Два дерева

На лесной поляне, окружённой со всех сторон густым, тёмным лесом, росло два дерева. Они стояли как бы обособленно от окружающих их деревьев, не шумели вместе с ними, не переплетались ветвями, а стояли в стороне, недосягаемые и притягательные. Они были более свободны, чем остальные, и довольствовались только общением друг с другом. Вечерами они тихо переговаривались, шелестя листьями, и их разговор был не слышен окружающим поляну деревьям. И эта их загадочность, их отдалённость от остальных рассматривалась сообществом деревьев, как зазнайство, эгоизм, нескромность. А деревья, понимая своё положение быть в центре поляны, быть на виду, ничего не могли изменить, ибо они родились, чтобы на них смотрели и им вторили. Их шелест передавался по ветру остальным деревьям и они, услыхав их разговор, включались в него, и разговор становился всеобщим, иногда дружным, а порой и разноголосым

Два дерева понимали, что от них зависит жизнь леса, от их желания возродить былую гармонию его. Необходимо научить лес песне, которая рождалась бы в глубине лесной чащи и, пробегая по веткам к листьям, как по струнам, поднималась вверх, к небу. Эта песнь должна быть услышана, ибо она есть спасение леса от тёмных сил, от сил, стремящихся уничтожить, вырубить, сжечь или превратить его в тёмный, непроходимый, стоящий тесно и плотно, в лес, в котором ничто живое не могло бы существовать, и птица не могла бы расправить крыльев своих, и зверь не смог вольно жить в нём.

Песнь леса – это молитва леса – была нужна, как спасение, как выход, как необходимость и потребность. Но эту песнь знали только два дерева, что росли на поляне. Они должны были дать её лесу, научить его петь стройно, не фальшивить, не лукавить, а петь чистыми голосами, исходящими из сердца лесной чащи.

Два дерева очень старались, только между ними тоже не возникало чистого пения, ибо они никак не могли настроить свои голоса так, чтобы они звучали чисто. Что им мешало? Почему им было так сложно? Они тоже принадлежали лесу, они были его детьми, они произрастали в нём, хотя судьба их была иной, и задача была другой. Но, преодолевая законы леса в себе, деревья стремились к чистоте своего голоса.

Кто более стремился и, у кого голос был чище, судить не им. Может быть, лесу? Но лес не слышит голосов, он слышит голос только одного дерева, ибо другое дерево ещё только настраивает свой голос, только пытается петь, ибо боится спеть фальшиво, боится испортить песнь, вознесённую к небесам. Но пройдёт время, и голос дерева окрепнет и вознесётся вверх чистым звуком своего сердца, а к нему присоединится и другой голос, пусть менее сильный и крепкий, но также жаждущий и стремящийся ввысь, стремящийся исполнить песнь своего сердца. И эти два голоса, соединённые вместе, созвучные друг другу, и дадут шанс лесу для спасения, для преобразования его в лес, где могли бы жить все вольно и радостно, вознося свою песнь к небу, славя того, кто даровал им жизнь и свободу.