Петр и царевич алексей

« Мы от тьмы к свету вышли!» - говорил Петр.
Одни выбирали свет, другие – тьму. К последним  принадлежал сын Петра от брака с Евдокией Лопухиной. Волей провидения он превратился в символ боярско-церковной консервативной оппозиции. С сентября 1717 года он в течение года находился во владениях императора Священной Римской империи Карла YI. Попыткой опереться  на иноземных врагов России – австрийского императора и шведского короля – Алексей  показал, что под вывеской заботы о старых устоях самобытной русской жизни таилась национальная измена. Мечтая о смерти отца, о лютой казни приближенных к нему лиц, он говорил: «Я старых всех переведу и изберу себе новых по своей воле: когда буду государем, буду жить в Москве, а Петербург оставлю простым городом; корабли держать не буду, войско стану держать только для обороны, а войны ни с кем иметь не хочу, буду довольствоваться старым владением»  Алексей бежал за границу не из чувства самосохранения, жизни его ничто не угрожало. Самым тяжелым могло быть заключение в монастырь, жизнь в обстановке монастырского благочестия. Бежал он, чтобы сохранить юридическое право на корону, не мог он не понимать, что может возникнуть новая попытка иностранной интервенции вроде польско-шведского нашествия начала  XYII века.  Живя скрыто под покровительством австрийского императора в Неаполе, Алексей убеждал австрийцев в том, что в России все готово к свержению царя Петра. Насильственное возвращение наследника в Россию, допрос и умерщвление вызывают смешанное чувство жалости и презрения, а Петр в своем горе отца и трагедии государственного деятеля возбуждает сочувствие и понимание. Никому еще не удалось передать той душевной драмы, которую пережил царь Петр. Даже в шекспировских образах и ситуациях нет ничего подобного по своему трагизму тому, что пришлось пережить Петру Великому.

Царя Петра тираном и владыкой,
Представить не могу, при всем желании,
Вошел в историю с приставкою Великий,
За ратные труды и для Руси старания.

У деспотов восточных много жен,
А значит, и детей невероятно много,
Стеною страха деспот окружен,
Играет роль живого бога.

Казнить, иль миловать он может,
Но и ему нужна хоть видимость причины,
Хотя раскаянье властителя не гложет,
Когда он приказал казнить родного сына.

А у царя Петра один,
Нет отпрысков иных мужского пола,
Хоть над Россией Петр и господин,
Со смертью сына рухнула опора.

Как не пытался сына приближать,
Тот молча, с скорбным видом, отстранился,
То ль не простил Петра за мать,
То ли за то, что на чухонке тот женился

Поехал за границу Алексей,
И вдруг исчез, как канул в воду,
Нет никаких о нем вестей,
Такого не бывало сроду.

Но, где-то ж должен объявиться,
Проходит время, его нет,
За ним людей послали за границу,
Чтоб разыскали его след.

Молчат Париж, Стокгольм и Вена,
Хотя повсюду подан знак,
Надеются наследника царя измену
Использовать. Не рассчитали как.

А тот запил, распух от водки,
А пьяный слишком много наболтал.
Слюна тягучая ползла по подбородку,
Когда он с водкой поднимал бокал.

Но крепок Вены страх перед Россией,
И Алексея выдали Петру,
Повез Толстой, как и просили,
Его на корабле, чуть теплым, по утру.

Когда он отойдет от пьяного угара,
Очнется, слишком много говоря,
Слова его большим ударом,
Падут они на голову царя.

Как шел допрос, теперь уже неважно,
Что там сенат тогда постановил,
Шатался царь, хоть с виду и отважно,
Сам приговор на сына утвердил.

Отдал на смерть родного сына,
Частицу плоти своей, кровь.
Ведь между ними все было едино:
И жизнь, и ненависть, любовь.

РОССИЙСКАЯ   ИМПЕРИЯ

ПОРОЖДЕНИЕ  МОЛВЫ
Вместо  предисловия.

Молвою ты рождён,
Молвой и похоронен,
Хоть слава о тебе плыла,
Что был великий воин,
И духом твердый, как скала.

Одним лишь взглядом
Сковывал уста,
Пред именем враги дрожали,
Пусть в чем-то совесть нечиста,
Немногие об этом знали.

Ты – в книгах,
В записях деяния,
А в них велик ты, словно Бог,
Лик в бронзе твой и в камне,
О чем еще мечтать ты мог?

Но время шло,
Молве – иная пища,
Властитель у страны иной,
Деяний нет, но что-то ищет,
Твой облик замутил покой.

Исчезли книги,
Изваяния,
И стерты о тебе слова,
Воспоминанья – сострадания,
Не о тебе идет теперь молва.