Счастье. Ги де Мопассан

Настало время чая, вот-вот должны были зажечь лампы. Вилла находилась над морем; исчезающее солнце окрашивало в розовый цвет всё небо, словно натёртое золотой пудрой. Средиземное море, на котором не было ни ряби, ни волн, и которое ещё светилось в лучах заходящего дня, казалось огромной полированной металлической пластиной.
Справа вдалеке, на бледнеющем пурпурном фоне вырисовывался чёрный профиль зубчатых гор.
Разговор шёл о любви: присутствующие обсуждали этот старый сюжет, вновь и вновь повторяя уже сказанное. Мягкая меланхолия сумерек замедляла их речь, пробуждала трогательные чувства в душе, и само это слово: «любовь», которое без конца возвращалось в разговор, то произнесённое громким мужским голосом, то сказанное лёгким женским тембром, казалось, наполняло гостиную, порхало в ней, как птица, парило, словно дух.
Можно ли любить несколько лет подряд?
- Да, - заявляли одни.
- Нет, - утверждали другие.
Спорщики начали вспоминать случаи, устанавливать различия, приводили примеры, и все, мужчины и женщины, полные возникающих воспоминаний, которые им не удавалось озвучить и которые подступали к губам, выглядели взволнованными и говорили об этой банальной и своеобразной вещи, о нежном и мистическом согласии двух существ, с глубоким чувством и пылким интересом.
Внезапно один из них, смотревший вдаль, воскликнул:
- О, помотрите! Что это?
В море, там, где оно сходится с небом, возникла серая, огромная, неясная масса.
Женщины поднялись с мест и смотрели, не понимая, на удивительное зрелище, которого никогда прежде не видели.
Кто-то произнёс:
- Это Корсика! Она бывает видна два-три раза в год при определённых условиях в атмосфере, когда воздух становится прозрачным и больше не скрывает её за испарениями тумана, который обычно не даёт увидеть даль.
Можно было различить хребты и снег на вершинах. Все застыли в удивлении, обеспокоенные, почти напуганные этим внезапным появлением острова, этим призраком, поднявшимся из моря. Возможно, такие же странные видения возникали у тех, кто, подобно Колумбу, пересекали неисследованные океаны.
Тогда один старый господин, который ещё не вступал в разговор, произнёс:
- Послушайте, на этом острове, который появился перед нами словно в ответ на наши речи и который напомнил мне кое о чём, я видел восхитительный пример долгой и неправдоподобно счастливой любви.
Вот эта история.
Пять лет тому назад я совершал путешествие по Корсике. Этот дикий остров более неизвестен и более далёк  для нас, чем Америка, хотя иногда его можно увидеть с берегов Франции - как сегодня.
Представьте себе мир, который ещё находится в первозданном хаосе; буйство гор, разделяющих землю на узкие овраги, в которых текут стремнины; равнин не найти, но изобилуют огромные гранитные хребты и гигантские холмы, покрытые непроходимыми зарослями или рощами из сосны и каштана.
Это девственная земля, необработанная, пустынная, хотя время от времени на ней встречаются деревушки, похожие на кучу камней на вершине горы. Никакой культуры, никакой промышленности, никакого искусства. Не встретишь ни кусочка обработанной древесины, ни осколка скульптуры, ни воспоминания об утончённом вкусе предков, оставленном в изящных, прекрасных вещах. Именно здесь встречается то, что более всего поражает в этом величественном и суровом краю: наследственное равнодушие к поиску соблазнительных форм, который называется искусством.
Италия, где каждый дворец, полный шедевров, сам по себе является шедевром, где мрамор, дерево, бронза, железо, металлы и камни свидетельствуют о человеческом гении, где мельчайшие древние вещицы, разбросанные в старых домах, пробуждают божественный источник красоты, - эта страна является для нас священной родиной, которую любят за то, что она показывает и доказывает нам усилия, величие, власть и триумф творческих способностей.
А напротив неё находится Корсика, которая осталась такой же дикой, как в первые дни. Живое существо здесь выглядывало из грубого жилища, равнодушное ко всему, что не затрагивало существования его самого и его семьи. Оно сохранило недостатки и качества этой невоспитанной, жестокой, злобной расы, бессознательно кровожадной, но одновременно гостеприимной, щедрой, преданной и наивной, открывающей двери прохожим и дарящей верную дружбу за малейшее проявление симпатии.
Около месяца я бродил по великолепному острову, чувствуя себя так, словно был на краю света. Ни одного постоялого двора, ни одного кабачка, ни одной дороги. Кое-как на мулах по горной тропинке вы добираетесь до хуторов, сгрудившихся на склонах гор, под которыми находятся извилистые пропасти, откуда по вечерам слышится непрерывный шум: тяжелый, глубокий голос горного потока. Вы стучитесь в двери домов. Вы просите пристанища на ночь и чего-нибудь перекусить. Вы садитесь за скромный стол и спите под скромной крышей, а утром пожимаете протянутую руку хозяина, который провожает вас до окраины деревни, расставаясь с вами навсегда.
И вот однажды вечером, после десяти часов пути я пришёл к маленькому одинокому жилищу на дне узкой долины, которая впадала в море одним лье далее. Два крутых склона горы, покрытые лесистыми зарослями, обрушившиеся камни и большие деревья окружали тёмными стенами эту печальную долину.
Вокруг хижины было несколько виноградников, маленький сад, а немного дальше – несколько старых каштанов, которыми кормится весь бедный край.
Женщина, встречавшая меня, была стара, сурова и на удивление опрятна. Мужчина, сидевший на соломенном стуле, поднялся, чтобы поприветствовать меня, а затем вновь сел, не говоря ни слова. Хозяйка сказала мне:
- Простите его, он глухой. Ему 82 года.
Она говорила на чистом французском. Я был удивлён и спросил:
- Вы не корсиканка?
Она ответила:
- Нет, мы с континента. Но здесь мы живем уже 50 лет.
Чувство тоски и страха охватило меня при мысли о том, что 50 лет прошли в этой мрачной дыре, так далеко от городов, где живут цивилизованные люди. Старый пастух подошёл и принялся есть единственное предложенное кушанье: густой суп из картофеля, сала и капусты.
Когда короткий ужин был закончен, я уселся перед дверью; сердце моё сжималось при виде унылого пейзажа от очаяния, которое иногда охватывает путешественников в печальные вечера в унылых местах. Казалось, что всё вот-вот закончится: и жизнь, и Вселенная. Внезапно постигаешь ужасающее убожество жизни, изолированность от всех, ничтожество всего и чёрное одиночество сердца, которое тешит себя мечтами и ошибается до самой смерти.
Старая женщина присоединилась ко мне и, мучимая любопытством, которое всегда гнездится в глубине самых сдержанных душ, спросила:
- Значит, вы из Франции?
- Да, я путешествую для своего удовольствия.
- Наверное, вы из Парижа?
- Нет, я из Нанси.
Мне показалось, что она была потрясена. Но увидев или, скорее, почувствовав это, я ничего не сказал.
Она медленно повторила:
- Вы из Нанси?
Мужчина появился в дверях, невозмутимый, как все глухие. Она сказала:
- Не обращайте внимания. Он не слышит.
Через несколько секунд она продолжила:
- Вы знаете и жителей Нанси?
- Ну, конечно, почти всех.
- Семью Сент-Аллез?
- Да, очень хорошо. Они были друзьями моего отца.
- Как вас зовут?
Я назвал себя. Она пристально посмотрела на меня, затем произнесла низким голосом, пробуждающим воспоминания:
- Да-да, я помню. А что стало с Бризмарами?
- Все умерли.
- А! А Сирмонов вы знаете?
- Да, младший стал генералом.
Тогда она сказала, дрожа от волнения, тоски и от не знаю какого смущённого, сильного, священного чувства, от какой-то потребности признаться, всё сказать, поговорить о том, что она до сих пор скрывала в глубине сердца, и о людях, чьи имена волновали её душу:
 - Да, Анри де Сирмон. Я хорошо его знаю. Это мой брат.
Я поднял на неё глаза, растерявшись от удивления. И внезапно я вспомнил.
Это стало в те времена большим скандалом в Лотарингии. Юная девушка, красивая и богатая, Сюзанна де Сирмон, сбежала с гусарским унтер-офицером, служившим в отряде под командованием её отца.
Это был красавец, крестьянин по происхождению, но голубая венгерка сидела на нем идеально, и он увлёк дочь своего полковника. Она увидела, заметила его и, без сомнения, полюбила, глядя, как он дефилирует в эскадроне. Но как она смогла заговорить с ним, как они смогли увидеться, договориться? Как она осмелилась сказать ему о своей любви? Этого никто не знал.
Никто ни о чём не догадывался, ничего не предполагал. Однажды вечером, когда солдат возвращался на пост, он исчез; пропала и девушка. Их искали, но не нашли. О ней долго не было никаких новостей, и её посчитали мертвой.
И вдруг я нашел её в этой зловещей долине.
Тогда заговорил я:
- Да, я хорошо помню ту историю. Вы – мадемуазель Сюзанна.
Она кивнула. Из её глаз капали слёзы. Тогда, показав взглядом на неподвижного старика у порога лачуги, она сказала:
- Это он.
И я понял, что она всегда любила его, что она до сих пор смотрит на него влюблёнными глазами.
Я спросил:
- Вы были счастливы, по крайней мере?
Она ответила, и голос, казалось, исходил из самого сердца:
- О, да! Очень счастлива. Он сделал меня счастливой. Я никогда ни о чём не жалела.
Я смотрел на неё с грустью, с удивлением, пораженный силой её любви! Эта богатая девушка последовала когда-то за нищим крестьянином и сама стала крестьянкой. Она приняла жизнь, в которой больше не было очарования, роскоши, утонченности, её привычки стали простыми, но она до сих пор любила его. Она превратилась в огрубевшую женщину в чепце и холщовой юбке. Она ела капустную похлебку с картошкой и салом из глиняной миски, стоящей на грубом столе, сидя на соломенном стуле. Она спала на травяном матраце рядом с ним.
Но она думала только о нём! Она не жалела ни об украшениях, ни о тканях, ни об элегантности, ни о мягких креслах, ни о тёплых душистых комнатах, обитых гобеленами, ни о нежных перинах, в которые погружалось усталое тело. Она не нуждалась ни в ком, кроме него; лишь бы он был рядом – больше она ничего не желала.
Она покинула семью, будучи совсем молодой, покинула мир, который воспитал и любил её. Она пришла вместе с ним в эту дикую долину. И он был всем для неё, всем, о чём можно желать, о чем можно мечтать, чего можно ожидать бесконечно, на что можно надеяться всю жизнь. Он наполнил её существование счастьем от края до края.
Она не могла бы найти большего блаженства.
Всю ночь, слушая храп старого солдата, растянувшегося на убогом ложе рядом с той, которая последовала за ним так далеко, я думал об этом странном и простом, но великом счастье, основанном на невеликих вещах.
Я ушёл на рассвете, пожав руки старых супругов.

*
Рассказчик замолчал. Одна из женщин сказала:
- Это ничего не значит, у неё были слишком простые идеалы, слишком примитивные нужды, слишком простые требования. Она была просто дурочка.
Другая медленно произнесла:
- Какая разница! Она была счастлива.
А на горизонте Корсика вновь уходила в тень, медленно возвращалась в море, убирала огромный остов, появившийся словно затем, чтобы рассказать историю о бедных влюблённых; теперь, когда всё было сказано, она скрывалась из глаз.