Часть 6

***

Музыка станет частью меня. Впитываясь с каждым звуком, пронзая без ножа, поражая красотой и яркостью, она вызывала на глазах слёзы и заставляла глотать комок нервов, поднявшийся в горле. Я толи любил, толи ненавидел теперь…

Один день мне потребовался, чтобы отыскать флейту.

Казалось, поиски займут намного больше времени, но мой знакомый ювелир оказался действительно удивительным человеком… оказывается, что его бывшая жена, ушедшая к лучшему другу Джонатана Чарлистона (до сих пор с содроганием говорю эту фамилию…), любила «всякие безделушки коллекционировать», среди которых оказалась потрясающая, ни разу не тронутая, томившаяся в пыли, флейта!

Правда, друг мой сказал в качестве совета только: «Лучше оставь всё это, не ходи у этой мадемуазель на задних лапках! Не успеешь оглянуться – она тебе по голове этой же флейтой! А впрочем, поступай, как знаешь, но не обвиняй меня…»

Я сомневался в своих действиях, когда шёл домой. Иногда возникало непреодолимое желание повернуть назад и отказаться от всех уступок. Иногда сердце терзала всё та же мелодия ненависти по отношению к семье Чарлистонов. Сжимались кулаки, я останавливался и в приступе мимолётного гнева хотел выбросить несчастный инструмент!

Но потом что-то заставляло очнуться. Выбросить, вычеркнуть навязчивые мысли, пытаться вспомнить образ Селин, который появлялся во тьме и советовал мне сдержать слово. Подавить в себе гнев и дать шанс. Всем дать шанс вздохнуть свободно и скинуть с себя покрывало Великого Слепого одиночества.

С этими мыслями я продолжал свой путь, который войдёт в историю моей жизни навсегда, как самый трудный, не первый и не последний… путь к преодолению черты, которая оставалась такой далёкой!..

***

С каким волнением девчонка принимала у меня инструмент…как блестели её глаза от неуверенного, робкого счастья, которое заставляло её дрожать и бледнеть… она закусывала обветренные губы и тихо повторяла: «Спасибо…»

Пусть она пыталась подделаться под серьёзный, официальный тон, но у неё ничего не получилось. Слишком уж было заметно волнение, этот густой румянец и опущенный взгляд…

- Я могу сыграть прямо сейчас? – дрожащим от волнения голосом вопросила мисс Мадикен, нежно прикасаясь к инструменту. С такой надеждой прозвучал этот вопрос – так, будто она знала о всех моих приступах гнева и приступах глупости, так, будто от моего разрешения зависело многое! Будто бы одно моё слово могло что-то изменить в её решении…

- Начинайте, - кивнул я. Это было необходимо сейчас – музыка могла успокоить, предать сил. Там, на холодном полу, возле жесткого дивана, наконец расцвело что-то невероятно человеческое, прекрасный цветок возник перед нашими глазами и прорвал удушающий серый лоскут из сумерек…

Она заиграла, прикоснулась к алюминию губами. Будто робкий нежный поцелуй становился страстным…

Каждый раз – всё сильнее это прикосновение, каждый раз руки её скользят по инструменту…

Каждый раз – прекрасный звук вырывается наружу и входит ко мне в душу, срывает дверь с петель. Это игра? Нет, это уже что-то большее. И это что-то способно перевернуть мир вокруг меня. Коснись, но только не сломай. Зажмурь глаза, чтобы серый мир не мешал наслаждению. Музыкантша тоже закроет глаза и будет сливаться с мелодией воедино – плакать и радоваться вместе с чарующими звуками флейты! Улыбаться, но ловить печаль, будто бабочку, прекрасными глазами.

Прикоснись к моей картине, разрушь прежнее, сотри его, выброси. Больше не надо поглощающей серости. Необходимо понимать друг друга с каждого звука, а не доверие сжимать в кольцо.

Флейта всё громче, цвета всё ярче в моём воображении. Вмиг – и образ прекрасный Селин, которая улыбается широко, пролетает мимо меня искрящейся кометой со шлейфом алмазным!

Прикоснуться до полотна моих мечтаний. Они – здесь, они- во мне, это никому не отобрать, даже самой суровой могиле. Флейта со мной, словно жизнь, словно та муза, которой вечно не доставало. Она уходила, манила меня рукой… но покидала, исчезала во мраке. Потрясающая, лёгкая…

А сейчас она со мной. И я. Никогда. Её. Не отпущу. Селин… останься, останься, я удержу тебя в душе. Чёрная лента спадает, распадается на осколки. Ты здесь, в каждом звуке, твой голос пронизывает меня, делает слабым и сильным одновременно. Дотронься до меня, не смей убегать.

Дотрагиваешься. Хорошо… улыбка, запоздалая, дрожащая, расцветает на моём лице. При тусклом свете, стоя на коленях играет одна из Чарлистонов, но непохожая на них уже тем, что согласилась воскресить тебя уже по-настоящему… ты и в этой музыкантше, Селин. Губы девчонке, которая забрела ко мне, улыбаются так же, как улыбались твои. Руки нежны, они держат цветок, который не упал, не сломался во время твоей предполагаемой «смерти»… он на время завял, чтобы вновь потом расцвести.

На коленях стояла, играла на флейте, смотрела на меня взглядом, полным мольбы, отчаяния и…надежды. По-человечески смотрела. Я осмелился открыть глаза, чтобы увидеть лицо мисс Мадикен.

Это выражение не было похоже на звериный оскал Чарлистонов. Фирменный оскал, который пугал даже самых смелых людей.

Это было что-то невыразимое. Нечеловеческое, неподвластное миру живых. Словно… музыка впиталась в неё. Словно флейтой стала она и подчинила себе весь этот серенький мир.

Словно Мадикен и Селин превратились в одну девушку, слились воедино и запели особенную мелодию, которая не прекратится, спустя тысячу мнимых лабиринтов, которым дают название «смерть…»

Исчезают только те, кто достоин исчезнуть. А Мадикен и Селин… они и были той жизнью, которая расцвела в тёмной комнате и разрезала полотно Великого Слепого Одиночества.

***

- Игра была просто прекрасна… -выдохнул он. Это было лучше всяких аплодисментов – комплимент от человека, который недавно лишь был готов меня выгнать лишь за то, что я – родственница Чарлистона, его старого врага.

Значит, не зря была эта боль, не зря рвала я нервы, пока играла. Не зря – в его взгляде отразилось то же самое, что должно было быть у меня в тот момент. В сущности, они служили неким отражением.

Флейта – великая вещь. Она залечивает раны, она горячит в самый лютый мороз. Мелодия льётся, входит в сердце. Она становится тобой, стирая грани, предрассудки и нарисованные чёрные полосы…

А полосы рисует нам Судьба костлявой рукою. Она здесь, обернись. Только почувствуй, только узнай…

Я улыбнулась и, прижав инструмент к груди, поднялась с колен. У мистера Хамилтона было такое выражение лица, которое я ни разу не видела…

Лицо выражало спокойствие и… уверенность в чём-то. Улыбка, пусть и призрачная, будто тень, но всё же скользила по его губам. Ещё один комплимент. Нет, я сегодня точно покраснею, если не стану по-настоящему сильной, чтобы выйти из лабиринта моих личных предрассудков.

- Селин была со мной всё время, как вы играли. Как вам это удалось, моя дорогая Мадикен? – сказал мистер Хамилтон, когда я хотела пойти в свою комнату. Он вновь взял меня за руку, но уже не так требовательно и сухо, как в первый раз. И ощущения возникли совершенно другие. Мне просто не хотелось разжимать рук. Не хотелось выпускать…

Бабочка. Порхает мимо нас. Главное – не упустить, не помять этих узорных крыльев. Верить…не отпускать.

- Мне просто хотелось этого. Хотелось так, как только возможно что-либо хотеть и что-то доказать вам. Я поняло, что игра может рассеять ваши сомнения, ведь игра моей сестры на пианино была слишком сухой и… она играла по нотам. Ноты же для меня выдумало сердце и образ Селин, который не покидал на протяжении многих дней. Муза, вдохновение – всё было сосредоточено на ней.

- Как у меня?

- Да. Как у вас. Ваша жизнь, ваше вдохновение – всё стало музыкой, всё превратилось в незримую бабочку, которая порхает около нас…

- Но мечты могут не сбываться. Или сбываться, но не всегда… почему вы так умело и легко воплотили в музыку все наши мечты, которые уже измучили нас порядком?

- Именно потому, что время проверяло нас на прочность и мучило порядком, я смогла эти мечты наконец воплотить… радуйтесь, что Селин остаётся с вами теперь уже не в качестве образа уходящей музы.

- Она всегда будет со мной, мисс Мадикен… - слёзы выступили у него на глазах. Он не выдавливал их из себя, теперь уже выпускал на волю искренне, непринуждённо. Хватит томить себя. Хватит маской закрываться, хватит рваться на части, раскалываться, подобно старому зеркалу, на осколки!

Хватит. Теперь полились слёзы, которые больше похожи на слёзы тихого счастья, светлую печаль, которая позволяет надеяться на такое же светлое будущее. Сначала надеяться, а затем воплощать в жизнь.

- Спасибо вам… - произносит он и целует мою руку, подобно галантному джентльмену. А я робко улыбаюсь и отпускаю его, пусть не без сожаления. Скоро всё будет иначе… скоро я не упущу эту бабочку, поселившуюся в моём животе не столь давно.

Я ухожу в свою комнату, чтобы заснуть и проснуться в новом дне. Нет. В новом мире, который откроется мне, будто книга сказок, которую открывала мама…

Я засыпаю, закрываю глаза, чувствуя, что сегодня не будет страшных снов, а будет одна бесконечная мелодия. Сердце мерно бьётся в своём обычном ритме. Снова на губах расцветает улыбка и становится уже неотъемлемой частью сновидений и размышлений моих…

Вновь думаю о флейте, о своих потраченных нервах и задаю себе вопрос: «А стоила ли игра свеч?», в который раз с удовольствием отвечаю себе: «Да»… а вот на вопрос: «Почему?» я отвечаю следующим образом:

Иногда следует сыграть на чьём-то вдохновении, пожертвовать собою ради того, чтобы доказать: ты здесь. Ты близко. Ты рядом. Ты можешь помочь, можешь протянуть руку, пусть и такую крохотную, как у меня…

Одиночество больше не поглотит. Засыпаю…

***

Чья-то тёмная фигура с местью, горевшей в сердце, подходит к машине… ключи от гаража позвякивают в кармане, лицо фигуры скрывает тьма. Сегодня не будет свидетелей… лишь фонарь да луна, которая дрожащим лучом освещает крышу дома.

Слышатся уверенные шаги, пропитанные злобой и ненавистью – фигура скорее хочет покончить с этим. Кажется, что противно даже прикасаться к предмету, что принадлежит врагам. Но нож сверкает в руке, на которую нахлобучена грубая бесформенная перчатка. Отпечатки останутся размытыми, дороги скользкими. Масло медленной струёй будет капать на дорогу, пропитанную сыростью дождя.

Фигура знает, что делать. За последние годы научилась – боль и гнев слились в одно целое… сердце шепнуло: «Давай, скорее… пока тебя никто не заметил… постарайся… уничтожь стервятников, питающихся человечиной!»

И фигура скрывается под автомобилем, до боли знакомым, тщательно вымытым и блестящим на осеннем солнце. Когда-то блестящим. Скоро от «блеска» ничего не останется – груда металла собой особой ценности не представляет.

В наушниках у фигуры играет классическое танго. В ритме бешенном колотится сердце, которое за минуту до этого спокойно билось в груди. Фигура выныривает из машины, тяжело дыша и проверяя, не оставила ли она улик, не смотрит ли кто-нибудь пронырливым, проницательным взглядом…

Но нет. Никто и ничто не сможет выдать преступника, одетого в спортивный костюм, который мешком висит на теле. Нервной поступью, постоянно оглядываясь, фигура скрывается на месте преступления.

Конец близок. Пусть страх и сомнения сейчас в душе поселились, но лишь на мгновение. Фигура знает, что завтра будет спокойно смотреть на грязную дорогу и улыбаться во весь рот – благородная месть совершилась, перерезанный шланг стал горлом врага. Теперь- то уж точно стервятники никогда не нападут на людей. Теперь-то земля очистится от всех грешников… заблуждение так похоже на истину, когда пытаешься найти оправдание содеянному!

И фигура уходит, заметая следы, оставляя лишь на сердце незримы отпечаток. Тот, который будет ещё долго терзать одного стервятника, который выжил…

Времени нет. Скоро утро. Скоро день. Скоро расправа. Не смотри на чужие слёзы. Не оглядывайся, не смей. Человек мёртв вместе со своими врагами, когда хладнокровно взводит курок и смотрит, как безоружные жертвы на коленях просят пощады, плачут и кричат, задыхаясь от боли.

Ты делишься со всеми даже болью и не смотришь на то, как убиваешь себя вместе с ними…

А сон прерывается. «Стервятник» с криком бешенным просыпается.

***

Скоро утро… очередной миг надежды… её игра на флейте сегодня была просто великолепна – она готова была разрыдаться вместе с инструментом, сплетала наши чувства и пыталась донести их до меня.

Скоро утро, а я всю ночь не спал и думал об образе моей ушедшей Селин, которая вернулась ко мне и поселилась в сердце навсегда. По-настоящему. Может быть, Мадикен даже несёт в себе этот образ, а я слабо замечаю. Надо будет лишь приглядеться, лишь дотянуться до хрупкой бабочки рукой.

Только бы крылья не сломать… только бы флейту не заглушить. Только бы сделать очередной шаг в лабиринте исчезающем к черте выдуманной.

Я закрываю глаза и теперь уже точно могу мечтать, уносясь в незримые дали, где я и воспоминания приятные вместе, а одиночеству места среди нас нет. Пусть оно Великое, но всё напускное величие стирает слепота, которая не видит, как незримые образы всё время поддерживают людей.

Я не верил раньше образам, но теперь сам… как писатель, как музыкант.

Что эта Флейта сделала, что внутри сломала?!

***

Но мечтания и бесконечные вопросы мои прерывает крик, который врывается в ночь, разрезает тишину. Дикий, странный, безудержный, отчаянный. Столько страха в нём, в каждой ноте! Резко вскакивая с дивана, я иду на голос, который совершенно не подходил к обстановке, которая сложилась у меня в голове.

Этот крик похож на тревожный зов, предупреждающий об опасности. Скорее всего, опять Одиночество что-то затеяло и расставило свои сети неприятных воспоминаний… не даёт нам выйти из темницы окончательно и играет. Вечные ловушки, вечные козни…

Словно ветер влетаю в комнату, где обитает флейтистка. С безумными глазами, резким прерывистым дыханием, скукожившись в постели, девушка произносит лишь одно слово, которое потом переходит в рыдание и крики страдающие…

- Ава-рия… авваария… а-в-а-р-и- я… - шепчет она, словно заклинание.
Подлететь к ней, обхватить за плечи, взглянуть в лицо. Это всё я делал с Селин, когда ей становилось невыразимо страшно после всех жизненных и ночных кошмаров.

- Что Авария? Что – Авария?... – мой голос тоже дрожит, уши заранее не хотят слышать то, что сейчас скажет музыкантша, которая воскресила Селин и свои воспоминания.

- Авв…а…рии…я… ббб….

- Что?

- Авв…арррр… и…я…

- Авария?

- Б…б…ы…лллла…

- Авария…была? Я знаю, что она была!

- Пппп…оооо…ддд…

- Ну, давай же… успокойся…тесь… мисс… Мадикен… сделай… те глубокий вдох и скажите мне, что связано с аварией!

- Подстроена! – выдыхает она резко, собравшись с силами. Всё её тело вспотело, рука была горяча, словно огонь.

- Авария была подстроена?! – не веря своим ушам, переспросил я.

- Д…да… - произнесла она тихо и быстро- быстро закивала, дрожа от страха. И так и дрожала, ничего не говоря, кроме слабого: «Не надо!», когда я хотел выйти и принести ей воды. Она вцепилась в мою руку и смотрела так, будто беззащитный звёрек, попавший в капкан.

Дрожала до самого утра, пока не смогла снова погрузиться в нервный сон, так и не отпуская руку и шепча какие-то бессвязные слова…