Скрытая угроза

"Не могу писать... Не могу читать... Не могу любить... Не могу дышать... Не могу жить..."
У него крутится одна и та же пластинка на рефрене.

"Чудный сон. Васильковое поле.
Нет здесь врачей, и нет здесь боли."
Она написала это мириады лет назад. Кажется, с тех пор прошли сотни лет, а н-нет! Всего лишь десяток лет. Музыка включена. Трэк прокручивается четырнадцатый раз. Чувствует, а слов нет... и так третий год. Почему раньше было проще?

"Проще писать... Проще читать... Проще любить... Проще дышать... Проще жить..."

Водяные пистолетики. Первое мая. Старые друзья. Автобусная остановка. Гитара. Всё стало воспоминанием, теперь она большая. Этот ничего не достиг, но считает себя мега-крутым музыкантом. Этот сторчался, а был больше брата, больше мира, был ей самой. Всё ушло.

"Солнце, тепло, ночью звёздное небо.
Парю над мирами, где я был и где не был."

"Бежать бесполезно. Мир пружина, которая втянет меня обратно..." Безысходность. Всё по Сартру. Он, должно быть, не читал Сартра (не помнит), но знает, что это такое. Это когда таблетки кончаются, а рецепт не находится. Это когда страх обступает со всех сторон, а отогнать его некому. "Никто не придёт."

"А там всё другое, там всё чужое,
День раскололся на до/после укола."

Сартр, должно быть, не знал.

"На самом деле всё хуже. Мы легко оскорбляем и ненавидим, и с трудом любим и признаёмся в этом. Кого я люблю? (Лоб морщится. Силится вспомнить.) Похоже никого." Трэк идёт уже шестнадцатый круг. Чувствует, а слов нет. "Нет ничего отвратительней в последнее время, чем слышать слова любви. Нет-нет, в самом деле "Я тебя ненавижу" всегда звучит куда искренней, чем "Я тебя люблю", не находите? Пи-человек в наше время должен был бы быть в доску трезвым хиппи, который при этом всех любит. Фантастика середины XX века прекрасна, в ней была искренность." Кнопка "стоп"... клик... "Музыка сдохла..."
"Так дело не пойдёт!" Три сигареты в пачке - дожить до утра. "Однако, квест! Раньше лягу спать. К счастью со сном проблем нет. Во всех непонятных ситуациях ложись спать, и нечего тут думать... Нечего!"

"Нечего писать... Нечего читать... Некого любить... Нечем дышать... Невозможно жить..."

Взгляд на монитор. Всего пара абзацев, а мысль кончилась.
"Хм... Скоро стану народным автором. Ещё чуть-чуть и я начну писать частушки. Ничё так перспектива. Каждый день похож на предыдущий, окружающие образы давят, бессмысленные, холодные, злые. Ничего не дают. Хочу убежать. Бежал уже, бесполезно..."
Он вырубил комп, встал, упал на кровать, закрыл глаза... но всё что его ожидает это ночь без сна, беспокойно ворочаться до утра, а потом провалисться в недолгое забытье. "Что ли морду начальнику для разнообразия набить? "Устрой дестрой! Порядок - это отстой!"

"На волю пустите всё будет в порядке.
Укол. Вижу сон: мак алый на грядке."

Она засыпает. Мозг перед тем, как очередной раз отправиться в невиданные дали, прокручивает предыдущие серии.

Старый Арбат. 11 июня. Ожидание чуда. Своего личного чуда, а оно не происходит. Скучно ждать чуда одной. Она звонит другу. Час наблюдает, сидя у Окуджавы, за туристами. Вот пёстрые японки, до зубов вооружённые фотоаппаратами, фотографируются с памятником у неё за спиной, улыбаются, рассматривают её разрисованные фиолетовые кеды, рыбок и медуз на стареньких джинсах, щебечут как птицы и бегут дальше в поисках нового фона. Важные немцы на минуту остановились, посмотрели на памятник и пошли дальше. Итальянки средних лет пришли следом, фотографируются, щебечут. Одна обращается к ней:
- Signorina, chi e? - указывает на памятник.
- Bulat Okudzhava. He was a musician.
- Il musicista? - улыбаются, опять щебечут, - Grazie!
- Per favore!
Итальянки бегут дальше.
Где-то через час с лишним нарисовался друг. Чудо так и не произошло, но с другом его ждать проще.
Магазин за Окуджавой. Столик за Окуджавой. Пиво. Разговоры о Булгакове, Савинкове, котах, большом ротвейлере... Обо всём. Время пролетело. Ожидаемое чудо не случилось. Ну, и что?!
- У тебя проездной есть?
- Нет. А у тебя?
- И у меня нет. Покупать? Жаба давит...
- Надо прыгать. На Арбатской и Смоленской - не вариант, там пластик. Айда, до Парка Культуры!
- Угу. Главное до половины девятого на собаку успеть, а то есть вероятность опоздать на автобус.
- А ты ближе поселиться не могла?
- Не.
Болтовня о том, о сём по дороге. Зажигалка упала под припаркованную машину. Должно быть забавно смотрится со стороны, как два взрослых на вид человека, лезут с гоготом под машину вызволять из плена зажигалку...

В засыпающем сознании воспоминания вспыхивают небольшими сценками.

- Зачем покупать билет на собаку?
- Потому что обычно опаздываю на неё. Проще купить и успеть на неё, чем идти в обход. Правда у меня билет уже есть.
- Зачем тебе ещё один?
- Ну, вообще-то у меня билет от Царей, а мы на Курке.
- Разве нельзя как-нить обойти турникеты.
- Можно, конечно. Но тут другая фишка. Смотри, билет стоит 26 рублей, хочешь в туалет?
- Гм... Допустим. А как это взаимосвязано?
- Подойди к кассиру и покажи ему билет, потом вернёшь мне.
Через 5 минут:
- Круто!
- А то нет?! Ща я тоже сгоняю, а потом пойдем окольными путями на платформу.

"И наступит день..."

Вдруг всё оборвалось, наступила темнота, из которой начали вырисовываться образы будущего сна.

Сон - очередной квест на выживание. Ты можешь проснуться, а можешь - и нет. Принимаешь правила игры и пытаешься выбраться. Что у нас сегодня? Лабиринт. Ага! Поехали! Пять часов на прохождение.

Утро. Трудно проснуться. Сознание спутанно. Лабиринт.

"И расстанусь я..."

Проснулась. Забыла на ночь закрыть окно, теперь болит ухо. Надо на работу. "Стахановскими темпами строим свой личный коммунизм. Дожить до сезона, когда начнётся МОЯ работа".

- Я же люблю тебя, чувствуешь?
- Ч-чего?
- Ну, мы же одно целое...

"Надо что-нибудь ввернуть, чтобы выйти из нестандартной ситуации. Мне нравится этот человек, но то, что он сейчас пишет, крайне ненужно... Ненужно никому. Ни мне, ни ему. Он хоть понимает, что он сейчас несёт? Врать не хорошо ни другим, ни себе. Ложное чувство увлечённости. Любви нет!" Её мозг судорожно придумывает более-менее остроумный ответ из пределов её личной эзотерики.

- Да мы все семь миллиардов человек одно целое, только разное.

"И зачем я договорилась встретиться с ним во вне. Идиотизм! Но прикольно поиграли в телепатов. Глупо пытаться считывать мысли друг друга, но кажется получилось. И всё-таки зачем он это написал? Напрягает меня такая постановка вопроса. Я никого не люблю, никого не ненавижу. Не чувствую людей, не знаю, чувствуют ли люди меня. Любви нет. Это пошлое понятие с экранов зомбоящиков...
- Да, конечно! - ехидно скривились шрамики на левой руке, - Если нет? Если не чувствуешь, откуда мы?
Это всё не более, чем ошибка."
А мозг начинает прокручивать всё ту же историю, но что-то в ней изменилось. От самого начала того внезапного долгожданного счастья до момента крушения. Как тоска и боль ножом резали. Не было сна. Только безграничная пустота и тоска. Теперь всё было покрыто плёнкой. Потеряло очертание. Осталась память.
"Не хочу, что бы кто-то из-за меня что-либо подобное чувствовал."

- Кем ты меня ощущаешь?
- Почему тебя так интересует, как я тебя вижу?

"С этим миром большим,
С этим миром смешным..."

Сейчас он спит. Его сны являются прямым отражением его реальности, в которой он не может писать, не может читать, не может любить, не может дышать, не может жить...

"А может так и есть? Мы единое целое? Мы все семь миллиардов единое целое, но нам проще ненавидеть и крыть друг друга на чём свет стоит. Почему тогда мы боимся раскрываться для света и любим закрываться в темноте?"

"Не коснётся рассвет
Новых дней, новых лет
Живой детской души,
С кем живут малыши."

                ***

Почему? Что за дурацкий вопрос?! Потому что не смей кому-либо подарить хоть малейшую надежду на что-то. Обманутая надежда, даже если непроизвольно, становится оружием пострашнее ядерного. Вроде не хотел сделать плохо кому-то, а в результате ловишь взгляд полный ненависти. Нам самим трудно понять, почему нам не отвечают взаимностью, когда мы теряем что-то ценное, мы готовы разорвать того, что это отнял. Мы не встаём на чужое место. Поэтому мы шарахаемся от всего светлого, чистого и прекрасного. Мы просто боимся потерять. Остаётся молиться каждый день о том, чтобы друг не взглянул на тебя глазами, в которых больше, чем дружеское тепло, молиться, чтобы больше не появлялась любовь в твоём сердце, даже если взаимная, чтобы потом она не была отнята жестоко и бессердечно.

Это не страх! Это инстинкт самосохранения. Будучи погружёнными в себя, теперь мы переживаем всё острей. Теперь мы легко идём на крайность. Мы легко расстаёмся с жизнью, потому что слова, которые больше не умеем говорить приняли наибольшую ценность.

Не подаришь надежду - не заберёшь жизнь... Но ведь так хочется иногда выйти из тени, взглянуть на солнце и услышать, что тебя любят, и чтобы при этом не чувствовать скрытой угрозы.