Часть 8

***

Сокровенною тайной с тобой поделюсь,
В двух словах изолью свою нежность и грусть.
Я во прахе с любовью к тебе растворюсь.
Из земли я с любовью к тебе поднимусь. (О. Хайям)

Готовится к фестивалю, не оглядываясь больше назад. Я знала, что в каждом жесте мистера Хамилтона скрывается изумление. Он не знал, как относится к таким скачкам в моём настроении: то я боялась каждого шороха за спиной, то смотрю прямо в лицо опасности и улыбаюсь.

Если бы он знал, с каким трудом мне даётся эта улыбка, этот смелый взгляд! Если бы знал, как я ещё боюсь, как борюсь со своими страхами, вспоминая о том, что произнесла Селин во сне… если бы знал и понимал, что я то подчиняюсь сомнениям, то парю над ними…

Но если бы он увидел в моём лице неуверенность – разве не отчаялся бы, не потопил свои воспоминания в жуткой тьме? Нет, нельзя плакать, нельзя трястись, когда мы рядом, когда мы пытаемся помочь друг другу, когда пытаемся воскресить свои воспоминания, не смотря ни на что… друзьями стать в сетях толпы вражьей.

Играть. До конкурса осталось меньше недели. Подать заявление было самым простым шагом. Самое трудное – ждать и готовиться.

Флейта в руках снова то плачет, то смеётся. Улыбка скользит по моему лицу… каждый день – как миниатюра о той жизни, которая становится невыразимо ценной. А иногда до смешного нелепой.

А иногда… жестокой и коварной. Но всё равно, ценной… самое главное слово. Мне не всё равно, сумею ли я спастись от опасности или нет. Мне хочется жить и не только ради себя. Ради флейты, ради музыки. И возможно, ради того человека, чьи сны и воспоминания воплотились в реальность благодаря мне.

- Убийца точно будет на фестивале? – он спрашивал об этом уже который раз.

- Да. Селин мне сказала. Разве ты не веришь ей? Ты всегда…

- Всегда. Но сейчас слишком трудно поверить в это. Не хочется смешивать такие события, как фестиваль жизни и нелепую смерть музыкантши, которая только начнёт своё выступление.

- А кто сказал, что мы не успеем вовремя?

- В последнее время мне снится, что я никуда не успею. Не приду к цели, не смогу понять очевидного. И боль пронзает меня, твой образ рассеивается передо мной. Я даже не могу схватить тебя за руку. Не могу… тебя уводит всё та же Селин. В последнее время мне снятся сны, которые, в сущности, прошли через всю мою жизнь.

- Почему через всю жизнь?

- Потому, что мне всё время кажется: счастье, пусть и призрачное, исчезнет, испарится, растает во мраке. Музы с моего пути исчезнут и наступит такое Великое одиночество, которое ослепит окончательно!

- Это сны… раньше я думала, что им не следует предавать большого значения. Но теперь мне даже нечего сказать, чтобы разуверить тебя… сказать, что всё – неправда. Счастье всегда было настолько призрачным, столько раз исчезало… воплощение сна в жизни было бы просто жутким и нечестным событием!

***

Мне удавалось успокоиться лишь на мгновение – на то ускользающее мгновения, когда её губы касались флейты. Именно тогда наступала гармония, которой так не хватало нам в обычной жизни!

В музыке только было ощущение полёта, свободы… она играла, звуками сердечными наполнялся мой комнатный мир. Три ипостаси, три образа – Селин, Мадикен и прекрасный инструмент слились воедино. Я больше не мог различать их. Это всего лишь на время мелодии… всего лишь на время…

Я твердил это, чтобы не потерять голову. Я говорил себе, что вернусь в реальность с её пустотой и вечным ожиданием смерти. Смерти в самой середине фестиваля.

Но ведь музыка не должна умирать… кто сказал, что мы не успеем? Кто сказал, что мы не можем перевернуть эту страницу заново?

Мысли блуждают, запутываются в клубок. Я обхватываю флейту рукой и прерываю мелодию. Только снаружи. А внутри всё обрывается, звучит… так прекрасно, так мимолётно. Но и пусть. Надо на мгновение лишь потерять голову. Надо лишь уйти от себя… на мгновение, выпить пьянящий напиток до дна… пусть убийцы нас ищут.

Пусть опасность подстерегает. Но если думать об этом всё время, то погубишь самого себя, подобно преглупому Пескарю.

Погубишь себя, внушишь себе страх и отвращение ко всем радостям жизни… сила внушения – такая великая вещь. Сильная. Но она не сильнее нас. Мелодия внутри всё звучит и захлёстывая… подай мне вина, Виночерпий, скорее, окружи меня стихами Хайяма, которого так любила моя дорогая Селин.

Она здесь. Всё здесь. В двух сердцах, бьющихся в ритме единой мелодии.

Неужели мы так слепы, как и великое одиночество?!

Я медленно прикасаюсь к каштановым волнистым волосам. Мягкие волны, полные блеском, точно у куклы фарфоровой. Они пахнут сиренью, которую она любит так же, как и Селин. Мадикен… целительница, разрушитель моей адской болезни. Позволь мне только прикоснуться к тебе.

Позволь мне только поиграть на флейте. Позволь продолжить игру… позволь не позволить тебе умереть, какой бы ужасной тавтологией это не было! Позволь мне хотя бы на миг превратиться из неотёсанного паршивого идиота с уличным жаргоном в настоящего джентльмена.

Сирень… вдохнуть этот запах, насладиться им. В твоих глазах страх, смешанный с надеждой на что-то.

- Неужели, это спектакль? Музыкальный спектакль без слов, который нужно прожить достойно… прожить – это не поиграть… ты готов? – она прошептала это, будто боясь этими словами разрезать полотно волшебства.

- Готов. И нас никто не оборвёт в самом начале. Никто. Они не посмеют заявиться сюда. А времени до спектакля пусть немного, но достаточно…

Она ничего не ответила, а лишь кивнула головой и прижалась ко мне, подобно маленькому зверьку, нуждающемуся в тепле и ласке.

Мадикен дрожала в лёгком синем платье. Любимое платье Селин… точно такой же стан, тонкая, очаровательная фигурка, которую хочется бережно-бережно взять, чтобы не разбить. Точно фарфор не разбить.

Она опускает взгляд. Наше дыхание смешивается. Мы так близки… так, что боязно оказаться даже на миллиметр дальше. Разрушить всё одним лишь движением. Руками своими нежными она гладит меня, взъерошивает волосы.

Напевает мотив бессмертной мелодии. Мадикен – вовсе-не- Чарлистон. Ещё один шаг, ещё нота… поцелуй соединяет нас на время этого спектакля.

Билеты распроданы. Спектакль для двух актёров, без всяких посторонних зрителей. Я целую Селин, Мадикен, юного композитора. Она исполняет разные роли. Фея, которую страшно упустить…

Волосы разметались беспорядочно. Гораздо лучше смотрятся, чем те локоны, которые завивала сестра её беспутная и мамочка, которая своим пением глушила попугаев из местных зоомагазинов, которая потопила молоденьких талантливых конкуренток в грязи и фальши…

Поднимись с колен, Мадикен. Мы оба поднимемся. Я готов потонуть в твоих серо-голубых глазах. Захлебнуться и смотреть, как они меняют цвет… как флейтистка становится танцовщицей.

Чарлистон, ты не добился своего. Селин никогда не станцует рядом с тобой. Селин будет кружиться здесь и воплощаться в каждом движении

Мадикен… я люблю эти образы флейты и двух девушек. Безумно люблю и не могу отделить одно от другого. Знаю лишь одно: что не потеряю, не упущу свой шанс во второй раз.

Мы кружились в неспешном полувальсе. Улыбки отражались в глазах друг друга. Мы улыбались. Мы были одним целым.

Нежная, шёлковая кожа, этот памятный шрам на головке… скоро и он исчезнет. Хотя, не нужно. Пусть будет воспоминанием о том дне, когда я встретил тебя. Фея… не исчезай, не улетай из рук моих.

Лучше играй. Играй в моём сердце. Поцелуи мои покрывают шею твою, с губ твоих пепельно-розовых срывается шёпот:

- Жаль, что это всего лишь… сказка… ведь так не бывает в реальности, где господствует Великий страх и Великое слепое одиночество!

- Главное, что слепы не мы, Мадикен. Главное, что слепы не мы…

- Да, Оуэн. Как хорошо уверяться в твоей правоте… - ножки грациозные скользят по полу. С плеча спал рукав, короткий рукавчик-фонарик у синего приталенного блестящего длинного атласного платья, которое ты надела для примерки. Ты наденешь его на фестиваль вместе с бело-розовым шарфиком, который кажется сотканным из воздуха.

Наденешь….

И станешь идеалом. Может быть, лишь на время. Идеалов не бывает, но зато есть ты, воскресительница снов, моя флейта, внутренняя мелодия.

Мы танцуем. Подхватить на руки и закружить. Закружить, чтобы все опасности на мгновение в твоей голове стали лишь миражом. Знай, что музыка и танец, которые слились воедино, точно в книге известного писателя, останутся правдой навечно. Я целую твои пепельно-розовые обветренные губы, я глажу твои прекрасные скулы… обхватываю тонкий стан. Больше ничего не нужно. Это было бы жадностью с моей стороны. Я и так уже опьянён нежностью, которая переходит в страсть. Медленно, с каждым движением… подай мне бокал, Виночерпий…

Это вино полезно после длительного действия собственного сухого закона, который выдумал ты сам и Великое Слепое… впрочем, не нужно повторять приписанные титулы. Не такое уж оно и великое. Не сильнее нас.

Не сильнее этой мелодии.

***

Это чувство, поднимающееся в груди, гораздо сильнее, чем я представляла. Первый раз со мной творилось нечто чудесное, перевернувшее весь мир с ног на голову, освободившее от всяческих подозрений и страхов.

Первый раз я не чувствовала себя одинокой рядом с человеком, не видела холода и сомнения в его глазах. Чувство, которое согревало нас обоих, которое горело свечкой робкой в начале, а затем грозилось нам стать пожаром…

Я не умею описывать то, что скопилось в сердце моём. Я умею лишь играть, умею воскрешать чужие воспоминания и почти ушедшие мечты. А делиться всем душевным… нет, не получается.

В мыслях, в чувствах – всегда свобода. Когда же все они выложены на бумагу, то загнаны в определённые рамки. Тюрьму всяких «нужных-ненужных» выражений…

Только танец остался теперь. Только вслушаться в музыку беспечную и двигаться в такт. Вслушаться сердцем и не думать о чём-то плохом… поймать эту ускользающую бабочку, мимолётное мгновение.

Онно не испарится. Музыка не умрёт. Моё отражение в глазах у мистера… впрочем, ни к чему эти формальности. Он для меня стал просто Оуэн.Глаза его цвета ночи бездонной, на лбу высоком выступает пот. Он тоже боится…боится и одновременно стремится к этому. Робкая несмелая улыбка на его лице…

Наверняка, он думает обо мне и Селин вместе. Просто не может отделить одного образа от другого.

Наверняка… откидываю голову назад. Даже не знала, что я такого маленького роста! Он выше меня. Он рядом со мной и своей сильной рукой сможет заслонить меня от всяческих бед. Даже от Великого Слепого… в общем, того, что окружало меня в последние годы. Как будто жизнь началась с новой ноты заново. Мгновенная жизнь, похожая на спектакль. Но сегодня наша общая мелодия не умрёт, пусть враги сотрут с лица торжествующие ухмылки, злобой пропитанные.

Великое Одиночество… как пафосно это звучит! Оно не сильнее нас. Не сильнее. Возможно, по отдельности оно и ломает людей, как прутики… но когда люди вместе, оно опускает свои загребущие костлявые руки и отступает, скрипя зубами.

Вдохновенный танец, состоящий из нежных объятий и поцелуев, что соединили все образы перед глазами воедино, продолжался. Мы парили по комнате, будто мотыльки, выпущенные на волю из серой пыльной банки.

Запах чёрного кофе. От него пахнет чёрным кофе… и глаза у мистера… у Оуэна… цвета горячего шоколада – детство снова вернулось ко мне. Детство с горячим шоколадом и булочками, посыпанными корицей.

Тогда ещё было счастье… и замерло в определённый момент для того лишь, чтобы проснуться сейчас во мне. В нас обоих. В каждом нашем движении, каждом его прикосновении, которые пробуждали во мне желание жить.

Лик розы освежён дыханием весны,
Глаза возлюбленной красой лугов полны,
Сегодня чудный день! Возьми бокал, а думы
О зимней стуже брось: они всегда грустны. (О. Хайям )

***

Она сидела у меня на коленях, сжавшись в комочек, закрыв прекрасные глаза. Мерно дышала и улыбалась. Сон окутал её, пробрался в каждый уголок души. Коснуться волос, провести по ним дрожащей рукой, боясь разбудить.

Нежное создание. Райский цветок. Фея, которая обняла меня и не хотела отпускать.

И мне сейчас до ужаса не хочется отпускать её… навстречу новым опасностям и разным незнакомым фестивалям.

Пусть она будет ключевой нотой в гамме моей жизни. У меня тоже когда-нибудь будет свой фестиваль. Не надо. Я сам найду убийцу и попытаюсь отомстить. Прошу тебя, не отнимай у меня счастье видеть эти три образа каждый день. Прошу тебя, дай мне насладиться ими, хоть целой жизни на это не хватит.

Не старайся быть чрезмерно смелой. Это выходит за грани. Не бросайся в омут, не кидайся с обрыва вниз головой.

Я совершу столько подвигов для тебя, если позволишь. Для вас троих – для вдохновенного танца и вдохновенной мелодии. Умоляю… ты сделаешь сильнее меня и смелее во много-много раз. Только не рискуй. Не приближайся к этой сцене. Не нужно этого делать. Позволь мне выделить тебя из толпы тиранов, позволь самому отомстить не состоявшемуся пока убийце.

Позволь мне только… позволь мне только… ты так сладко спишь, что мне не хочется будить тебя и заставлять вновь играть ради убийцы. Да, я покажусь большим эгоистом, да пусть самым великим в мире, мне просто не хочется, чтобы ты терзала свои пальцы и губы во имя серой толпы, что будет наблюдать смерть музыки с безмолвным «ужасом», всё зрелище пожирая глазами и выпивая энергию…

Позволь мне только не пустить тебя к этим варварам, оставить тебя такой же девственной и чистой, какой была когда-то Селин. До случая, когда я отпустил её выступать перед огромной публикой.

Скажи мне, это даёт основание бояться за тебя? Хоть самый маленький повод… а если вдруг я засомневаюсь в себе, если вдруг окажусь бесхарактерной тряпкой и не смогу среагировать на поведение убийцы вовремя?

Ведь я – не самый лучший мужчина на земле. А отпускать от себя самую лучшую женщину на земле не так уж и просто. Ты слышишь мои мысли, Мадикен? Почему у тебя по белоснежной щеке спускается осторожная блестящая слеза? Будто дождик осенью… в последнее время небо не такое серое, ведь правда?

Солнце. Не хочу отпускать два солнца снова. И быть одиноким я не хочу. И пусть проклятое одиночество слабее нас четверых, меня оно точно одолеет и собьёт с ног. Не ходи на эту проклятую сцену… не ходи…

- Знала бы ты, как мне больно готовиться каждый день к этому фестивалю и всем сердцем противиться этой подготовке…

- Я Знаю, милый Оуэн. Я знаю… - вдруг неожиданно ответила ты и заставила меня вздрогнуть.

Ты говорила мне, что спишь очень чутко, но я даже не подозревал, насколько.

- Но тебе придётся меня отпустить и быть уверенным, что сделаешь всё правильно. Иначе мелодия может разбиться на несколько тысяч осколков, когда убийца устанет терпеть и придёт за мной сам – неожиданно и грубо выбьет входную дверь и ворвётся в нашу комнату. Тогда уже я буду рисковать не только собой. Знаешь, мне тоже сейчас меньше всего хочется отпускать тебя… у людей желания ведь иногда схожи…