Дорога, горы и любовь гл. 1и2

Глава 1. 
1. Принесла его нелегкая.

Начало этой истории, не знаю, как кому она покажется, случилась в поезде, когда я ехал так далеко, что даже для того чтобы проследить мой путь на карте, надо было поворачивать головой. 

 Лето было в разгаре, когда  мы, студенты мужеского пола с последнего курса строительного института, только что как вернулись из военных лагерей, где весь июнь   проходили лагерные сборы и где мы, как будущие офицеры Советской армии, «перед лицом своих товарищей» приняли воинскую присягу на верность Родине.  После жутко тяжелых сборов хотелось просто ничего не делать, вставать утром, когда хочешь, в туалет ходить тоже, когда хочешь, пить, есть, ложиться спать – все когда захочешь сам, а не по команде сержанта. 
 Никаких отдыхов я не планировал – свобода без команд и указаний пьянила.  За месяц лагерей в условиях непрекращающихся дождей в Западной Украине нашим доблестным офицерам – преподавателям  военной кафедры  и местной армейской шалупени в лице, в том числе и старшины Дедюк, так удалось нашпиговать меня воинской муштрой (целый месяц   даже в туалет по команде и только строем), что теперь   мусорное ведро  у товарища с третьего этажа забавы ради выносили под команду «Левой-левой». Товарищ в своем институте не имел военной кафедры и ему было любопытно хоть так коснуться армейщины, а из меня   все эти левой-левой, утрамбованные во мне в великих количествах,   лезли, казалось,    даже из ушей и ноздрей.   

В самый разгар сна крик в окно. Окно у меня открыто круглый год, зимой, правда, только форточка. Было совсем уже не утро, утром я только лег,- как раз когда отец уходил на работу, - писал с товарищами и 20 литровой бутылью домашнего вина пулю.  По голосу  кричит Коля  Пустовойтов. Сколько же сейчас времени?! Я смотрю на часы – они всегда у меня на руке, но не соображу, что они показывают, неужели двенадцать, да еще с хвостиком! Какой кошмар! Надел очки, встал и высунулся в окно. Передо мной стоял розовощекий Коля, у него щеки всегда розовые, в лагерях он был командиром моего взвода, он еще до института отслужил в армии и имел звание сержанта. На круглом его лице  смешной такой нос с загнутым вниз кончиком, так и кажется, что сейчас начнет клевать вместе с воробьями мошек.
- Хочешь поехать по военно-грузинской дороге? - едва увидев меня в окне, спросил он.
-  По какой дороге,   - ничего не понял я спросонок.
- По военно-грузинской, - повторил Коля громче, чем в первый раз, - он, видимо, решил, что я не расслышал. А я так ничего  и не понял ни в первый, ни во второй разы.
- Ты можешь толком объяснить, - просипел я, ещё не проснувшимся голосом, имея одно желание - облиться холодной водой и почистить зубы – во рту, как табун побывал. У меня всегда так, пока не обольюсь, - не проснусь. Весь день буду сонный, если не удастся облиться утром, именно облиться, а не умыться,   слегка брызгая на лицо в области носа и глаз. 
-  А что тут объяснять? Я только что был в институте: в профкоме предложили путевку по военно-грузинской дороге, это туристическая путевка. Я  сам не могу поехать, потому что еду к родителям в деревню, меня попросили найти кого-нибудь, я и подумал о тебе. Ты же, кажется, никуда не собирался ехать, вот и езжай по грузинской дороге, путевка бесплатная. Чего тебе еще надо?

Надо же, - он успел уже побывать в институте и приехать ко мне, а на все это надо было ни много ни мало, но часа три, не меньше,   -   дорога в институт, обратно, да там еще какое-то время  пошастать по профкомам и деканатам – в три часа еще и не уложишься. А я только встал, да и то Коля разбудил, а так спал бы еще.

- Спасибо, Коля, ты настоящий друг товарищ и брат в одном лице, я обязательно прямо сейчас поеду в институт, а и вправду, почему бы не пройтись по грузинской дороге.
- Вот сейчас и езжай, а то кто-нибудь пойдет вместо тебя. 

На тех словах мы с Колей распрощались, он ушел собираться в поездку в свою деревню, а я подумал,  почему бы и нет,  почему бы и не пройтись по грузинской дороге, все-таки юг, горы, виноград, фрукты всякие и в Грузии я никогда не был. Грузинов, правда, не люблю – уж  больно нахальные, везде лезут без очереди - дети гор.

 Через полтора часа я был в институте. В профкоме сказали, что путевки по военно-грузинской дороге уже нет, но не успел я расстроиться и чертыхнуться, что зря сюда тащился,  как тут же  предложили ехать в Алма–Ату и там идти в поход по Тянь-Шаню. Попытался представить по воображаемой карте, где все это  находится, представил - не представил, в конце концов, все в пределах Союза, и согласился. Мне тут же выписали путевку и даже денег дали на проезд, правда, только в одну сторону, - вот так им надо было  сдыхаться от не просто горящей, а еще и просроченной путевки, срок которой начинался завтра, а в Алма-Ату еще надо было ехать, дней пять, а то и больше.  Из института я отправился на вокзал, имея наивное желание купить билет в столицу Казахской  республики. Билетов не было, только через неделю – это я попадаю на турбазу как раз к концу срока путевки. Беру билет в том направлении в надежде закомпостировать его на некой станции Ртищево. Надежда, конечно небольшая, но надо двигаться в сторону Тянь-Шаня. И я двинулся.   Принесла же  нелегкая этого Колю.
 
Глава 2.
Ждать в будущем.

Вагон был плацкартный – весь народ, как на ладони. Но зачем мне весь. Весь не нужен. А вот эта девочка - маленькая такая,  мне под мышку как раз, -  все у нее  на месте, все соизмеримо с ростом. Вот только  груди, будто   в ссоре друг с дружкой, смотрят в разные стороны и, выпирая из под  застегнутой на пуговицы рубашки,  кажутся  несколько большими, чем  требовали пропорции фигуры. Она мне напоминала колокольчик, - возьми за головку встряхни и   зазвенит.  Да и вся она была, как колокольчик: прямые, не доходящие до плеч волосы песочного цвета обнимали мягкий овал лица с немного вздернутым носиком и зелеными глазами – чем не колокольчик. В глазах искрами вспыхивали бесики, выдавая возбуждение своей хозяйки.  В вагоне между жующими, пьющими и икающими ей было не по себе. Она сбежала  в тамбур. Там мы и встретились. Я в тамбуре проводил много времени, потому что от скуки и ничегонеделания беспрерывно курил. 

 Она первая подошла ко мне:
-  Можно у Вас прикурить? – она вертела в руке сигарету, показывая как бы, что и в самом деле ей нужен огонек. Я, ничего не говоря, зажег спичку и   поднес пламенем к уровню её рта, я знал, как надо давать прикуривать девушкам, чтобы не опалить им брови и ресницы. 

Она взяла сигарету в рот, коснулась ею огня и  потянула его к себе, - кончик сигареты загорелся, она втянула дым и выпустила его, слегка приоткрыв рот. Я узнал свой любимый сорт болгарских сигарет «Джебел»,  аромат его дыма невозможно спутать ни с какими другими сигаретами. 

 Я не особо большой спец по знакомствам с девушками, но, когда она стоит вот, как сейчас, совсем близко, тебе хочется что-то сказать, а что – не знаешь, боишься ляпнуть какую-нибудь чепуху и осрамиться, потому молчишь, а она вот-вот может уйти,   тебе же хочется, чтобы она не уходила и ты разрываешь молчание , как вот сейчас, каким–нибудь глупым вопросом:   
-  Далеко едете? – спрашиваю, хотя мне это совсем не интересно.
-  Домой, – отвечает она, освободившись от состояния, когда чтобы   блюсти приличия, уже пора  уходить. Она тоже не хочет уходить.   
-  Откуда?
-  С  пр`оводов.
-  Кого и куда   проводили? – спрашиваю осторожно, мало ли кого она и куда провожала, может, умер кто и она ездила на его проводы.
-  Жениха провожала в армию, - ответила она просто. 

   Девочка была немного в прострации, видно, что расставание с женихом далось ей не просто.   Я стоял, курил и молчал, мыслей, что бы сказать, не было никаких. Но она уже не уйдет, потому что разговор затеян, а в нем  вполне допустимы паузы, как сейчас, например.

-  А Вы куда едете? - видно, тоже  из приличия спросила девочка, - и ей   было не очень комфортно стоять, курить и молчать, когда рядом был кто-то.
-   Да вот путевку в институте дали, еду в Алма-Ату, оттуда пойду ходить по горам.
-   А-а-а-а,- протянула девочка и затянулась сигаретой. 
-   Никогда не был в горах, - сказал я. 
-   Я тоже никогда в горах не была, даже не представляю, какие они.
-    Вначале предлагали по Военно-грузинской дороге.
-   Там я тоже не была.
-   И я не был, но дорога намного ближе.
-   А тебе что, не все равно? – она посмотрела на меня, для чего ей пришлось  задрать   голову.
-   Мне  без разницы. В горы даже лучше, хотя в Грузии тоже горы, - сказал я, глядя ей в лицо - на лице губы,   два розовых жирных мазка.
-   А у нас гор нет, и моря тоже нет. У нас ничего красивого нет, - сказала она с грустью.
-    Где это у вас?
-    Там, где я живу.
-    Я не знаю, где ты живешь.
-    Это там, куда я еду. 
-    Я не знаю, куда ты едешь.
-    Я еду туда, где живу, а живу там, куда еду, что здесь непонятного, - сказала она и засмеялась. Я тоже засмеялся.
-    Забавно получилось, - сказал я.
-    Самое забавное, что так оно и есть, - она снова подняла на меня лицо -   два розовых мазка.
-    Не хочешь говорить, куда едешь, так скажи хотя бы, откуда сбежала.
-    Я не сбежала, наоборот, возвращаюсь домой.
-   Наверное, ездила поступать и не повезло, - сказал я,  не особо веря в проводы жениха.
-    Нет, я же сказала, что    жениха провожала в армию.
-    Проводила?
-    Проводила, - сказала она и глубоко затянулась догорающей сигаретой.
-    А почему жениха, что не могли пожениться?
-    Он не захотел. Сказал, что, если дождусь, тогда поженимся.
-    А ты что?
-    А что я? Еду  вот ждать его.
-    Три года?
-  Я же обещала, значит, буду ждать, сколько надо, - она сказала это несколько раздраженно, видно, не только я задавал ей этот вопрос.   
-    Три года - это много, это очень много, - сказал я и представил, сколько всего произойдет со мной за три года.
-    Ничего, подожду, - как бы убеждая себя, сказала она.
 Смотрю на неё и кажется мне, что идет  игра на шалобаны, где все просто и необязательно: получилось - получилось, нет – так нет. Все тут же весело забывается и начинается новая игра.
 -    А что, так его любишь? – донимаю вопросом.
-    А как же, - сказала она так, будто это само собой разумеется, и какие тут могут быть вопросы. Она затянулась, сигарета сгорела почти до фильтра. Выпуская дым, она положила огарок в пепельницу и закрыла её, тонкая струйка дыма потянулась из под крышки пепельницы. Она подняла на меня глаза – там бегали  бесики, они были веселые, они – то знали, что все совсем не так.   У меня не было ни малейшего сомнения, что никого ждать она не будет и от так легко и весело данного слова так же легко и весело уйдет. 

Мы стояли молча и смотрели в окно такое грязное, что ничего сквозь него видно не было. Из вагона вышел мужик, что лежал под моей полкой. Я мужика ненавидел - он свою полку все время держал раскрытой в положении сна, в то время как она должна быть разложена на столик и два сидячих места. Сидеть на его полке,   когда он там лежал, а лежал он постоянно, было неудобно: во-первых, воняли носки; во-вторых, он все время ворочался, вставал, уходил, приходил, да и потом, как сидеть, если коленки перекрывают проход. Вот и приходилось мне искать место, где можно присесть, не лежать же  сутки на своей верхней боковой полке, куда я еще и не весь помещаюсь. Пристроился я  сидеть в купе напротив, место есть, но его обитатели смотрели на меня, как на чужого, оно и понятно, - они сами все больше боком вписывались в компактные рамки купе, а тут еще чужой пристроился, вот я и уходил в тамбур, курил и просто стоял, но все время ехал в Алма-Ату.

Девочка  была мне подарком судьбы – она скрашивала мое одинокое  и тоскливое  стояние в тамбуре. По разговору  с ней я понял, что она    моложе меня года на два, что недавно окончила школу, работает в пекарне  и заочно учится в техникуме связи. Я не стал выяснять, какая связь у связи с булками и хлебами, но она сама открыла эту тайну, оказалось, что  в пекарне работал   крестный, он  её и устроил. И, хотя объявление о том, что в пекарню требуются всякие разные специалисты,  висело на проходной и на поселковом щите объявлений, устроиться на работу по знакомству совсем не то, что по объявлению. Такой подход себя оправдывал, прежде всего, ростом по службе и  зарплате.  Теперь, глядя на нее, я не мог представить её никем, кроме как выпекающую булочки, и сама она была, как булочка – мягкая, белая и сдобная.

-  Я уже почти все знаю о тебе, - сказал я,- мы даже на «ты» перешли, а, как тебя зовут, не знаю. Меня Олег.
-    Меня Оля, - словно теннисный шарик от ракетки отлетел ко мне ее ответ.
-   Вот ты проводила в армию своего жениха, а я только что вернулся из армии.
-   Как это? – вытаращила глаза Оля, - ты же сказал, что в институте учишься.
-  Так я от института, точнее, военной кафедры и служил в армии целый месяц.
-   Что это за служба, всего месяц?
-   Мне этот месяц годом показался, так нас там муштровали.
Оля никак не могла понять, почему одни служат три года, а другие, как я, например, только месяц. Мне удалось, так мне показалось, объяснить ей что к чему, но,   когда она повернулась ко мне, чтобы, по видимому, сказать, что все поняла, как раз в этот момент поезд дернул и она влетела мне прямо в грудь,  не успев даже выставить вперед руки, я интуитивно прижал её одной  рукой, второй схватился за дверную ручку.      Оля подняла голову и посмотрела на меня. Ее глаза спрашивали:  « Пусть будет так или мне уйти  на место?» В ответ я сильнее прижал её к себе.
  Её рот был слегка приоткрыт, как будто она собиралась сказать что-то, и забыла что.   Оттуда шел запах дыма и ванильной булочки.
– Ну и дергает паровоз, - сказал я и наклонился к её губам.
  Только, когда выходил кто-нибудь покурить, мы пытались делать вид, что просто беседуем, но складывать слова наши губы уже не хотели, они хотели другого.  Совершенно не зная друг друга и зная друг о друге все, мы не могли напиться  из уст друг друга, как бывает не можешь напиться после сильной жажды водой – пьешь, пьешь, уже живот раздуло, а ты все пьешь. Жажда не проходит.

   Путешествие в горы начиналось  приятно, но несколько неожиданно. Знакомства с девушками раньше не особо часто, но случались и случалось становились интересными ,  иногда приводили к встречам и ухаживаниям , но чтобы с первых минут знакомства     целовались… 
  К поцелуям с девушками я шел обычно долго, несколько месяцев встреч: гуляний под луной, походов в кино потом долгих провожаний со стояниями в подъезде. Провожания заканчивались ночью, когда  трамваи   уже не ходили, не говоря об автобусах и троллейбусах. Домой добирался чаще всего на поливалках, только они бродили по ночному городу,   похожие на жука рогача, только рога их были дырявые и оттуда    время от времени извергались струи воды, которые были призваны омыть к утру город. Любая поливалка всегда была рада бросить свое мокрое дело и  доставить меня на любой край света, для них это была шабашка, и совсем не безопасная - если попадались ментам, чтобы откупиться, им надо   было отдать все шабашные деньги, а то еще и добавить свои. Что до такси, - так их попросту не было, а те что случалось остановить, ехать в мою тьму-таракань на отрез отказывались.  Жил я и в самом деле далеко от центра, но  зато в своем доме и воздух с тем, что в центре, и сравнивать нечего. Когда мне приходилось бывать в центровых коммуналках, а большая часть жителей центра там и жили, то всегда казалось, будто ты   делаешь, что делать  здесь   нельзя, не туда стал, не так повернулся, не того коснулся,  - хотелось оттуда скорее бежать на воздух. Когда я добирался к себе на периферию, моя девушка давно спала, а утром, когда я уже занимал позицию для штурма автобуса, она еще спала.
Так вот съедала периферия мое личное время, тогда мне казалось, что времени у меня много, - не жалко, пусть ест. Однако, ошибутся те, кто посетуют  на время, проведенное в пути, как на зря пропавшее.   Совсем нет – здесь, в транспорте, прочитана уйма книг и не только художественных, значительная часть институтских наук штудировались именно сидя, а чаще  стоя, в автобусах, троллейбусах, трамваях. Метро тогда не было, а когда оно появилось, - это был читальный зал, носящийся под землей с бешеной скоростью. Здесь читали все.

 Стали ходить разносчицы еды, они гремели двойной дверью тамбура, ловко просовывая туда себя и корзины, набитые разной едой. Оказывается,  есть хочется всегда, и даже поцелуи не заменяют котлету. Оля сказала, что у нее полно еды и самой ей не справиться со всеми, наделенными ей в дорогу, припасами.   Мы пошли в вагон. Её  место было   на нижней полке, на полке сидел пассажир, чье место было сверху.  Оля попросила его встать, подняла   полку и достала из ящика под ней сумку.   Мы сели за столиком  рядом, но дама, сидевшая    напротив, предложила сесть на ее место: «Так вам будет удобнее»,- сказала она. Мы уселись   друг против друга и жадно набросились на   все съестное, что было в её волшебной сумахе. В моем рюкзаке не было ничего, кроме нескольких яблок, сорванных мною уже при выходе из дома, сам я не знал, что взять в дорогу, а мама так до последней минуты и не поверила, что я куда-то уезжаю.
Я пошел за чаем. Проводник эдакий мужчинка небольшого росточка и такого же сложения тела налил мне два стакана густо закрашенного чая и выдал пачку печенья. Когда я расплачивался, он сказал:
- Три рубля и можешь занимать мое купе.
- Зачем? - не понял я.
- Тебе больше нравиться в тамбуре?- он посмотрел на меня. Я понял, о чем это он, и моему лицу стало жарко.
 - Ну что, согласен? -   проводник  ухмылялся моему смущению.
 - Она  скоро выходит, - я пытаюсь отвертеться от ответа.
 - Я знаю, через два часа. Тебе что двух часов мало?
 - Мало,- сказал я, взял стаканы с чаем, печенье сунул под мышку и пошел по болтающемуся вагону, боясь расплескать чай. Меня бросало в краску только от мысли, что все увидят, как мы с Олей заходим в его купе и потом выходим. Я представили взгляды вагона и их понимающие ехидные ухмылки.

Все два часа, оставшиеся Оле ехать, мы не выходили из тамбура. Я, понимая, что все скоро закончится, боялся упустить даже минуту общения. Насыщения не было, мы уже перестали обращать внимание на входящих в тамбур  и проходящих сквозь него, мы  не хотели, чтобы оборвалась эта наша целовальная встреча. И каждый из нас, наверное, думал, отчего вот так все устроено, что нельзя сделать так, чтобы продлить то, что хорошо, до пока не хватит.

Она сошла на станции, где поезд даже не стоял, он только приостановился, выпустил её и еще двух пассажиров, и тут же потащился со своими вагонами дальше. Я на прощание даже не смог поцеловать Олю, - её встречали. Поезд тронулся и я, пока было видно, смотрел ей вслед, вначале она все время оборачивалась, потом, когда расстояние стало совсем большим, остановилась и стала смотреть на уходящий поезд. Я видел, как те, кто встречал её, что-то говорили, размахивая руками, по всему видно, они  не понимали, почему Оля остановилась. Оля прощалась со мной.  Проводник не закрывал дверь, пока я сам не ушел. Он давал мне проститься с Олей. Проводник  понимал все.

Я должен был продолжать свой путь в столицу Казахского края - туда, где  есть величавые горы Тянь-Шань, и в них   мне предстоит забраться, а только что бывшая моей   Оля оставалась на этом полустанке ждать возвращения из армии своего парня, она ни разу так и не назвала его имя, а и зачем оно мне. Она ушла от меня из настоящего   к нему в будущее. Пусть попытается, подумал я напоследок. Хотя я не верю.

Продолжение http://www.proza.ru/2012/11/16/310