Каждый дышит своим воздухом

1.
Я с детства любил бродить по заснеженным улицам долгими зимними сумерками. Мне никогда не нужны были спутники для таких прогулок. Вот и сейчас подняв воротник пальто, и, закурив сигарету, вышел из подъезда в зимний морозный вечер. Проходя через двор, зябко поежился и ускорил шаги. Впрочем, было не настолько холодно, чтобы отказываться от прогулки. Вдруг вспомнился промозглый январский вечер в Грозном 94 от Рождества Христова, чертово времечко, о котором старался думать как можно реже, но иногда, воспоминания проявлялись сами собой, вот как сейчас. Дернул уголком рта и достал новую сигарету. Долго не мог прикурить, чиркая гаснущими спичками, хотя и ветра нет, а вот, попробуй, прикури. Наконец удалось, и с сигаретой в зубах, засунув руки в карманы, побрел по засыпанной снегом тихой улице. В окнах домов уже зажглись огни, можно было различить силуэты за шторами.
Проходя мимо деревянного двухэтажного дома, заметил за окном молодую женщину. В руках ее была детская желтая леечка, она поливала цветы. Лампа в комнате не была зажжена, свет падал, судя по всему, из соседней комнаты, и поэтому нельзя было, как следует, разглядеть черты ее лица. Я остановился напротив окна и засмотрелся на эту идиллическую картину. Тут же мысленно нарисовал себе комнату, где жила девушка, увидел ее отчетливо, словно в игрушке с трехмерной графикой. Эту небольшую комнату в старом деревянном доме, где скрипят половицы, и пахнет молоком и гречневой кашей. Старый диван у стены, журнальный столик, шкаф с книгами, цветной телевизор. Цветы на подоконнике и веселые шторы, усыпанные мелкими разноцветными листьями.

Девушка, наконец-то заметила, что за ней наблюдают, и скрылась, задернув штору. Я усмехнулся и побрел дальше, вскоре забыв совершенно и о девушке, и о ее цветах. Вновь вспомнился Грозный, зимняя ночь, взрывы, крики, холод и тепло струящейся по телу крови. Теплую липкую кровь, заливающую пальцы, зажимающие рану. И некуда было деться от этих воспоминаний.

Я, молча, выругался и достал очередную сигарету. Я прекрасно знал, что будет дальше, отчетливо вспомнил, как в последний раз, когда такое случалось, оказался в какой-то грязной забегаловке, где с остервенением принялся пить водку, чтобы поскорее забыть и забыться. Потом откуда-то взялось трое мужиков, когда они подсели за столик, не смог вспомнить. Вместе выпивали, и я рассказывал им про ту жизнь, про войну. И как они сперва слушали, и разливали водку в стаканы, и хлопали по плечу, а потом один из них крикнул в лицо, брызгая слюной: «Ты все врешь, бля, щенок! Какая война, сука, гаденыш!» Что было дальше, мне рассказали на следующий день в отделении милиции, где пришел в себя. Из свидетельских показаний следовало, что я бросился на гражданина В., и, схватив его за горло, начал душить. Меня удалось оттащить от того мужика, к счастью для нас обоих, ведь я его чуть было не убил. Я вспомнил, как сидел в прокуренном кабинете и отвечал на повторяющиеся вопросы майора, и жуткую головную боль. У меня были серьезные проблемы, и, скорее всего, я бы снова оказался там, где уже приходилось бывать, и куда снова не стремился. Если бы не помощь хорошего друга…

В конце - концов, дело замяли.

2.
Я остановился и закурил очередную сигарету. Во время таких вот как эта одиноких прогулок вспоминалась вся жизнь. Отдельными обрывками, образами, ощущениями. Иногда удавалось заставить себя думать о чем-то другом. Например, об очередном проекте. Я хватался за новую тему, как утопающий за соломинку, заставляя себя думать только об этом, и ни о чем более. Но сегодня это не удавалось, я прилагал усилия, вспоминая вчерашний разговор с заказчиком и представляя свой новый проект. Думал о том, как совместить хай-тэк со средневековьем. Но представлялась картина из прошлого времени. Я тогда еще восьмилетний мальчик, испуганно прислушивался к голосам, доносящимся из прихожей. Приглушенный голос матери, в бессильной ярости повторяющей «Скотина, скотина…» и пьяный голос отца, бубнящего ругательства. Глухой стук упавшего тела, и возня, вызванная попытками подняться на ноги.

Усмехнулся. Привычная картинка из детства. Такое происходило почти каждый вечер. Одни и те же слова матери. Один и тот же пьяный бред отца. Со временем я привык и перестал бояться. А когда подрос, просто уходил, и часто не ночевал дома. Конечно, мать волновалась. Но тогда мне уже, честно говоря, было плевать на это. Отцу это было безразлично, к вечеру он напивался. Тогда еще случались дни, когда отец возвращался рано, трезвый и злой. И целый вечер проводил перед телевизором, лежа в зале на старом, изорванном и грязном диване. Недовольный, он курил папиросы, стряхивая пепел прямо на пол, раздраженно покрикивая на мать или меня. Она в такие дни становилась тихой и приниженно-суетливой, торопливо сновала из кухни в комнату, и обратно, то, принося отцу тарелки с ужином, то убирая грязную посуду. Подавала газеты и папиросы, вытирала пролившееся на пол пиво, почти не произнося не слова. За пивом посылали меня. В такие дни отец вспоминал о сыне, спрашивал, сделал ли я уроки и приказывал принести дневник. И я приносил. Развалясь на диване, почесываясь, отец пролистывал страницы, грозно сопя и внимательно разглядывая оценки и замечания, если таковые имелись. «Двойки» доставляли отцу удовольствие, в таких случаях он не торопясь вытаскивал из брюк ремень. Это называлось - «учить жизни». Мать жалела меня, но сделать ничего не могла. На ее робкие просьбы: «Боря, не надо, он исправится», отец обычно приказывал ей заткнуться и не лезть не в свое дело. И она не вмешивалась. Уходила на кухню, пока отец «учил»жизни.

«Спасибо, папа, за науку». - Ухмыльнулся. – «Запомнил ее на всю жизнь. Вот только драться пришлось самому научиться. Впрочем, твой совет мне очень пригодился».
Иначе было нельзя. А то бы просто сломали. Несмотря на непростую обстановку в семье, я довольно неплохо учился, но не стремился к отличным оценкам. Не всегда делал уроки. Мне были интересны точные науки, и благодаря этому интересу, а так же развитой логике и хорошей памяти, они не представляли сложности. Так же довольно легко давался английский. Плохо было с литературой. Я ненавидел эти скучные, нудные уроки с разбором характеров персонажей и бесконечными сочинениями. Читать, впрочем, любил, в основном фантастику. Когда учился в шестом классе, мужская половина разделилась на две группы, враждовавших друг с другом. Очень быстро одна из них распалась, и некоторые перешли на сторону своих противников. Их было всего пять человек, не считая тех, кого называли «шестерками». И эти пятеро установили свой порядок в классе.

Поначалу меня не трогали, относились довольно благосклонно. Я никогда не пресмыкался перед ними. Давал списывать алгебру. Курил с ними за углом школы. Но никогда не принимал участие в их забавах. А забавы происходили каждый день. Избивали слабых и отбирали у них деньги. Мне было противно в этом участвовать.
Противны были и жертвы, запуганные тихие мальчики, которые даже не пытались сопротивляться, когда их били или объединиться против своих обидчиков. Противны были и «шестерки», ждущие только жеста, чтобы наброситься на слабых в угоду своим «хозяевам» и из страха перед ними. Но в один день я сам оказался прижатым к стене, окруженный ухмыляющимися одноклассниками. Помню ту отчаянную ярость, с которой защищался. Но их было десять человек. Потом только прикрывал руками лицо, сжавшись в комок, когда они били ногами на снегу за углом школы. В тот день я не торопился после школы домой. Когда же появился дома, отец с приятелем сидели за столом на кухне и пили водку. Матери не было, она работала во вторую смену. С минуту, разглядывая разбитое лицо и разорванную грязную одежду сына, отец велел подойти поближе и рассказать, как все случилось. Я неохотно рассказал.

- В следующий раз бей первым, - сказал. - Всегда бей первым. И не бойся. Они не должны увидеть твой страх. Убей, если это надо. Лучше ты, чем тебя.
 
Эти слова отца я хорошо запомнил. И на следующий день, в школе, когда после первого урока меня снова окружили, схватил с учительского стола вазу и изо всех сил ударил по лицу Фирса, самого наглого из них. Фирс громко завопил, закрывая лицо руками, отшатнулся в сторону. Между пальцев показалась кровь. А я между тем ударил еще несколько раз. Все произошло так быстро, что никто не успел помешать. А когда, наконец, поняли, что произошло, никто не двинулся с места, стояли и удивленно смотрели на меня и рыдающего на полу Фирса. Только Иванов повторял шепотом: «Ну ты ваще, Быстров, ты ваще…» В руке появился нож, и приставив его к животу двоечника Самсонова, я тихо произнес, что если хоть кто из этих тварей хоть раз меня тронет…

Дальше был и безобразный скандал в кабинете директора, и возмущенные родители Фирса, мать то и дело подносила к глазам платок, говоря о своем хорошем сыне, и ругая этого падонка, по которому плачет колония и которому не место в этой школе, и бледное усталое лицо матери, которую срочно вызвали в школу. Рассказы одноклассников, как было дело, и конопатая милиционерша из детской комнаты милиции и угрозы исключить из школы. Я молчал и смотрел исподлобья. Меня чуть было не выперли из школы, но пожалели мать, эту несчастную женщину, неблагополучная семья, отец-алкоголик, мать целый день на работе, ах-ах, в кого же быть хорошим, если все вот так вот. Несколько раз в неделю таскали в кабинет директора, поставили на учет в детской комнате милиции.
Но одноклассники отстали. Стали бояться. И это вполне меня устраивало.

3.
Я вошел в тускло освещенный подъезд. Поднимаясь по скрипучей деревянной лестнице на второй этаж, подумал, как все запутано в этой жизни. Усмехнулся. Позвонил в дверь.
Она была дома.
 
- Привет – она посторонилась, пропуская в прихожую и закрывая дверь. – Давно не заходил.

Я кивнул и начал снимать пальто.

- Проходи на кухню. Я послушно прошел за ней.
- Есть хочешь?- я отрицательно покачал головой – Тогда чаю сейчас поставлю. – произнесла она, снимая крышку с чайника, ставя его в раковину и открывая кран.

- Не суетись. Лучше водки. Есть у тебя водка?

Она кивнула. Достала сигарету, прикурила.

- Что у тебя опять случилось?
- Да ничего особенного. Просто шел мимо, решил зайти. Давно мы с тобой не виделись.
- Не хочешь, не говори. Она пожала плечами и начала накрывать на стол.
- Ты никогда не рассказываешь о своих проблемах. Но я то тебя давно знаю. Что-то у тебя случилось. Впрочем, не мое дело. У меня своих проблем хватает. Налей лучше водки.

Когда-то мы вместе учились в художественном училище. У нас была славная компания. Мы вместе ходили на этюды, пили водку. По окончании училища она вышла замуж за их однокурсника. Вместе с мужем поступили в институт в Москве. Но что-то у них не сложилось, и, проучившись два года, она бросила и институт, и мужа, и вернулась. Устроилась работать художником-оформителем в один из городских кинотеатров, а так же писала пейзажи на продажу. Жила с матерью в старой двухкомнатной квартире на окраине. Через несколько лет мать умерла, а она совершенно забросила живопись и поменяла работу. Теперь она работала консультантом в мебельном салоне.
Я изредка заходил к ней. Мы пили, говорили о жизни, о работе, вспоминали старые, крутые времена. Я оставался у нее до утра. Просыпаясь ранним утром, закуривал сигарету, чувствуя рядом ее тепло. Воспоминания больше не причиняли боли, думал о своей жизни спокойно и отстраненно. Снова засыпал, и просыпался через несколько часов от ее прикосновения. Она варила кофе и готовила завтрак. Собиралась на работу. Допив кофе и докурив сигареты, выходили из дома и расходились каждый в свою сторону. Она ничего от меня не требовала, и как должное воспринимала мое отсутствие, равно как и поздние неожиданные визиты. Звонила крайне редко, я никогда. Иногда пересекались у общих друзей. Оба знали, что бывают дни, когда она просто необходима мне, но никогда не говорили об этом.

4.
За окном снова шел снег. Я положил кисть и притянул к себе кружку с остывшим чаем. Закурил. Маленькими глотками пил чай и смотрел, как падает снег. Серый февральский день умирал под белым покрывалом. Фигурки прохожих ковыляли по заснеженным нерасчищенным дорогам. В домах зажигались огни.
 
Я закончил эскиз. Надо бы начать следующий, но настроения не было. Сигареты кончились, чай выпит. Торопиться некуда. Домой не хотелось.

Дверь открылась, на пороге появились Алиса и Семеныч:
 
- Пойдем пиво пить.
- Сегодня без меня. Я еще поработаю. - сказал.
- Как хочешь. Тогда пока-пока.
- До завтра.

Дверь закрылась. Я снова остался один.

Рисование. Если бы не это, стал бы одним из многих озлобленных юнцов. После того случая в шестом классе меня начали бояться. Общались, но держали себя настороженно. В классе друзей не было. С друзьями я встречался после уроков. Их было двое, таких же, как и я, ребят из неблагополучных семей. Зимой грелись в подъезде девятиэтажки, где я жил, а в теплое время шатались по улицам, или отправлялись за город - на озеро или в рощу между кладбищем и нефтезаводом. Или лазили по заброшенным стройкам. Палили костры, курили, пили пиво и дрались. Денег не было – и мы воровали, или вытаскивали их из карманов пьяниц, заснувших на улице.

Как-то Валька принес фото Шварцнеггера. Это была маленькая фотография, переснятая с какого-то черно-белого изображения, на ней Арнольд был изображен в роли Терминатора. Владу и Сереге очень хотелось тогда обзавестись такой же фотографией, но взять было негде. Фотоаппарата тоже ни у кого не было. Тогда я предложил попробовать перерисовать Шварца. Валька одолжил на день фотографию. Я принялся за работу тем же вечером, продолжил на следующий день на уроке литературы, и закончил после уроков, оставшись в пустом классе. Это был рисунок простым карандашом. Получилось очень похоже. В тот же день фотография была возвращена Вальке, а друзья заценили труд художника. Я сделал еще один рисунок, который подарил Сереге. Тот был очень доволен. На следующий день Серега попросил нарисовать еще один портрет Шварцнеггера, для пацана из своего класса, который в случае, если будет похоже, обещал заплатить 5 рублей. С этого все и началось. Я рисовал Шварценеггера, Сталлоне и Брюса Ли всем желающим сначала за 5 рублей, а потом уже красками, за червонец. Однажды один мальчик попросил нарисовать Рембо красками, и я отправился в магазин, где купил акварель и кисти. Правда, первый эксперимент в цвете вышел неудачно – но я был настойчив и терпелив, и дело вскоре пошло на лад. Срисовывал киногероев с фотографий, которые притаскивал Валька, или приносили заказчики.

В то чудное время, мы частенько отправлялись в видеосалон, расположенный рядом с домом, смотреть боевики. А потом я рисовал сюжеты из фильмов. Мне это нравилось, и вскоре, у меня уже было несколько альбомов с рисунками. Правда, фигуры получались карикатурные, с нарушенными пропорциями, но что-то все же, в них было, в тех рисунках.

В тот год, после зимних каникул, к нам в школу пришел новый учитель ИЗО. Это был уже немолодой, крупный, лысеющий мужчина. Он никогда не повышал голоса на учеников, и ко всем обращался на «Вы». Он ставил двойки по своему предмету только в двух случаях: если ученик не сдал рисунок в назначенный день, и если ученик срисовал. Уроки рисования при нем стали интересными, он рассказывал о художниках, показывал репродукции картин, объяснял перспективу и основы живописи. Много рисовали с натуры. Все это разительно отличалось от уроков с прежней учительницей рисования. Ученики быстро прониклись уважением к новому учителю. Дисциплина на его уроках была железная.

Как-то раз я на последней парте трудился над очередным сюжетом из боевика, в то время как весь класс над очередным натюрмортом. Не заметил, как учитель подошел. Несколько минут он пристально наблюдал, как я пишу мускулы киногероя, а затем тихо произнес: «Останьтесь после урока, хочу с вами побеседовать. А пока настоятельно советую вам заняться текущим заданием». Я реально испугался, отложил свой рисунок и внял совету.
После урока я дождался, пока все покинут класс, и подошел к учителю. Я ожидал задушевной беседы на тему дисциплины. Но учитель спросил: «У тебя есть еще какие-нибудь рисунки?»

- Да - сказал.
- Принеси завтра. Я хочу посмотреть.

Назавтра я принес свои альбомы и после четвертого урока отправился в кабинет ИЗО. Учитель перелистывал альбомы, иногда улыбаясь. Несколько рисунков он особенно долго разглядывал, возвращаясь к ним несколько раз. Наконец протянул мне альбомы и спросил:

- Вы никогда не думали поучиться в художественной школе? У вас, несомненно, есть талант. Но вы еще многого не умеете. Я бы очень советовал вам серьезно заняться рисованием и живописью.

Я честно признался, что ни о чем подобном не думал. Мне нравилось рисовать. Впрочем, умолчал о деньгах.

- Займитесь живописью. Из Вас может получится хороший художник. Возьмите свои рисунки, какие есть, и отправляйтесь в художественную школу. Но на уроках все-таки не пренебрегайте заданием. - С улыбкой сказал учитель. - Теперь ступайте, чтобы не опоздать на физику.

Я вышел совершенно ошарашенный. У меня талант? Я никогда не думал об этом. Просто нравилось рисовать. И таким образом я зарабатывал деньги. Но учится еще кроме обычной школы в художественной? Зачем? Это же такая скука. Там тоже есть дисциплина и оценки. К тому же рисовать старую кухонную утварь и блеклые куски ткани, а так же гипсовые розетки, скука смертная. Мне нравилось рисовать людей. Ну, еще роботов и космические корабли. Нет, художественная школа это не для него. Лучше жечь костры и бегать по гулким заброшенным ангарам за городом, покупать дешевые сигареты, раскрашивать Шварцнеггеров, ходить в видеосалон на очередной боевик и иногда пить портвейн в компании Вальки и Сереги.

5.
Я сохранил файл, и откинулся в кресле, прикрыв глаза. Обычно в этот момент Марина ставила чашку свежезаваренного чая, и медленно проводила рукой по волосам:

- Отвлекись. Попей чаю. Нельзя же столько работать.

Я ловил ее руку и в ответ проводил по ней губами.

- Оставь свою работу, завтра доделаешь. Пойдем в постель - говорила.

И чаще всего я соглашался, выключал компьютер, и в наступившей темноте искал и находил ее. Но теперь её не было, и чай придется заваривать самому, и незачем ложиться спать, надо еще работать, да и спать не хочется. Мне снова стало тоскливо, и я вновь принялся за свой эскиз, отрываясь от него, чтобы плеснуть еще водки. Марина не любила, когда я пил, тогда я становился замкнутым и раздражительным, и наутро она выговаривала. Но сейчас не перед кем было оправдываться, но и напиваться совершенно не хотелось.

Вспомнился майский день. Мы сидели на берегу. С реки дул ветер, и длинные рыжие волосы спутницы стелились по ветру, словно языки пламени. В тот день оба сбежали с уроков в художке. Сперва гуляли по старым улицам города, а потом спустились к реке. Через неделю должны были начаться экзамены, а еще через месяц - экзамены в художественном училище, куда оба собирались поступать.

- Предки меня достали совершенно! - сказала, закуривая сигарету. - Братец им недавно рассказал, что видел меня с тобой, и они устроили скандал. Придурки! Вечно лезут в мою жизнь! Что я им, маленькая, что ли? С кем хочу, с тем и дружу! И Паша тоже хорош, ну ему-то какое дело? Я так и сказала, разберись сперва со своей кривоногой дурой, а ко мне не лезь».
- Нуу, беспокоятся за тебя - сказал, - а моим предкам вообще плевать, с кем я дружу и где бываю. Матери лишь бы я домой ночевать приходил. А отцу так и вообще все до фонаря, он квасит каждый день. Даже теперь, когда с работы выгнали, находит на что бухать.
- Во всяком случае, - сказала - они хоть не лезут в твою жизнь. Когда я недавно сказала своим, что собираюсь поступать в художку, они развыступались, как это так, что это за профессия. Художник. А как же мединститут? Зря они, что ли весь год деньги репетитору платили? Спят и видят, что я закончу мед, и стану врачом, как мать. А ведь сами меня отдали в художественную школу. Они, видите ли, хотели, чтобы их доченька была всесторонне развита.
- Не нервничай, - обнял ее за плечи, - все предки козлы.
- Слушай, у тебя есть деньги?
- Найдутся - сказал.
- Тогда угости меня мороженым! Я просто умираю от жары! Меня спасет только мороженое!
- Угощу.

Часом позже мы сидели в кафе и ели мороженое. Она рассказывала о своих подругах, о смешных случаях в школе. Я улыбался, но почти не слушал. Вспомнил, как мы познакомились. Началось все с того, что Валька уехал на пару недель к бабушке, а Серега простудился. Начались весенние каникулы, и я просто умирал от скуки. Просыпаясь утром, я сразу же включал телевизор и смотрел все подряд. Впрочем, особого кайфа в этом не было, ибо отец почти постоянно был дома, и постоянно пьяный. Я гулял по городу. Однажды вспомнил разговор с учителем рисования, собрал свои рисунки и отправился в художественную школу. Занятий там не было по случаю каникул, но, на мое счастье, я встретил одного из преподавателей. Тот очень внимательно отнесся ко мне, посмотрел рисунки, и велел приходить через четыре дня на занятия в его класс. Я и пришел. В художественной школе мне понравилось. Никто не лез, не мешал. Но к несчастью эту школу посещали и несколько человек из школы. Они-то и растрезвонили всем, как я год назад порезал ножом одноклассника, и тот два месяца пролежал в больнице и еле выжил, про то, как меня чуть было не посадили в тюрьму, но, пожалев, отправили на лечение в дурдом, про то, что я совершенно спятивший. Этой глупой истории поверили, а меня и тут стали сторониться. Я приходил на занятия, садился за свой мольберт и рисовал, иногда слыша перешептывания за своей спиной. Меня это не беспокоило, даже смешило. Иногда оставался после занятий и беседовал с преподавателем.

Среди нас была девчонка, которую тоже обходили стороной. Между собой называли ее конопатой задавакой. Ее звали Анной, у нее были длинные рыжие волосы, и она ненавидела, когда ее называли Аней. Она частенько опаздывала на занятия, пробиралась на свое место к мольберту и улыбалась. Рисовала она хорошо, особенно удавалась ей акварель. Ее работы забирали на выставки, которые проводились в школе раз в два месяца. Ее считали красивой, многие девочки из-за этого ей завидовали. Она редко с кем-нибудь заговаривала, и никогда не просила карандашей или кисть. Иногда после уроков за ней приезжал отец. Я несколько раз наблюдал, как она, поправляя рукой выбившуюся из-под берета прядь, шла к машине, кивнув на прощанье одноклассницам.

И вот однажды на перемене она подошла ко мне и спросила:

- Это правда, что ты зарезал одноклассника?
- Конечно - сказал, и посмотрел ей в глаза.

Она смеялась. Было видно, что она совершенно не верит в эту историю.

- А потом тебя долго держали в дурдоме в смирительной рубашке, - сказала. - но однажды ты все-таки изловчился, и покусал лечащего врача.
- Как доктор Лектор. Именно так все и было.
- А тебе нравится «Молчание ягнят»? Кстати, это один из моих любимых фильмов. Люблю всякие триллеры и ужастики.
- Мне больше нравятся боевики, и фантастика.

С того дня началась наша дружба. Иногда гуляли по городу, заходили в кафе. Иногда по воскресеньям ходили в кино. Я провожал Анну домой, отец заезжал за ней теперь редко. Мы подолгу стояли в подъезде, разговаривая обо всем на свете. В подъезде я ее в первый раз поцеловал, уже учились в девятом. Иногда заходил к ней в гости. У нее была своя комната, светлая и просторная, украшенная ее рисунками. Родители ее не были против нашей дружбы, вот только ее брату я не нравился.

Тем летом мы оба поступили в художественное училище, я, на художника-оформителя, она, на живопись. У нее дома случился скандал из-за того, что она не захотела поступать в мединститут. В тот вечер я повел Анну в кино, чтобы хоть как-то развеселить ее, а потом мы целую ночь гуляли по городу. Она совершенно не хотела возвращаться домой. Под утро мы забрели в парк, уселись на скамейку, и она задремала на моем плече. Я обнял ее, стараясь не потревожить.

6.
Древнее небо
Над холодной землей
Пронизывающий ветер,
Дождь,
И меркнущие звезды,
Все предвечно и банально
До смешного.
В предрассветный туман
Наугад,
Босиком,
Без дороги,
Без цели,
Бегом.
Она уносила
С собой
Статуэтку демона,
Глиняного божка,
Облитого грязью.
Она уводила за руку
Темноволосое дитя,
С безумными глазами.
И ветер с полей
Забросал ее следы
Прошлогодним снегом.
И солнце золотило небо,
И ночь отступала, визжа,
За ней по пятам.
Опустив головы,
Покрытые
Свалявшейся шерстью,
Брели звери,
С трудом переставляя
Перебитые лапы,
И пена капала с их клыков.
Усталые глаза
Искали знамений
Среди стволов
Старых деревьев.
ИХ НЕ БЫЛО.

- Тебе нравится? – сказала.
- Любопытно – отозвался я.
- Читай. Дальше еще лучше будет.

***
Сумрачный бог,
Которому поклонялись
Люди,
Живущие
Среди серых камней.
Рухнул сегодня утром
С высоты холодного трона
На спящий город.
Никто из людей
Не спасся,
Из всех живущих
Средь
Бетонных стен,
Ковров и
Радужных стекол,
Ни один
Не успел добежать
До дверей,
Запертых на
Несколько замков.
Их дома,
С мягкими цветными
Коврами
И золочеными
Перилами
Стали ловушками.
Все произошло
Мгновенно.
Смерть
Как финальное завершение
Древнего фарса,
Приевшегося,
И обесцвеченного.
Придушенные крики
Заглушил
Грохот камней,
То было
Забавное зрелище.

Да уж, Грозный тоже в то время представлял собой подобное зрелище. Но нам оно не казалось забавным.

***
Тысячи несчастненьких
На небесах,
И под землей,
Кричали от радости,
И хлопали в ладоши,
Гремя цепями
И тяжелыми подвесками,
Любовно созерцая
Изуродованные лица,
Под слоем
Серой пыли.

Поморщился.

***
Ублюдки, продавшие
Душу за отраженье
В застывшей воде.
Они никогда не встанут,
Они, скорчившись,
Лежат под грудами
Железа и щебня,
За тысячи миль отсюда.
Они не пожелали
Увидеть солнце,
И сдохли,
В собственных норах,
Куда забились
В страхе,
И смутном вожделении.
Цинично сказал,
Сплюнув в сторону,
Ангел,
С лицом
Маленькой девочки:
Я верю ему,
Я знаю это,
Мне тоже была показана,
Гибель города
На рассвете.

- Тебе не понравилось? – сказала - Такое не многим нравится. Стихи, которые и стихами то не назовешь. Образы, обозначенные словами.
- Не понравилось, но любопытно. Местами очень точно описывается то, что мне знакомо.
- Знакомо? - переспросила.
- То есть, похожие образы тоже у меня были. - объяснил. - Это твои стихи?
- Нет. Я не пишу стихов. И никогда их не писала. Это стихи одной моей знакомой. Мы учились с ней вместе. Она умерла от передозировки пару лет назад. У нее были интересные образы, как в стихах, так и в графических работах. У меня осталось несколько ее эскизов тушью. Если хочешь, покажу как-нибудь. Впрочем, стихи тоже графичны. Мне очень нравится этот, про гибель города, гибель мира.
- В жизни все гораздо проще и страшнее. Несколько бородатых чеченов закладывают гексоген в подвале твоего дома. Ты ни о чем не подозреваешь, готовишь ужин, смотришь очередной сериал по ящику, принимаешь душ и ложишься в постель. Все как обычно. Ты засыпаешь, не подозревая, что никогда больше не проснешься. И нет у тебя никаких дурных предчувствий. И нет никакого ворона, который долбит клювом в окно твоей кухни и кричит «never more». Прежде чем заснуть, ты строишь планы на завтра. Но завтра не наступает. Для тебя. А наутро доблестные спасатели созерцают «изуродованные лица под слоем серой пыли». И собирают тебя по частям. Милая картинка, не правда ли? И жизненная. И не нужно никаких сумерек богов. Твой мир умирает вместе с тобой.
- Знаешь, когда произошли все эти события, когда взорвали дома в Москве, меня удивила, и, честно говоря, насмешила реакция женщин. Я тогда слышала разговоры, в троллейбусе, на улице. Невольно, конечно. Женщины разговаривали между собой: «Вот так взорвут тебя ночью, а ты голая. Стыд-то какой, когда потом тебя раскопают».
- Голая и ненакрашенная.
- Вот-вот. Меня это тоже смешило, ну какое тебе тогда будет дело до твоего внешнего вида! Найдут ли потом тебя голую, или вовсе по частям, тебя-то уже это волновать вряд ли будет.
- Обычная женская фишка, - сказал. - Что тебе тут может быть непонятно? Подавляющему большинству женщин хочется, чтобы и после смерти они выглядели красиво. Мужчинам же на это плевать. Заметь, как чаще всего мужчины кончают с собой? Стреляются или вешаются. Но редко какая женщина, собираясь покончить с собой, пустит себе пулю в лоб. Это ж не эстетично, разнесет полбашки, мозги на стене. Некрасиво. Повеситься, лицо посинеет, язык вывалится. Опять не то. Поэтому женщины предпочитают снотворное.
- Ну почему же. Многие с крыши прыгают. Хотя мозги на асфальте и лужа крови, это тоже некрасиво.
- Да, здесь немного не стыкуется. Но, может быть, такой способ самоубийства привлекателен из-за своей первой составляющей, состояния полета, вернее, падения.
- Вот не знаю. Никогда не ощущала такой потребности. Есть лучший способ. Самый лучший способ. Им пользуются и мужчины, и женщины.
- Вскрыть себе вены в горячей ванне? Но не всякий человек захочет порезать себя.
- Скажи, а у тебя было когда-нибудь такое желание?
- Было. Но что-то в последний момент меня сдержало.

Если бы ты знала,- подумал, гладя ее волосы, - когда ты появилась, жизнь снова приобрела смысл.


7
Солнечным сентябрьским утром больше шести лет назад Олег Петрович привел мне ученицу.
- Это Марина. Она у нас будет работать. Закончила в этом году художественное училище. Очень, очень способная. Будет пока тебе помогать, дальше посмотрим.
- Да я и один вполне справляюсь, без помощников. - сказал, разглядывая невысокую блондинку. Девушка явно была смущена и нервничала.
- Без возражений, Влад. Объяснишь девушке, что нужно. Дай задание какое-нибудь. А вы, Мариночка, если будет вас обижать, обращайтесь ко мне. Уж я ему тогда задам! - пригрозил Олег и смылся.

Я остался со своей новой помощницей. Девушка молча смотрела на меня, ожидая, что я скажу. Но я молча сел за компьютер, и принялся за эскиз, делая вид, что ее не замечаю.

- Что я должна делать?

Я обернулся.

- Чаю пока попей. А я подумаю, чем вас занять, - сказал.
- Спасибо, я уже пила сегодня чай. Мне бы хотелось поскорее приступить к работе. - сказала.
- Видишь ли, я в затруднении. - лукавил Я. Вообще-то против самой девушки я ничего не имел, просто я не любил никого учить, предпочитал работать один над своими проектами и ненавидел исправлять чужие косяки. – Есть одна работенка, но я не уверен, что ты с ней справишься. Сложновато для тебя, пожалуй. Я к тому же не знаю пока твоих возможностей, поэтому начнем с простого. Здесь за углом есть магазинчик один, «Робин» называется. Вот тебе пятнадцать рублей, сходи туда и купи… пива!

На щеках блондинки вспыхнул румянец, в глазах появились обида и гнев, но голос был вполне спокоен:

- Я пришла сюда работать по своей специальности, а не бегать Вам за пивом. Если оно вам так уж необходимо, сходите за ним сами. А чтобы узнать мои возможности, дайте мне задание. Тогда и увидите, что для меня сложно, а что нет. Тут она повернулась и вышла из комнаты.

Мне стало стыдно. И когда она вскоре вернулась, я извинился перед ней.

- Давай сделаем вид, что это была неудачная шутка, - сказал.

Она улыбнулась:

- У всех бывают иногда неудачные шутки.

***

Она действительно оказалась способной. И старательной. Поначалу я не знал, о чем с ней говорить, и каждый молча делал свою работу. Говорили в основном о ней же. Мастерская, специализировалась на росписи помещений, создании витражей и панно, а так же интерьеров. Заказы были, и платили очень неплохо. Нельзя сказать, что все было идеально, у Марины не все получалось, и я несколько раз срывался, а когда случилось, что клиент отказался от проекта, над которым мы работали, иногда не спав ночами, Марина чуть было не уволилась. Впрочем, через полгода мы вполне сработались. И даже подружились. В мой день рождения Марина принесла торт, который сама испекла. Я же, в свою очередь, подарил ей книгу. Один раз мы даже сходили в кино. Так прошел год. Той осенью мы частенько после работы гуляли в ближайшем парке, неподалеку от мастерской. Иногда заходили в кафе выпить вина или кофе. Как-то ходили в тир вместе с коллегами по работе. Марина внимательно наблюдала, как я стреляю. Потом восхищенно спросила, где я этому так хорошо научился?

- В армии, - сказал, - там этому всех учат.
- А где ты служил? - не унималась она.
- В Сибири, в такой богом забытой дыре, - сказал, - что делать там было совершенно нечего. Офицеры каждый день пили водку, а мы страдали от безделья. Два года словно вычеркнули из жизни. - Как рассказать тебе про то время?

«Я с самого начала скрыл некоторые факты из своей жизни. Тогда она не стала задавать больше вопросов про армию и про то где я научился стрелять. Иногда мне кажется, то, что случилось тогда, это было не со мной. С кем-то еще. Знаешь, когда тебя вырывают из твоей привычной жизни и бросают в то чертово место, ты понимаешь, что все, что ты знал о жизни раньше, никуда не годится. Подростку, который только и умел, что драться и рисовать, дают в руки автомат и посылают на войну. Конечно, мне было страшно. Видишь ли, малыш, это все было…»

9

Перед майскими праздниками, провожая Марину домой, я предложил ей выйти замуж. Для нее это не было неожиданностью. Но все же она сказала:

- Я подумаю. Позвоню сама. - И скрылась в подъезде.

Я шел по ночному городу, и на душе было как-то… тревожно. Конечно, мы очень сблизились за последний год, несколько раз я оставался у нее ночевать, и все было просто замечательно, но все же… Я не был полностью уверен в ее согласии.

Придя под утро домой, не снимая одежды, лег на диван и заснул. Все последующие три дня я пил. На четвертый день она позвонила, предложив встретиться и поговорить.
- Да. - Сказала, протягивая руку. - Мы поженимся. Если ты так хочешь. Правда, есть одно «но». И ты должен это знать.
- Знать что? - спросил.
- У меня не будет детей. - Сказала.
- Это ничего не меняет, - сказал, обнял ее и прижал к себе, - ты нужна мне. Я люблю тебя.

И мне захотелось рассказать в тот момент про то, как я был на войне, и что случилось после. Но не стал этого делать. Вдруг испугался, что она не поймет и уйдет. И мы, молча стояли, обнявшись, на аллее старого парка в лучах яркого майского солнца. Свадьба была довольно скромной. Родители, несколько друзей и коллеги по работе. Мать предложила жить у нее, но мы отказались. Марина хотела жить отдельно и от свекрови, и от своей тетки. Мать восприняла отказ довольно равнодушно, только сказала, что в таком случае сдаст мою комнату квартирантам, все хоть какие-то деньги, да и не нужны ей одной две комнаты. Я не возражал. Вскоре после этого разговора мать сдала комнату кавказцам, торговавшим на городском рынке. Соседки этого не одобрили, и принялись отговаривать, рассказывая страшные истории про кавказцев. Впрочем, последние вели себя вполне прилично, и деньги платили вовремя.
У меня к тому времени были некоторые сбережения. Заняв еще у друзей, купили однокомнатную квартиру на окраине. Сделали ремонт, купили мебель. Правда, на работу было ездить далековато, но мы привыкли. Помимо основной работы, иногда писали пейзажи и портреты на заказ. Больше этим занималась Марина, у меня иногда просто не было времени. Интерьеры были интереснее, да и денег приносили значительно больше. После работы возвращались домой. Изредка выбирались в кафе или на концерт. По выходным иногда ездили в гости, но чаще принимали друзей у себя.

Нельзя сказать, что наши отношения были идеальными. Я прекрасно помнил, какой скандал устроила Марина через полгода семейной жизни, когда я под утро пришел пьяный домой. Надо сказать, такое случалось достаточно редко. Марине очень не нравилось, когда я пил. Она или выговаривала за это, или, разобидевшись, не разговаривала вообще.

Пару раз в месяц Марина ездила на выходные к своей приятельнице, которая жила в пригороде. Я изредка заходил к матери. В последнее время мать все чаще заводила разговор о внуках, но я предпочитал эту тему не развивать.

Так мы прожили почти пять лет. Жизнь могла бы показаться многим довольно однообразной и скучной, но меня она вполне устраивала. Марину, как мне казалось, тоже. Она никогда не жаловалась и даже иногда шутила, что так мы проживем вместе до старости и умрем в один день. Вот только я стал замечать, как менялся ее взгляд, если доводилось встретить на улице женщину с коляской, или когда заходили в гости к приятелям, у которых были маленькие дети.

В ее глазах появлялось тогда какое-то странное выражение, в нем были и зависть, и боль, и отчуждение, и что-то еще, что трудно передать словами. В такие моменты Марина казалась чужой и отстраненной, и мне становилось ее жалко. Несколько раз пытался с ней об этом поговорить, но она уходила от разговора, ограничиваясь фразами вроде: «Со мной все в порядке. Я вполне довольна своей жизнью». Незадолго до годовщины свадьбы она сказала о том, что ей бы хотелось ненадолго сменить обстановку, и куда-нибудь съездить.

- Куда ты хочешь? - спросил. – На море?
- Нет, не на море. Мне бы хотелось в Париж.

Мне в Париж совершенно не хотелось. Даже увидеть воочию собор Парижской Богоматери или Мону Лизу совершенно не хотелось. Но если таково желание Марины, что ж, пусть будет так. Неделей позже мы уже были в Париже.

Вернувшись из путешествия, отправились в гости к друзьям. В качестве подарка прихватили бутылку французского вина. Сидели на кухне, пили вино. Марина рассказывала о своих впечатлениях, показывала фотографии. Говорила, что совершенно влюбилась в этот город, и хотела бы оказаться там еще.

10
Как-то раз Марина предложила сходить в кино. Надо сказать, в кино мы бывали нечасто, предпочитая покупать диски с фильмами или брать их в прокате и смотреть дома. Одна из приятельниц Марины рассказала ей, какое впечатление произвел на нее этот новый фильм, и настоятельно рекомендовала его посмотреть.

- Что за фильм? - спросил.
- Девятая рота. Про Афганистан.
- А, это тот самый разрекламированный новый попсовый фильм Бондарчука. И ты действительно хочешь его посмотреть? Может быть, потом возьмем диск в прокате?

Марина обиженно заявила, что действительно, хочет посмотреть этот фильм и что глупо называть его «попсовым» с чужих слов, не посмотрев самому. Фильм мне не понравился. Некоторыми эпизодами он напоминал голливудские фильмы про Вьетнам. Но настоящей причиной были воспоминания, те, о которых я никогда не рассказывал жене. На Марину же фильм произвел довольно сильное впечатление, я заметил, что во время просмотра финальных сцен на ее лице были слезы. Выйдя из кинотеатра, оба молчали, думая каждый о своем.

- Бедные мальчишки. - Сказала. - Погибнуть в восемнадцать лет в чужой стране на какой-то дурацкой войне…
- Что ты можешь знать о войне и о таких мальчишках? - с внезапной злостью спросил я. Кроме того, что тебе показали в заказном фильме, снятом человеком, который в свое время как чумы боялся туда попасть?
- Что с тобой? - удивилась она. - Почему ты со мной так грубо разговариваешь?
- Хочешь, я расскажу тебе о войне? О том, что чувствуешь, когда убивают твоих друзей? О том, что чувствуешь, когда убиваешь?

- Я не понимаю тебя! Что ты можешь мне об этом рассказать, если ты сам там не был?
- Я там был.
- Что? Но ведь ты никогда мне об этом не говорил…
- Пойдем. - Сказал. Взял ее за руку - Пойдем. Я все тебе расскажу.

Мы сидели в кафе за столиком в дальнем конце зала. Посетителей было немного, несмотря на поздний час. Сигареты кончились, а кофе давно остыл.
Рассказ был закончен. Теперь я молча смотрел ей в глаза, ожидая, что она скажет или сделает. Я рассказал ей все. Все, что так тщательно скрывал от нее все эти годы. Про зиму 94-го в Грозном, разрушенный город, обезглавленные трупы. Про холод, боль и тепло пропитывающей одежду крови. Про то, что чувствуешь, убивая. Про то, что чувствовал, вернувшись с войны и попав в неизвестный, враждебный мир, полный лицемерия и лжи. Про встречу со старым другом, банду, разбой. Про то, что чувствуешь, избивая и унижая людей. Про допросы в обшарпанном кабинете следователя, ментовские побои, зону. Про пустоту внутри и равнодушие при виде состарившегося лица матери или смерти отца. И про желание забыть о том времени.

- Почему ты не рассказал мне этого раньше? - спросила она.
- Я боялся, боялся потерять тебя.

Молчание. Вот сейчас она поднимется, возьмет свою сумочку и уйдет. Бросив фразу: «Я хочу побыть одна». Или «Я не представляла, что мой муж-убийца». Просто поднимется и уйдет, оставив меня одного. Черт, зачем я ей это рассказал…

Но она не торопилась вставать, брать сумочку и уходить.

- Теперь я понимаю, - сказала. - Почему ты иногда так странно себя вел. Сложно забыть. Сложно убежать от себя.

Она пристально смотрела. Что-то новое было в ее взгляде, и я не мог понять, как она поступит. Что будет с нами после этих откровений.

- Ты считаешь меня убийцей, поддонком? - я отвел взгляд, не решаясь прочесть приговор в ее глазах. Но ее рука накрыла мою руку, ее пальцы гладили мои.
- Какой же ты глупый… - голос ее был усталым и тихим. - Я не считаю тебя ни убийцей, ни подонком. Каждый может ошибаться и совершать мерзкие поступки. Надо было давно мне все рассказать, и не мучить себя.

Мои пальцы крепко сжали ее запястье.

11
Я стоял на мосту, глядя вниз, на скованную льдом реку. Так уж получалось, что в разные моменты своей жизни я приходил сюда, чтобы побыть один и подумать. Иногда думал о том, как было бы просто перелезть через ограждения и броситься вниз с моста. Сразу бы отпали все проблемы, переживания, поиски. Но я знал также, что никогда этого не сделаю.

***

После того разговора прошло полтора года. Жизнь с Мариной почти не изменилась. Мы по-прежнему много сил и времени отдавали работе, изредка выбирались в гости. И я не сразу тогда заметил, увлеченный новым проектом для крупного торгового центра, что наши отношения изменились.

Однажды вечером, вернувшись домой, она сообщила, что ей надо серьезно поговорить со мной.

- Я давно собиралась тебе это сказать, но не решалась, - начала она. - Видишь ли, Влад, получилось так, что я встретила другого мужчину. Я люблю его, и он меня тоже. Я ухожу от тебя.
- Как это банально… - сказал я, прилагая усилия, чтобы говорить спокойно. – Неужели я был для тебя таким плохим мужем?
- Нет, Влад… Просто… Так получилось. Так бывает иногда.
- Стандартный ответ - «Так получилось». Что ж, поступай как знаешь. Только тебе вовсе необязательно уходить. Это твой дом. Я уйду.
- Нет, зачем же…
- Ты собираешься развестись, как я понимаю? Позвони мне, мы уладим все формальности.
- Да, хорошо. Завтра я заеду забрать вещи. И оставлю ключи.
«Мы говорим, словно чужие люди. Как же так получается? Почему? Почему это случилось с нами?!»
- Оставь их у себя. Может быть, ты еще захочешь вернуться…
- Не думаю. Будет трудно. Особенно на работе, где мы будем, видится каждый день.
- Нет, не будем. Я увольняюсь. Это было бы слишком тяжело. Ты талантливый дизайнер, Влад. Но, честно сказать, мне надоело быть в твоей тени. Меня воспринимают лишь как твою жену, не более.
- Если причина в этом?
- И в этом тоже.


***
На следующий день она забрала свои вещи, оставив, как и обещала, ключи от квартиры на столе в кухне.
Я плохо помню те первые дни, без нее. Я либо сидел и пил, либо отправлялся бродить по улицам. Жить не хотелось. Жизнь снова стала пуста. Мне никого не хотелось видеть. Только работая над очередным эскизом, забывался, хоть и на время.

Пару раз я звонил ей. Но разговор не клеился. Она односложно отвечала, что у нее все хорошо, что она счастлива. Спрашивала, как дела у меня. Недавно я встретил ее на улице, и не сразу узнал. Она коротко подстригла свои светлые волосы. Ей это шло, но было так непривычно, что она в первый момент показалась мне совершенно незнакомой. Мы разговаривали минут пять, стоя возле троллейбусной остановки. Кутаясь в меховой воротник своей шубки, она рассказала, что пока не работает, сидит дома, немного рисует и что они с мужем собираются летом переезжать в Москву. Я, в свою очередь, рассказывал ей о работе и своем новом проекте.
- Может быть, как-нибудь встретимся? - робко предложила она. – Выпьем кофе, поговорим?
- Конечно. В любое время. – Я заставил себя улыбнуться, понимая, что вряд ли это случиться.

***

Я смотрел на корку льда внизу под мостом, вспоминая свою жизнь. Мне вдруг вспомнилась фраза, услышанная где-то – «каждый дышит своим воздухом». Да, я бы все отдал, чтобы сейчас ты стояла на этом мосту рядом со мной, глядя на реку, скованную льдом. Я бы отдал все, чтобы оказаться сейчас дома, в постели с тобой. Но лед в твоих глазах, лед в твоем дыхании. Ты все больше отдаляешься, и я смотрю на тебя словно сквозь замерзшее стекло. Когда я был ребенком, мне нравилось прижимать пальцы к замерзшему стеклу, чувствуя сначала холод, а потом теплую влагу на кончиках пальцев. На стекле оставались следы. Глядя в них, можно было увидеть мир по ту сторону стекла. А потом следы затягивал иней. Вот так и теперь я пытаюсь теплом своих рук растопить лед, и вновь увидеть тебя такой, какой увидел тебя впервые в тот день, когда ты переступила порог моей комнаты. На некоторое время мне это удается, но ты отдаляешься и остаешься с той стороны. Каждый дышит своим воздухом по разные стороны зеркального стекла.

Я докурил, и неторопясь пошел домой.