Часть7. Служу Совет. Союзу или жутко веселые каник

- Зато, ему теперь брюки снимать не надо, - громко захихикал Ромка, - и можно ни о чем не заботясь, спокойно мучиться животом и дальше.
- Задушу, гнида! – злобно прошипел Васька и, схватив с тротуара мятый помидор, что было силы, запустил им в рыжего. Выпущенный раздрызганистый помидор просвистел мимо рыжего и, обдав красной жижей ни в чем не повинных прохожих, со смаком разлетелся вдребезги об угол стоящей на его пути телефонной будки. Васька с сожалением посмотрел на пропавший без всякой пользы помидор и печально вздохнул. Целкость у него была нарушена еще с детства. Помнится, вышел он как-то однажды из сеней во двор свежей воды из колодца натаскать и видит, как обезумевшие от безнаказанности дрозды, давясь, обирают его любимую вишню-шпанку. Поднял он из-под яблони падалицу и по очереди со злостью стал запускать ею в крону дерева по ненасытным дроздам. Птицам, ясное дело по фиг такой мороз, а вот его дед, сидящий в это время в уборной, сильно пожалел, что оказался в эту минуту не в том месте. Старый фронтовик с перепугу подумал, что началась Третья мировая война и ненавистные фрицы принялись в отместку за сорок пятый год снова бомбить их родную деревню.
- Васька, стервец ты эдакий! – чуть не потеряв свои штаны, заорал на него дед, наполовину высунувшись из двери уборной. – Эх, сейчас как выйду и уши тебе на сопли намотаю! – с надрывом заголосил он, собираясь уже как в старые и былые времена ринуться с голым задом и без оружия в психическую атаку на вооруженного до зубов врага.   
- А чего они всю вишню обожрали, - недовольно пробубнил с безопасного расстояния Васька и в качестве контрольного выстрела запустил последнее оставшееся у него в руках яблоко в самого наглого и беспардонного дрозда.
- Тюрк, - выругался побеспокоенный дрозд и невозмутимо перелетел на другую ветку. «У этого парня явно с руками что-то не то», - ухмыльнулся он, искоса поглядывая сверху на чем-то недовольного хмурого верзилу. «И тупой он еще кажись вдобавок. Что он не понимает, какая мне разница, с какой стороны подъедаться», – подумал неунывающий дрозд про разбрасывателя полугнилой садовой падалицы и принялся с еще большим усердием трескать хозяйскую шпанку.
Тем временем брошенное Васькой яблоко, повинуясь уже давно открытому знаменитым Исааком Ньютоном закону всемирного тяготения, описало своим сморщенным телом идеальную кривую дугу и, вдобавок ко всему прочему не противореча неизвестным доселе Ваське законам аэродинамики, решило еще раз доказать верность основному критерию никем не отмененного существующего физического явления, но на этот раз уже не какому-нибудь крайне нуждающемуся в этом никому неизвестному пока ученому, а своему самому что ни на есть ближайшему первому встречному. На свою беду этим первым встречным по несчастливой случайности как раз и оказался выглядывающий из уборной Васькин дед. Если бы его непослушный внук специально собирался по своей минутной злобе целенаправленно попасть в своего близкого (с учетом расстояния броска) родственника, у него наверняка из этого ничего бы не получилось. Но сейчас, прелое и червивое яблоко уже по другому закону подлости почему-то приземлилось прямехонько об голову старого, прошедшего всю войну артиллериста-минометчика, не привыкшего трусовато пасовать даже перед суровыми фронтовыми трудностями, а, наоборот, по обыкновению своему и характеру, привыкшему в любых ситуациях твердо и с уверенностью смотреть прямо в глаза надвигающейся на него опасности. Васькин дед не понаслышке знал толк в точной артиллерийской наводке и не раз бил прямо в яблочко ненавистных фашистов из своего плюющегося огнем и железом миномета. И поэтому сейчас, получив неожиданно с учетом упреждающей поправки на небольшой ветерок гнилым фруктом из своего же сада себе в лоб, дед Матвей даже немного обрадовался такому не слишком приятному повороту событий и подумал, что неплохо было бы и его внуку тоже пойти по стопам своего легендарного деда в артиллеристы. Но тут от охватившей его вмиг обиды, он вдруг скрепя зубами бросил злобный взгляд на хихикающего Ваську, смахнул рукой с головы разбрызганную по волосам противную склизкую гниль и еще раз воочию удостоверившись, как безмерно оно - притяжение земли, придерживая штаны, бросился в погоню за улепетывающим от него нерадивым внуком.
- Ну, поймаю! – бросившись в атаку, загорланил дед, пытаясь на бегу оторвать от выкультивированной им шпанки длинную и прочную хворостину. - А ну скидавай портки! – обиженно крикнул он, практически наступая на пятки ухахатывающемуся на бегу Ваське. Но поймать нерасторопной старости прыткую молодость было не так-то просто. Васька лихо прибавил шагу и, уже вскоре забежав за сарай, забыл напрочь о только что спровоцированном им инциденте. Там, за сараем, прямо в палисаднике, среди разводимых его матерью цветов спокойно росли огромные красные маки. Вовка присел на корточки, сорвал четыре уже созревших корзинки и, отколупав от них верхнюю загогулистую часть, стал с упоением вытряхивать поспевшие зерна себе в рот. 
- Я тебе покажу, как в родного деда целиться! - вдруг услышал он сердитый вопль у себя над ухом.
- А-а-а! – протяжно заверещал Васька, расплачиваясь за содеянное своим же собственным ухом.
- Не умеешь, не бросай! – назидательно произнес подоспевший вовремя кап-лей и еще сильнее крутанул вокруг оси Васькино ухо. – Ишь, размахался тут, прямо как Василиса Прекрасная!
- И ничего я не Василиса. Я Василий, – обиженно прогундосил детина, держась рукой за потрепанное в боях за правду ухо. – И ни какая я не прекрасная.
- А чего ж ты тогда здесь руками-то своими по сторонам сучишь? Вон, левой махнул – яблоки по дороге покатились, правой – помидоры об угол разлетелись. Может, уже пыл-то поубавишь, раз фокусы не получаются?
- А чего они обзываются, - только и нашелся, что сказать в ответ Васька, уточнительно показывая пальцем в сторону своих пока что еще не несостоявшихся товарищей.   
- Вот что он за человек, прямо не пойму! – глядя на разнесчастного детинушку с оттопыренным багрового цвета ухом, возмутился обрадованный Ромка. – Рюкзак у него прохудился; помидор он без толку размозжил о стену; яблоки укатились; колбасу с яйцами прощелкал; варенье растеклось по асфальту; штаны, и те треснули от стыда за своего хозяина. Ведь точно, помрет теперь от голода по дороге, что тогда с ним делать будем?
- Это он-то помрет? – сделал удивленное лицо Пашка. – Да он на подкожном корму еще полгода проживет.
- А вдруг не проживет? А вдруг раньше времени сознание потеряет? – продолжал издеваться Ромка.
- Ну, тогда искусственное кормление будем делать, через трубочку, - заулыбался Пашка.
- А я слыхал, что основное усвоение пищи идет в кишечнике.
- Хорошее предложение. Ежели что, так с трубочкой и поступим, - решил Пашка и на всякий случай стал оглядываться по сторонам в поисках подручных для этого средств.
- Я же говорил, что такая трещина в штанах пойдет ему только на пользу, - хихикнул Ромка и издали показал Ваське свой длинный язык.
- Да, это точно! Меньше возни будет.
- И вообще! Дывысь, якой гарный хлопэц получився, - намекая на Васькино происхождение, уточнил Ромка. – Со своим оттопыренным локатором он теперь свободно может сигналы из космоса от других миров принимать. Пи, Пи, Пи-Пи-Пи, - обрадовано просигналил Ромка и, таинственно посмотрев высоко в небо, постучал по своей голове в такт передаваемым сигналам. - А если ему еще и второе ухо надрать, то тогда и передавать сможет.
- Значит, будет у нас главным по тарелочкам.
- Точно, но только на камбузе, - подытожил Ромка, и они вместе громко загоготали.   
К счастью сам Васька не слышал этого обидного для него разговора. После радикальных мер рассерженного капитан-лейтенанта, он осторожно пытался придать своему оттопыренному уху его первоначальное положение. Не добившись в итоге желаемого результата, он печально подхватил под мышку свой прилично опустевший рюкзак и, насупившись до внешней неузнаваемости, перешел дорогу и понуро поплелся в конце строя.
- Ты куда встал? – крикнул ему идущий позади строя кап-лей.
- А что? – оглянувшись, хмуро спросил Васька.
- Давай, снимай к чертовой матери это свое рванье и плюхай трусцой в стороне от строя, а то уже все прохожие на тебя оглядываются, - забеспокоился капитан-лейтенант. - И если вдруг кто чего спросит, говори что ты из общества «Динамо», тренируешься по марафонской дистанции.
- Не, по марафонской я не хочу, - угрюмо пробурчал себе под нос Васька и, чтобы прикрыть свою оголенную до трусов задницу, свесил рюкзак ниже поясницы. Идти до конца оставалось уже совсем немного.
И вот, совсем скоро, проскрипев входными железными воротами, строй новоиспеченных призывников во главе с сопровождающим офицером и старшиной, плавно перетек с улицы на территорию экипажа, представлявшего собой ни что иное как место сборища всех пока еще недостойных отроков.
Через некоторое, казалось совсем непродолжительное время Пашка уже стоял вместе со своими товарищами на широкой площадке перед баней с целой кучей только что полученного им после помывки нового обмундирования и пытался раскусить еще не спелый грецкий орех. Подобранный прямо здесь же, еще зеленый, в кожуре, он, почему-то не захотел расти дальше и упал с дерева практически ему на голову. Со стороны это, видимо, смотрелось более чем комично: в одетой нараспашку черной длинной шинели поверх теплой полосатой тельняшки, в бескозырке без краба, в знойную июльскую жару новоявленный матрос Черноморского флота слегка желтыми от йода руками пытался добраться до содержимого того злополучного ореха, который никак не собирался раскрывать тайну своего происхождения.
- Лучше бы здесь бананы росли, - с упреком произнес Пашка и запустил остаток грецкого ореха через крышу рядом стоящей бани. Описав классическую баллистическую дугу, тот чуть-чуть не долетев до нужного места, стукнулся о самый верх покатой банной крыши и, подпрыгивая на поросших мхом ухабах, кубарем покатился по кое-где потрескавшемуся от времени шиферу. Набрав приличную скорость, он в последний раз брякнулся о край желобчатого водостока и резко соскочил вниз. Подходящий в это время к бане какой-то пока еще никому не известный старший лейтенант, даже не успев вовремя отреагировать на ненарочно замышленную над ним злую шутку, получил этим самым огрызком аккурат по своему гордо приподнятому вверх кумполу, торжественно облаченному в белую форменную фуражку. Сегодня он вполне мог бы гордиться тем, что испытал на себе всю невероятную силу знаменитой эйнштейновской теории вероятности, усиленную весомостью ньютоновской силы притяжения. Тут же остановившись, старлей возмущенно принялся крутить головой по сторонам, в надежде узреть причину чьего-то столь непочтительного к нему отношения.
- Что за бардак тут происходит? – громко возмутился он и снял с головы выдающуюся вперед него фуражку. Свежее желтое пятно приметно красовалось посреди его белоснежно-накрахмаленной тульи. – Ну вот, опять двадцать пять! – расстроился он и осторожно поковырял ногтем испачканное на фуражке место.
Еще слишком свежа в его памяти была позавчерашняя птица «счастья», похожая на небольшую корову, только с клювом и крыльями. Заприметив издали своего потенциального клиента, она в порыве летной страсти резко спикировала над его головой, оставив на его кристально-белой тулье следы своего плотного завтрака. Старлей, не предав тогда никакого значения ее случайной меткости, расценил это явление ниспосланным ему свыше знаком судьбы, и весь следующий день ждал поправки своего материального положения как события почти свершившегося и неизбежного. Судьба же, как и следовало ожидать, ни о чем не задумываясь, преспокойно полетела себе дальше выслеживать по дорогам таких же ротозеев, как и он. Только сейчас, получив уже следующим знаком судьбы по голове, старлей понял, что все его шансы на удачное пополнение семейного бюджета либо неизбежно удваиваются, и поэтому в скором времени сулят ему ну просто кучу успешного и сногсшибательного результата, либо все его прошлые надежды стать немного богаче, можно сказать, совсем не оправдались, и эту предыдущую возможность поправить свое финансовое положение, ему, попросту говоря, тривиально простили. От этого неожиданно свершившегося факта он был сейчас совершенно расстроен, так как еще с детства считал для себя самым обидным, когда кто-то не выполняет вовремя данные ему обещания. Поэтому, увидев сейчас валяющийся на дороге огрызок того злополучного, еще зеленого грецкого ореха, он вдруг со всем трагизмом понял, что в этот раз ему никто не дал даже маленького повода на такие позитивные ожидания. Настроение от этого у случайно попавшего под горячую руку старшего лейтенанта было испорчено вдвойне. Услышав в этот момент своих глубокомысленных размышлений внутри бани какой-то шум и гам, он резко повернулся и уверенным шагом вошел внутрь, полный решимости навести там сейчас раз и навсегда идеальный порядок.
Сбросив с души «тяжелый» камень величиной с грецкий орех, Пашка огляделся по сторонам и вдруг заметил раскинувшуюся недалеко от бани и не уступающую по высоте, пожалуй, самой Джомолунгме, гору оставшейся после помойки прибывших в экипаж новобранцев гражданской одежды. Вероятно, она образовалась всего лишь за несколько дней, и продолжала с тех пор постоянно увеличиваться в размерах, полностью завися от работающей в непрерывном помойном режиме матросской бани.
- Со стороны это всё очень похоже на местный крематорий, - задумчиво произнес Пашка и раздавил ногой следующий упавший на землю неподдающийся его ручным усилиям грецкий орех.
- А мы случайно не в Освенцим попали? – невесело пошутил Ромка.
- Ага, каждому свое! - неожиданно выпалил незаметно подкравшийся сзади Васька и отвесил ничего не подозревающему Ромке хорошего пенделя.
Рыжий от такого знатного тумака лихо отлетел в сторону и, скрипя зубами, язвительно пробурчал с несвойственным для него в этот момент умным видом:
- Месть – это удел слабых. Но ничего не поделаешь, такова поганая человеческая сучность этого недостойного и не в меру упитанного индивида, - показал он пальцем на своего обидчика.
- Ну, если поймаю, раздавлю как клопа! - вконец обозлился Васька и, тут же бросив на землю выданное ему новое обмундирование, трясущимся своими обширными жировыми прослойками неприглядным галопом, помчался за быстро улепетывающим от него Ромкой. 
- Чуть помедленнее кони, чуть помедленнее, - затянул им вдогонку Пашка, провожая взглядом стремительно удаляющихся вдаль рысаков. Клубы поднятой по дороге пыли выдавали в них чистокровную скаковую породу.
- Это еще что за скачки? – сердито спросил вышедший на улицу бани старлей, обратив внимание на сразу бросившийся ему в глаза жуткий непорядок в привычном летнем пейзаже.
- Так что с них взять, товарищ старший лейтенант. Они же пока еще не объезженные, кровь горячая, вот и скачут, куда глаза глядят, - ответил Пашка и принялся рассматривать выданную ему новую форму.
Самой большой достопримечательностью из полученного им только что обмундирования были вонючие новой кирзовой кожей высокие прогары, то есть ботинки, напоминающие собой сапоги с отрезанными голенищами, по бокам которых вместо шнуровки были вшиты эластичные вставки. Пашка осторожно понюхал благоухающие в его руках чудесные прогары и отвернулся. Если бы он к своему глубокому сожалению был бы сейчас настоящей ищейкой, а не самым обыкновенным, призванным на воинскую службу новобранцем, его профессиональная способность уверенно идти по следу неизвестного преступника, была бы им сейчас потеряна раз и навсегда.
«В таких гдавах только на дискотеку ходить», - подумал Пашка и подтянул повыше слегка спадающие с него без выданного ему военно-морского ремня черные матросские брюки с отсутствующей напрочь ширинкой и поэтому непривычно застегнутые на пуговицы по бокам.
Вдруг откуда ни возьмись, неожиданно появился запыхавшийся Ромка и, высунув язык на плечо, принялся беспокойно озираться по сторонам в ожидании гонящегося за ним Васьки.

         Продолжение следует...