Лариса Полякова. Платонов Андрей Платонович

(1899-1951)
А. П. Платонов принадлежит к плеяде ведущих художников ХХ столетия. Его изысканный стиль письма, оригинальная философия жизни, стремление, как он сам говорил, «писать… не талантом, а “человечностью” - прямым чувством жизни», рабочая интеллигентность всегда привлекали пристальное внимание читателей, хотя критика в разные десятилетия относилась к творческой работе писателя неоднозначно.
Родился А. П. Платонов (наст. Андрей Платонович Климентов) в Ямской слободе, в пригороде Воронежа, в семье слесаря железнодорожных мастерских. Потом, когда в 1931 году после публикации циклической повести «Впрок» начнётся резкая критика писателя, в том числе упрёки в антисоветизме, он будет уточнять свою позицию и в письме к М. Горькому от 24 июля 1931 года напишет: «…я хочу сказать Вам, что я не классовый враг, и сколько бы я ни выстрадал, в результате своих ошибок, вроде «Впрока», я классовым врагом стать не могу и довести меня до этого состояния нельзя, потому что рабочий класс – это моя родина, и моё будущее связано с пролетариатом. Я говорю это не ради самозащиты, не ради маскировки – дело действительно обстоит так. Это правда ещё и потому, что быть отвергнутым своим классом и быть внутренне всё же с ним – это гораздо более мучительно, чем сознать себя чуждым всему, опустить голову и отойти в сторону».
Как пишет сам Платонов в «Автобиографическом письме», работал «во многих местах, у многих хозяев. У нас семья была одно время 10 человек, а я – старший сын – один работник кроме отца. Отец же, слесарь, не мог кормить такую орду». В 1917-1918 годах работал на Воронежском паровозоремонтном заводе, поступил в Воронежский политехнический институт. Творческий путь начал со стихов, которые публиковал в местных газетах. Стихи подчас носили абстрактно-романтический пролеткультовский характер, что говорило о творческих симпатиях писателя, вошедшего в начале 1920-х годов в литературную группу «Кузница», по духу своему во многом близкую Пролеткульту:

Пой, товарищ, в этот вечер мира
К полночи потухнут звёзды и цветы,
Маховик к зениту вскинет крылья,
В неизвестность строим мы железные мосты.

В 1919-1921 годы служил в Красной Армии, участвовал в гражданской войне, вернулся в институт в 1921-м. В этом же году вышла публицистическая книга «Электрификация». В Краснодаре в 1922 году опубликована книга стихов «Голубая глубина», которая осталась единственным поэтическим сборником писателя. Стихи неравноценны по художественному качеству, однако в них запечатлён тёплый лиризм, который вскоре станет характерным свойством прозы писателя, в частности, таких произведений, как «Джан» (1934, публ. 1964), «Фро» (1936), «Счастливая Москва» (публ. 1991), «Семья Иванова» (1946). В начале 1920-х годов Платонов написал и опубликовал серию философских, научных, публицистических статей, которые составляют важную часть его творческого наследия. Выходец из рабочей среды обнаружил необычайную начитанность в области философии. Он внимательно читал работы Н. Ф. Фёдорова, К. Э. Циолковского, А. А. Богданова, В. И. Вернадского, В. В. Розанова, Л. П. Карсавина, О. Шпенглера и многих других, примерял их умозаключения к своим догадкам.
В 1922 году Платонов назначен председателем губернской комиссии по искусственному орошению безводных земель. В 1923-м на конкурсе журнала «Красная новь» за рассказ «Бучило» получил первую премию. В 1924-м окончил институт и в должности губернского инженера-мелиоратора и специалиста по электрификации сельского хозяйства начал работать на территории Воронежской губернии, а в 1926-1927 годы – в Тамбове. Этот опыт работы ярко художественно будет отражён позже в повестях «Город Градов» и «Впрок» (публ. 1931), в многочисленных сюжетных линиях других произведений.
Полная биография А. Платонова, к сожалению, ещё не написана,  и потому интерес представляют любые сведения, попадающие в руки краеведов. Наиболее полно освещена тамбовская жизнь выдающегося писателя в статье И. Овсянникова и Г. Ходяковой «Здесь грустная жизнь» (Сто дней Платонова в Тамбове).
«О всех перипетиях краткосрочной служебной “одиссеи”, - пишут краеведы, - рассказывают письма Андрея Платоновича к жене, а также обнаруженное недавно в Тамбовском облгосархиве его личное дело. В фонде ведомства, в котором служил Андрей Платонов, имеются и другие материалы, относящиеся к его деятельности на посту губернского мелиоратора. Об-наруженные документы (рапорты, докладные записки, заявления) ценны тем, что они написаны рукой самого писателя и потому представляют немалый интерес для исследователей жизни и творчества Андрея Платонова».
Авторы статьи обращаются к фактам биографии Андрея Платоновича и отвечают на вопросы, как же он попал в Тамбов, что привело его в наш город. Весной 1926 года воронежский губернский мелиоратор Платонов, хорошо зарекомендовавший себя на данном поприще, отзывается в Москву для работы в Наркомземе. В июле того же года он писал редактору журнала «Красная новь» А. К. Воронскому: «Эти два года я был на больших и тяжёлых работах (мелиоративных), руководя ими в Воронежской губернии. Теперь, благодаря смычке разных гибельных обстоятельств, очутился в Москве и без работы. Отчасти в этом повинна страсть к размышлению и писательству. И я сную и не знаю, что мне делать, хотя делать кое-что умею...». Через полгода его командируют в Тамбов на «тяжёлый прорыв». Что это было: почётная ссылка, удаление из Наркомзема непокорного и своенравного мелиоратора или же действительно серьёзное поручение? Ис¬следователи не пришли к единому мнению. В столице у писателя осталась молодая жена, крошечный сын. С Москвой у него связывались и творческие планы: друг Платонова Г. З. Литвин-Молотов, веривший в его талант, был главным редактором издательства «Молодая гвардия». С ним велись перегово¬ры об издании сборника повестей и рассказов, книжки стихов. Конечно же, это требовало присутствия автора в Москве.
И, тем не менее, цитируя повесть «Город Градов», И. Овсянников и Г. Ходякова отмечают: ехал Платонов в Тамбов хотя и без радужных надежд, но с твёрдым желанием «врасти в губернские дела и освежить их здравым смыслом». Он сообщал своей жене Марии Александровне: «...С утра, как приехал, до вечера познакомился с Тамбовским начальством. Был на конференции специалистов, а вечером на сессии Губисполкома... Всё утро ходил с комиссионершей и женой Барабанова (Барабанов - главный инженер-мелиоратор Тамбовского губернского землеуправления. - Авт.) осматривать комнаты. Нашёл за 15 руб. с необходимой мебелью, с отоплением и двумя самоварами. Сегодня после занятий переезжаю туда». Прошло совсем не-много времени, и он дополняет свои бытовые мытарства в очередном письме: «Я с трудом нашёл себе новое жилище (там старуха не топила совсем), несмотря на то, что квартир и комнат в Тамбове много. Принимают за большевика и чего-то боятся. Город обывательский, типичная провинция, полная божьих старушек».
В статье краеведов приводятся подробные сведения. Платонова назначают заведующим подотделом мелиорации в губернском управлении, дают хороший оклад - 200 рублей, в его подчинении находятся 45 сотрудников. Как и в соседней Воронежской губернии, ему предстояло оживлять высохшие плотины и сельские электросиловые установки. Работа эта была хорошо знакома - ведь он, по словам Виктора Шкловского, встречавшегося с ним в Воронеже, к этому времени вырыл земли, «равной 1/4 горы Арарат». Уже первое знакомство со своей будущей работой не сулило Платонову ничего хорошего. А вскоре начались беспрерывные и нелепые столкновения по службе.
С мелиорацией у Андрея Платонова в Тамбовском крае, как пишут краеведы, ничего путного не вышло. Он требовал больших сумм на техни-ческий персонал - их не выделяли, склоки и интриги среди местных чиновников сковывали руки, мешали проявить инициативу. Начинания его не поддерживались. И хотя высшая губернская администрация «обожала» московского посланника, предлагаемые им реформы зашли в тупик. И об этом мы снова узнаём из письма к жене: «Если мой план принят не будет - я поставлю вопрос о своём уходе. Работать без техперсонала нельзя, отвечать я не буду за то, что заранее обречено на провал, раз не принимают трезвого плана...».
Но было бы ошибкой считать, уточняют авторы статьи, что Платонов с первых же шагов опустил крылышки и только ждал удобного случая вернуться в Москву. Нет, он активно включился в черновую работу, много ездил, искал возможности для более полной реализации намеченных планов. Практически в губернии не было опытных специалистов, а предстояло вернуть в севооборот 38 тысяч гектаров безводных и засушливых земель. Но не было ни средств, ни необходимой техники. Штаты в отделе мелиорации были укомплектованы только на 50 процентов, на местах отсутствовал контроль за работами, организация труда была низкая.
Уже через месяц после принятия дел Андрей Платонович едет в недельную командировку в Борисоглебский, Козловский и Кирсановский уезды для выяснения степени подготовки намеченных объектов к строительному сезону. Он знакомится с фронтом будущих работ, проверяет технический персонал, разрешает на месте все недоумения и противоречия. Всё это зафиксировано в его рапортах, хранящихся в личном деле на 10 листах (начато 8 декабря 1926 года и окончено 5 марта 1927 года). В одной из своих докладных на имя заведующего земельным управлением он пишет: «Не практиковавшиеся до сих пор выезды и живая связь руководителей работ в уезды и деревни имели пагубное влияние на работы... В этом году выезды губернских специалистов по мелиорации должны иметь место».
По поручению губернского начальства он выезжает в Москву и в Наркомземе добивается средств на персонал по огнестойкому строительству и кредитов на оборудование производства. Он уверен, что после его докладов начальникам соответствующих управлений «наше дело будет выиграно и сельское огнестойкое строительство будет вознаграждено». «Выбивает» он там и необходимый цемент с тем, чтобы успеть его перевезти по зимнему пути. Сразу же после Москвы Платонов отправляется в Курск на областное мелиоративное совещание губерний ЦЧО, где выступает с докладом.
Ему были чужды чиновничьи замашки, претили бюрократы всех мастей, он ненавидел чинопочитание, на собственном примере учил людей работать. В одном из очередных писем-отчётов жене Андрей Платонович сообщает: «Наверное, я простудил голову или перенатужился в работе». В другом: «Жизнь тяжелее, чем можно выдумать, тёплая крошка моя. Скитаясь по захолустьям, я увидел такие грустные вещи, что не верил, что где-то существует роскошная Москва, искусство и проза, но мне кажется - настоящее искусство, настоящая мысль только и могут рождаться в таком захолустье. Но всё-таки здесь грустная жизнь, тут стыдно даже маленькое счастье...».
И. Овсянников и Г. Ходякова оговариваются: следует отдать должное Платонову как руководителю, осознававшему в полной мере ответственность за судьбу каждого, с кем ему приходилось соприкасаться. Он не сулил «златых гор», не давал пустых обещаний, стремился выяснить степень полезности того или иного специалиста, сообщал свои условия и только по согласовании всех «за» и «против» решал вопрос окончательно. Предпосылки для плодотворной работы были, но этого не случилось... Чувство отчаяния, безысходности и своей ненужности всё больше охватывает губернского мелиоратора: «Работать (по мелиорации) почти невозможно. Тысячи препятствий самого нелепого характера»;  «Мой кошмар - Тамбов... Видишь, как трудно мне»; «Приехал сегодня утром с осмотра работ... Вновь охватила меня моя прочная тоска, вновь я в “Тамбове”, который в будущем станет для меня каким-то символом».
И вот решение принято: «Я окончательно и скоро уезжаю из Тамбова». Что же случилось? И снова не обойтись без прямого свидетельствования самого писателя - он пишет жене: «Здесь дошло до того, что мне делают угрозы. Я не люблю тебе об этом писать и пишу коротко. У нас с тобой есть более важные вещи, чем тамбовские дела, о которых не стоит говорить. Но всё же скажу, что служить здесь никак нельзя. Правда на моей стороне, но я один, а моих противников - легион, и все они меж собой кумовья (Тамбов - гоголевская провинция). И это чепуха, но я просто не хочу попусту тратить силы. Я так их здесь потратил много...
Меня, конечно, отсюда Г.З.У. пускать не будет. Н.К.З. будет всячески протестовать и гнать меня обратно. Но я уже решился. Здесь просто опасно служить. Воспользуются каким-нибудь моим случайным техническим промахом и поведут против меня такую кампанию, что погубят меня.
Просто задавят грубым количеством... Сегодня было у меня огромное сражение с противниками дела и здравого смысла. И я, знаешь, услышал такую фразу, обращённую ко мне: «Платонов, тебе это даром не пройдет...».
Совестливый и трудолюбивый человек Андрей Платонович, для которого понятия «труд» и «совесть» были едины, пришёлся в Тамбове не ко двору. Как в своё время пришёлся не ко двору местным дворянам наместник края Гаврила Державин, пострадавший от произвола грубой, тёмной силы.
«С тяжёлым чувством оскорблённого самолюбия, - пишут краеведы, - заканчивал сотый день пребывания в Тамбове  Платонов. 17 марта 1927 года, сдав дела своему старшему инженеру Курбатову, он отбыл в первопрестольную». Планы, которые разработал Платонов, были многообещающи и масштабны: проводить в губернии гидротехнические изыскания, определять места для осушения и обводнения, отыскивать залежи торфа и налаживать его добычу, вести в деревне огнестойкое строительство и т. д. Конечно же, эти планы были под силу только коллективу, объединённому общей идеей «украсить землю». Но далеко не все работали так, как хотел и требовал Андрей Платонович. Да и средств, судя по всему, тогда не было. Он опережал время, заглядывая в будущее.
И далее И. Овсянников и Г. Ходякова задают риторический вопрос: «А, может быть, всё сложилось к лучшему?». И отвечают: «Как говорится, не было бы счастья...».  В Тамбове Платонов пишет повести «Епифанские шлюзы» и «Ямскую слободу», «Город Градов», замечательный рассказ «Родина электричества». Впечатления, полученные на Тамбовской земле, в той или иной мере не раз проявятся на страницах самобытной платоновской прозы...
В записной книжке Платонова есть такие слова: «Оставляй для судьбы широкие проходы». Отъезд из Тамбова, где он провёл сто дней, образно говоря, явился широким проходом в его писательскую судьбу… Конечно, Тамбов не стал любимым городом Андрея Платонова. Тут уж никуда не денешься. И для этой нелюбви у него были основания. Но ради справедливости следует помнить, какую важную роль сыграл он в творчестве выдающегося писателя современности: именно здесь он сделал свой окончательный выбор в пользу словесности, именно с должности тамбовского губернского мелиоратора ушёл Платонов на «вольные хлеба», именно здесь в большой степени завершилось формирование его взглядов на предназначение литературы и места литератора «в рабочем строю».
Тамбовцы помнят Платонова. Выявлено здание, где располагалось губернское земельное управление (улица Интернациональная, 33; ныне главный корпус ТГУ им. Г. Р. Державина.), найден дом, в котором Андрей Платонович снимал комнату (улица Августа Бебеля, 54). И эти строки тамбовцев - дань его светлой памяти. Наш город хотя и обманул ожидания писателя, тем не менее, навсегда вписан в его биографию. Об этом свидетельствуют документы Тамбовского архива, кстати, ныне они переведены в разряд уникальных и находятся на особом режиме хранения».
Итак, в 1927 году Платонов отозван в Москву, работал некоторое время по линии ЦК профсоюза работников земли и леса. Потом оставил службу и стал профессиональным литератором. Одно за другим выходили его произведения: сборники повестей и рассказов «Епифанские шлюзы» (1927), «Сокровенный человек» (1928). В 1929-м умирает очень близкий Платонову человек, его мать, что будет способствовать активизации темы материнства в прозе писателя («Котлован» (1930, публ. 1987), «Джан», «Счастливая Москва» и другие произведения, где реальные художественные очертания обретает концепция писателя «мать спасёт мир», которой прозаик своеобразно вступил в полемику с философским постулатом Ф. М. Достоевского «красота спасёт мир»). В 1928-1929 годах издаются сборники повестей и рассказов «Сокровенный человек» и «Происхождение мастера». Многие произведения отмечены чертами автобиографизма (один из ведущих героев «Котлована» Вощев вначале даже носил фамилию Климентов).
В 1930-х годах напечатаны «бедняцкая хроника» «Впрок», рассказы «Такыр» (1934), «Фро» (1936), «Бессмертие» (1936). В 1937-м вышел сборник рассказов «Река Потудань». В эти годы Платонов активно выступает в роли литературного критика, пишет статьи о Маяковском, Н. Островском, Ю. Крымове, А. Грине, К. Паустовском, Э. Хемингуэе, К. Чапеке, Р. Олдингтоне и других писателях. В 1934-1935 годах написана повесть «Джан». В 1940-м по доносам обвиняют в шпионаже и арестовывают сына А. П. Платонова.
С октября 1942 года Платонов – специальный корреспондент газеты «Красная звезда», находится на фронте. О бесстрашии Платонова рассказывал главный редактор этой газеты Д. Ортенберг в своих воспоминаниях: «Его увлекали не столько оперативные дела армии или фронта, сколько люди. Он впитывал всё, что видел и слышал, глазами художника. Наши корреспонденты “жаловались”: надо ехать, а Платонова нет. А он сидит где-нибудь в землянке или окопе, увлеченный солдатской беседой, забыв обо всём на свете. Был Платонов человеком непритязательным и легко мирился со всеми неудобствами и невзгодами фронтовой жизни. “На войне надо быть солдатом”, - не раз говорил он своим товарищам. Но его скромность и застенчивость сразу испарялись, когда пытались оставить Платонова в тылу… Возвращался Платонов в редакцию оживлённый и даже весёлый и говорил: “Разобьём фашистов. Ей-богу, разобьём…”
Характер писателя не позволял ему отсиживаться в блиндажах и окопах – он всё должен был видеть собственными глазами. В июне 1943 года под Курском А. Платонов был в эшелоне, на который немцы совершили налёт. И если все, выскочив из вагонов, бросились на землю, то писатель Платонов встретил бомбёжку стоя, так как “смотрел… на осветительные ракеты”. В письме жене он так описал это “приключение”: “Меня ударило головой о дерево, но голова уцелела… Взрывная волна была слаба для моей гибели. Меня убьёт только прямое попадание по башке”. Однако эта контузия, а также тяжёлый туберкулёз, приобретённый на фронтовых дорогах, вместе стали причиной его преждевременной смерти…»
Теме Великой Отечественной войны посвящены трагичнейшие, написанные на пределе накала страстей русского человека рассказы Платонова «Девушка Роза» (публ. 1944), «Неодушевлённый враг» («философское раздумье о советском солдате и солдате-фашисте» - подзаголовок рассказа при первой публикации в 1964 году), «Возвращение» (публ. 1946 года под названием «Семья Иванова»). Поэтическими символами русской жизни и русского характера в период народного горя стали поведение, поступки, само существование, личности и портреты народных мучеников, носителей национальной судьбы – герои совершенно потрясающих рассказов Платонова. Девушка Роза «своею жизнью, равно и смертью, эта русская Роза подвергала сомнению и критике весь смысл войны, власти, господства и «новой организации» человечества. Такое волшебство не может быть терпимо – разве бесцельно и напрасно легли в землю германские солдаты?». «В городе явно баловали и любили Розу оставшиеся люди, как героическую истину, привлекающую к себе все обездоленные, павшие надеждой сердца». От имени рядового ведётся повествование в «Неодушевлённом враге». Русский солдат в результате взрыва оказался в «сухой раскрошенной земле» рядом с немецким унтер-офицером и в беседе с ним показал интеллектуальное, нравственное и личностное превосходство.
- Ты зачем сюда пришёл? – спросил я у Рудольфа Вальца. – Зачем лежишь в нашей земле?
- Теперь это наша земля. Мы, немцы, организуем здесь вечное счастье, довольство, порядок, пищу и тепло для германского народа, - с отчётливой точностью и скоростью ответил Вальц.
- А мы где будем? – спросил я.
Вальц сейчас же ответил мне:
- Русский народ будет убит, - убеждённо сказал он. – А кто останется, того мы прогоним в Сибирь, в снега и в лёд, а кто смирный будет и признает в Гитлере божьего сына, тот пусть работает на нас всю жизнь и молит себе прощение на могилах германских солдат, пока не умрёт; а после смерти мы утилизируем его труп в промышленности и простим его, потому что больше его не будет.
Таков диалог, завершившийся смерть немца и перешедший в монолог русского солдата: «Но я, русский советский солдат, был первой и решающей силой, которая остановила движение смерти в мире; я сам стал смертью для своего неодушевлённого врага и обратил его в труп, чтобы силы живой природы размололи его тело в прах, чтобы едкий гной его существа пропитался в землю, очистился там, осветлился и стал обычной влагой, орошающей корни травы». Таков Алексей Алексеевич Иванов, гвардии капитан, убывавший из армии по демобилизации. Вернувшись домой, «он дышал устоявшимся родным запахом дома… Нигде более Иванов не ощущал этого запаха, хотя он бывал за войну по разным странам в сотнях жилищ; там пахло иным духом, в котором, однако, не было запах родного дома».
Известен А. П. Платонов и как драматург, хотя при жизни в этой роли он был практически неизвестен. Его пьесы «Шарманка», «Высокое напряжение», «14 красных избушек», «Ученик Лицея», «Ноев ковчег» («Каиново отродье»), киносценарии по рассказам «Семья Иванова» и «Июльская гроза», опубликованные в наши дни, раскрывают ещё одну яркую страницу творчества этого художника. Пожалуй, ни у одного писателя ХХ столетия не было столь много посмертных публикаций, как у Платонова.

«Город Градов»

В 1931 году в крамольную повесть «Впрок» с событиями коллективизации в основе сюжета А. П. Платонов введёт безымянного персонажа, «имеющего среднее тамбовское лицо», «тамбовского человека»: «Этот житель старой глухой земли не признавал, наверно, научного социализма, он бы охотно положил пятак в кружку сборщика на построение храма и вместо радио всю жизнь слушал бы благовест: “ветхое лежачее вещество всё равно, мол, задавит советский едкий поток своим навалом и прахом”». Этому “тамбовскому человеку” на страницах повести “Город Градов”, можно сказать, противостоит Иван Федотович Шмаков, активный бюрократ, приехавший в “оскуделый город” Градов, где люди живут “настолько бестолково, что даже чернозём травы не родит”, “с чётким заданием - врасти в губернские дела и  освежить их здравым смыслом”.
Повесть «Город Градов» впервые напечатана в сборнике Платонова «Епифанские шлюзы» (1927), название которого взято из одноимённой повести, тоже написанной, как и «Город Градов», в 1926 году, в Тамбове и переосмысливающей историю неудачной попытки Петра I соединить Оку и Волгу. При оценке этого произведения и историософских, социально-политических воззрений писателя в целом важно констатировать, что по восприятию петровских преобразований, во многом аналогичных радикальным преобразованиям первых лет советской власти, платоновская повесть близка к точке зрения выдающегося русского историка В.О. Ключевского (1841-1911), который писал: «Обстоятельства вынуждали его работать больше в области политики, чем права, а от предшественников он унаследовал два вредных политических предрассудка – веру в творческую мощь власти и уверенность в неистощимости народного терпения. Он не останавливался ни перед чьим правом, ни перед какой народной жертвой. Став преобразователем в европейском духе, он сберёг в себе слишком много московского допетровского царя, не считался ни с правосознанием народа, ни с народной психологией и надеялся искоренить вековой обычай, водворить новое понятие так же легко, как изменял покрой платья или ширину фабричного сукна. Вводя всё насильственно, даже общественную самодеятельность вызывая принуждением, он строил правомерный порядок на общем бесправии, и потому в его правомерном государстве рядом с властью и законом не оказалось всеоживляющего элемента, свободного лица, гражданина» [12]. Поэтому «безводные шлюзы и сухие каналы остаются памятниками тем, кто полагал, что понял мир лучше всех, тогда как понял проще всех» [13].
В последующие годы «Город Градов» неоднократно включался в многочисленные книги избранных произведений писателя. Небольшое по объёму произведение композиционно состоит из восьми главок, каждая из которых представляет собой законченную сцену из жизни города или его обитателей. Такое строение одного из ранних прозаических произведений А.П. Платонова было не случайным: оно фиксировало жанровое пристрастие автора и наглядно демонстрировало его тяготение к циклической форме повествования, что в последующие годы примет статус особой манеры и отличительной черты творческого почерка именно этого писателя (произведения «баклажановского» цикла, циклов «Записи потомка», «Из Генерального сочинения» и другие).
Сразу обращает на себя внимание эпиграф, взятый Платоновым у писателя конца XIX века И. Шаронова: «Моё сочинение скучно и терпеливо, как жизнь, из которой оно сделано». Здесь заложены и пафос произведения, и авторские ориентиры для читателя. В литературе о Платонове нередко «Город Градов» называется «сатирическим» произведением, что, конечно, далеко не бесспорно. Во-первых, на сатиру совсем не настраивает эпиграф, в котором заложены скорее грусть, сожаление, и менее всего – разоблачения; во-вторых, и это главное, сам Платонов в анкете издательства «Московское товарищество писателей» в 1934 году специально записал: «Литературное направление, в котором я работаю, оценивается как сатирическое. Субъективно же я не чувствую, что я сатирик, и в будущей работе не сохраню сатирических черт».
В повести господствует авторская ирония, но не сарказм Салтыкова-Щедрина, автора «Истории одного города», хотя воздействие именно этого произведения на повесть Платонова совершенно очевидно: сюжет выстроен как и у Салтыкова-Щедрина, на конфликте городов, и мы в поведении чиновников города Градова узнаём повадки жителей Глупова, «глуповцев». Однако в «Городе Градове» «проживают» не только «глуповцы», но и представители щедринской «обновлённой бюрократии с их политическим бытом и психологией, «помпадуры и помпадурши», и «господа ташкентцы». И всё же у нас, читателей, герои Платонова вызывают не ощущение бича, обрушенного авторского гнева, а, прежде всего, такое же отношение к себе, как, например, герои В. Шукшина «чудики» или «чудаки» М. Горького. Скорее всего, жанр «Города Градова» ближе к иронической драме, написанной на материале общественной и социально-бытовой жизни в ситуации, когда вчерашний рядовой человек поставлен в такие условия, когда он должен выполнять функции «Генерального», ответственного государственного человека, чиновника.
С первой страницы повести постепенно, с нарастающим темпом продвижения к окончательной развязке, к логическому завершению сюжета и разрешению судеб не только чиновников, но и целого города, создаётся запоминающаяся картина жизни губернского города Градова, с уточнением лишь одной исторической детали, но прямо свидетельствующей о географическом прототипе – именно городе Тамбове. «От татарских князей и мурз, в летописях прозванных мордовскими князьями, произошло столбовое градовское дворянство, - все эти князья Енгалычевы, Тенишевы и Кугушевы, которых до сих пор помнит градовское крестьянство» – здесь прямое напоминание о мордовских корнях Тамбовской земли, в том числе и самого названия города Тамбова.
Подробные детали в описании города лишь подтверждают тамбовский прототип Градова: от Москвы город «лежит в пятистах верстах», «революция шла сюда пешим шагом», и «лишь в марте 1918 года установилась Советская власть в губгороде, а в уездах – к концу осени» (с. 92), что соответствует реальному историческому факту. И далее автор рисует весьма не привлекательный, юмористический и иронически обобщённый портрет города: при знакомстве с ним у читателя возникает добродушный смех, в том числе и под воздействием пунктуальной авторской «арифметики» – «здесь находились четыре целебных колодца с солёной водой и две лежачие старушки-прорицательницы, живьём легшие в удобные гробы и кормившиеся там одной сметаной», которые «в голодные годы… вылезли из гробов и стали мешочницами, а что они святые – все позабыли, до того суетливо жилось тогда» (с. 92). Подчёркнута также деталь омывания города рекой (в повести она названа Жмаевка). В подробностях описана жизнь тамбовских слобод, располагавшихся вокруг города, и нам интересно знать, какова была жизнь, например, в Стрельцах или Пушкарях. Ну а уж описание въезда в город, первого знакомства с ним для нас, тамбовцев, давно стало литературно-художественным афоризмом: «Если подъезжать к Градову не по железной дороге, а по грунту, то въедешь в город незаметно: всё будут поля, потом пойдут хаты, сделанные из глины, соломы и плетня, потом предстанут храмы и уже впоследствии откроется площадь. Посреди площади стоит собор, а против него двухэтажный дом.
- А где же город? – спросит приезжий человек.
- А вот он город и есть! – ответит ему возчик и укажет ему на тот же двухэтажный дом старинной стройки. На доме том висит вывеска: «Градовский губисполком» (с. 93). Речь идёт о здании по ул. Советской, напротив сквера с памятником Зое Космодемьянской, где до начала 1990-х годов действительно располагались разные государственные учреждения, а сейчас здание принадлежит Тамбовскому государственному техническому университету. Об особом духовном и всё же мещанском уюте Платонов пишет так: «В летние вечера город наполняется плавающим колокольным звоном и трубным дымом поставленных самоваров».
Не правда ли: созданная Платоновым картина жизни города в первые годы после падения монархического режима напоминает нам страницы «Тамбовской казначейши» М.Ю. Лермонтова, поэта, которого любил и о котором писал автор «Города Градова».
Развёрнутая характеристика городской жизни в одном из центрально-чернозёмных городов способствует созданию обобщённой картины Градова, «оскуделого города», где «люди живут… настолько бестолково, что даже чернозём травы не родит»: «народ в городе существовал без спешки и не беспокоился о якобы лучшей жизни», «служил с усердием, держа порядок в губернии, но ярости в труде не знал», «торговали по малости, без риска». Напоминая об антоновском мятеже периода гражданской войны, автор уточняет: «Сколько ни давали денег этой ветхой, растрёпанной бандитами и заросшей лопухами губернии, ничего замечательного не выходило…Создана была особая комиссия по набору техников. Но она ни одного техника не приняла, так как оказалось, чтобы построить деревенский колодезь, техник должен знать всего Карла Маркса… Было построено шестьсот плотин и четыреста колодцев... Не достояв до осени, плотины были смыты летними лёгкими дождями, а колодцы почти все стояли сухими».
Стремление Платонова сказать правду, какой бы горькой она ни была, посмеяться над нелепыми, часто смешными поступками и поведением людей и одновременно восхититься находчивостью, жизнелюбием, жизнестойкостью русского человека, сближает его прозу не только с творчеством Гоголя, Салтыкова-Щедрина, Лескова, современников писателя Маяковского, Булгакова и других, но и с многостилевой графикой и живописью П. Филонова, в которой искусно сочетаются многостильность, гипербола, ирония, импрессионизм (передача через художественную деталь впечатления от жизни и общения с людьми): «Белая картина».
Мы понимаем, что реальная картина жизни нашего города, как и любого другого в период, когда приехал сюда и сам Платонов, и главный герой его повести «Город Градов» Иван Федотович Шмаков, была иной, разнообразнее и многограннее. В платоновском портрете города Градова преобладают впечатления самого автора в тот период, когда он приехал в Тамбов и в роли чиновника (гидромелиоратора) прожил здесь 100 дней. В письмах к жене из Тамбова он писал: 1926 год: «…С утра, как приехал, до вечера познакомился с Тамбовским начальством. Был на конференции специалистов, а вечером на сессии Губисполкома. Обстановка для работы кошмарная. Склока и интриги страшные. Я увидел совершенно неслыханные вещи. Меня тут уже ждали и великолепно знают и начинают немножко ковырять. (Получает-де «огромную» ставку, московская «знаменитость»!). На это один местный коммунист заявил, что советская власть ничего не пожалеет для хорошей головы…
Я не преувеличиваю. Те, кто меня здесь поддерживают и знают, собираются уезжать из Тамбова (зав. Г.З.У. и зав. Губмелиоземом). Мелиоративный штат распущен, есть форменные кретины и доносчики. Хорошие специалисты беспомощны и задёрганы. От меня ждут чудес!
Попробую поставить работу на здоровые ясные основания, поведу всё каменной рукой и без всякой пощады.
Возможно, что меня слопают… Город живёт старушечьей жизнью, шепчется, неприветлив и т.д.
…Уверен, что долго не проживу, чудовищная зверская обстановка… Как Тотик, не скучает по мне? Я уже заскучал. Очень мне тут тяжело... Город обывательский, типичная провинция, полная божьих старушек», «Мне очень скучно. Единственное утешение для меня – это писать тебе письма и снова дорабатывать «Эфирный тракт».
Да и в самой биографии тридцатипятилетнего Шмакова, приехавшего в Градов в сентябре «с чётким заданием – врасти в губернские дела и освежить их здравым смыслом», узнаются отдельные черты автора, хотя он и уточнял в одном из писем из Тамбова к Марии Александровне: «Смешивать меня с моими сочинениями – явное помешательство. Истинного себя я ещё никогда и никому не показывал, и едва ли когда покажу. Этому есть много серьёзных причин, а главная – что я никому не нужен по-настоящему».
В письмах к жене хорошо выражена глубокая, страстная, жертвенная, бескорыстная, тонкая и беспредельно одинокая личность писателя. Может быть, он чувствовал, что одарён жизнью больше, чем другие, а может, причина одиночества была в ощущении: «Я никому не нужен по-настоящему». И с большим интересом и трепетом прочитываем мы в письмах к жене платоновские любовные сентенции: «…Любовь – мера одарённости жизнью людей, но она, вопреки всему, в очень малой степени сексуальность. Любовь страшно проницательна, и любящие насквозь видят друг друга со всеми пороками и не жалуют один другого обожанием… Как электричеством ею можно убивать, светить над головою и греть человечество…».
Повесть «Город Градов» - типично платоновское произведение. Здесь стилистика, типология героев, отношения между ними напоминают нам и «Епифанские шлюзы», и «Котлован», «Чевенгур», «Ювенильное море», «Происхождение мастера», «Впрок» и, конечно, «Сокровенного человека». Платоновский «сокровенный человек», платоновский Фома Пухов живёт и на страницах «Города Градова».
Русский философ Н.А. Бердяев (1874-1948) в своей работе «Миросозерцание Достоевского» и в целом ряде других работ описал противоречивый характер русского человека, его менталитета, антиномии и болезни: русское смирение и русское самомнение, русская всечеловечность и русская исключительность, русское отсутствие чувства меры, спокойной уверенности и твёрдости, без надрыва и истерии. “Русские равнины, как и русские овраги, - символы русской души... – пишет философ. – Душа расплывается по бесконечной равнинности, уходит в бесконечные дали... Она не может жить в границах и формах... душа эта устремлена к конечному и предельному... Это - душа апокалиптическая по своей основной настроенности и устремлённости... Она не превращена в крепость, как душа европейского человека... В ней есть склонность к странствованию по бесконечным равнинам русской земли. Недостаток формы, слабость дисциплины ведёт к тому, что у  русского человека нет настоящего инстинкта самосохранения, он легко истребляет себя, сжигает себя, распыляется в пространстве”. И мы понимаем, что платоновские герои мало соответствуют или совсем не соответствуют этой характеристике. Уж чего абсолютно лишён платоновский персонаж, в том числе и герои «Города Градова», так это смирения, самомнения, исключительности. Однако, с другой стороны, словно с платоновских героев списан Бердяевым портрет русского человека, душа которого «расплывается по бесконечной равнинности, уходит в бесконечные дали… Она не может жить в границах и формах… не превращена в крепость… В ней есть склонность к странствованию по бесконечным равнинам русской земли… у русского человека нет настоящего инстинкта самосохранения…» Прочитав это, мы говорим себе: «Шмаков!».
Платонов искусным пером мастера создаёт картину, написанную в жанре анекдота. Писатель не благодушествует, он готов сказать правду и говорит не только о характере жизни города или отдельных его жителей, но и о жизни именно русского человека, о жизни русской нации, которой вряд ли удастся дождаться «богатой» жизни. Эта сцена происходит в вагоне: здесь едут русские странники в поисках иной жизни. Некий старичок рассказал соседям «хитроумную притчу» – и люди смеялись, торопя старика.
- А мордвин што?
- А мордвин богатый человек, - говорил старик, - мордвин угостил русского по добру и честь-честью. Только русский говорит мордвину: «Я беден, и когда разбогатею, тогда тебя тоже в гости позову».
- А мордвин ему што?
- А мордвин ждёт!
Четыре года томился мордвин, а потом вспомнил про русского и пошёл к нему в гости. Русский притащил кувшин с водой и поставил перед мордвином и «Пей, - говорит русский, - не обижай, пожалуйста! Мордвин, человек уважительный, выпил кувшин. Глядь, жена ведро воды принесла. Выпил мордвин три ведра воды и пошёл домой со словами: «Спасибо, что вода была, от водки я бы помер» (с. 96).
Повесть «Котлован» Платонова начинается с того, как Вощев отправляется в странствие тоже в поисках осмысленного существования. Запоминается деталь: одинокий Вощев, «истомившись размышлением, лёг в пыльные, проезжие травы; было жарко, дул дневной ветер и где-то кричали петухи на деревне – всё предавалось безответному существованию, один Вощев отделился и молчал. Умерший, палый лист лежал рядом с головою Вощева, его принёс ветер с дальнего дерева, и теперь этому листу предстояло смирение в земле. Вощев подобрал отсохший лист и спрятал его в тайное отделение мешка, где он сберегал всякие предметы несчастья и безвестности…». Аналогичная деталь в описании жизни Шмакова в первый день в городе Градове: «Иван Федотович задёрнул занавесочки, понюхал больной цветок на подоконнике и извлёк из чемодана кожаную тетрадь. На коже было вырезано перочинным ножом заглавие рукописного труда «ЗАПИСКИ ГОСУДАРСТВЕННОГО ЧЕЛОВЕКА» (с. 99). Пожухлый лист, слетевший с дерева (открытое пространство жизни) или больной цветок на подоконнике (ограниченное пространство жизни) как символы не только жизни одного человека, Вощева или Шмакова, его хозяйки, но знаки всей жизни города Градова. Потому и ведёт свои «записки» Шмаков (потом он их переименует в «Советизацию как начало гармонизации вселенной», как бы укрупнит пространство деятельности советской власти и своей собственной работы), что, во-первых, он имеет тягу к творчеству и, во-вторых, стремится привести к однообразию и в понимании жизни, и в «понимании обычных вещей».
На пятый день службы он познакомился с заведующим административно-финансовым отделом земельного управления Бормотовым. С тех пор Шмаков, не знавший других отношений к людям, кроме служебных, не ощущавший в себе воли, а лишь повиновение («он любил служебное дело настолько, что дорожил даже крошками неизвестного происхождения, затерянными в ящиках его письменного стола, как неким царством покорности и тщетности»), начал проводить активную работу среди местных чиновников, чтобы доказать важность и целесообразность деятельности бюрократов.
Если В. Маяковскому с целью разоблачения бюрократии надо было написать резко сатирические стихотворение «Прозаседавшиеся» и пьесу «Баня», то Платонову достаточно было ироничного взгляда на бессмысленную деятельность бюрократов, который он художественно воплотил в столь типических образах, как Шмаков, Бормотов, счетовод Смачнев, счетовод Пехов, бухгалтер Десущий, Обрубаев – все они имеют говорящие фамилии. Фамилия Шмакова по звучанию демонстрирует, вероятно, прямолинейность, тяжелодумие героя; Бормотова – способность лишь к говорению и невнятному поведению; Смачнева – пристрастие к «сладкому» существованию и внешнюю благопристойность; Пехова – к успехам; Десущего – подчёркивает характер вездесущего; Обрубаева, кандидата ВКП(б) – обрывающий ораторов. На вечеринке в честь двадцатипятилетия службы Бормотова, где и хотел выступить на свою сокровенную тему Шмаков, он, автор записок, произнёс свою программную речь в защиту бюрократии: «Так называемый, всеми злоумышленниками и глупцами поносимый, бюрократ есть как раз зодчий грядущего членораздельного социалистического мира».
Платонов придумывает финал истории «Города Градова» и завершает повесть главкой, в которой повествуется о государственном решении Центра слить четыре губернии, в том числе Градовскую, в одну область (позже Платонов напишет своё знаменитое произведение «Це-Че-О», с расшифровкой: Центрально-Чернозёмная область, которая существует и сейчас и объединяет пять областей – Воронежскую, Тамбовскую, Белгородскую, Курскую, Липецкую). И заспорили четыре губернских города, «кому приличествует быть областным», городом городов (потому и название повести «Город Градов», что означает «город городов»). «Особенно лютовал в этом деле Градов. Он имел четыре тысячи советских служащих, да безработных имелось две тысячи восемьсот тридцать семь человек; только область могла поглотить этот писчий народ… Началась беспримерная война служащих. Соседние города – претенденты на областной престол – не отставали от градовцев в должном усердии», но Градов «истреблял всех перед молчаливой Москвой. Иван Федотович Шмаков написал на четырёхстах страницах среднего формата проект администрирования проектируемой Градо-Чернозёмной области…». Спустя три года после «областной войны», пришло постановление Москвы: «Организовать Верхне-Донскую земледельческую область в составе территорий таких-то губерний. Областным городом считать Ворожеев» (конечно, мы узнаём здесь «Воронеж»), а город Градов, как не имеющий никакого промышленного значения, перевести в заштатный город, учредив в нём сельсовет. И далее автор спокойно констатирует: «Шмаков через год умер от истощения на большом социально-философском труде: «Принципы обезличения человека, с целью перерождения его в абсолютного гражданина с законно упорядоченными поступками на каждый миг бытия». В 1920-1921 годах был написан роман Е. Замятина «Мы», и Платонов в «Городе Градове», спустя шесть лет, в той же ироничной, как у Замятина, манере художественно воплотил те же идеи, где наш город Тамбов наделён обобщённым символическим знаком «задёрнутых занавесочек» и «больного цветка на подоконнике».
Произнесённые на гражданской панихиде во время похорон А.П. Платонова в январе 1951 года слова В. Гроссмана: «В характере Платонова были замечательные черты. Он, например, был совершенно чужд шаблона. Говорить с ним было наслаждением – мысли его, слова, отдельные выражения, доводы в споре отличались каким-то удивительным своеобразием, глубиной. Он был тонко, чудесно интеллигентен и умён так, как может быть интеллигентен и умён русский рабочий человек» – в полной мере можно включить в контекст анализа повести «Город Градов».