Стрелецкие бунты

Стрельцы покрыли себя славой в войне против Тушинского вора, но в последующие семьдесят лет зажили иной жизнью. В поисках легкой жизни  в стрельцы пошли многочисленные любители хорошо поесть, сладко поспать и выпить за казенный счет. Боеспособность стрелецкого войска стала низкой. Стрелецкие полковники, пользуясь бесконтрольностью, задерживали стрелецкое жалованье, заставляли стрельцов и их жен работать на себя.
Недовольство стрельцов росло и накапливалось. Царь Алексей умер. Воспользовавшись выбором нового царя, несостоятельностью правления Нарышкиных, родственников второй жены царя Алексея,  стрельцы явились в кремль и потребовали выплаты жалованья. Напуганные явившейся численностью  стрельцов, Нарышкины выплатили деньги. Мало того были биты батогами и разжалованы полковники. И тут Милославские, родственники первой жены царя Алексея разными слухами натравили стрельцов на своих соперников в борьбе за власть. Были убиты: глава стрелецкого приказа князь Юрий Долгорукий и его сын, боярин Артамон Матвеев, боярин Иван Языков, два брата царицы – матери царя Петра. Остальных Нарышкиных отправили в ссылку. Правительницей была объявлена царевна Софья, самая властолюбивая  из дочерей  умершего царя. Почувствовав себя хозяевами положении, стрельцы вели себя вызывающе, шантажируя правительство. Ими воспользовался князь Иван Хованский, по кличке Тараруй, за склонность к разговорам и пустым обещаниям. Лавируя между правительницей Софьей  и войском, Хованский быстро забирал власть в руки, популярность его росла. Он стал представлять серьезную опасность. Софья с обоими царевичами Иваном и Петром из Москвы направилась в подмосковное село Коломенское, а оттуда в Троице-Сергиевский монастырь. Под предлогом встречи сына украинского гетмана Самойловича боярам было предложено явиться к правительнице. Решил это сделать и князь Хованский. По пути его захватил боярин Михаил Лыков, привез к царевне Софье.  И тут же в пыли у дороги Хованскому отрубили голову. Новым начальником стал думный дьяк  Федор Шакловитый. Хованщина кончилась

Не будь стрелецких смут,
Едва ли про стрельцов мы
что-то б знали.
Пехота – что уж тут,
Вооружение пищали.

Цель далека, стрельба напрасна,
Здесь – постоянный недолет,
На внешний вид пищаль прекрасна,
Но только слишком близко бьет.

К пищали придана секира,
В руках надежна молодца,
Защита городского мира –
Вот назначение стрельца.

И роль стрельцов не велика,
Надежны только в обороне,
Но весть прошла через века,
Как нанесли ущерб короне.

Стрельцами выгодно служить,
Без пошлины вести хозяйство,
Ну, одним словом, не тужить,
Вися на шее государства.

Их развелось, хоть пруд пруди,
За счет стрелецкого приказа,
Пока молчат, что впереди,
Когда подымятся все разом.

Всего их тысяч сорок,
Здоровых, крепких мужиков,
Лишь спичку брось, чтоб вспыхнул
Порох,
Они с оружьем, без оков.

Царь умер, меж родными ссора,
Всяк норовит попасть во власть,
Косятся, шепчутся и скоро
Кому-то голову покласть…

А тут, к беде и два царя,
И оба – дети, малолетки,
И Милославских род не зря
 С стрельцами шепчется нередко.

Ждут, где Нарышкины падут,
Ошибок делая немало,
Их не пропал посев  и труд,
Пришла пора, и рать восстала.

Расчета требуют стрельцы,
А денег нет – казна пустая,
К кремлю подходят молодцы,
Желанья комом нарастают.

Им уплатили, не ушли,
Приказ стрелецкий разгромили,
Искали жертвы, и нашли
Князь – Долгорукого убили.

Кровь всколыхнула неприязнь,
Нарышкины на пики пали,
Хованский появился князь,
Которого все прежде знали.

Что балагур, что пустозвон,
Недаром прозван Тараруем,
Подмял приказ стрелецкий он,
И жизнями бояр торгует

Но подвела Ивана речь, -
Попутал бес, ушел от Бога,
И голова скатилась с плеч
К ногам царицы, в пыль дороги.

Пришел на смену Шакловитый,
Он Софье праведно служил,
Как и Хованский, был убитый,
Он ту же смерть и заслужил.

И кульминация настала,
Подавлен был стрелецкий бунт,
Россия от стрельцов устала,
Ей надоели пьянь и блуд

На лобном месте молодцы.
За глупость смертью уплатили,
И в лету канули стрельцы,
Как будто прежде и не были.

Картину видели мы все,
В ней утро той, стрелецкой казни,
К ней подготовка не на спех,
Смерть принимают без боязни.

С молитвой, словно на ночлег,
Кладется голова на плаху,
Одеты в белые, как снег,
Длиною до колен рубахи.