Поганая гнилая лужа

Так называлась площадь около лужи, издававшей зловоние. Лужа  та прославилась тем, что около нее производились массовые казни.  В  1504 здесь пылали костры, на которых сжигали еретиков. Существовала  эта лужа  и во времена Ивана Четвертого Грозного. 25 мая 1570 года здесь произошли массовые казни. Процитирую автора, так называемого Пискаревского летописца: «царь повеле казнити дияка Ивана Висковатого, по суставом резати, а Никиту Фуникова, дияка же варом обварити, а иных многих розными муками казниша. И всех 120 человек убиеша»… Этой массовой казни предшествовала опричнина, когда опричники, - организация которую создал и финансировал государь, - в масках, врывались в имения неугодных царю бояр и дворян, грабили, убивали  и пытали. Считать опричнину проявлением деспотизма царя наивно. Казнить десятки тысяч невинных людей преступно. Методы устрашения царя Ивана ужасны, но действия были направлены против феодальной раздробленности.

Потомок князя Калиты
И внук Ивана Третьего
Боялся в детстве темноты,
Потом – боялся смерти.

Она ждала его везде,
Он уклонялся ловко,
Была в напитках и еде…
Так,  разные уловки…

Немало зла творили встарь,
Примеры так разительны,
И стал надежа-государь
Жестоким, подозрительным.

И основания были,
И наблюденья личные,
И мысли дельные пришли,
Основой, став опричнины.

Такое детище царя,
Пути простые, сложные,
Его сподвижники не зря,
Царя прозвали Грозным.

 Единою казалась Русь,
Удельно – феодальная,
И гнев царя, тоска и грусть,
Основа изначальная.

Что ни боярин, то – удел,
Да силушка – немалая,
Боярин от того и смел,
«Рука» не доставала.

А Новгородская земля?
А Старицкого княжество?
Права какие у царя,
Через суды – сутяжество?

А была земщина еще,
И дума знать боярская,
Монастыри уже не в счет,
Нет права на них царского.

Как это все соединить,
Да дать другим понять,
Не цель, кого – то там казнить,
Служить заставить знать.

Опричник, то иная стать,
Под разною личиной,
Скрывалась княжеская знать,
А может быть, - купчина.

Знатнейших княжеских родов,
Романовы, Глинские,
Мстиславские, с боярских слов,
А двое – Трубецкие.

Измены видел царь Иван
В оплошности простой,
Не то сказал, когда был пьян,
Заигрывал с Литвой…

Не все роды, не всех подряд,
Лишь тех, кто был опасен,
Хоть Старицкий умом и слаб,
Но для боярства – «красен».

Царю двоюродный был брат,
Ну, как казнить открыто?
Иван заставил выпить яд –
Убийство – шито-крыто!

Потом он взялся за дьяков,
На взятках разжирели,
Но план замыслил он такой,
Враги – окаменели.

Царя был замысел такой, -
Бессонной думал ночкой:
Котел, наполненный водой,
Объемом в две-три бочки.

Пылают жаркие дрова,
Вода бурлит ключом
И государевы слова,
О том кто брал, почем?

Согласно царского указу
Взялись за виноватого –
Главу посольского приказа,
Ивана Висковатого…

За ним подъячие, дьяки,
Кто земством прежде правил,
Их кражи слишком велики,
Всяк крал добро, лукавил…

Исход суда для всех один,
Будь дьяк ты, иль подьячий,
Большой в приказе господин,
Слепой ты, или зрячий.

За руки, ноги привязав
Пеньковою веревкой,
Палач  виновных опускал,
Не быстро, внешне ловко.

Обварен дьяк, истошный крик,
На всю гнилую лужу…
Замолк обваренный старик,
Другим сигналом служит.

Всего сто двадцать человек,
Те казни испытали,
И летописцы грозный век,
Страшась, но описали.

Бояр казнил, казнил дворян,
Простому плохо люду,
Погибло больше всех крестьян,
За что? Представить трудно.