Война грязь и нет в ней ничего хорошего

Когда началась война, моему отцу было 16 лет.  Сирота, живущий с полубезумной дальней родственницей.
Когда Кубань переходила из рук в руки, в очередное наступление советских войск, приписав себе возраст, ушел на фронт и папа.
В старших классах мы обходили дворы, расспрашивая, живут ли здесь участники войны. Спрашивали, на каком фронте воевали, о военных наградах, истории, о воспоминаниях. «Вахта памяти». И звездочки рисовали на калитках.
С нами воспоминаниями охотно мало кто делился. А отец только отмахивался:
- Ничего хорошего там не было. Война – это грязь.
Он очень мало говорил о войне. Знаю только, что был сильно контужен под Кенигсбергом, в апреле 1945 года. Домой вернулся уже поздней осенью. Кроме контузии, изуродовавшей его руку и оставшуюся жизнь, напоминавшей о себе сильными головными болями, у него еще были шрамы от пуль. Сколько было их, входных отверстий, по форме напоминавших звездочки, я, к сожалению, не помню.
Через что довелось пройти мальчишке в 17 лет, мне и не представить. В пехоте. В грязи и пыли отмеривая своими ногами версты. Война – грязь и нет в ней ничего хорошего.
Война его догнала уже 1995 году. Фронтовые «сто грамм» из одной общей алюминиевой кружки на всех 7-рых, оставшихся в живых фронтовиков. Один из них оказался болен желтухой. Заразились все. Папа через год, тяжело болея, умер. Война сделала свой последний выстрел.

***
Мамуля была 16 летней красавицей, когда началась война. С тонкой талией, статная, с косой ниже пояса. И в семье – ни одного мужчины. Брат её, мой дядя Сева, уже служил на крейсере. Служил, когда началась война. Воевал в Севастополе. Там и попал в окружение. Воевал в катакомбах. Во время немецкой газовой атаки получил сильное отравление и попал в плен. Из плена освободили, но самого плена не простили. Страдающего водянкой отправили на семь лет валить лес. После лагеря прожил недолго. За ним ухаживала медсестра, с которой он познакомился там же, в лагере, она его выхаживала, стала его женой. Но это – потом.

***
А на Кубань пришли немцы. Сначала румыны. Румынские войска очень зверствовали. Бабушка Лида прятала своих дочерей от их жадных глаз в полуразваленной саманной хибарке, пугая  румынов вшами и тифом. Их жертвой стала тихая и болезненная тетя Галя. Это было сильным потрясением для 18 летней девушки. Она недолго прожила после войны,  так и оставшись с непросветленным сознанием.
Когда пришли немецкие войска, в бабушкином доме разместился на жилье военный  комендант. Он не обижал семью бабушки Лиды, покровительствовал маме. Где-то в далекой Германии у него была семья. И жена, которую звали Марта. Как маму.
Дед мой, мамин папа, был народным учителем, участником первого съезда народных учителей, организатором и первым директором станичной школы. Мама родилась 18 марта – на День Парижской коммуны. И дед Георгий назвал её, младшую свою дочь, Мартой, в честь парижских коммунаров и защитников баррикад. Так имя стало охранной грамотой. А перед войной и после освобождения от немцев – имя деда, Георгия Исааковича, было охранной грамотой. Он умер в 1930 году. Но его семью не трогали – ни во время чисток, ни при смене власти, ни во время оккупации и освобождения. Желающих выселить из большого купеческого дома было много, как и горячих на расправу, озлобленных, бросающих в лицо:
- Вы тут при немцах жировали, а мы там воевали...
Много нелестного, обидно-обжигающего было брошено в лицо и бабушке и её взрослым дочерям. Как много и скабрезности, наносящей болезненные и трудно-заживаемые раны в сердце.
Женщин и стариков немцы гоняли в поле – рыть траншеи, прокладывать кабель. Кто жил в степном краю, тот знает, какой это тяжелый труд – под палящим солнцем, мотыгой долбить сухую землю. А осенью – ворочать тяжелую глинистую почву.
Мама случайно мотыгой перерубила телефонный кабель. Тут же раздался окрик и выразительный жест охранника о неизбежном расстреле. С мамой рядом работал старик. Ни имени, ни фамилии я уже не помню. Но он, подслеповато щурясь, сказал:
-Уж если нужно кого расстрелять, то стреляйте меня. Я уже пожил.
Так маме была подарена жизнь еще раз. Возможность жить.

***
Сейчас понимаю, что вся охрана над папой, мамой, была Божьей охраной.
Чтобы потом, после войны им встретиться. Чтобы на свет появилось десять детей. И одна из них – я.
- Я рос сиротой, один-одинешенек. Пусть детей будет много.
Всем дана жизнь. Война её отбирает. Нагло, цинично. Руками людей. Друг против друга восстают народы. Война – грязь. И нет в ней ничего хорошего.
В день начала Великой Отечественной войны у меня родился сын. Александр. Защитник. Недавно попросил меня написать нашу большую родословную – от пра-пра-прабабушки. Чтобы помнить.
О, дай, нам, Боже,
Чтоб могли с усердием,
Тебе служить
Доколе мы в живых.
Доколе мы живы – помнить о ценности и хрупкости жизни.