ч. 33 Русская Гвардия накануне ПМВ

Русская Гвардия накануне  Первой мировой.
 
Некоторые вопросы  участия частей русской гвардии,  в первых боях в Восточной Пруссии в августе 1914 года, ранее  расссматривалась в главах 16 и 17 этой работы (http://www.proza.ru/2012/12/09/499 и http://www.proza.ru/2012/12/15/526
Попробуем  вспомнить  о  некоторых малоизвестных деталях службы царской гвардии накануне Первой мировой войны и о ряде забытых страниц боевых действий нашей  гвардии в 1915 и 1916 годах.


Предвоенное время.

Надо сказать, что русская императорская гвардия имела славную историю и ГРОМАДНЫЕ привелегии (по сравнению с обычными, не гвардейскими частями русской армии).
Её строевая выучка, блеск парадных мундиров производили неизгладимое впечатления на всех гостей царской династии.
Великий князь Гавриил Константинович оставил воспоминания («В Мраморном дворце. Хроники нашей семьи») об одном из таких представлений:
«В 1897 году три главы великих держав приезжали в Россию с визитом к Государю.
Весной приехал австрийский император Франц-Иосиф, летом - германский император Вильгельм II с императрицей Августой-Викторией, а также президент Французской Республики Феликс Фор…»
Гавриил подробно описывал атаку гвардейской кавалерии, продемонстрированную австрийскому императору Францу Иосифу:
«Государь был в австрийской форме, а император - в форме лейб-гвардии Кексгольмского полка, шефом которого он состоял. Как мне помнится, у него пальто было надето в накидку. Когда коляска остановилась перед подъездом, он выскочил из нее, как молодой человек, несмотря на свои шестьдесят пять лет…

Парад окончился атакой кавалерии. Эта атака была гвоздем всего парада. В конце Марсова поля выстроилась вся бывшая на параде конница, то есть две дивизии. По приказанию Государя, два конвойных трубача, стоявших за ним, сыграли сигнал "карьер". Тогда, по команде великого князя Николая Николаевича, вся масса конницы ринулась в карьер на императоров. Николай Николаевич скакал перед серединой всей этой массы, а непосредственно за ним - дяденька, за которым скакали конно-гренадеры на вороных лошадях, в черных касках, с поперечным волосяным гребнем.
Картина была поистине величественная, и даже жуткая. Николай Николаевич остановился в нескольких шагах от императоров и скомандовал: "Стой! Рав-няйсь!" Вся скакавшая масса конницы в один миг остановилась перед императорами.
Николай Николаевич повернулся к ней лицом и скомандовал: "Палаши, шашки, сабли вон, пики в руку, слушай!" Блеснули на солнце палаши, шашки и сабли. "Господа офицеры!" снова раздался голос Николая Николаевича.
Офицеры опустили оружие, отдавая честь, а трубачи заиграли Гвардейский поход.
Николай Николаевич и дяденька повернулись, с опущенными шашками, лицом к императорам».

Прекрасная картина, не правда ли?!
Представьте, как на гостей парада карьером  скачут (по небольшому Марсовому полю) целых   2 конные дивизии и останавливается, как вкопанные в нескольких шагах от них. Впечатление от такой массы конницы и её выучки должны остаться у очевидцев - самые яркие. Для войн начала XIX века – это была бы великолепная подготовка.
А вот что делать, если эту массу конницы встретит не плац Марсового поля, а овраги с колючей проволокой, за которыми будут их ждать хладнокровные пулеметчики, царские полководцы особо не задумывались.

Очень интересны детали жизни, быта и боевой подготовки царской гвардии в довоенное время.
О том, как протекала служба в гвардейских частях Петербурга, вспоминал Б. Геруа (начинавший служить в лейб-гвардии Егерском полку) Приведу несколько цитат из его воспоминаний. 
Они достаточно объемны, однако малоизвестны, написаны живым языком,  хорошо характеризуют дух той эпохи и заслуживают того чтобы их прочитать:
«Младший офицер в гвардии получал 70 рублей в месяц (в армии 60), ротный командир — около 100, батальонный — около 150…
Даже в скромных гвардейских полках, к каковым принадлежал и лейб-гвардии Егерский, нельзя было служить, не имея никаких собственных средств или помощи из дому. В некоторых же полках, ведших важный и широкий образ жизни, необходимый добавок к жалованью должен был превышать последнее в 3-4 раза и больше. В лейб-гвардии Егерском можно было обойтись 50 рублями, и даже меньше».

Эти цифры  говорят о том, что проходить службу в качестве офицеров  в гвардии могли только очень не бедные люди. ЕЖЕМЕСЯЧНО доплачивать 50 рублей могли тогда далеко не все молодые  офицеры. Для этого нужна была ощутимая помощь от их родителей.
Сама служба в гвардии была не слишком-то напряженной:

«Служба младшего офицера зимой состояла из строевых занятий в казармах, хождения в разные городские караулы и в дежурствах по полку и по военным госпиталям.
 Занятия начинались в 8 ч. утра, прерывались на два часа в полдень для обеда нижним чинам и завтрака офицерам, с послеобеденным отдыхом (солдатам разрешалось полежать, сняв сапоги), и продолжались затем до 4 часов.
 Любители показать себя и людей посмотреть на Большой Морской, набережной Невы и лучшей части Невского проспекта в обычные часы гулянья, между 4,5 и 5,5 часами, поспевали туда после занятий…
Тут узнавались городские новости, создавались и передавались сплетни.
 Мимо, не торопясь, проезжали сани или экипажи, в седоках которых узнавали то лиц с крупными именами, то знатных дам, то известных кокоток вроде «Шурки Зверька» или «Маньки Бедовой».
 Вечер у субалтерна был свободен, если он не дежурил где-нибудь. Ротный командир мог быть занят какою-нибудь отчетностью, совещанием с фельдфебелем, решением хозяйственной задачи».

Иначе говоря, в присутственные дни младший офицер был не очень загружен занятиями, а в настроения, нужды и дисциплину своих подчинённых он и вовсе не вникал.
ВСЕМИ этими проблемами занимался ротный фельдфебель (в первую очередь) или командир роты (в случае серьезных правонарушений).
Б. Геруа так вспоминает своего командира роты:
«Гудима считался строгим и точным командиром, и я радовался тому, что смогу пройти с самого начала хорошую строевую школу. Он действительно знал уставы назубок, был требователен и к себе и к подчиненным, очень заботился о солдатах и стоял за свою роту, что называется, «горой»;
но он совершенно не интересовался тактическим обучением, не умел ничего преподать в этой области и во время полевых занятий в лагере производил тактические ученья лишь для отбытия номера требуемой программы.
Глаз его оскорблялся, если люди в цепи разравнивались, и он, вероятно, с трудом удерживал себя, чтобы не подсчитать им «ногу».
 Между тем Владимиру Захарьевичу нельзя было отказать в уме. Но живая и нужная сторона военного дела его не занимала, Научиться у него, как это скоро стало мне ясно, можно было только искусству сомкнутого строя и автоматизму.
 В роте Гудима, с одной стороны, держался старомодного для того времени взгляда, что солдат предпочитает «мордобитие» отдаче под суд; с другой — приходил по вечерам в роту или в солдатские палатки в лагере с подходящей книжкой — вроде украинских рассказов Гоголя — и читал им вслух (читал он хорошо), вызывая их на дружескую беседу….»


Судите сами, насколько хорош такой порядок и такой командир роты. С одной стороны – вечерами читавший солдатам Гоголя (во время летних лагерных сборов), а с другой –  СОВСЕМ не интересовавший вопросами военного дела, любитель сомкнутого строя, «трудом удерживавший себя, чтобы не подсчитать солдатам  «ногу». Это не в строю , а В ЦЕПИ!!! В ходе тактических занатий, на которых  уж кто-кто, а ЕГЕРЯ должны были учиться действовать самостоятельно, инициативно, в разомкнутом строю!
Многому, «необходимому на войне»,  мог научить своих гвардейских  егерей ТАКОЙ командир роты?!


Спустя некоторое время, Б. Геруа переводят в Первую, Государеву (!!!) роту своего полка.
Там он видит ту же картину:
«Моим новым начальником был Алексей Николаевич Бунин, тоже знавший уставы, строй и ротное хозяйство, но безучастный к тактике.
Холостой, жизнерадостный, румяный, с русским наружно простоватым лицом хитрого мужика, с расчесанной на обе стороны белокурой бородой, «Алексис», как его звали в полку, управлял ротой через традицию и через фельдфебеля).
Традиция первой роты, носившей имя державного шефа, заключалась в том, чтобы служить моделью во всех отношениях для других рот.
Фельдфебеля Государевой роты, которые выбирались с особым разбором и которых Государь звал и в лицо и по именам, являлись ближайшими проводниками традиции.
Ротные командиры могли меняться, младшие офицеры — тем более, а фельдфебель оставался на своем посту бессменно, до глубокий старости, пока позволяли здоровье и силы.
Чем древнее и вместе с тем молодцеватее выглядел фельдфебель шефской роты, тем было лучше. Ему и разрешалось многое такое, что для другого фельдфебеля показалось бы вольностью. Непоколебимо показывая пример дисциплины, такой патриарх, не сходя со своего места старшего солдата, все же имел возможность и поворчать, проявить упрямство и превысить свою власть. Офицеры обращались к этим подчас деспотам не иначе как по имени-отчеству.
К субалтернам эти «Иван Павловичи» и «Павлы Ивановичи» относились со снисхождением взрослого к ребенку».

То же безразличие к тактике и любовь к строевой подготовке со стороны командира лучшей, Государевой роты.
Причиной этого было то, что ОЦЕНИВАЛИ его службу – как раз по внешнему виду и строевой подтянутости подчинённых. Вопросы современной тактики, увы,  были «темным лесом» для большинства царских генералов.


  Свободное время офицеров было занято развлечениями, балами и танцами.
Читать книги, изучать новости техники и тактики, для большинства офицеров,  к великому сожалению, принято не было:
Б. Геруа вспоминал:
«Столичная стоянка давала возможность офицеру разнообразить свою частную жизнь. В глухих гарнизонах приходилось суживать ее между казармой, офицерским собранием и манежем.
Сплетни, служебные разговоры, любовные истории и алкоголь, главным образом в форме водки и пива. Выручали, но не всегда и не везде, полковые библиотеки, любительские спектакли, какой-нибудь случайный культурный центр, чей-нибудь семейный дом, близость гостеприимного помещика.

В Петербурге все эти элементы были в изобилии….
В первые два-три года офицерства я с усердием предавался танцам, принимая приглашения, в которых никогда не было недостатка в зимний сезон, с декабря и вплоть до Великого поста, в феврале или в начале марта.
Гвардейская молодежь вербовалась на балы в частных домах гуртом. Старый знакомый приводил с собою новичков, а те, в свою очередь, сделавшись знакомыми, поставляли новых танцоров.
Вследствие этого на каждом большом балу можно было заметить преобладание мундиров того или другого полка. Были дома «семеновские», «егерские» и т. п. Хозяева чаще всего не знали фамилий всех этих офицеров, как и пачек лицеистов, пажей и правоведов, отплясывавших у них в доме.
 Офицеры скромных полков вращались в среднем круге петербургского общества. Здесь не было речи об особняках, струнных оркестрах и гастрономических тонкостях угощения.
 Обыкновенно полем действия была более или менее просторная квартира с залом, который мог вместить несколько десятков танцующих пар, и с такой же подходящей столовой. Родители, имевшие дочерей на выданье, должны были при найме квартиры принимать все это в соображение.
 Съезжались на бал к 12 часам ночи. Только наивные провинциалы принимали за чистую монету час, неизменно указываемый на пригласительной карточке — 9 часов. Дамы старались приехать попозже, считая, «что лучше быть последней, чем первой»….
Больше всего кавалеры знакомились с дамами во время кадрилей и потом за ужином.
Последний подавался часа в три ночи, был обильным и возбуждал новый прилив веселья и энергии.
Прилив этот расходовался в заключительной бешеной пляске «котильона» после ужина.
 От двух лиц зависел успех танцев: от дирижера и тапера.
 В гвардии насчитывалось не много офицеров, завоевавших себе репутацию хороших дирижеров. Во время сезона они были нарасхват, и ими запасались заблаговременно.
Помню двух стрелков: адъютанта 1-го батальона Его Величества Тишина и более молодого, всегда немного навеселе, офицера батальона Императорской Фамилии барона Притвица (года на два младше меня по Пажескому корпусу). В Зимнем Дворце в мое время дирижировал лейб-улан Маслов».

Можно представить себе самочувствие и настроение господ офицеров наутро, после этих всех веселых ночных ужинов и «бешеных плясок».
Тут уж не до боевой подготовки: захочется похмелиться в буфете Офицерского собрания, «отбыть номер» на занятиях (если они назначены) и скорее вернуться к привычным развлечениям...

Теперь о другом «биче» нашей армии – «увлечении» хозяйственными работами в ущерб боевой подготовке.
Почему-то считается, что это было свойственно лишь Советской Армии 70-80-г годов, а при царе-батюшке такого не бывало вовсе.

На самом деле, корни этого гнилого обычая как раз и растут из царской армии, где это было ТРАДИЦИОННЫМ и ПОВСЕМЕСТНЫМ явлением.
Даже её лучшие, гвардейские части месяцами занимались обработками частных полей, огородов и прочими  хозработами, вместо боевой подготовки.
Командование Петербурггского гарнизона пыталось (впрочем, вяло и без особого успеха) бороться с этим позорным обычаем.

Б. Геруа, будучи ВРИО командира роты, даже угодил за это под арест. Спустя многие годы он вспоминал об этом обычае:
«Осенью, после лагерей, многие офицеры уезжали в отпуск, пользуясь учебным затишьем в течение августа и сентября, когда в ротах оставались только «старики», то есть солдаты двух старших наборов, а новобранцы еще не прибывали.
На эти же месяцы вплоть до года, о котором идет речь, было принято отпускать и солдат на так называемые «вольные работы».
Так назывались подряды солдат для полевых и огородничьих работ в окрестностях столицы по соглашению полков с владельцами обрабатываемых угодий.
Здесь встречались интересы и этих владельцев и полков: первые получали дешевый труд, а у вторых праздное осеннее время заполнилось делом, которое приносило доход. Последний, частью, шел в карман рабочих-солдат, а, частью, в запасные суммы рот.
Последним предоставлялось самим находить для себя удобные и выгодные «вольные работы», и подыскиванием таковых обыкновенно занимались фельдфебеля. Ротные командиры только накладывали свое «veto» или утверждали, но совершенно не вмешивались ни в предварительные сговоры, ни в исполнение заключенного контракта».


Попросту говоря, после летних лагерных сборов, боевая подготовка в царской армии завершалась: ротные командиры разъезжались в отпуска, а фельдфебели, договаривались со знакомыми им частниками и направляли солдат на различные огородные и полевые работы. Причем для этого  они надолго уезжали жить на эти поля и огороды, совершенно пропадая из расположения своего полка.
О том, к чему это приводило, рассказывал  Б. Геруа:

«В институте вольных работ, установленном преемственным обычаем, а не законом, была и дурная сторона.
Солдаты за то время, когда они жили в отделе от своей части, распускались и «омужичивались».
 Для работ им выдавалось особое, хранившееся на этот случай, древнее обмундирование, в котором солдаты напоминали скорее бродяг или нищих, чем воинов.
Кроме того, случалось, что работать надо было в фабричных районах на окраинах города, где солдаты подвергались иногда политической пропаганде и революционной обработке.
Эта оборотная сторона медали с некоторых пор стала озабочивать старшее начальство; она обсуждалась и в печати. Когда начальником штаба Петербургского округа сделался молодой и энергичный генерал Васмундт, он решил покончить с явлением вольных работ как со злом, и в 1897 году, после лагерей, состоялся приказ по округу, запрещавший отпуск солдат на такие наемные работы, где за ними не могло быть надлежащего надзора.
Приказ этот, в связи с отъездом в отпуск под южное солнце Крыма командира 6-й роты, и послужил причиной моего ареста.
Я был сегодня назначен временно командовать 6-ой ротой, а назавтра меня уже адъютант, по традиции, вез на гауптвахту за то, что солдаты 6-ой роты лейб-гвардии Егерского полка были обнаружены на вольных работах где-то на задворках Петербурга!
Само собою разумеется, что я оказался козлом отпущения, ибо, вступая во временное командование, понятия не имел о попустительстве настоящего ротного командира, теперь благополучно достигшего живописных берегов Черного моря, и о распоряжениях его правой руки, фельдфебеля Нуждина.
С последним мне, молодому подпоручику, и разговаривать было боязно, а не только его проверять!
Помнилась русская военная пословица: «Курица не птица, прапорщик не офицер». Чин прапорщика, правда, был уничтожен в 1885 году, но двухгодичный подпоручик с двумя звездочками продолжал чувствовать себя «прапорщиком — не офицером».

Поймал моих временных подчиненных на незаконных занятиях сам инициатор отмены грозный генерал Васмундт, позвонил по телефону Чекмареву и приказал посадить под арест ротного командира на трое суток…»

К слову сказать,  ранее  этот самый генерал Васмундт был очень неплохим командиром 1-й гвардейской дивизии, пытавшийся внести «живую струю в её боевую подготовку и оздоровить порядки в ней.
Б. Геруа рассказывал о нем с заметной симпатией:
«..Начальник дивизии должен был оказывать и оказывал влияние на обучение и воспитание своих четырех полков.
Если это был плац-парадный генерал, то внимание полков сосредоточивалось на маршировке, красоте сомкнутого строя и обмундировании.
Если это был знаток стрельбы, — полки старались щегольнуть друг перед другом «процентами», добиваясь их если не мытьем, так катаньем; тактик будил интерес к полевым занятиям; хороший хозяин погружал полки в вопросы хлебопечения, швальни, всевозможных ремесел, отхожих промыслов и накопления экономических сумм.
Сочетания всего этого в одном лице не встречалось, а потому полкам приходилось испытывать нажим то в одном, то в другом направлении; быть может, ближе к полной гармонии оказался генерал Васмундт — человек живой, разнообразный и смелый. Но он привел в ужас и смятение хозяев 1-ой гвардейской пехотной дивизии, приказав торжественно сжечь все незаконно накопленное ими «на всякий случай» обмундирование — одиннадцать или двенадцать «сроков» вместо положенных трех (новое, среднее и старое обмундирование).

То, что Васмундт обозвал «гнилью и заразой», полки год за годом складывали в свои цейхгаузы, загромождая их мундирным тряпьем, часто — нищенского вида. Впоследствии, уже в должности начальника штаба Петербургского округа, Васмундт нанес другое оскорбление хозяйственной части полков, запретив отправку солдат осенью на частные заработки.

Зато полевые занятия и маневры при Васмундте получили интересный и нешаблонный характер, явившись короткой вспышкой на фоне казенной тактики Красного Села; до некоторой степени, предтечей того обновления, которое эта тактика испытала после горького опыта русско-японской войны. Командовал дивизией Васмундт, однако, недолго, вскоре получив ответственный пост начальника штаба войск гвардии и Петербургского военного округа».


Интересен сам по себе РАЗМЕР  запасов старого обмундирования накопленного в 1-й гвардейской дивизии (использовавшегося для огородных и прочих хозработ): 
-12 комплектов этого рванья было «торжественно сожжено» по приказу нового начальника дивизии!!!

Будучи начальником штаба войск Петербургского гарнизона, генерал Васмундт пытался многое изменить в организации шаблонных магневров войск в Красном Селе:
«…под Красным Селом происходил маневр, в котором одна дивизия действовала против другой….
Многое делалось по старинке: кавалерия бросалась, не смущаясь обозначенным огнем, на пехотные цепи и на стреляющие батареи.
Для отражения этих атак в духе Прейсиш-Эйлау и Бородина пехотные резервы выходили, держа ногу, в сомкнутом строю на линию цепей к производили залпы, дружный треск которых напоминал раскусывание ореха. Конные ординарцы носились вдоль фронта, как зачарованные против воображаемых пуль и осколков. Нечего и говорить, что батареи картинно выезжали на гребни горок, лихо снимались с передков на виду у неприятеля и становились на открытых позициях.

Не отличалось свежестью и решение задачи: давно установился порядок, по которому нужно было обстрелять, скажем, Кавелахтские высоты или брать приступом Лабораторную рощу.
 Наконец маневр кончился. Пехота обеих сторон полукругом оцепляла Царский валик, устроенный раз навсегда на середине огромного Военного поля.
Прогремело «ура» атаки, а за ним кавалерийская труба пропела две ноты «отбоя». Сигнал этот повторили все трубы, горны и барабаны в войсках, и в этих звуках, друг друга перебивающих, чувствовалось облегчение и радость от исполненного долга. Пехота перестроилась в колонны и составила ружья. Конница спешилась…

Собралось начальство. Начался разбор. Каждая сторона доложила свои планы и решения. Высказались посредники. Великий Князь Владимир Александрович предложил тогда Васмундту сделать свои замечания.
Васмундту было что сказать, и его критика, часто — сокрушающая, длилась долго. Тактически неловкие и «провинившиеся» на маневре генералы и полковники имели вид школьников, которых отчитывает строгий учитель.
Со смущенным видом прикладывали они один за другим руку к козырьку, или к «громоотводу», как прозвали эту спасительную часть головного убора.
 Васмундт кончил.
Великий Князь, который слушал пространный, исчерпывающий разбор маневра, играя носком ноги и слегка склонив голову, теперь поднял ее и обвел полукруг отчитанных школьников своим острым взглядом из-под большого, немодного козырька.

Начальник штаба, — сказал он, взвешивая слова, — указал на ошибки.
Я могу прибавить, что маневр разыгрался отлично : пехота наступала, кавалерия скакала, артиллерия стреляла. Благодарю вас, господа!

 И, отпустив командиров, быстрыми шагами направился к своей тройке. Зазвенели бубенцы.
Главнокомандующий с начальником штаба отбыли в Красное Село.
 Командиры рысили к своим частям, думая о разносе Васмундта и похвале Великого Князя.
После шести слов его резюме длинная и мелочная критика начальника штаба казалась расплывчатой и ненужной...

 Владимир Александрович все же дожил до выводов из опыта русско-японской войны, которую мы начали в духе тактической формулы: «Пехота наступала, кавалерия скакала, артиллерия стреляла».
Великий Князь скончался в 1909 году, оставив командование округом в 1905 г. За год перед тем скончался Васмундт)….

Жаль, что так рано он ушел из жизни.…
Как-то не везло царской армии в ХХ веке на талантливых военачальников.
  С универсальной формулой оценки уровня своей  боеспособности: ««Пехота наступала, кавалерия скакала, артиллерия стреляла», русская армия  вступила и в Первую мировую войну, имея  противниками  германскую и австро-венгерскую армии…


На фото: чины лейб-гвардии Егерского полка. Ротный фельдфебель заметен по  нашивкам на левой руке


Продолжение: http://www.proza.ru/2013/06/27/620


Рецензии
На это произведение написано 5 рецензий, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.