Безумная. Ги де Мопассан

Посвящается Роберу де Бонньер

«Послушайте, - сказал мсье Матье д’Андулэн, - вальдшнепы напоминают мне о страшном анекдоте времен войны.
Вы знаете мои владения в предместье Кормей. Я жил там, когда пришли пруссаки.
Моей соседкой была тогда одна помешанная, чей разум не выдержал ударов судьбы. Когда ей было 25 лет, она за месяц потеряла отца, мужа и новорожденного сына.
Когда смерть однажды вошла в дом, она почти всегда немедленно возвращается, словно ей знакома дверь.
Бедная молодая женщина, сраженная горем, слегла в постель и бредила  полтора месяца. Затем на смену этому жестокому кризису пришел период покоя, она оставалась неподвижной, почти ничего не ела и лишь двигала веками. Каждый раз, когда её пытались заставить встать, она кричала так, словно её убивали. И её оставили лежать, поднимая лишь для нужд туалета или чтобы перетряхнуть матрацы.
Рядом с ней оставалась старая служанка, которая время от времени заставляла её попить или пожевать немного холодного мяса. Что происходило в этой отчаявшейся душе? Этого нельзя было узнать, так как она молчала. Думала ли она о покойниках? Мечтала ли с грустью, уже потеряв яркие воспоминания? Или её уничтоженная мысль оставалась неподвижной, как застоявшаяся вода?
На протяжении 15 лет она оставалась без движения, взаперти.
Пришла война, и в первые дни декабря пруссаки пришли в Кормей.
Я помню всё так ясно, словно это было вчера. Мороз стоял такой, что трескались камни, а я был прикован к креслу приступом подагры, когда услышал тяжёлые удары и ритм шагов. Я видел из моего окна, как проходили пруссаки.
Они дефилировали бесконечным потоком, все одинаковые, похожие на марионеток. Затем их начальники расквартировали солдат у жителей. Мне досталось 17. Моя соседка, безумная, получила 12, и в их числе - коменданта: настоящего солдафона, грубого и сердитого.
В первые дни все обходилось без происшествий. Офицеру говорили, что дама больна, и он не беспокоился. Но вскоре эта женщина, которой он никогда не видел, начала раздражать его. Он осведомился о ней; ему ответили, что хозяйка лежит уже 15 лет вследствие непреодолимого горя. Без сомнения, он ничему не поверил и вообразил, что бедная умалишенная не встает с постели из гордости, чтобы не видеть прусских солдат, не разговаривать с ними, не иметь с ними никаких отношений.
Он потребовал, чтобы она приняла его; его ввели в спальню. Там он приказал резким тоном:
«Матам, я прошу фас потняться и спуститься, чтопы фас фители".
Она обратила на его неясный взор, пустые глаза и ничего не ответила.
Он продолжил:
«Я не потерплю терсости. Если фы не потниметесь по топрой фоле, я найду спосоп застафить фас хотить".
Она не сделала ни жеста, оставаясь неподвижной, словно не видела его.
Он рассердился, приняв её молчание за знак высшего презрения. Он добавил:
«Если сафтра фы не спуститесь…»
И вышел.
На следующий день растерявшаяся служанка захотела одеть хозяйку, но больная начала кричать и отбиваться. Офицер тут же поднялся к ней, и служанка, бросившись к его ногам, закричала:
«Она не хочет, мсье, она не хочет! Простите её, она так несчастна!»
Солдат смутился, не решаясь, несмотря на свой гнев, приказать своим людям поднять даму с постели. Но внезапно он разразился смехом и отдал солдатам приказ по-немецки.
Вскоре составился отряд, несущий матрац, как носят раненых. В этой кровати, которую не разобрали, по-прежнему молчаливая безумица оставалась спокойной, равнодушной к происходящему, так как её оставили лежать. Солдат, следовавший сзади, нес свёрток с женской одеждой.
Офицер произнес, потирая руки:
«Теперь мы посмотрим, как фы не смошете отеться самостоятельно и софершить непольшую прокулку».
Затем отряд свернул в сторону леса Имовилль и скрылся из виду.
Два часа спустя солдаты вернулись без нее.
Безумную с тех пор не видели. Что они сделали с ней? Куда они её отнесли? Никто не знал.
Снег падал теперь день и ночь, погребая долину и леса саваном ледяного мха. Воющие волки доходили до наших дверей.
Мысль о пропавшей женщине преследовала меня, и я сделал несколько попыток навести справки. Меня едва не расстреляли.
Пришла весна. Оккупанты ушли. Дом моей соседки стоял закрытым, густая трава поднялась в аллеях.
Старая служанка умерла зимой. Все забыли об этом происшествии, и только я думал о нём без конца.
Что они сделали с этой женщиной? Если бы ей удалось выйти из леса! Может быть, её встретили где-то и отвели в больницу, не в силах получить никаких сведений о ней? Ничто не могло рассеять моих сомнений, но постепенно время успокоило печаль в моём сердце.
Следующей осенью вальдшнепы прилетели в изобилии, и, так как подагра немного отпустила меня, я отправился в лес. Убив 4-5 длинноклювых птиц, я неловко задел одну, и она упала в яму, полную веток. Я вынужден был спуститься туда за ней. Я нашел её, лежавшую рядом с человеческим черепом. И внезапно воспоминание о безумной поразило меня в грудь как удар кулака. Много людей исчезли в этом лесу в тот страшный год, но, не знаю – почему, я был уверен, уверен, говорю вам, что наткнулся на голову несчастной помешанной.
И внезапно я понял всё. Они оставили её на матраце, в холодном пустом лесу, а она, верная своей навязчивой идее, осталась умирать под толстым и лёгким пуховым одеялом из снега, не двигая ни рукой, ни ногой.
Затем её обглодали волки.
Птицы сделали гнёзда из шерсти её разодранного ложа.
Я позаботился об этих печальных останках. И я от всей души желаю, чтобы наши сыновья никогда не увидели войны".