катамаран Лобачевского книга 2. Женщина глава 8

8 глава

Когда сбывается низкая, подлая мечта, то и чувствуешь себя в грязном сортире, мерзком, с плавающими в сине-зеленой жиже картофелинами… и голову пилят, и голова болит… то слева, то справа… и  шумит с перепоя... и не радостно, не весело… тошно. Была цель – мечта…и свершилось. а перед глазами и в мозгу – то веревка, то осина. И тошно.
Утром я позвонила Лене, но никто не подошел… в школу она не пришла, а пришел Бирюков и сказал всему классу, что Лена пропала и кто что знает, не говорила ли кому-либо… и ко мне подошел… и смотрели его глаза со страхом, раненым страхом, зеленые огоньки потухают от страха, их задувает страх.
И я ничего не могу рассказать про мяту и укроп…
Соучастница немая и внутри онемела от страха за себя… Испуганный свидетель… очень опасный… но если его поймают… он меня легко сделает соучастницей или еще хуже…
Все молчали… но я знала, что Лены нет. Бирюков тоже знал…
Я знаю, что ее убили и убил ее зверь с серо-зелеными бирюковскими глазами…
 А если найдется человек, запомнивший меня в метро, - я пропала.
И я решила найти и покарать.… Это нелепо… по смыслу… я хотела сама убить, а теперь… Жара моего головного мозга…
… но, не став убийцей, я нашла новую цель… теперь буду убивать зеленоглазого…
…и мне только хочется, что от быдла… до человека – не убить.
Это много или мало…
Один человек – это много…
А убийце детей нужно не меньше тысячи реанимаций с положительным результатом… меньшим эту воронку … не заткнешь, а она засасывает… и не только доброе…
Нет, пусть в аду с нм разбираются.
Туда его затолкаю я.
Только так можно отмыться от своей мечты?
Как отмыться от бирюковской грязи…
И почему не отец. а дочь?
Она слабее, ее легче убить…
… А я кого выбрала мишенью…
… я еще хуже «мяты с укропом»… он выбрал ее, а я выбрала его, и для этого выбрала ее, послабее, потому что… он не дружил и не ненавидел тайно…не планировал выгораживать себя.
!!! Сколько добрых дел я должна сделать, чтобы смыть этот гркх7??
У «мяты с укропом» все честно, спонтанно, увидел – понравилась – пошел – и вдохнул мой воздух, и рассекретил мой взгляд, и понял, что я из его стаи, и пошел за ней… и знал, что я буду молчать… я рыба и, если даже будут жарить, все равно буду… молчать… как можно признать свое желание.… А от Ленки пахло розой. А от меня пахло «мятой с укропом».
Я запасный черный ход зверя…
И, если его поймают, я погибну.…И поэтому мне надо найти его раньше.
Я была уверена, что и он ищет…
Лена по «красной» линии могла поехать куда угодно… но мне… чувствовалось, что Лена… на Ленинских горах… она мне снилась… у пруда.
Но как он смог уговорить девушку пойти с ним… Лена не была  дурочкой… Что было нужно сказать такого, чтобы она пошла???
Труп Лены нашли на Ленинских горах… Зверь не спрятал труп… он, скорее, поступил наоборот…
… он выставил тело напоказ, как на витрине…
На следующий день нас привели на прощание с Леной… Гвоздики, жасмин, хризантемы, и еще, и еще… но не было пахнущих роз…
У гроба мы вели себя… страшно… мы еле сдерживались от хохота и, наверное, сорвались бы… но, на наше счастье, … пришли родители, и их слезы, их искореженные лица образумили и почти без паузы … глаза мои намокли, и я выдала такие струи… а за мной и другие… смыли свой изуверский позор…
Слухи о том, что Лену не только убили, но и изнасиловали… стали ходить сразу. Девчонки азартно смаковали подробности, мне пришлось понимающе кивать, когда для переваривания мне выдали «извращенное», бежать в библиотеку и получить книгой по голове на вопрос, что это за изнасилование извращенное…
… но когда картина устаканилась в моей голове, я поняла, что Бирюков именно так со ной и поступал…
Я зря боялась его… он больше боялся меня… а теперь он забыл… и хорошо…
Все друг друга боялись, и этот страх крепче любой дружбы, любых клятв, спаивает людей навсегда… страх уходит вместе с людьми… он неистребим.
А Зверь манерно двигался,  одежда тщательно подобрана, скрупулезно: рубашка серая. не сливаясь с пиджаком, с зеленым пиджаком, голубые джинсы, серые ботинки, бордовый платок, или коричневый, или темно-синий… не помню… все для исключительности… от других.
Ленку можно было заарканить только театром или шмотками… показом мод, например.
Пастернак просто так, ради опыта, убил поющего жаворонка и всю жизнь не мог ответить на вопрос – зачем?
Может, он мстил за красивую песню свободы – он так не мог.
Но, с другой стороны, он опубликовал все… тогда зачем стрелял?
7?? А зачем я хотела убить???
Может, они знали друг друга и Лена осмеяла зверя… ох, как она могла это сделать, выставить дураком, нарциссом или еще кем-то… она была очень разнообразна в таких вещах…
Мне нужно было попасть к Лене домой и посмотреть фотографии – вдруг я найду на них зверя…
Я тихо умирала… я ходила, ела, пила, но почти ничего не слушала, отвечала на вопросы «нет»-«да» - орел-решка… как упадет, невпопад смеялась.…А когда заходил разговор о Лене, сразу уходила, искала щелку, дырку, угол, под кровать, чтобы ускользнуть, утечь, забиться, спрятаться… а вдруг кто-то что-то заметит… ведь я так явно подозрительно себя веду.… Это бросается в глаза.… Это так на поверхности…
Нет личной жизни – ты актриса, играющая вековух, ты виновата и, значит, ты выглядишь виноватой и любая игра в другую только усиливает подозрения… все глядят все замечают все догадались все… не дураки же они.
А один павлин из нашего класса «порадовал» - выдал такое, что потом неделю девчонки в возвышенных тонах описывали…  он такой чувствительный и еще сто и сто мазков…  на портрет этого сучонка…  так вот, он сел на Ленино место, сидел с каменным лицом, потом грохнулся на парту, поднялся… и опять грохнулся… опять грохнулся… закрыл лицо руками и … заорал… заблеял… завизжал… и так с закрытыми глазами орал, потом вскочил и, очень лихо обегая всех (наверное, подсматривал между пальцами), убежал… на три дня из школы…
А ему удалось… и впечатление, и о пропусках никто не спросил. Шкура! Его через полчаса видели в кино…
Меняется клетка организма, меняется клетка вольера, меняется клетка стальная на золотую… но животное всегда остается животным… он всегда за прутьями… если рядом дети… его нельзя изменить… он берет, если хочет. Приручающие первые жертвы, уговаривающие – вторые, прощающие - третьи, кормящие – четвертые… их много – добрых, доверчивых… и они долго не живут. А еще им нравится самое красивое, самое умное, самое смелое… их убивают от  зависти, от страха соперника… от страха быть съеденным.
Мне надо было попасть к ней домой…
Бирюков в больнице, и я бегом к маме Лены с рассказом о том, как мне ее не хватает… как я хочу увидеть ее фотографии… Мне не хватает, и я хочу увидеть.
Мама ее, волевая, строгая… только усилием… заставила себя быть со мной… учтивой… предложила чай и на отказ вздохнула облегченно… бегом провела меня в Ленину комнату, положила три огромных альбома и бегом… исчезла.
Комната Лены меня не удивила… она была… как одежда… модной… платья, кассеты… книги… большой белый медведь… грамоты… дипломы… фотографии Бирюковой, матери, старухи – видно, бабушки…
Но на фото зверя не было…
Я искала дневник, но не нашла… Я искала… но ничего не нашла.
… Взяла диплом детской театральной студии при ТЮЗе… Лена не говорила, что она еще актриса… вот откуда легкость общения  и жеста… легкость рук – это очень важно, это не могла понимать Лена, но у нее это было, и эта легкость жеста, и легкость движения, и легкость языка – вот главный рецепт обаяния, по крайней мере, женского.
Ну и еще… взгляд и горизонт губ повторяют друг друга, и умные, веселые, озорные или скорбь, печаль и великая военная тайна Мальчиша-Кибальчиша.… Такой была Лена… А может, я хотела убить ее из зависти…
Еще месяц я пыталась найти зверя… театральная студия тоже ничего не дала… а потом экзамены в школе… в институте… выдавили произошедшее, неотложные дела успокоили сон, в голове думалось о будущем, и его приятность выталкивала неприятное… тем более… у меня там была очень, очень неприглядная роль.… Наша странная дружба и трагедия показались теперь ненастоящими, из какой-то пьесы, и зверь уже не стоял так настойчиво перед глазами, страх родил когда-то депрессию… депрессия ушла в поиск, а поиск потоптался- потоптался и лег на лоб морщинкой… и в глубине – ржавая железка, желёзка … как мина… уснула… пока на это место никто не наступил…
Филологический факультет принял меня, как сироту, с двумя тройками, спасибо тетке и характеристике из райкома комсомола. Знала тетка, в какие кабинеты ходить, да и я понимала, что надеяться не на кого… Бирюков не звонил… деньги обменяла на доллары и хорошо спрятала.
… Сначала я стала профоргом группы, потом факультета – готовила концерты, демонстрации.
Так прошел год. В группе моей подругой стала вторая Лена, очень похожая на первую и по характеру, и вообще. Нам было интересно друг с другом. Ей брюнеты, мне блондины, ей танцы – мне кино… ну, в общем, подруги без второго дна, как тогда, да и убивать ее я не планировала… Мы дополняли друг друга, а не подставляли, и соперничество если и было – было тайным, еле различимым, а дружба – реальной, необременительной и веселой… у нас были равные шансы… Старт у нас был один… а дальше воля, талант, ум, общительность – вот четыре колеса, на которых мы едем по жизни…
Но на старте все уравнивает один возраст, но если одна старше другой хоть на год… о… о… о… этот год давит на «старуху», он всегда у нее . Более старшая может главенствовать, может даже делать все, что угодно, но… но… но рано или поздно ей укажут на возраст… будьте покойны… укажут прилюдно… и так… что после этого удара кошачьей лапкой… синяк останется на всю жизнь.
Два ведра воды… два одинаковых ведра воды… одинаково полных, но у женщины, их несущей, на левой ноге мозоль, и при шаге левой… от боли… нога, нет, ведро… ведро раскачивается сильнее и вода расплескивается… совсем чуть-чуть… осталось много… но… опять шаг и опять капли на земле…
Дорога долгая, шагов много… шагов больной ноги… и капли… капли… капли…
Меня уводит в прошлое…
Оно цепляется репейником…
Я начала писать стихи…
И все потому, что мне хочется, очень хочется оправдаться перед собой, перед другими… я чиста… но я-то знаю и не могу забыть… это знание.
И мое расследование загасло по причине моего страха… ведь если зверя поймают – он сдаст меня…
Время лечит боль, но оно бессмысленно перед страхом быть пойманной.
… А если это всю жизнь?
… Лучше тюрьма, чем так мучиться.
И даже когда я не думаю об этом – я думаю… я все равно думаю… думаю про себя… даже не так – думаю как бы про себя – нет… нет… думаю как бы… вне себя – нет, этого нельзя объяснить… Мне холодно… когда я стараюсь, это нестерпимо… обхитрить свой собственный мозг.
И как я себе это представляю?
И как это у меня получится?
!!! Никак!!!
Жизнь после смерти существует…
… хотя бы потому, я говорю это уверенно, что мой страх почти всегда вытягивает за собой покойницу.… И в окружающем меня сейчас память моя всегда мучит меня схожестью то прически… то глаз… то голоса покойницы… то смеха.
Она живет во мне, и я смотрю иногда ее глазами, оцениваю ее мозгом, ее жесты теперь мои, ее вещи… мне отдал Бирюков, позвонил и принес чемодан и огромный мешок… и меня он не звал…
Я повторяюсь… как алхимик, стараюсь превратить свою зловонную душу в золотую… серебряную… хотя бы в несмердящую
И лишь на миг тореро испугался
И потерял глазами взгляд быка -
Пульс прыгнул выше кадыка.
Не успевала сонная рука.
Бык сжался,
Оттолкнулся
И добрался.
Изогнутое жало утонуло
В враждебной ненавистной требухе.
Он видел смерть врага
В пыли
И в шелухе.
Он очень горд,
Теперь стреляйте.
Палач на вышке.
Смерть в башке.
И еще у меня абсолютный слух.
И еще я легко рисую по квадратам.
Но я опять обманываю себя, уже в который раз… все это для нее… для покойницы…
Я хочу быть лучше – я хочу на тебя походить.
Манера одеваться… я обезьяна… как можно скопировать… органичность… пушистого дыхания в одежде, походке, жесты, улыбка…
Мне до нее как обезьяне дл человека… вроде все одинаково.. все говорили, что мы похожи… но была в ней какая-то лучистость, нет, не то… сияние… нет, не то… что-то внутри такое… что любую вещь на ней делала шедевром. любое стихотворение гениально только от того, что выплыло из ее губ, песня – великая… и так во всем.
Убийство без видимых причин.… Это для дурака нет видимых причин… Человек с головой, утонувшей в плечах, с согнутой спиной и неуверенной походкой – почти стопроцентная жертва для грабителя… Человек трус, его нельзя не ограбить и не убить, если в этом есть смысл…
Красивая, воздушная, уверенная жертва урода с тяжелой походкой и простатитом, укоротившим жизнь…
Убийство без видимых причин???
Потому что вы слепы…
Убийство идеала ничтожеством, стремящимся поднять свою никчемность до планки идеала хотя бы и смертью. Они настолько злобны… что смертью уравнивают величие и никчемность.
Как слабый… из последних сил старающийся подтянуться на перекладине, суча ножками и выставляя подбородок, дотянуться до трубы – так же смешны потуги мои, смешна физиономия, растянутая страшным спазмом бессилия, никчемности.
Слабый и сильный - вот цели. А этот глупый интерес к смерти, и чем страшнее, тем интереснее…
… а гибель молодых – еще лучше… а половые извращения еще…удержу нет… возбуждает вид смерти, запах смерти, декорации смерти и фантазии… слухи… и как новогодняя елка… все больше и больше пикантных подробностей…
Смерть интересна еще и тем, что она неизбежна и люди, как одежду, примеривают смерть на себя – никогда не повешусь, не утоплюсь – слишком вид ужасен… ну и конечно – чем больше сверстников опередят в этом забеге, наоборот, тем больше занимаешься собой… и посещение очередных похорон – это еще одно заработанное очко.…  Почему? Не знаю, но они живы – значит, выиграли… еще один… день, год…
И все хотят жить после смерти.… Даже атеисты… Заведующий кафедрой анатомии, атеист-реакционер, завещал свое тело… для учебного процесса… то есть его скелет продолжал учить. А это ли не попытка хоть в каком… виде… продлить свою научную и преподавательскую деятельность… жизнь после смерти… Уважаемый Николай Анатольевич – не бойтесь – все уже придумано… не мучайте свое тело… оставьте в покое свои страхи… лучше чистите свою душу… чисто-чисто с порошком хороших поступков.