Воспоминания Олигофрена. Игорь Александрович

Глава шестнадцатая: ОБ ИГОРЕ СПЕХИНЕ ЗАМОЛВИТЕ СЛОВО
 
Треска
 
Архангельск в 1978-ом году был колоритнейшим городом России. На рынках продавалась треска. Крупная. И не дорогая. Треска – один из символов Архангельска. Два других – доска и тоска. Эх, знать бы нам тогда, что скоро полки магазинов окончательно опустеют и повсюду будет только одна рыбка – мойва. В 1980-ом году мне довелось съездить по делам в Запорожье. И здесь я увидел на рынке треску!!!! Я вёз треску в Архангельск так же, как возил с сессий колбасу (Ленинград-Вологда-Архангельск – был такой поезд!)
У мороженщиц  я выпросил сухого льда, закутал оный в тряпочки и обложил им две тушки трески. Это было сокровище! И я её довёз! Так Архангельск для меня в 1980-ом на несколько дней вновь стал «тоска – доска – треска».
 
Доска
 
О досках пока скажу только вкратце. Мне посчастливилось трудиться на Соломбальском лесопильно-деревообрабатывающем комбинате рабочим на поштучной выдаче досок. На четвёртой торцовке второго цеха. Торцовка – это огромный длинный стол, по бокам которого расположены торцовочные пилы. Доска лежит поперёк стола и специальными длинными цепями с зубцами, чтобы доска шла ровно, перемещается вдоль стола. В двух местах на столе расположены ряды вращающихся валиков (рольганги), которые перемещают доску поперек стола в двух направлениях. За каждым рядом рольгангов перед торцовочной пилой стоит хрупкая женщина с крючком, которая решает вопрос о том, где именно пила должна отсечь обапол – сужающийся кусок доски с корой, чтобы доска вышла чистая и ровная. Обапол летит на ленту транспортера, которая тащит обрезки к рубительной машине. Собственно, когда всё идет нормально, для внешнего наблюдателя всё происходит как-то само собой, легко и просто. Цепи ползут, доски летают туда-сюда, торцовочные пилы мгновенно отсекают лишнее… Зубцы на цепях идут с интервалом в полторы секунды. Моя задача – подавать доски из завала на верхнем столе на нижний торцовочный стол. С интервалом в эти самые полторы секунды. Хороший податчик досок – это – если смотреть со стороны – человек легко подающий доски. Впечателение такое – словно пирожки печет. Доска за доской так и мелькают в ладошках. А на самом деле за полторы секунды надо: высмотреть следующую доску, попасть в её торец крючком, подцепить её и поднять – шестиметровую – в воздух, перевернуть, как надо и положить на стол. Работают все группы мышц. Часть работы выполняется правильными поворотами корпуса… За смену податчик подает 10-12 тысяч досок. Вот той самой рукой, которой я набираю этот текст сейчас, я подал за годы работы на СЛДК около одиннадцати миллионов досок. И написал небольшое эссе – по сей день не опубликованное – «Гибель четвёртой торцовки». Кстати. именно на той самой торцовке я и открыл мерцающие шахматы. И вот на этот самый стол и вскочил, не зная как выплеснуть охватившее меня волнение, когда понял.э что добрался до новой супер Игры. Да, именно здесь испытал я то, что испытал Архимед, когда выпрыгнул из ванны с криком «Нашёл!» (Эврика!!!). Но пока о досках всё…
Нет не всё. Среди множества самых разнообразных досок есть один вид досок, к которому мы сейчас и перейдём. Это – шахматные доски.
Среди множества самых разнообразных партий есть и такой вид, как шахматная партия.
Был однажды в СССР опубликован крайне рискованный по тем временам рисунок. За пустым столом сидит грустный человек. Вокруг разбросаны шахматные фигурки. На его голову, точнее – на его шею! – надета шахматная доска с проломом там, где прошла голова. Видно, что доска именно с проломом надета на шею несчастного и доска окружает его голову со всех сторон. Подпись под рисунком тянула лет на пятнадцать для автора: «Партия!!!» К сожалению имя автора я не помню. Похоже его там и не было. Если кто знает – подскажите!
 
Тоска
 
Мы переходим к третьему пункту описания Архангельска тех лет – тоске.
Зимний город, город приполярных сиянийи арктических морозов. Город, где по Северной Двине плавают тюлени. Стоишь на берегу, любуешься рекой – а там тюлень! И жмурится так сладенько! Тоска!!!! Тоска по кораблям, уходящим в плавание. Тоска по теплу южных широт. Тоска!! И оттого наверное так ценится там простое и понятное всем русское слово и простой и доступный всем русский напиток.
Когда я организовывал (под чутким руководством Льва Михайловича Фильчагина) Архангельский областной шахматно-шашечный клуб (на улице Энгельса, в двух шагах от железнодорожного вокзала), на первом этаже тринадцатиэтажного дома, прямо рядом с кафе «Рыбное» и напротив того самого «Пингвина», где ежедневно снимал девушек Третьяков – нет не первый секретарь обкома КПСС, а однофамилец хозяина области… ну вы конечно помните! Он снимал девушек, вёл в свою квартиру, заводил в ванную, резал, свежевал тушку, головы складывал в сундук, на котором ночевала бабушка, а мясо обрабатвал – разрезал на мелкие порции, аккуратно выкладывал, замораживал в холодильнике, в шесть утра рабочим поездом отправлялся на последнюю перед городом станцию, где садился на московский скорый и в восемь утра прибывал на железнодоррожный вокзал, выходил из поезда, приодетый должным образом и с треноги из дипломата продавал горожанам мясо «из Москвы, свежее»…
Ну вот, похоже тему тоски в том числе и в связи с отсутствием в городе тррески, и вообще – мяса (бройлерных цыплят кормили рыбной мукой с Фактории. Мы покупали цыплят, а вкус был рыбный!) вроде бы раскрыл. По мере сил, и ни в коем случае не претендуя на полноту! Так с тех пор и пишу в проектах авторефератов диссертаций: «не претендуя на полноту», а сам, сволочь однако! – толстый! То бишь «полный». И теперь только о водке, шахматах и великом Игоре Александровиче Спехине.
 
Игорь Александрович Спехин
 
Он появился на пятый день.
- Моя задача – превратить шахматный клуб в клуб алкоголиков!
В связи со столь ясно заявленной позицией я был вынужден поинтересоваться личностью заявителя у него самого, и его ближайшего окружения. Начну с того, что это был действительно гений. Великий шахматный гений. Леонид Штейн его очень уважал. Они подружились быстро и навсегда. Уважать Игоря Александровича было за что. Он играл почти как Бог. Именно ему принадлежит идея, авторство и разработка того варианта Испанской партии (шахматный дебют номер один!), который так и называется: архангельский. Идея этого дебюта состоит в том, что черные фианкеттируют белопольного слона на ферзевом фланге и делают длинную рокировку, развивая мощнейшее давление на центр белых. В партии, признанной самой красивой партией Сочинского международного турнира 1981-го года игравший черными архангельский мастер Павел Зарубин буквально расплющил позицию игравшего белыми челябинского гроссмейстера Семёна Двойриса (может он тогда еще и не был гроссом? – ах, память, память! Не хватает уже мозгов… Ах, как Семен разгромил тогда белыми Льва Полугаевского! Лев потом комментировал этот эпизод следующим образом: «Перегрелся на пляже. Сижу. Вижу: же шесть ходить нельзя! Смотрю другое. Всё не нравится. Хочется сходить же шесть. Вижу: точно нельзя! Но перегрелся. И сходил-таки же шесть!» После ответа Семёна он сдался). Будет время, познакомлю вас с этой вечной красотой.
Так вот, всю мощь этого построения выявил и ввёл в практику именно Игорь Александрович. За это ему должны были бы в Архангельске воздвигнуть памятник. Пока не воздвигли. А жаль.
Но к водке. «Нормой мастера я перепилил себе ногу!» - рассказывал мне сам Игорь Александрович.
- Как это? – удивлялся я.
- А вот как. Я шел на выполнение нормы, имелась отложенная партия с хорошей позицией. Но в день игры я пилил циркуляркой дрова и попал под пилу и в больницу с надпиленной костью на ноге… И мне засчитали за неявку поражение.
Рассказ этот соответствует действительности. Играл он в силу приличного гроссмейстера, но в те времена в России в гроссмейстеры было не пробиться. Да и в мастера тоже. Как мудро заметил новосибрский маэстро (а потом и гросс) Вайсер: «звание мастера ФИДЕ – оскорбление для советского мастера».
Ратмир Холмов вспоминал в Свердловском дворце шахмат, как имел в довоенные годы первый разряд и варился в Архангельском «котле»… А вот вышел в люди и на тебе – гроссмейстер. Архангельская шахматная школа среди прочего обеспечивалась тем, что другого способа унять тоску не предлагалось. Разве что водка.
Игорь Александрович спивался. Вот финальная сцена его пребывания на посту директора Архангельского шахматного клуба (городского!), рассказанная мне им самолично.
В горком партии стали поступать жалобы от жильцов пятиэтажного дома, в полуподвале которого размещался шахматный клуб. Мол в клубе процветает пьянство. Сначала наветам не верили. Но потом решили-таки проверить сигналы трудящихся и создали авторитетную комиссию из трех человек. При открытиии в клуб были завезены столыв, стулья, зеркала, шахматы, шахматные часы, демонстрационные доски и протчая, протчая, протчая. Что же обнаружила комиссия? Когда они подошли к дверям полуподвала, они обнаружили груду ящиков из под бутылок. Этими ящиками было заставлено и всё внутри клуба. Помещение было длинным и комиссия шла по узкому коридору, оставленному пустыми ящиками. Наконец, в самом дальнем конце они обнаружили одну горящую лампочку, под которой на небольшом пустом пространстве на ящиках, изображавших стулья, сидели два совершенно пьяных человека. На ящиках же, изображавших стол, размещалась недопитая бутылка водки, последняя в клубе шахматная доска, а на ней - последние в клубе шахматные фигурки, частично разбросанные по полу, и, рядом, последние в клубе шахматные часы. Всё остальное было надёжно пропито.
Так созрело решение о закрытии клуба и увольнении Спехина.
Сам он поведал мне всё это с большим чувством юмора. К сожалению слабенький мозг мой не позволяет мне подняться до уровня Игоря Алксандровича, который был величайшим рассказчиком.
А вот ещё один эпизод из его бурной шахматной жизни..
Игрался какой-то турнир. Игорь Александрович будучи на сильном подпитии заснул прямо за доской. Партнер сделал свой ход, пустил часы Игоря Александровича и подозвал судью турнира. Судья разбудил спящего, сделал ему замечание. Игорь Александрович сделал ход, пустил часы партнёра и пошёл погулять по турнирному залу, чтобы снова не заснуть. Его партнёр сделал свой ход, пустил часы и отправился покурить на крылечке клуба. И тут выяснилось, что Игорь Александрович забыл, где он сидит! Он обратился к судье, тот подвёл его к своему столику (но не стулику!!!) и отправился в другой конец зала. Игорь Александрович сел на место своего партнера, орлиным взглядом схватил позицию. Моментально сделал ход (за партнера!!), записал его в бланке партнера и, нажав кнопку перевода часов, вновь пошел погулять по залу. Партнер вернулся и видит издали – его часы стоят (значит противник еще не сходил!). Он погулял немного, смотрит - часы стоят. А Игорь Александрович рядом. Гуляет!
-Ваш ход, Игорь Александрович!
- Я уже сходил!
Партнер приблизился к доске, сел на свой стул и онемел. На доске творилось что-то невероятное. И только тут он обнаружил запись хода в своем бланке… И смешно, и грустно.
В игре на ставку Игорь Александрович был гением.
А если ставкой была бутылка…
И всё-таки он заслуживает большой человеческой благодарности. И как великий шахматист-аналитик, и как замечательный игрок. Он не спаивал Россию. Это она его спаивала. А точнее те в ней, кто и создавал отсутствие мяса и рыбы, пестовал Третьяковых, убивал леса… А Игорь Александрович был талантливейшем человеком и несчастной жертвой… одной из миллионов жертв…
Превратить Архангельский шахматно-шашечный клуб в клуб алкоголиков я ему не позволил. Но и забывать о его шахматном подвиге тоже не разрешу. Поклонимся русскому гению, навсегда уснувшему в вечных снегах русского Севера. И замолвим о нём доброе слово.