластно? Подвластно всё. Если мы, конечно, позволим себе властвовать над пламенем, которое разгорается в наших сердцах. И над голосами, что заколдовывают нас каждый раз, когда мы смотрим друг на друга.

- Я больше не могу… этот голос скоро замолкнет… он становится то громче, то тише… я хочу освободиться от него. И не хочу – одновременно, понимаешь…

- Понимаю. Ты отравлена им. Отравлена тем заклинанием, которым я вроде бы спас. И постоянно, как бабочка, летишь к костру.

- Да… это ужасно. Этот голос и костёр – они манят меня… но я не могу выбрать… и весь этот выбор – из-за тебя..

- Я хотел, чтобы ты горела. И мы горели, как огоньки у тебя в глазах. Я хотел принести лютиков, зная, что твоя полуненависть испепелит их. Но потом у меня остался один способ проверить твою духовную силу – и ты оказалась сильной, хоть иногда я видел слёзы у тебя на глазах.

- Это таяло моё сердце. Это Голос делает со мной. Я как будто бы танцую на обломках, понимаешь? Не хочется никого слушать, не хочется возвращаться в ужасные воспоминания, но твои слова – они словно сладость, которую хочется припрятать к обеду. Которая вкусна, но может оказаться слишком ядовитой. И я хочу слушать… но не Голос, который барабанит у меня в голове каждый день, словно обвинительный возглас. Я хочу слышать тебя. И хочу знать, что ты живой – ведь после твоей смерти останется только голос, от которого хочется кинуться в костёр – свечи, упавшие в мокрую росу, не могут гореть….

***

Мне нужно войти
В эту стену закрытых дверей,
Но пальцы разбиты,
И нет даже вмятинки в ней...
И вдруг я в обломках стою,
Побелела как мел...

Я правильно сделала, Дух?..
Это так Ты хотел...
Это так Ты хотел...

- Ты сломлена. Я слышу это – и тот голос, терзающий меня каждый день в виде приговора моим действиям: «Зачем ты всё измял, изгладил?!», уходит. Я чувствую твою боль, и моя боль на мгновение заглушается. И я больше не хочу сгорать, шепча слова утешения тебе и себе одновременно. Я тоже сломлен… но не сожжён.

Их сердца бились в унисон – фигурка с каштановыми волосами лежала на груди у больного юноши, прикрыв глаза. Костёр медленно гас, блики раскрашивали золотистым цветом два тела, которые сплели обожжённые руки и постепенно хотели сделаться одним целым.

Теперь в тишине звучали их голоса – только их – личных призраков друг друга, личных болезней, личных костров.

- Я боюсь шагать в костёр, но боюсь и слушать – ведь жить тогда ,когда по твоей вине умерли, спасать всех, кто никогда не спасёт меня в ответ, просто невозможно. Я хочу сгореть, чтобы не видеть ,как умираешь ты, а я начинаю эту жизнь заново – как лютики окрашиваются солнечными отблесками, просыпается весь мир, в том числе и я, нервно кидающая сумку на траву, покрытую росой. И я ухожу… не оглянувшись. А ты навсегда остаёшься здесь. Со мной же остаётся голос, клянущийся съесть мою сущность живьём…

- Всё равно, не сгорай… даже если я умру, не сгорай… прошу тебя… ты знаешь все мои советы наизусть, но я прошу тебя не принимать их, а просто выслушивать. Мой голос, который скоро исчезнет… прошу тебя, не сгорай…

Они начинают перечить друг другу, а потом замолкают, когда голоса уже не нужны. Сны теперь уже не беспокойные, голоса не мешают, но оба знают, что это, возможно, их последняя ночь – они оба советуют друг другу не сгорать, но сами своим советам не следуют, обрекая себя на обожжённые пальцы и сломленные души.

***

Она просыпается. В голове всё тот же голос, недалеко – пепелище костра, а в воздухе по-прежнему звучит голос. Только этот голос подозрительно похож на тот, от которого действительно не очень хотелось сгорать. Пропитанный не пустыми советами, а звуками, похожими на биение сердец.

«Если ты не сгоришь, я буду пеплом следовать за тобой…» - будто шепчут губы юноши, который по-прежнему лежит и не поднимается.

Сумка кинута на траву. А в отдалении раздаётся колокольный звон.

…Шагни обратно за край…

Девушка горько вздыхает, прячет слёзы и спешит уйти прочь, чтобы сгореть где-нибудь на первом же привале, хотя сейчас она не очень хочет сгорать. Скоро родной голос затихнет, а ей придётся слушать каких-то непонятных духов.

И опять разожжётся костёр. Только на этот раз фигурка будет одна.

***

Но это происходит во снах. А на самом деле просыпаются двое. Голосов. И слышится умиротворённое дыхание, которые многие принимают за приглушённый храп местных мохнатых зверюг.

…За углом начинается Рай…*

____________________________
* слова песни Флёр "Голос"