Играй. Умри, но играй!

Он сидел на крыше небоскреба и смотрел вверх – падал в чистейшую лазурную пропасть неба.
Память улыбалась ему.
Когда-то он был человеком. Самым простым, с мечтой.
Но вот все изменилось – и он уже не он. Конечно же – кто-то другой теперь на его месте болтал ногами и вспоминал его воспоминания.
И слушал, как Музыка раздирала грудь.
Его Музыка.
Она была именно там, где когда-то была его душа. Когда-то…вчера?
Сколько дней прошло? Два? Двадцать? Двести? Года, минуты, секунды?
Миг-вечность?
Позади и впереди теперь ничего не было. И верх, и низ теперь были справа и слева. И круговорот его красок.
Но через все это проходила только одна пылающе-ледяная игла Ее голоса.
Она говорила с ним…
Она была всем – всем его миром.
И кроме его мира не было ничего…


- Вставай, тебе пора, – Лена сидела на подоконнике и курила. Она всегда курила, и его это бесило.
- Не встану, - он накинул подушку себе на голову.
- Ну, Диииим, ты опоздаешь, - вообще, его звали Владимиром и он не терпел всяких сокращений, переиначиваний своего имени.
Лена потушила окурок о стекло и выкинула на улицу.
Владимир изо всех сил не хотел вставать. Она стащила его за ноги с кровати и, когда тот оказался на полу, вылила на него стакан холодной воды, дополнив этим картину царившего в комнате, да и в квартире в целом, хаоса.
Чертыхаясь, музыкант с трудом поднялся на четвереньки и пополз в ванную комнату – пытаться умыться.
В замызганном пивом и еще чем-то зеркале отразилась заросшая щетиной перекошенная физиономия не в меру патлатого лохматого человека. Собственно, это и был Владимир.
Бриться он все равно не собирался, поэтому просто умылся холодной водой – горячую отключили еще месяц назад и до сих пор так и не дали.
Отыскав в районе стиральной машинки тапки, сонный, он побрел по коридору к кухне, давя и распугивая тараканов, ходивших по дому пешком и совершенно обнаглевших, вплоть до того, что эти маленькие паразиты таскали крошки со стола, когда хозяева ели.
Владимир предоставил Лене готовить завтрак. Сам он умел делать только бутерброды и чай.
Лена стояла у плиты, готовя яичницу, и курила. Рядом с заваренным в чайничке чаем была полная окурков пепельница. Судя по всему, Лена снова не спала ночью.
Владимир вздохнул и сел за стол.
- Ты опять много куришь, - сказал он тихо.
- Да, курю. И что? А ты много, Владимир, очень много пьешь. Посмотри на себя! – Лена была раздражена.
- Ну…- музыкант не знал, как отмазаться.
- Вот-вот, ты даже не знаешь что сказать.
- И не хочу знать, - как отрезал.
Съев завтрак, не обращая никакого внимания на жену, он принялся собираться – сегодня вечером у него был концерт.
Найти гитару оказалось не так уж просто. Разгребая кучи барахла Владимир наткнулся на фотографию своей свадьбы с Леной трехлетней давности. На ней они были такие счастливые – белокурая голубоглазая Лена и аккуратно причесанный темноволосый зеленоглазый Владимир. И оба сияли ярче солнца.
Владимир улыбнулся, отложил фотографию прочь и продолжил поиски гитары. В конце концов, расчистив себе дорогу в горах мусора, он нашел свою любовь на стойке в углу.
Упаковав свой Gibson Les Paul Classic в надежный жесткий корфл, музыкант принялся одеваться.
Как всегда, он опаздывал на генеральную репетицию.
Но к этому уже начинали привыкать…


В окно светили рыжие фонари.
Пьяный, буквально на коленях, гитарист отпер квартиру, ползком пробрался в коридор и позвал:
- Лееен….Лееен, ты дома?
Не было ответа.
Владимир заволновался.
Кое-как поднявшись на ноги, шатаясь, он побрел в спальню.
Никого.
С трудом переместился в кухню.
И там - никого.
- Лееен…ты где?
Тишина стала закладывать уши.
Недалеко от ванной комнаты Владимир обнаружил листок с какой-то надписью.
Сфокусировав расплывающийся взгляд на тексте, он прочел: «Достало».
Медленно, как в вате, тонули беспокойные мысли, дыханье сперло, сердце заколотилось…
В ванне плавало свадебное платье, свадебная кассета и фотография…все это было засыпано сверху бычками и сигаретным пеплом.
Дуновенье ветра привело Владимира в порядок.
Ветра…где-то было открыто окно…
Пьяный, бросился к открытому балкону, потом – к окну.
Они жили на 6 этаже. Кухонное окно выходило во двор, балкон же – на дорогу. А там – на дороге – скорая, кто-то что-то нес, кровь, знакомые белые волосы…
- Лена…- выдохнул Владимир.
С дыханьем ушло и сознание.


Он сидел на крыше небоскреба и смотрел вверх - падал в чистейшую лазурную пропасть неба.
Память улыбалась ему.
Когда-то у него была счастливая жена. Когда-то он мечтал завести ребенка – как только группа чуть-чуть прославится.
Когда-то…вчера?
Время уже не имело значения.
Ничего не имело значения.
Только голос какой-то звал, звал, звал, звал…


Очнулся за столом, в компании друзей – басиста Паши, вокалиста Саши и ударника Лехи.
Вокруг валялись бутылки.
Они пили уже несколько дней без просыху. Что было – Владимир не помнил.
Налили еще водки. Мир снова помутнел.
- Надо что-то делать, а то так и загнемся среди бутылок, да по квартирникам шататься до пенсии будем, - мудро, но пьяно изрек Александр.
- Ага, - подтвердил басист (на большее он был уже не способен).
- Ну… - медленно протянул Леха, - делать-то надо, но как?
Владимир слушал, прикрыв глаза. Скорее не слушал, а просто слышал какие-то звуки.
В голове настойчиво твердил какую-то истину голос, но ничего понять было не возможно. Что-то про звук…звук…звук…
- Звук, - сказал он вслух, забыв, что не один.
- Что – «звук»? – переспросил Саня.
- Звук, - подтвердил гитарист, не своими словами продолжив, - нам нужен другой звук.
- Ммммм… Ты можешь предложить что-то конкретное? – Саня сделал «умное лицо».
- Могу, - Владимир не переставал сам себе удивляться. Говорил явно не он.
Потом встал и взял гитару. Включил усилитель.
Никакого воя овердрайва, никакого громыхания дисторшна… Только тихая мелодия, перерывающаяся криками флажолетов. Так плакало его сердце…
Плач умирал, усиливался, снова уходил вдаль. Плач о потерянном небе, об утраченном солнце, о глупых мечтах…
…час, два…
А потом тишина.
Группа слушала Владимира, уходя в его Музыке туда, куда он звал.
А потом, как гром, послышался дружный выдох.
- Вау, - Леха был в шоке.
- Ничего себе, - Саня смотрел куда-то в одну точку.
- Ага, - Паша больше ничего не мог сказать. Зато выпил еще стопку.
Владимир сидел молча.
А потом его ударило.
Он жил без себя. Что-то жило им. И это что-то играло его. Быстро, огненно, страстно.
Неподражаемо, вечно…
Сильно, это убивало его, возраждало, разрывало, держало единым…
Оно взяло его тело. Для себя. Взяло без спроса. Но он не возражал. Ему нравился этот экстаз.
А потом в огонь сорвался плач. Гитара истерила, громыхала, выла, издевательски смеялась, как не мог больше никто.
Короткая нота – и снова тишина.
- Так, - сказал Владимир, - Так надо. Я знаю.
И ему стало ясно, что он все сломал как надо.
Что уже не вернется.
Никогда.

Метро.
Поезд, залитый рыжим светом, шатаясь, тащился по темному тоннелю.
Владимир, в обнимку с гитарой, спрятанной в корфл, ехал на репетицию.
В противоположном кривом окне искаженно отражался его портрет. Волосы отросли уже до локтей – сколько же он не стригся? Щетина на лице сформировалась в усы и бороду. Уставшие зеленые глаза, горящие агонией Музыки, потемнели, под ними появились мешки. Лицо побледнело, исхудало, осунулось.
Сколько же времени прошло со смерти жены?
Календарь говорил – месяц. Владимир же помнил от силы дня три.
Ему повезло – похороны почти не сохранились в его памяти. Только навязчивый дождь перед глазами, бутылка – и все.
А теперь он ехал, раздираемый изнутри непонятным пламенем.
Остановка.
Кто-то вышел, кто-то зашел.
Рядом с ним села женщина с ребенком.
Музыкант тоскливо покосился на нее – когда-то он мечтал…
- Мама, а почему дядя такой уставший? – шепотом спросил ребенок, опасаясь, что его услышит гитарист.
- Эх, сынок, это – музыкант.
- Мама, я тоже хочу быть музыкантом! – развеселился мальчик.
- И думать не смей!
Вот так учили своих детей женщины – и думать не смей.
Музыка – это риск.
Риск пожертвовать всем, не получив ничего.
Владимир вздохнул. Пути назад у него уже не было.
Но он не боялся – не может бояться тот, кому нечего терять.
Какая-то часть в нем это понимала, но разум настойчиво твердил что-то другое.
Да это и не важно было уже.
Желтый свет, окно, отраженье, темный тоннель.
Метро.
Владимир, в обнимку с гитарой, ехал на репетицию…

На улице уже было темно.
Музыкант неспешно плелся домой.
После смерти жены его квартира осточертела ему. Его тошнило от одного вида закрытой двери, за которой его никто не ждал.
Дорога тонула в рыжевато-желтом свете фонарей.
Гитарист силился вспомнить репетицию…они играли…что-то играли…просто взяли и играли.
Никто ничего не знал, все знали за них.
У всего коллектива было такое чувство, что им больше не нужно что-то вместе учить. Им достаточно только вместе играть.
Скоро должен был быть еще один концерт – спасибо Сане, он все устроил.
На этот раз клуб обещал быть большим, никаких «квартирников».
Никто не волновался перед выступлением, как иногда случалось раньше.
Все отчего-то знали, что делать.
Владимир испугался бы такому повороту сюжета, скажем, месяц назад, но сейчас ему было все равно.
Кто-то все решал за него, вел его.
А он просто был инструментом в руках этой силы.
И все, кроме Музыки его переставало интересовать. Даже смерть жены казалась чем-то естественным, закономерным, нормальным.
В конечном итоге человек ко всему привыкает…

Проснулся посреди бутылок с гитарой в обнимку.
Он не помнил, где он был после концерта. Все воспоминания закончились в гримерке.
Где он находился сейчас, он тоже не знал.
Замызганное, полуразбитое окно. Облупившаяся побелка потолка, грязный ковер, вздувшийся паркет, ободранные обои. Повсюду валялась пустая тара. По ней можно было судить, что гитарист выпил с кем-то не мало.
Еще в комнате стаяла какая-то старая мебель типа кресел и шкафов.
«Господи, где я?» - Владимир попытался пошевелиться и встать хотя бы на четвереньки.
У него это получилось.
В очередной раз оглядев комнату, взглядом нашарил дверь, ведущую в коридор.
Выполз. Услышал какие-то звуки – в соседней комнате кто-то был.
Аккуратненько, по стеночке, ползком, музыкант направился на звук.
Достигнув цели, попробовал сосредоточить взгляд и понять, что же издавало странный звук.
Посреди комнаты, в обнимку сразу с тремя бабами, валялся Саша и посапывал, иногда прихрапывая. Чуть в отдалении, лицом под батареей, лежал Леха, держа в руке пустую бутылку из-под пива.
Паши не было.
Владимир решил их не тревожить, а найти последнего члена группы.
Поэтому пополз изучать остальную часть квартиры.
На кухне, прямо под столом, залитым (судя по цвету) вином, тоже кто-то спал. Но личность храпящего существа музыкант установить не смог, ибо наблюдал его на трезвую голову первый раз. Видно было только, что это патлатое существо мужского полу в черной одежде - явно не искомый человек.
Недалеко по коридору находился сан узел.
Осознав нужду, герой направился именно туда.
С неимоверным трудом (ибо голова раскалывалась на куски) включив свет, гитарист кое-как добрался до унитаза. Во время процесса случайно бросил взгляд на ванну. Там-то он Пашу и нашел. Тот, подложив тюбик с чем-то под голову, спал. И мило так причмокивал губами.
Справившись с ширинкой, Владимир решил направиться на балкон подышать свежим воздухом.
Дополз.
Балкон был завален какими-то старыми вещами кому-то раньше принадлежавшими. Вид открывался на МКАД. Далеко же они укатили-то после концерта…
Несчастный вздохнул.
Привел мысли в порядок, уставился вдаль.
И подпрыгнул от неожиданности, ибо сзади него женский голос сказал:
- Привет, милый.
- Ты кто? – не церемонясь, ответил музыкант.
- Я? А ты что, ничего-ничего не помнишь, да? – девушка обиделась.
- Ага, - подтвердил тот, - абсолютно ничего.
- Ааааа….ясно. Меня Оксаной звать, - подала руку та. – Это моя квартира.
- А я…Владимир, - икнул, - Мило живешь, Оксана.
- Ага. На ремонт все денег нет, - печально ответила девушка.
- Да я сам не лучше, - успокоил гитарист.
Оксана улыбнулась.
- Чаю хочешь? Или минералки лучше? Может аспирину?
- Не, не надо. Сейчас так отойду.
И уставился опять в даль.
Где-то в голове вспоминал жену, мечты, концерт…
О чем-то думал.
Дыханье застывало капельками пара в воздухе.
Было прохладно.
Человек все вспоминал…
Стоял и вспоминал, ибо было что вспомнить.
Но он все потерял. Все. Из-за одной глупости все.
Или положил на алтарь Музыке?
Он не знал. Только еще раз вздохнул.
А потом вернулся, сел в кресло и вновь погрузился в сон…

Сейчас была осень. Его любимая осень.
Он пил чай. Крепкий черный чай с тремя ложками сахара. Привычку так пить чай он унаследовал от своего отца.
Он сидел на самом краю – на поручне балкона. В глубине души он надеялся упасть, как когда-то упала Лена, но знал – его время еще не пришло.
Любовался пейзажем серого города. Где-то ходили люди.
Внизу.
И сочинял новую песню.
Раз, раз…
Раз, два, три, четыре…
Размер – четыре четвертых, стандарт.
Скорость – 120 ударов в минуту…или лучше 125?
Пусть будет 120.
Гитара вступает первой.
Потом ударные, вокал, бас…
И ритм сердца.
Раз, раз…
Раз, два, три, четыре.
Сочинял новую песню…

Время все-таки не имеет значения, когда ты сходишь с ума...
Для Владимира за несколько месяцев прошли года его жизни. Волосы на голове, в бороде и усах местами поседели, лицо исхудало и стало похоже на череп, местами появились глубокие морщины, губы превратились в тонкую полоску, под глазами появились синяки.
Только в потемневших зеленых глазах горел зловещий огонь голоса призрачных нот.
Огонь Ее голоса сжигал музыканта изнутри, изнашивал его тело гораздо быстрее, чем время, чем жизнь или страхи.
Но еще больше его старили сны...
Ночами он видел один и тот же сон.
Из раза в раз сюжет мало менялся, но все-таки...
Сон никогда не имел конца. То, что должно было бы случиться, все не случалось.
Владимир ждал, боялся, стремился к исходу.
Но знал - еще не время узнать что в конце.
И вот снова он засыпал, зная, что увидит именно этот сон...

Он сидел на крыше небоскреба и смотрел вверх – падал в чистейшую лазурную пропасть неба.
Память улыбалась ему.
Когда-то он был человеком. Самым простым, с мечтой.
Но вот все изменилось – и он уже не он. Конечно же – кто-то другой теперь на его месте болтал ногами и вспоминал его воспоминания.
Кто-то постаревший за несколько месяцев на несколько лет.
Кто-то странный, не похожий на него. Не похожий ни чем, но упорно зовущий себя его именем.
Кто-то не реальный, но очень, очень осязаемый, в чем-то привычный, но какой-то не правильный.
Этот кто-то вспоминал его воспоминания, жил его жизнь...
И слушал, как Музыка раздирала его грудь.

Зазвонил будильник. Полдень. Хотя по погоде за окном сложно было сказать какое именно время суток.
Там была самая настоящая дурацкая погода.
Владимир зевнул, медленно потянулся и выполз из-под одеяла. Натянул какую-то одежду, умылся, пошел завтракать.
Холодильник был пуст.
Человек долго пытался вспомнить куда же делась еда. Простоял так минут пятнадцать, пока не понял, что вот уже неделю как не ходил в магазин.
Что поделать, пришлось собираться и идти покупать еду – надо же как-то жить.
С трудом надев ботинки и плащ, гитарист захватил немного денег и отправился на улицу, в самый эпицентр дурацкой погоды.
От этой погоды не спасали ни плащ, ни обувь, ни зонт.
Добрел до магазина. Стоя у прилавка, заметил странную девушку, которая пялилась на него во все глаза.
Девушка была вся в черном, в каких-то цепях, явно содранных с собачьих ошейников или еще откуда.
И смотрела на него, смотрела.
Музыкант, опасаясь ее немного, постарался как можно быстрее купить продуктов и отправиться домой.
Однако, как бы он ни спешил, он не успел. Девушка все-таки подошла к нему.
- Привет, Владимир. Я была на твоем концерте.
- П-привет, - голос у гитариста все-таки дрогнул.
- А можно твой автограф? На руке?
- Можно, - вздохнул он, поняв, что это самый быстрый способ от нее отделаться.
Девушка протянула маркер и закатала на руке рукав.
Владимир расписался.
- А ты где-то здесь живешь, да? – девчонка казалась гораздо настырней, чем он думал.
- Нет, - соврал музыкант, - Я здесь случайно.
- А, ну ладно, - она пожала плечами, - Я пойду тогда.
И ушла.
Владимир оплатил продукты, вздохнул и отправился обратно домой чтобы наконец позавтракать.
"Странная она какая-то" - по дороге подумал он...

Зима.
В рыжем свете фонарей играет сверкающий снег. Асфальт припорошен этой белой массой.
Фиолетовое небо очередной ночи отражалось в талой грязной воде на проезжей части.
Сегодня группа записывала диск. Они уже месяц мучали запись.
Долгая, изнурительная работа в студии все же дала свои результаты.
Материал звучал великолепно. Не зря было потрачено такое неимоверное количество сил и денег.
Владимир шел от студии к метро и размышлял.
Чем дольше он жил Музыкой, тем меньше в нем оставалось человеческого.
Он стал напоминать себе какого-то демона из старой сказки.
Но не боялся. Чувство страха уже давно покинуло его.
Скоро должен был выйти диск, что показало бы чего стоила вся эта игра...
Игра, концом которой станет только его, Владимира, смерть.
И ничего больше.
Музыкант знал что умрет из-за Нее. И был рад.
Без объективных причин. Просто рад.
И все.
Его больше ничего не интересовало...

Дома, как всегда, было темно и пусто.
По комнате носились странные суматошные ноты, словно в истерике.
Каждый раз все тяжелее было вспоминать оставившее прошлое.
И все больше требовалось мелодий - универсального наркотика, чтобы забыть и перестать быть человеком.
Стать богом Музыки.
Он хотел этого. Как-то даже чувствовал, что идет по нужному пути до этой цели.
И знал, чем придется платить.
Продать душу Дьяволу – отдать свою жизнь Музыке.
Каждый миг жизни все больше отдавал злой иронией, а каждая нота – жестокой сатирой, музыкальной издевкой над своей душой.
Владимир сходил с ума. Но ни его, ни людей вокруг это не волновало.
Пока он продолжал играть – он был жив.
И все. Все остальное – тлен…

Продолжение следует...