Глава восьмая

Родители Вити тоже были обеспечены, но при этом не настолько очаровательны и милы. Об отце я слушала много фантастических историй, начиная от путешествий на плоте по Тихому океану и заканчивая секретной миссией ЦРУ. Меня это веселило, но я понимала, что единственное хорошее, что делает отец для Вити,- это исправно платит алименты. А мать не умела улыбаться. Как то мы в больничной палате устроили день Нептуна, я принесла несколько бутылок с водой и дырявыми крышками, и Витя довольно метко мог попасть в меня струей воды и бутылки, находясь в постели. Он еще шутил, что может стать киллером, только после задания его приходилось бы оттаскивать домой. На тот момент ему уже ампутировали ногу чуть выше колена. Она сильно болела, но Витя не подавал виду, а только изредка будто с удивлением касался ладонью того места, где раньше была нога.
А в тот день он совсем забыл о боли любой, мы дивно развлекались, медсестры бунтовали, но почти смиренно. А потом пришла его мама. Она так грустно посмотрела на нас, что нам стало одновременно вместе с ней грустно и страшно за то, насколько глупо мы ведем себя. Хотя, она не ругала нас, она вообще ничего не сказала, я даже решила успокоить Витю словами, что мы в какой-то степени обязаны вести себя так, ведь мы дети. А он только провел взглядом короткий путь выхода матери из палаты и сказал:
- Мне всю оставшуюся жизнь будет стыдно за то, что у меня нет ни малейшей возможности предоставить маме возможность гордиться мной. Разве то, что я так прекрасно справляюсь с болью, что я терплю все процедуры, уколы, операции, разве это может вызвать гордость? Разве что жалость и желание, чтобы это все поскорее закончилось. Ты знала, что моя мама была когда-то самым счастливым человеком на свете, ничего не могло ее расстроить. Она все время говорила,- все наладится, если никто не умирает, все можно изменить, если никто не умирает.

Тяжелая пауза зазвенела вокруг нас. После этого момент каждый раз, когда я встречала маму Вити, я пыталась представить ее улыбку.

Сестра Вити, старшая, училась в престижном университете, пыталась зарабатывать сама, писала статьи для журналов в интернете, у нее всегда при себе был маленький планшет и целый набор ручек, а бумагу , как она говорила, можно было найти, чаще, чем розетку. Как-то раз я увидела ее с сигаретой в руках, это случилось у них дома, в ванной. Мне было странно, что она сильно испугалась, что я ее увидела, хоть все знали, что она курит. А потом я поняла что это марихуана, и я просто кивнула ей и прошла мимо. Она догнала меня:
- Ты ведь понимаешь, что я обязана быть сильной и независимой для них обоих, для мамы и брата, - сказала она, подрагивая.
- Я понимаю, я не считаю, что ты поступаешь неправильно.
- Да разве я хоть как-то поступаю? Я просто стараюсь продержаться те моменты, когда они рядом, не разрыдавшись. Никому это не нужно! И ты не плачь, нам нельзя никогда плакать, пока он умирает. Ведь это значит, жалеть, тосковать. Но ведь он должен заглушать свою боль радостью, а кто как не мы должен помочь?
- Я понимаю.
- Нет, вряд ли. Нам нельзя любить его, как своего брата или сына, ведь мы всегда на грани последней встречи. Он наше счастье, но мы каждый день готовим себя к смирению, что его не станет.
- Но ведь вегда остается надежда!

После этой фразы, она стала громко смеяться, обливаясь слезами, а потом захлопнула передо мною дверь. В общем, странные люди, я не смогла найти с ними общий язык. Только сегодня я понимаю, что их любовь выдержала все возможные испытания, мне и сегодня иногда стыдно за всякую свою любовь. Хотя, я рада, что мне не пришлось столкнуться со всем этим. С чередою самых искренних и сильных чувств, когда твоя родная душа, выросшая у тебя на руках, чахнет со скоростью лепестка в жару.