Воспоминания Олигофрена. Как я стал Бегемотом

Глава одиннадцатая КАК Я СТАЛ БЕГЕМОТОМ

«Братья Карамазовы» Ф. Достоевского - моя настольная книга с детства.
У нас было старое издание, в красной матерчатой обложке, в нескольких томиках малого формата. И оно постоянно лежало у меня на столе. Когда ушли Горшковы (наши соседи по коммунальному дому) мне достался в наследство громадный покрытый черным лаком, фигурный письменный двухтумбовый стол. Столешница была покрыта зелёным сукном. На столе лежало толстое стекло с превосходно обработанной кромкой (радуги играли в этих призмах), на столе стояла массивная настольная лампа, мраморный письменный прибор, мраморная гигантская пепельница… Вот на этом столе и лежали «Братья Карамазовы». Я их не читал. Не мог. Не выдерживал более трех страниц. Было очень больно читать. Это я с детства чувствовал боль автора. Если автор, когда писал, испытывал боль, я её остро чувствовал.
Слова стекали в меня, как капли крови.
Точно также я никак не мог начать читать «Идиота» Федора Михайловича. Две страницы и ступор. Не могу. Так больно, что сил нет терпеть эту боль.
Уже много позже я всё-таки сравнил «Идиота» Достоевского и «Мастер и Маргарита» Булгакова. Когда-то давно я создал специальный инструмент – текстологический анализ – для выявления порождающей модели автора и надежного отличения автора текста от не автора. Так вот, порождающие модели автора в обеих книгах совпадают! Впечатление такое, словно писал один автор… Фёдор Михайлович, как и Михаил Афанасьевич – большие писатели. Рискну назвать их великими. И давались они мне нелегко. Мой усеченный мозг явно не был готов к встрече с этими гигантами.
Впервые о книге века я услышал в Ленинграде от Валерия Петровича Шпилёва – фантастически образованного человека с феноменальной памятью, глубочайшим мышлением и широчайшим кругозором. Вообще-то мы познакомились на почве игры в шахматы. В основном играли блиц. Бывали случаи – по сотне партий кряду…
Однажды Валерий Петрович вручил мне книгу и предложил её срочно осилить. Я честно начал читать: «В час небывало жаркого заката… на аллее… к Патриаршим прудам… пиво дало обильную пену…» я прервался и вежливо поблагодарив хозяина отказался от продолжения банкета. Нет! Трижды прав был Стагирит: всякое начало действительно трудно!
Через пару лет я попал в гости к Борису Самойловичу Вайнштейну. И он показал мне висевшую на дверях его кабинета картину, выполненную в карандаше. Подарок известного художника.
- Это картина по мотивам «Мастера и Маргариты» Булгакова, посвятил меня великий маэстро. Не каждый день бессмертный Ферзьбери дарит вам рассказ о картинах и книгах. Мне посчастливилось.
-Вот это – в центре – Мастер, он же сам Булгаков. Ведь он прямо отождествляет себя и Мастера в книге… вот Азазелло, а вот и кот Бегемот…
Я был зачарован. И обстановкой, и атмосферой рассказа, и картиной…
Прошло несколько месяцев и перед отлетом из Свердловска в Архангельск мама дала мне журнальный вариант книги. Самолет задерживался и сидя на чемоданах в центре здания аэровокзала я эту книгу таки прочёл. Залпом. Это была самая игротехническая из всех игротехнических книг мира. Уж на что велик Рабле. Уж на что прекрасна игра Гаргантюа, желающего женить Панурга… Но «Мастер…» Но прошло ещё три или четыре года, прежде чем Бог послал мне те десять дней в Свердловске в 1985-ом году, когда я всё-таки проделал первый опыт и прописал-таки все диалоги из «Мастера…» как театральные. Это был первый эскиз пьесы по роману. В прозе. Но я уже чувствовал его строку и догадывался, что прозой дело не ограничится. Я уже читал поэта Булгакова. И это была великая поэзия.
«У котов, шнырявших вдоль веранды…»
В 1988 году мамина подруга Галя К. очередной раз уехала в отпуск и разрешила мне пожить в её однокомнатной квартире. За четыре дня в этой квартире в районе улицы Посадской на шестом этаже кооперативного девятиэтажного дома и была в целом написана пьеса «Мастер и Маргарита» в стихах самого Михаила Афансьевича. При этом в ней не осталось и намека на чертовщину…
- Вам нравятся мои цветы?
- Нисколько.
- Вы вообще не любите цветы?
- Нет, я люблю цветы, но не такие…
Параллельно я начал писать небольшое эссе о принципах, положенных Булгаковым в «Мастера и Маргариту» (принцип многоименности, принцип троекратного повторения, принцип зеркальных отражений и т.д.)…
В этот же период (1988) формируется моё устойчивое восприятие Бегемота, как ведущего Игротехника и – в реверсивном плане в своих собственных Играх мне всё больше нравится играть именно Бегемота…
Последние годы меня можно было порой встретить около памятника М.А. Булгакову на Андреевском спуске. Здесь, но чуть выше в период лета 2002-года я практиковал Чатурангу (пока не встретил свою Марину Влади). А теперь сидел возле памятника и предлагал весёлым туристам фотографировать и меня в качестве толстяка с котообразной физиономией… Что делать, что делать… стариковские причуды…
- Неужели нужно забронзоветь, чтобы тебя фотографировали! – восклицал я, томно вздыхая и мученически заводя глаза…
- А нас? А нам? А мы?
Вот так – если уж совсем абрисно и вкратце я и стал самим собою…