Книжник

(сон)
дальше сна ничего не написалось(

1

Талый снег норовил забраться в кросовки, мгновенно превращаясь в лужу под высокими подошвами. Было уже совсем темно, хотя ещё не было и пяти. Обе луны были надёжно спрятаны за облаками. Фонари кое-где помигивали, словно стряхивая снег с ресниц. Из-под тонкого шарфа, три раза обмотанного вокруг моей шеи и натянутого, как маска грабителя на нос, валил пар. Весна подходила к концу, и высокая влажность пробиралась под короткий свитер в щёлочку между кожанкой и джинсами. Натягивать свитер на поясницу было делом бестолковым. Он мгновенно снова прятался под резинку кожанки. Ему и самому было зябко. Машины еле-еле тащились, и на перекрёстке можно было даже не останавливаясь шлёпать через дорогу, любая легковушка в такие дни пришибленно тяжело перебирала шинами прохладный асфальт, выдыхая такой же пар из выхлопной трубы, как и я из-под шарфа. Сумеречная мокрая весна и книжный ларёк под фонарями, как островок надежды…
У киоска как обычно переминались с ноги на ногу книголюбы и студенты. Мне надо было купить кое-что из носителей Гале. Она предлагала мне составить список, но я почему-то понадеялась на память, хотя доверять ей в последнее время совершенно не стоило. Вот и теперь я понимала, что понятия не имею, зачем именно я пришла сюда. Но я всё-таки встала в очередь, оглядывая людей, топчущихся у витрины с книгами. Сегодня их было трое. Один из них, абсолютно лысый в кепке, быстро, перебирая губами воздух, прочитал названия на корешках и, не найдя ничего для себя интересного, равнодушно повернулся на каблуках и спешно зашагал прочь. Второй был похож на студента. Он яростно грыз ногти, не в силах унять нервное возбуждение. Похоже, кто-то сказал ему, что видел за стеклом ту самую книгу, которая была ему очень нужна, и вот он носится взглядом по трём полкам и никак не может просто последовательно перечитать названия на корешках, как лысый. На таких типов я вовсе не могу смотреть. Таким мне сразу хочется надавать по щекам, чтобы привести их в чувство. Наверняка книга, которую он ищет, стоит прямо перед его лицом, но он на таких нервах, что в упор её не видит. А может, кто-то просто пошутил над ним. Если вообще на тему книг можно шутить. Кажется, в Библии нет такого греха, как шутить на эту тему. Я бы переписала её, если бы мне доверили. Хотя, скучная она, эта книга книг. Нет, разумеется, я её никогда в руках не держала, но те цитаты, которые я слышала, – страшная нудятина и морализаторство.
Медленно подошла моя очередь. Я засунула нос в окошко и спросила, заранее не надеясь на ответ: «А у вас нет комплектов для второго курса саповцев?»
Женщина в фиолетовом пуховике осуждающе посмотрела на меня поверх очков с дужками на цепочке. Две секунды мы молчали. Я кивнула и брезгливо поморщила нос. Ну что ей, сложно что ли было ответить простое человеческое «нет»? Почему непременно надо выказывать своё пренебрежение? Неприятно тебе работать с людьми – иди пол мети. Я покачала головой своим мыслям, натянула шарф по самые нижние ресницы и сделала шаг от окошка, почти навалившись на оставшегося у прилавка с книгами обозревателя. Его смешное лицо было мне знакомо. Несомненно, за эту неделю я уже несколько раз видела его в коридорах нашего саповского факультета. Выглядел он старше меня лет на шесть. Это я уже прикинула в сравнении с однокурсниками, а вообще опыта в определении мужского возраста по внешнему виду у меня не было никакого, и ему могло быть сколько угодно лет. У него были густые взъерошенные каштановые волосы, на которых шапкой лежал целый сугроб снега, по которому можно было сделать вывод, что стоит он у витрины уже целую вечность и увлечённо изучает корешки каких-то двадцати книжек. Странный тип. Совершенно спокойный. Стоит и медленно гладит книги взглядом, и лицо его ничего не выражает. Словно он считывает книжки насквозь во встроенную память. Если бы это было возможно… Я встала рядом и стала смотреть на его отражение в стекле. Позади него стоял небольшой замусоленный красный томик с потускневшей золочёной надписью на корешке: «М. Цветаева. Час души». Казалось, что «гладит» он в данный момент именно его.
- Любите Цветаеву? – Спросила я, глядя в отблески очков его отражения.
- Высоцкий. Бесконечно дорогой Владимир Семёнович Высоцкий… - Пролепетал он задумчиво в ответ. – Знаете, как называется сборник? На корешке почему-то не написали. «Я не люблю».
Я ничего не поняла из его слов.
- Чего не любите?
- Сборник стихов так называется «Я не люблю». Москва. «Эксмо-Пресс». 1998 год. А ещё вязью ДБП. Знаете, что это значит?
Я вела разговор с душевно-больным.
- Понятия не имею. – Пожала я плечами.
- Подумайте. Это же очевидно, ну? ДБП. – Он повернулся и с надеждой посмотрел на меня.
- Душевно-больной почитатель, - пошутила я, и мне сразу стало стыдно. Мама учила меня не издеваться над сирыми и убогими.
Он шумно вздохнул, грустно «погладил» Цветаеву, которая, похоже, была для него Высоцким, и назидательно, как пожилой учитель начальных классов, спокойно расшифровал.
- «Домашняя библиотека поэзии». Из каких типографских соображений они, позвольте спросить, не разместили столь краткое название сборника на корешке книги, в то время как «Час души», «Ветер лебединый», да и ещё множество не более коротких названий там у них поместилось, а «Я не люблю», видите ли, нет.
Это был совершенный бред сумасшедшего, из которого я сделала вывод, что мне, пожалуй, пора, от греха подальше. По вискам у него стекала первая партия снежной шапки, а он и не замечал этого. Весь ворот голубой рубашки, торчащей из-под воротника бежевого пальто, был насквозь мокрый, но он, похоже не чувствовал ни холода, ни дискомфорта. Он закрыл глаза, чуть склонив голову вбок, и мечтательно прошептал:
- «Я «Охоту на волков» когда писал – она меня замучила: мне ночью снился вот этот вот припев. Я не знал, что буду писать, но помнил только что: «Идёт охота на волков, идёт охота!..» И вот она меня мучила, и, наконец, через два месяца… - он открыл глаза, посмотрел на меня и закончил, - это было в Сибири, в Выезжем Логу…»
Он меня загипнотизировал. Я стояла, не шелохнувшись. Ни слова я не поняла, но эта совершенная его непохожесть на остальных людей окончательно меня околдовала. Кажется, я даже разинула рот. Он значительно покивал, видимо полагая, что я поняла его и удивляюсь его гениальной речи.
- У меня дома целая библиотека, - сказал он с гордостью. Признаюсь, я была удивлена. Его внешний вид оставлял желать лучшего. Простыми словами, он выглядел чуть приличнее бомжа, а книги были не по карману и людям со средним достатком. – Приходите ко мне в гости, я вам покажу Ахматову из этой серии.
Выпученные сумасшедшие глаза за стёклами очков смотрели прямо мне в зрачки. Я быстро заморгала и не нашлась, что ответить. Боясь показаться неучтивым снобом, я кивнула. Он тут же покивал в ответ, с самым что ни на есть серьёзным видом.
- Ваша комната 2046? – Спросил он, словно собирался переслать мне флешку с рефератом.
- Ага, - ошарашенно промычала я.
- Зайду. – Ответил он коротко.
Я смотрела на его удаляющийся силуэт, тщательно обходящий озёрца луж, отсчитывая его шаги. Решила пойти в общагу на отдалении в 20 шагов. Ну, решила и решила.

2

Как только дверь общежития закрылась за мной, мне сразу стало теплее. Я думала только о тёплых носках в недрах чемодана. Всю неделю светило солнце, и я не выкладывала тёплые вещи в шкаф, и тут нате вам – снова снег и почти минус. Носки буквально стояли у меня перед глазами, и по пути к своей комнате я мысленно 3 раза надела их на растёртые маслом розовые ноги. Вокруг все ходили в совершенно беспорядочных направлениях. Я то и дело сталкивалась с кем-то плечами, глядя в пол. Потому что если встретиться с человеком, идущим прямо на тебя, взглядом, то уже ни за что не разойдешься, так и будешь скакать с ним синхронно из стороны в сторону, пока не плюхнешься прямо в объятия. А я этого физически не переношу. Мне от прикосновений плечами становится больно, как от удара молнии. Нет, меня никогда не било молнией. Просто я так себе это представляю. Думаю, если кто-то обнимет меня всеми руками и прижмёт к себе, я тут же на месте умру. Не понимаю, почему не сделать на полу разметку, как на дороге и не установить правила, кому, когда и как уступать дорогу. Или сделать бы входы в кабинеты с улиц. А может быть, просто кому-то нравится задевать других плечами, а может, даже есть и такие, которым нравится, когда их задевают. Люди ведь разные.
Я зашла в комнату и сразу поняла, что что-то случилось. И это мне точно не понравится. Обе мои соседки мгновенно замолчали на полуслове и захихикали подленько. Да, я уже выучила значение этого смеха. Он всегда сопровождается какой-то подлостью, поэтому я его так и называю.
- Кто-то утащил твой матрас и чемодан. – Сказала одна из них, хлопая ресницами, как будто она и сама была удивлена. Я видела это по её отражению в зеркале.
- Да, мы пришли из столовой, а тут всё так… - Развела руками вторая. Я не могу смотреть на них. Мне за них стыдно. Не понимаю, как они смотрят мне в глаза. Неужели они нашли способ справиться с муками совести? Может быть, такому учат на курсах актёрского мастерства? Там же ты ведь тоже врёшь, но не опускаешь взгляд. Потому что это работа такая: врать мастерски. Это престижно.
Но сейчас у меня онемели пальцы на ногах, и я яростно перерывала вещи на полке в надежде найти хоть что-то, чем можно было заменить мокрые носки, каждой своей клеточкой видя тёплые носки на дне чемодана и чувствуя их мягкое прикосновение к пальцам, растёртым маслом. Масло тоже осталось в чемодане. У одной из соседок было масло в тумбочке, но мне было так стыдно за них, что попросить их о какой бы то ни было услуге я попросту не могла, боясь, что они опустятся в моих глазах ещё ниже, ведь они уже однажды обманули меня. Я вижу это по их лицам, глазам, ухмылкам, нервным пальцам. Ложь – это адреналин, но такой - нехороший адреналин.
К счастью, мои пальцы наткнулись на шумную обёртку, и я мгновенно выцепила из памяти образ двух пар носков, купленных мамой прямо перед самым отъездом, она завернула их в платье, потому что торопилась и не подумала как следует, куда в чемодане их определить. Так с платьем они и были выгружены на полку. Я облегчённо выдохнула и вытащила обе пары из упаковки. Не поднимая глаз, я осмотрелась, куда бы мне присесть. Рядом стояла моя голая холодная пружинная металлическая кровать. Я уселась на краешек, на твёрдую раму, чтобы не провалиться в дырки между перетяжками, и в полной тишине стала натягивать на заледеневшие влажные пальцы тонкие короткие носки в бело-розовую полосочку.
- Я бы не стала занашивать в такую погоду такие дивные велосипедные носочки, - они не умели молчать. Им всегда было неловко, если в комнате образовывалась тишина. А сейчас им к тому же было неловко за свою выходку. Людям всегда неловко. Дело лишь в умении скрывать это. В актёрском мастерстве. Эти же вуалируют свой стыд участливой болтовнёй.
И что вообще за бред – велосипедные носочки? Кто придумал подразделять носки по видам спорта? До чего дожили. Мне плевать, для чего эти носки. В моём случае они просто для ног. Очень замёрзших розовых пальцев, которые не умеют писать ручкой и держать вилку.
Я сунула одетые ноги в тапочки и упёрла кулаки в талию, чтобы придать себе бодрости, решимости и спокойствия. Надо было собрать оставшиеся вещи. И уходить. За матовым дымчатым стеклом входной двери показался силуэт. Протянутая рука два раза решительно отстучала три лёгких удара костяшками пальцев. Я бросилась к двери, понимая, что это мой новый знакомый, боясь, что мои соседки отчебучат что-то неприличное перед ним. Я быстро распахнула дверь, выскочила наружу и мягко прикрыла её за собой. Это были его ботинки. Он даже не переобулся, и с интересом разглядывал мои тапочки, а может быть, и велосипедные носки. Через секунду он повернулся и важно зашагал прочь, и я побежала рядом, шаркая тапками и уворачиваясь от угрожающих плеч идущих мне на встречу студентов и преподавателей.
- Системность подачи заявок на дипломы в этом году нарушена. Объем работ в плачевном состоянии. Степень свободы планирования подготовки у студентов угрожающая всему процессу обучения. Часы обработки сокращаются в начале года и увеличиваются до невыполнимых масштабов к периоду сессии. Коллеги не готовы действовать решительно, процесс построен из рук вон плохо. – Послышались человеческие нотки. – Не могу справиться с этим в одиночку. Сейчас ничего. Послезавтра – завал. – Он резко остановился и обхватил свою левую руку правой за спиной, покачиваясь на ботинках, из которых с фырканьем отжималась и пузырилась вода.
- Хочешь сказать, ты в ближайшее время свободен и можешь показать мне свою библиотеку?
Он нахмурился, видимо недовольный моим панибратским «ты». Но я не могу перестраиваться назад. Если я один раз сказала человеку «ты», то уже ни за что не смогу сказать «вы». Мне кажется, это будет казаться нарочитой холодностью, равнодушием, показателем смены степени дружелюбия. Мой воспитатель Татьяна Анатольевна всё время переходила на «вы», когда мы не сходились во мнении. Она делала это подчёркнуто холодно, хотя обычно её рот не переставал улыбаться. Меня такая перемена доводила до ручки. Нет, не могу. Помолчали.
- Тапочки. – Задумчиво констатировал он моим ногам. - Уже поздно. Да. Завтра? – Тезисно подытожил он.
- Ага, - снова промямлила я, удивляясь тому, что у нас вообще складывается диалог. Он кивнул и ушёл, оставляя мокрые следы на паркете. А я еле увернулась от очередного плеча.
В комнате соседки уже совсем молча наблюдали, как я сваливаю все свои вещи с полки в большой чёрный пакет для мусора, который попросила у завхоза. Кажется, сейчас им стало совсем неловко, и они уже даже не могли вуалировать это чувство ничем. Им следовало бы простить себя, чтобы перестать мучиться, и я старалась изо всех сил собрать свои вещи, как можно быстрее, чтобы не мучить их.
- Ира не заходила, - зачем-то промямлила одна из них.
Конечно, Ира не заходила, глупая ты курица. Ей некогда. Она учится. У них с Галей проект. Большой и серьёзный. Галя попросила меня собрать ей комплект пособий и рабочих программ, потому что ей самой даже в туалет некогда сходить. Но куда вам понять это? Вы же целыми днями болтаете в комнате, вам и в голову не приходит, что кто-то может быть занят учёбой.
Я сделала большой узел на мешке, закинула его за спину и нагнулась за кросовками. Молчат. Может, и правда они здесь ни при чём? Есть у меня такое качество думать о людях плохо заранее. Уж очень много неприятных людей встречалось мне по жизни. И опыт подсказывает, что таких - большинство. Ладно. Если их совесть чиста, то всё у них будет в порядке. Hasta la vista.