Жёлтые Сливы

Галина Храбрая

22 мая — мы празднуем Николу Вешнего!
19 декабря — Николу Зимнего!

Народ русский наш любит и чтит память
Святителя Николая Чудотворца и Угодника Божия!

 и хотя, мой родной папа родился на Николу Зимнего,
 я всё равно, поминаю его два раза в год — в день Святителя Николая
 Мир Ликийского Чудотворца, так всеми любимого и почитаемого на Святой Руси!

 12 декабря — День Рождения моего отца Ганина Николая Александровича,
 а 24 июня — День его светлой памяти, он погиб, когда мне было,
 всего навсего 14 лет.

 ДАВАЙТЕ, ДРУЗЬЯ, ПОМЯНЕМ ЕГО ВМЕСТЕ СО МНОЮ!

 Отца моего трудно было обмануть
 по двум, известным, мне причинам:

 Первая — он крайне был чувствительным человеком!
 Обладая «нюхом разведчика», и, глядя собеседнику прямо в глаза,
 отец быстро понимал, что перед ним стоит «обычный враль»!

 Вторая причина — из-за животного страха самого противника:
 отца попросту боялись обманывать!

 По-природе своей, он был очень сильным человеком,
 к тому же — крайне горяч на руку!

 Отец мой «за враньё», мог наказать вруна публично:
 взять, да и смять его, как бумажку, причём, делал он это мгновенно!

 Провинившийся, бывало, не успевал даже «а» произнести, а, тем более, и «б»!
 Пару шлепков, «раз-два», и «пакуйте»!

 На проявление разного рода негодяйства, отец мой реагировал мгновенно,
 порой, даже непредсказуемо, нападая «со стремительностью леопарда»,
 и всё — «тема была закрыта раз и навсегда»:
 
 тут либо «с повинной» идти, прощения просить, либо в церковь –
 «на покаяние», либо «органам власти» сдаваться:

 — Это вы сами решайте, «господа хорошие», куда вам, — говорил отец
 почти дружелюбно.
 
 Его никогда не волновала тема «заявлений в милицию»,
 ему важна была первичность самооценки и собственного действия:
 
 ну, что вы хотите — Стрелец Декабрьский!
 Ох, и горячий был парень!

 Он погиб, когда ему было всего на всего 39 лет,
 то есть, скончался на сороковом году жизни…

 вернее будет сказать, погиб при исполнении правительственного задания
 особой важности.

            «ЖЁЛТЫЕ СЛИВЫ»

     (из воспоминаний моего детства)

 Как же пышно и ярко цвела в тот год у нас в палисаднике «Жёлтая слива»,
 что росла прямо под окошком моей маленькой спаленки, где вровень с подоконником
 стоял большой, сделанный отцом, письменный стол — настоящий, с ящиками
 и настольной лампой, почти как у взрослых!
 
 Но в жизни не всегда бывает всё так гладко, как бы нам этого хотелось!
 И на сливу нашу напали по весне огромные волосатые гусеницы, которые стали
 с неимоверной скоростью объедать едва завязавшиеся на ней плоды!
 
 Не долго думая, воскресным утром мои родители стали собирать их в жестяную
 банку из-под сельди, предварительно влив туда немного авиационного керосина…

 Когда все гусеницы были собраны, родители решили позвать меня — свою дочку
 «царевну-несмеяну», чтобы я смогла, хоть как-то отвлечься от уроков и подышать,
 наконец-таки, свежим воздухом, шедшего из нашего молодого сада.

 Где им было знать тогда, что во мне, с самой ранней поры моего чудесного
 детства, «засел» будущий, что ни на есть, самый «разнастоящий поэт»?
   
 Я сидела за столом и грезила, мыслеформы уносили меня
 в свои удивительные миры. Мне было очень комфортно.
 
 Но родители мои, почему-то всегда, непременно хотели вывести меня 
 из этого, на их взгляд, «болезненного состояния»!
 
 Оцепенение моё прервал резкий голос отца, он громко позвал меня,
 да так, что я вздрогнула: позднее, я поняла, что он решительно хотел
 использовать это «происшествие» для того, чтобы во-первых, развеселить
 свою дочь, а во-вторых, «вознаградить себя за труды»! Отцу нужна была публика!

 А почему бы и нет, в воскресный-то денёк?
 Я слышала, как он канючил ещё с самого утра, приставая к маме:

 — Валюнчик! Сегодня же воскресенье… ты не забыла?
 — Ну, и что, Колюнчик? — спрашивала мама, будто бы не понимая,
 что магазин в выходной день работает только «до трёх»!

 — Надо бы мне «чекушечку», завтра снова идти на завод,
 неделя длинная-предлинная, «подзарядиться» бы не помешало!
 — Интересно, это чем же? Борщ я сварила, котлеты пожарила!
 
 — Вот-вот, к борщецу-то и надо бы! Сам БОГ велел мне «маленькую», пропустить,
 а? Ну, давай, я сбегаю,  Валь, возьму её родимую, «спасительницу» мою, 
 а то, Надька, вон, скоро магазин закроет!

 — Коля, а что это у тебя снова нос, такой красный стал?
 Ты, я смотрю, опять «за своё» взялся, что, успел, «приложиться»,
 отвечай мне, «как на духу»? Заначка, где, в сарае, небось?
 В дровнике спрятана? И всё-то тебе мало?

 — Эх! Обгорел я, Валентина — жена моя, жестоко весь обгорел на солнце,
 покуда гусеницу эту паскудную собирал! Надо бы мне теперь «ожоги боевые»
 мои все «залечить»! Давай-ка, я лучше «за примочкой» этой сбегаю!
 А-то время, Валя, время нас поджимает, я же, так старался!
 Вон, глянь, как ворочаются они в банке и керосин их не берёт,
 а мы сейчас этих гадов возьмём, да и подпалим…

 И с этими словами отец взял спички, пододвинул к себе банку
 и зажёг в ней керосин — банка вся в один миг заполыхала!

 Я стояла и наблюдала, не вникая пока в момент «сакраментальной сути»
 всей этой расправы, думая только о том, когда мне слив можно будет отведать,
 и как долго им ещё созревать?

 Мама ушла в дом, махнув на всё это рукой, но отец не унимался:

 — Доченька, вот, ты скоро «Физику» станешь изучать, а знаешь, что будет,
 если перекрыть доступ кислорода? Не знаешь? Огонь возьмёт и погаснет!

 Закончив реплику, отец, не без героического оттенка в своей пафосной речи,
 решительно, взял и поставил банку на вторую ступеньку крылечка, чтобы ему было
 сподручнее садиться на неё, да и маме в окошко, чтобы «подвиг» его можно было
 получше рассмотреть — сел он, значит, и приговаривает:

 — Сейчас пламя само погаснет! Ты подожди, дочь, немного… постой тут!

 Потом, он вдруг как закричит неистово, да так, что, аж, лицо его
 от ужаса и дикой боли побагровело:

 — Ой-ёй-ёй!!! Что же это она, банка — падла такая, не гаснет,
 вот, ведь, зараза!!! Ай-яй-яй!!!

 Отец вскочил, и с обгоревшими кругами на ягодицах, забегал взад и вперёд,   
 брюки на том месте, где он сидел, все напрочь прогорели, и по крыльцу вдоль
 и поперёк скакала только одна его обгоревшая красная задница:

 — Валька, а ну, иди сюда, бегом, мать твою! И сразу же, шагом, марш в магазин!
  Давай! Шуруй! Быстро! Я весь обгорел основательно! Выполнять приказ!

 Мама сразу же в порыве страсти вылетела на крыльцо, и как заголосит:

 — Батюшки мои, Коля, ну, ты даёшь! Тут «чекушечкой» теперь разве отделаешься:
 «тела комиссарского» твоего пострадало много, и надо мне идти, брать
 «поллитровку» похоже, а то и две…

 — Так беги бегом, Валя, чего ты стоишь-то и лыбишься, бегом, я сказал,
 жжёт-то, как сильно! Чё, там у меня, а ну, глянь-ка?
 
 — Что, так сильно жжёт, и вправду, что ль? — спросила она с ужасом.
 — Сильно!!! Ай-яй-яй!!! Горит-то, как!!! — вопил от боли и досады отец.

 — Дай, гляну-то, ой, Царица Мать Небесная!!! Вот, те, и «Физика»!!!
 — Погорел капитально, основательно, значит!

 ...В тот день меня отослали в свою комнату спать пораньше, а мама положила
 отца на живот, и водочными компрессами стала ему прижигать «боевые раны»:

 — Ты, это, того, Валь, так  много не лей мне туда, чуток и глотнуть оставь,
 совесть-то, имей! Я же, как ни как, «потерпевший»!

 — Брось, ты, Коля, жалеть эту водку, надо, как следует прижечь,
 не то возьмёт всё, и отвалится на фиг!

 — Что это там у тебя отвалится? Женщина, ты думай, что говоришь!

 — Да, не у меня отвалится, а у тебя — мясо от костей отвалится,
 будто я не видела, как варёное мясо в борще от кости отваливается?

 — Ой-ёй-ёй! Поговори ещё! Дай мне сюда её в руки, в конце-то концов,
 эту злосчастную бутылку, хватит понапрасну «добро» переводить,
 и так «заживёт всё, как на собаке»!  Вот, она схватила её, и трёт всё,
 и трёт! Смотри, дырку протрёшь! Лучше свет давай, гаси, завтра рано
 вставать! Хватит мне тут всё её втирать, да втирать в мою обгоревшую
 задницу! Нервы успокоить и то, не останется!

 — Тихо ты! Разорался! Галка, наверно, ещё не спит!
 — А ты не нервируй меня, «пострадавшего»! Ясно?

 — Ты на банку с горящим керосином, зачем сел, идиот? Вот, и терпи теперь!
 — Хрен его знает, «зачем я сел, зачем я сел?» — заладила! Захотелось мне,
 вот, и сел! Галку нашу развеселить хотел — ходит, «как в воду опущенная»…

 — Ну, и как, папаша, «развеселил», дочку-то свою? Физик-ядерщик, ё-ма-ё!
 — Кажется, да! Слушай, а она хоть смеялась? Ты, что, ничего так и не видела?
 Муж, понимаешь ли, у неё чуть заживо не сгорел, а она посмотреть на него
 не удосужилась, и даже в окно не выглянула! Вот, коза!

 — Откуда я знаю, смеялась твоя Галка или нет? Я же за водкой бегала!
 Надька и впрямь закрылась, пришлось идти к ней домой…
 — Что? Ты, что же, ей всё рассказала? Этой «сороке»? Да? Отвечай!

 — А что мне оставалось делать?
 — Ну, и как я теперь завтра, интересно, «людям на глаза покажусь»?

 — Ой, тоже мне, нашёл «людей»! Да, как обычно, возьмёшь и покажешься:
 как сегодня показывался, так и завтра покажешься! Они тебя и так знают,
 как облупленного… хи-хи…
 — Ага, а тебе всё только поржать! Всё хиханьки, да хаханьки!
 
 — Нет, плакать буду, как же! Цел, ведь, остался и невредим, вот, всё на месте!
 — Дождёшься от тебя сострадания, как бы не так! Поплакать — и то…
 не допросишься! Господи, а кто цел-то остался? Ах, да, я цел!
 Ну, Слава БОГУ! И что ты городишь такое? Язык без косттей.

 — Мог бы, знаешь, как обгореть, что всё «наследство» бы своё спалил!
 — Ой, мама… не накаркай!

 — Ну, ладно, всё позади, Коленька, ты спи, давай… хи-хи…
 — Что опять ржёшь?

 — Да так, вспоминаю, как ты Галку нашу позвал: «доченька-доченька, иди,
 на папку посмотри»!
 — Ну, и чего? Пришла, посмотрела!

 — Ага! Как «Физику» папка наш знает!
 — Да, верно, знаю! Это просто керосин был «супер-очищенный»!

 — «На папку, доченька,  иди, посмотри», как папка наш задницу себе спалил! —
 смеялась, всё, никак не унимаясь, мама.
 — Да, ты прекратишь ржать, или нет? — пытался урезонить её отец.

 — Вот, и «посмотрела доченька»: запомнит теперь на всю жизнь
 отцову обгоревшую задницу, больше ведь нечего дочери показать!
 — Вырастет, сама всё поймёт, пусть «жизнь познаёт»!

 — Ага, особенно, как отец её на «сто грамм» выпрашивал, да так старался,
 что, аж сам себя от натуги поджёг, зато «двести грамм» выпросил!
 — Э-эх, была бы ты «умная баба», сама мне — эту злосчастную «поллитровку» —
 пошла, купила и предложила бы, сказав: «на-ка, Коля, муж мой, выпей «сто грамм»
 с устатку в выходной-то денёк», и не было бы тогда всего этого «кошмара»…

 — Ой, да, ладно, пристыдил! Спи, давай! Тоже мне, «Герой нашего Времени»!
 — Как же мне на животе спать-то неудобно… Господи помилуй!

 — Ничего! До свадьбы заживёт!
 — До чьей свадьбы?

 — Как это, до чьей? До Галкиной…
 — Это мне долго ждать придётся!

 — Ничего, Колюнь, время быстро пролетит, ты и не заметишь…
 — Чего это, я не замечу, балаболка?
 
 — Как внуки пойдут!
 — А-а! Я бороду тогда себе отпущу, сразу же!

 — Это ещё зачем?
 — Внучка посажу себе на коленку, а он будет мне её заплетать!
 
 — Кто?
 — Сашка мой…

 — Какой?
 — Что, значит, какой? Внука своего, так назову: «Сашка»!
 
 — А… понятно, хорошее имя!
 — Да, мне оно самому очень нравится! Это я в честь нашего Благоверного Князя
 Александра Невского, хочу его так назвать, я давно так решил… ещё раньше.

 Но мама заснула, так и не дослушав до конца «исповеди» своего мужа,
 а папа долго ещё «приходил в себя»:

 — А, ну-ка, где там она, моя «подружечка», под подушечкой притаилась?
 Иди-ка сюда ко мне, моя «беленькая»! Нагрелась, поди! Щас остужу тебя!

 Надо бы «за внука»! А ты спи, Валь! спи, давай! К стеночке отворачивайся,
 и знай себе, посапывай в две дырочки…

 Так, я, кажется, со счёта сбился: ага, теперь «за Александра Невского»
 надо выпить, «за Князя Благоверного», это точно! Я же, как и он, в своё время,
 «победил» сегодня, как ни как, всех этих «гадов ползучих»: взял да уничтожил,
 как их там? Ага, «недругов волосатых», во, вспомнил, всех потопил!

 О, как я их в керосине-то замочил! И пережёг всех на фиг!
 И так будет с каждым, «кто на нас с мечом пойдёт, и кто ваще,
 к нам мордой своей наглой просунется»!

 Ну, «давай, поехали», а-а, хорошо пошла, вот, это жизнь!

 Так-так, верно, старики говорят: «где первая, там и вторая рядышом»,
 и, «чтобы комар носа не подточил»! Вперёд!
 
 Вот, сразу бы так… взяла и купила, а то, ведь, не допросишься, пришлось,
 мне самому её «добывать в поте лица своего»! В огне-пожаре, можно сказать!
 Господи, как же я устал сегодня! Ты Один видишь все мучения мои…

 Сказал, да так и уснул, а я встала, подошла к ним, посмотрела на них,
 спящих, и подумала, какие же они, в сущности, ещё дети!

* Х *
http://proza.ru/2013/06/20/709
«Николушка-отец»