Часть 1

Звуки флейты, биение сердца…не замолчи. Прошу тебя, не замолчи.

***

А девочка учится плакать,
Девочка учится верить
В настежь открытые окна,
А также в закрытые двери.

А девочка играет на флейте,
Целует алюминием звуки.
Я знаю, что на всем белом свете
У нее самые волшебные руки. (Е. Ваенга - "Флейта")

Осень – такое родное, такое манящее время года. Прикоснись к золотистому ковру у себя по ногами. Вдохни запах дождя, замри, впитай в себя всю эту сказку – осеннюю, таинственную.

В тёмно-сером небе птицы улетают с грустными сердцами. Пожелай им счастливого пути. Вот бы взять в руки флейту, но нельзя…

Холодная, промозглая погода. Туман окружает всё вокруг. Туман проникает в сердце, заставляя слезам литься из души дождём осенним. Стучат каблуки по каменной дороге, слышится нервный смех. Смех, закрывающий грусть своим лёгким покрывалом. Осень. Сказка, но всё же… пасмурность дней становится слишком большой, слишком неподъёмной. Тяжким грузом на плечи она бросится и начнёт погонять, направлять.

Из тумана выезжает машина, чёрной точкой мелькает и вновь исчезает в сером море. Не уследишь, взглядом не поймаешь. Блестящие двери, огромные тонированные стёкла. И чей-то любопытный взгляд сквозь стекло на все окружающие события… почувствует тот, кому следует. Образы мелькают и оставляют на чьём-то нежном сердечке следы.

По скользким дорогам следует похоронная процессия. Опустив голову, медленными тяжёлыми шагами идёт фигура в чёрном плаще. Она несёт огромный портрет прекрасной девушки с распахнутыми бирюзовыми глазами, снежными косами и тонкими, сжатыми губами. Не улыбается даже. Видимо, заметила эту бесовскую чёрную ленту, которая перекрыла всё впечатления от неземной красоты. Знать, что такая красота сейчас уже никому не принадлежит, а в скором времени будет принадлежать сырой земле с обилием дождевых червей, невыносимо… Любопытный взгляд, который спрятан за завесой стекольной, становится ещё более заинтересованным. Кажется, эта фигура – очередное воспоминание, очередная нота в потерянной гамме. Когда-то руки хрупкие напишут мелодию. Обязательно. Если машина доедет до истинного места назначения…

Дороги сегодня слишком скользки. Поднимая брызги, автомобиль ускоряется, прорезает воздух. Но туман густ, а препятствия – жуткие кривые столбы – невидимы и коварны в своём молчаливом спокойствии. Храня молчание, впитывают они чужие тайны, чужие страдания и кровь.

В автомобиле четверо: любящие родители и двое дочерей. Они смеются, отвлекаются… когда же ещё раз выпадет шанс повеселиться и быть такими беспечными? Только сегодня. Только тогда, когда из шланга порезанного обильно течёт машинное масло, расписываясь лично в сегодняшнем приговоре.

И только один взгляд не веселится, а задумывается о том, как же одиноко ехать вместе с непонимающими, холодными людьми. А их холодность – в глазах пустых и таком же противном смехе, не несущем за собой никакой причины. Только в одном взгляде мелькает светлая грусть…

Только из одного сердца льётся мелодия флейты. Не замолчи, не поддавайся велению окружающих. Не замолчи.

Бьётся оно то чаще, то вновь замирает. Только бы не захлебнуться, не перенасытиться этим внутренним великим слепым одиночеством, которое не позволяет видеть других, не слышит вздорного смеха на фоне чьих-то похорон и чьих-то душ разрывающихся. В дождь этот взгляд не делает маленького искусственного солнца. Взгляд-настроение, взгляд – бабочка, взгляд –мечта.

Поймать бы его в свои сети и запомнить. На всю жизнь, чтобы стёр он остальные воспоминания.

Но столбы коварны, разбивая серо-голубые озёра с коричневыми крапинками. Столбы коварны, заставляя лишь лёгкому вскрику вырваться из сердца. Крик может стать последним. Последним…

Звуки флейты становятся тише, а сердце замирает. Водитель теряет управление, автомобиль с большой скоростью врезается в столб. И дождём уже сыплются осколки битого стекла… мгновение – все четыре образа пропадают во мраке, улетают ввысь вместе со своими воспоминаниями, покидая прежнюю оболочку. Или…не все?

***

Кто эти люди? Чья это кровь? Почему так больно? Почему в глазах – только блики, только мерзкая радуга, которой нет конца…

Радуга из разных оттенков красного. Кровавая радуга, предвещающая смерть. Дикая ломота в руках и ногах. Хочется лечь спать, закрыть глаза, ощутить в теле приятную истому. Погрузиться в сон, а не быть ходячим кошмаром.

Я иду, проваливаясь в воображаемый снег, падаю и вновь поднимаюсь. А кругом – темнота. Такая жуткая, такая… затягивающая. Одежда стала килограммов на семь тяжелее. Голова разрывается от внутреннего звона. Он громче всего, громче моего голоса.

Сердце так сильно бьётся от страха, что приходится останавливаться и задерживать спёртое дыхание.

По лбу стекает струйка крови. Страх и любопытство смешались воедино. Меня манит, манит эта чёртова неизвестность за каждым мрачным поворотом. Лишь бы уйти. Лишь бы не приходить на то адское место никогда. Стёкла поцарапали руки, врезались безжалостно в кожу. Но несколько царапин – ничто, по сравнению… и тут я снова вспоминаю про этих несчастных в автомобиле. Меня снова передёргивает от подступившего страха.

Кто были те люди? Почему я оказалась среди груды покарёженного металла и стекла? Холодно. Пуховик расстёгнут. Сквозь мглу мелькают некоторые молчаливые силуэты, какие-то незнакомые очертания. Я кого-то из них знаю? Неважно. Ноги уводят меня куда-то в сторону.

В голове моей барабан. Нет. Целый оркестр. Бом-бом. Раз. Два. Три… сколько шагов ещё предстоит пройти? Ноги так продрогли, что мне кажется, будто я иду босая. Или…подошва пропускает. Каблуки. Сломанные, целые?

Неважно. Так хочется спать, так хочется… забыть. А что забыть? Что? Имя, семью… а у меня разве было имя?.. И семья? Разве те люди, те страшные, изломанные фигуры с окровавленными лицами

Две женщины и мужчина. Лежат, словно фарфоровые куклы, которых подбросили вверх, а поймать не успели. В открытых стеклянных глазах застыл ужас – последний. Руки мужчины вцепились в руль, как будто бы ожидая некой защиты, но судьба засмеялась в лицо. У женщин волосы упали на лицо, смешались с кровью. Жестокая, ужасная красота смерти… Они холодны, как холоден ветер, уносящий меня в далёкие края. Неужели, осень уже наступила? Так быстро… так головокружительно быстро. Я ведь не успела изведать, пожить в других временах года.

Потерялась. Заблудилась. Крик вырывается из груди писком. Помогите. Но не бежать же сейчас к прохожим? Приставать – ужасно, приставать…
Приставать? Разве я приставала к кому-нибудь? Сколько же я прожила? Кажется, не так уж и много. Отражение, собственное отражение мелькает в тёмных лужах, но я не могу как следует его разглядеть.

Во рту горечь, непрошеные слёзы, прошивающие тело острой иглой. Боль усиливается, а сердце замирает. Дышать становится всё тяжелее. И ходить… кажется, будто бы ноги налились свинцом.

Помогите мне узнать… узнать только… я никого не знаю в этом городе, даже саму себя. Расскажите мне мою историю, прошу. Кто-нибудь…

Но я иду по тёмным, промозглым дворам, где невидно ни души. Я иду навстречу мусорным бакам, разбитым бутылкам и смрадному запаху, который пронзает нос.

Спотыкаюсь о камни, увязаю в грязи. Интересно, ходила ли я по этой дороге раньше? Карты в руках нет. Она распалась на кусочки. Карта моей жизни…так сколько я уже прожила? Мне бы только вспомнить, только заснуть у ближайшего подъезда, забыв легкомысленно о собственной безопасности. Мне уже всё равно, в каком состоянии будет моя одежда, какая игла вновь пронзит моё тело. Лишь бы уснуть и забыть об этой жуткой боли. Об этом страшном зрелище.

Фотография разбилась. Семейная фотография вместе со своей. Канула… канула в Лету, исчезла, растворилась. Протяните руку из тьмы, расскажите мою историю. Не пропасть бы самой в великом слепом одиночестве. В этом танце, что уготовила мне смерть. Я ведь должна была умереть, правда?

Я падаю, чтобы заснуть и вспомнить. А может быть, меня окружает сон? Брызги из луж летят, попадают на пуховик. А я падаю. Падаю в сон. Не погружаюсь, а именно падаю, будто в пропасть. Мерные, тихие удары часов в сочетании с какой-то мелодией окружают меня. И боль постепенно уходит из моего распластавшегося тела, глаза закрываются. И правда – в такой тьме гораздо легче. Легче, чем идти. Ноша отпустила меня, ощущение потерянности менее остро…

Сон стал моим наркотиком. Моим лечебным бальзамом. Скорее, скорее, заставьте меня забыть всё это. Я проснусь в другой реальности. В другом мире, где всё знакомо, а воспоминания не разбросаны по земле, будто жемчужины из распавшихся бус. Скорее, скорее…дайте мне забыть, чтобы потом вспомнить. Заснуть, чтобы потом очнуться. Прошу, скорее, скорее…

***

Флейта в моих руках. Я играю, сидя на одинокой лавчонке. Пальцы совсем замёрзли, снег падает на лицо, на руки, пронизывает, испытывает меня холодом. Я убежала от постороннего мира, чтобы уединиться и создать своё маленькое искусственное солнце. А прохожие говорят, что вид у меня больно несчастный. Протягивают сладости, от которых мне тошно.

Поговорить не с кем, только разве что на языке любимого инструмента. Зима не пугает меня, не ломает моего упрямства. Хотя руки болят, они рвутся играть, высказывать все недопоказанные чувства. У меня больше нет причин скрываться от других. Слёзы застыли на лице. Я играю, играю, играю… снег падает медленнее. Наверняка, меня кто-то обидел? У меня поджатые губы, а в глазах отражается тоска. Мимо меня проходят тени, столько теней! Ни одной знакомой. Знакома только мелодия, кромсающая сердце. Вот если бы кто-то заиграл вместе со мной…

Не дал бы мне погрязнуть в мире великого слепого одиночества. А глаза закрылись, потому, что не могут больше смотреть. С закрытыми глазами видно гораздо больше. Видны сны и мечты.

А руки без варежек, голова без шапки, уши в жемчужных маленьких сережках, которые так хочется сорвать и кинуть себе под ноги. Растоптать.

Душа рвётся с насиженного места, будто птица. На улице – снег, колючий и сухой, ресницы покрылись инеем, руки начинают синеть, но всё играют, играют…

Душа просит жёлтых листьев. Почему мне захотелось вернуться именно в осень? Я одета в лёгкую куртку. А на улице снег. А на улице прохожие прячут свои лица, закрывают покрасневшие носы.

Я сижу и смеюсь сквозь слёзы. Я сижу, играю на флейте, обиженная кем-то, брошенная, вдыхающая морозный воздух, до смерти боящаяся только одного: флейту вот-вот вырвут из рук и разобьют. Кто-то вырвет и разобьёт.

***

Она лежала возле мусорных баков, на голой земле, что показалась ей сугробом. Она лежала, свернувшись калачиком, подобно маленькому ребёнку. На лице дрожала непонятная улыбка – нервная, несмелая. Привычка осталась, что поделать. Привычка улыбаться назло всем несчастьям. Враньём жалким было то, что она не создавала маленькое фанерное солнце. Хотя… возможно, чьим-то солнцем была сама девушка. Вовсе не фанерным.

Меховой белый горностаевый пуховик, от грязи осенней давно ставший серо-буро – коричневым, был застёгнут всего на три верхние пуговицы из настоящего серебра. Сапоги, когда-то представляющие из себя лакированную дорогую обувь из настоящей кожи и восхищавшие всех местных дам, теперь находились в ужасном состоянии – от одного отрывался каблук, набойки затерялись где-то во мраке…

Тёмно-русые волнистые волосы её были спутаны. Заколка в виде жемчужной лилии еле держалась, сапфировые серёжки-сосульки поблескивали во тьме. Однотонные тёплые чёрные колготки были порваны в нескольких местах. На маленькой музыкантше было пурпурное платье с золотыми пуговками, одетое для особенных случаев. По лбу текла одинокая кровавая струйка, смешиваясь с застывшими слезами страха и боли.

Особенный случай наступил сегодня, когда прежняя жизнь сорвалась в глухую бездну, а на память от прошлого остались одни тяжёлые сны.

В этот же день пошёл первый, несмелый, робкий снежок. Будто сердцем угадала. Только флейты в руке не хватает. Бедная, маленькая музыкантша…

Она лежала почти на краю одного мира, который тоже готов был разорваться в скором времени на части.

Флейта лежала в стороне. Нужно было только её поднять. Самому последнему воспоминанию, которое должно было отразиться на маленьком чёрном экране. Нужно было только поднять и сыграть на своём, почти разбитом, инструменте…

***

Похоронная процессия, отразившаяся сегодня в тонированном стекле, закончилась. По тёмной скользкой дороге, пересекая тусклый свет фонарей, который во внутреннем мраке героине был просто не видим, шла фигура с опущенным, тяжёлым взглядом карих глаз, казавшихся сейчас чёрными, впитавшими в себя всю окружающую тьму.

Он шёл, покрепче запахнувшись в пальто цвета угля. А сердце стало цвета пепла сегодня при прощальной речи. Хотелось разбить окружающий мир, повернуть время вспять… фигура просто кинулась на деревянную преграду, не в силах этого сделать.

Кинулась и целовала до посинения, пока не разлучили с белокурой красавицей, которая навек замолчала несколько дней назад. Пока земля не засыпала кусочек счастья страшным дождём.

А сердце грызли черви острыми зубами. Фигура шла, засунув руки в карманы, временами оглядываясь назад. Каждый раз сердце ждало, что вот-вот вернётся счастье – такое светлое, будто солнце! Ан нет… была тёмная осенняя вечерняя пора. Фигура неясно выругалась и засеменила дальше.

Она не любила осень. Но что же остаётся, если лето прошло, а долгожданную весну украли? Только осень и зима. Вечный холод, вечные льды.

Что-то подсказывало фигуре, что осенью любви и вдохновения быть не может, что поэты всё врут.

Одна лишь фигура с волосами, точно вороново крыло и глазами цвета горячего шоколада, знала правду. Знала, что каждый шаг приносит нестерпимую боль.

И с этой болью под руку человек дошёл до собственного унылого подъезда. Дошёл с опущенной головой и бредущими, разбегающимися мыслями.

Так бы прошёл, не заметив ничего, потому, что взор был устремлён куда-то далеко, куда-то не в этот бренный мир…

Но что-то заставило его обронить ключ от квартиры, потерять его в жуткой тьме, поискать и наткнуться на чью-то перчатку, выпавшую из кармана… поистине, судьба может сыграть странную шутку в эту сумасшедшую осень.

***

Он обнаружил эту девушку совершенно случайно. Так же, как мог обнаружить брошенный кем-то на землю окурок. Так же, как много раз находил чьи-то драные вещи. Но они бы не вызвали у него такого жуткого изумления, на мгновения перекрывшего печаль.

Флейта лежала в стороне. Нужно было только её поднять. Нужно было только… он аккуратно приблизился к ней и потрепал за плечо. Что-то ведь заставило его понять, что это – не просто пьяная попрошайка! Наверняка, дорогая одежда?

Да. Это тоже. Но было в ней что-то большее. Наверное, та странная, аристократическая улыбка человека, который всегда ходит с поднятой головой и только в отсутствие знакомых может отводить взгляд и плакать гораздо сильнее, чем остальные…