Порочность жилищного вопроса

Мы, мужики, ленивы. Ну, не совсем, может быть, не всегда и не во всём. Бывают отклонения от нормы. А если «ленивы» - это слишком, то ладно, сойдёмся на более мягком варианте – с ленцой. Но идти по жизни даже с такой, не сильно кричащей, надписью на лбу – оно всё-таки обидно. За что?
 
А есть за что. Люди зря не скажут. Если оглянуться вокруг, увидим, что такая программа самой природой в нас заложена, во весь мужской род.

Взять ближайших домашних животных. Спросите любого – от какой собаки больше проку, и всякий ответит, что от сучки. Хотя и кобель бывает хорош, но всё же она, сучка, впереди по всем статьям. И двор лучше охраняет, и хозяина в обиду не даст, и тапки к постели принесёт. Опять-таки в лесу, на промысле она больше усердия проявляет, ищет белку и соболя, глухаря на дереве держит до прихода охотника.

Кто ценится выше – корова или бык, кобыла или конь, коза или козёл? Если спросить это в деревне, то первый же встречный сорванец просветит вас без труда. Он, впрочем, может замешкаться, вопросительно глянуть – притворяется дяденька, дурачком прикидывается, или вправду не знает таких простецких вещей? Она, конечно она!

Мышей гораздо лучше ловит кошка. У кота другие задачи. Он призван служить эталоном всей вселенской лени – не больше и не меньше. И служит. Исправно справляется с этой не вполне почётной миссией. Чтобы отмести все на этот счёт сомнения, надо только присмотреться к его вальяжной походке, к безмятежным глазам, не выражающим ровным счётом ничего, кроме полного довольства жизнью и собой. Надо видеть, как дрыхнет этот эталон после сытного обеда (незаслуженного, между прочим, потому что мышей в квартире нет) – развалился, барин, в кресле, на спине лежит, всеми четырьмя лапами кверху, хвост откинул, даже кончик языка от удовольствия высунул. Не реагирует ни на что, хоть за ус его тереби, хоть пузцо ему расчёсывай, хоть из пушки рядом стреляй.

Посмотришь на такого и сам в соседнее кресло плюхнешься, поскольку делать теперь ничегошеньки не хочется. Ле-е-ень. Все дела уже кажутся необязательными, проблемы – мелочными. Такая воловья лень на тебя наваливается, что ты уже зеваешь и тайком подумываешь – а не соснуть ли часик? И всё потому, что на кота посмотрел, ленью заразился.

Короче, из всего вытекает, что мы, мужики, жертвы большого заговора. То есть, наша лень имеет природное происхождение – она запланирована и спущена с небес задолго до нашего рождения. Сами мы, естественно, нисколечко в том не повинны и можем расслабиться, вздремнуть в кресле с усатым шалопаем на коленях – куда от него денешься? И не надо никуда деваться, поскольку мы с ним почти родня, и всё наше существование укладывается в известную поговорку «сделал дело – гуляй смело».

Есть, правда, одна мелкая неудобица, мешающая отрешиться от всего и вздремнуть полноценно.

Дело в том, что время от времени меня обдаёт тёплым ветерком, мимо проносится очень знакомое физическое тело, дразнящее пахнущее женщиной. Но это ещё ладно, это ещё можно пережить. Труднее пережить обращённые ко мне взгляды – я чувствую их даже не открывая глаз, даже слегка вздрагиваю, как спящий на коленях кот. Чувствую, как сворачиваются и выпадают в осадок лейкоциты в крови, как гибнут, не подлежат восстановлению нервные клетки. Бедные мои клетки…

Взгляды пытаются меня оторвать от кресла, хотят вовлечь в водоворот домашних дел. На какие-то мужские обязанности намекают, от которых я будто бы отлыниваю.

А я совсем и не отлыниваю, неправда это, я, если хотите знать, уже к делам приступил, только пока незаметно для глаза. Надо же сначала какой-то план в голове набросать, обозначить дела, расставить их по очерёдности и уж тогда рывком встать, потянуться и… И снова сесть в кресло. А чего ж не посидеть? И вообще – куда торопиться? Дела могут подождать. Потому хотя бы подождут, что все они мелочные. Ну, не выбью половики сегодня, и что – Земля с орбиты сойдёт? Дверь на балконе не закрывается, и пусть не закрывается, в квартире и без того тепло, батареи жарят. Пусть свежий воздух идёт. Вода из крана капает – так она уж целый месяц на мозги капает, или два месяца, не помню, однако же никто от этого не помер. За картошкой тоже можно не ходить, есть ещё четыре картошины, на завтра хватит.

Слышу голоса осуждения. Слышу! Добропорядочные жёны и хозяйки поедом едят меня, сидящего в кресле.

А ещё слышу скрипуче сказанное замечание: «не вижу связи с жилищным вопросом». Ишь ты, - не видит он! Пора бы усвоить, что хорошие связи в глаза не бросаются. На то они и связи. А жилищные, между прочим, вопросы решаются не так скоро, как хотелось бы некоторым.

Серьёзно – поверьте, люди, не вредный я человек. В меру ответственный и почти непьющий. Семьянин, если не прилежный, то на твёрдую «троечку» пригодный. То есть, совсем не пропащий мужик, как некоторые, жить со мной можно. Даже виноватость свою признаю и понимаю.

Да, понимаю, что половики в любом случае надо вынести на улицу и вытряхнуть, они с самого утра дожидаются меня, пыльной горкой возвышаются в прихожей – не расстилать же их снова грязными? И за картошкой лучше сходить сегодня, не тянуть до последнего. Надо конечно вставать. Но как это сделать – кто мне объяснит? Лень лишила всяких сил, шевельнуться не могу, она сделала меня студенистым, как медуза, существом. Большая, тёмная и мохнатая, обволокла всего от пяток до затылка. Даже уши не торчат.

Могу предъявить смягчающие обстоятельства. Целых два! Во-первых, если помните, нас двое. На моих коленях дремлет кот. Да какой там «дремлет»? Дрыхнет! Он так глубоко погрузился в это дело, что даже прихрапывает и причмокивает во сне. Встать мне никак не возможно, чтобы не потревожить спящего. Подняться и нарушить столь сладкий сон не могу уже потому, что это некрасиво и недостойно порядочного человека.

Во-вторых, итогами недавнего обеда доволен не только кот. Кое-что от куриных косточек перепало и мне. Нежное мяско, тающие во рту крылышки и всё это под восхитительным чесночным соусом. Спрашивается – могу ли я быть хоть на что-то способен после того, как основательно наеялся приготовленного супругой?

Отсюда вывод. Поучительный. На заметку начинающим хозяйкам: никогда не готовьте так вкусно, если не хотите потерять домашнего работника.

И последнее. Происходит это позорное  для всего мужского рода действие в доме на проспекте Мира, на седьмом этаже, в центре Усть-Илима, небольшого сибирского города, где меня знает каждая собака. И отдельные личности тоже знают. Никуда со своей ленью не спрячешься. Всюду найдут, растрезвонят, выставят напоказ, куда надо настучат. Никаких прав на личную жизнь.

Но сидение в кресле располагает не только к дремоте. Здесь же чудесным образом рождаются идеи.

Одно из таких озарений приводит меня к мысли, что спрятаться со своими пороками я вполне могу в лесу. Город молодой, леса вокруг ещё не вырублены, скрыть в них можно не одного, а целый легион лентяев. Вот пойду, найду в тайге укромное место и построю себе избушку, этакое бунгало с очагом и лежанкой. Это и будет запасной аэродром, всепогодный, как Домодедово. Для полётов в облаках, несправедливо называемых бездельем.

В домашнем совете моя идея не встретила широкого одобрения, что, впрочем, заранее прогнозировалось. Воздержался только кот. Он откровенно зевал и временами загадочно ухмылялся, что давало повод надеяться на тайную солидарность со мной.

Что ж, отступать некуда. Сзади стоит лень, чувствительно подталкивает в спину, а впереди… Посмотрим!

Подходящую стройплощадку в лесу нашёл быстро, в шаговой доступности от конечной остановки автобуса. Местечко приглянулось тем, что распадок, по дну которого бежит ручей, окружён взглядонепроницаемым ельником, где очень удобно спрятать будущее вместилище лени, то есть, избушку. К ельнику вплотную примыкает молодой сосняк – источник стройматериалов. Совсем бесплатных, между прочим.

Торжественное открытие лучше совместить с торжественным закрытием – менее затратно и скорее. Поэтому сразу, без вступительных речей, вырубаю подрост и кустарник на выбранном месте.

Стройная осинка, вижу, зря обосновалась на этом месте. Рублю под самый корешок. Отмеряю два с половиной метра. Отсекаю все ветки и получаю ровную жердь, удобный измерительный инструмент для замера брёвен. Ничуть не подозреваю, что у этой истории с осиновой меркой будет интересное продолжение, наводящее на мысли о поворотах в судьбе.

Но мысли будут ещё не скоро. А сейчас я отдаю все свои молодые силы на бессмысленные действия, как оно случалось со всеми до меня и будет после меня. Се ля ви!

Четыре сучка воткнуты в землю и означают, как нетрудно догадаться, углы постройки. Труднее понять, зачем понадобилось мне, бестолковому, выбирать верхний слой почвы между углами. Старательно, топором и руками, выбираю куски дёрна и складываю их пирамидой в стороне от намеченного квадрата – планирую, что это пригодится для утепления потолка.

Задумано, что, заглубив один-два венца в почву, удастся лучше сохранить тепло внутри стен. Так-то оно так, но… Откуда знать далёкому от земли человеку, что тем самым нижние венцы зимовья сразу обречены на скорое гниение? Что внутри постоянно будет конденсат? То есть летом стены покроются каплями от сырости, а зимой украсятся белой бахромой  инея, что даже красиво на первый взгляд, но стоит лишь растопить печку, как красота
валится на тебя с потолка холодной капелью.

Но эти маленькие открытия далеко впереди. Должны пройти ещё годы, прежде чем они откроются. А пока новоиспечённый строитель пребывает в неведении, уверен в себе, как танк, без устали машет топором.

К вечеру площадка готова. Ровная, размером с небольшой мавзолей, с приблизительно прямыми углами. Тёмный квадрат свежевырытой земли, остро и влажно пахнущей прелыми листьями. На запах налетели сонмища какой-то мелкой мухоты, почти невидимой, если бы не мельтешащие серебристые крылышки, заметные на комьях земли. Что они здесь делают? Совершенно ничего о них не знаю. Кроме одного – у них, как и у меня, должно быть своё место в этом мире.

В следующий приход подготовился более основательно. Взял запас продуктов и тёплую одежду, с таким расчётом, чтобы переночевать в лесу и подальше продвинуться к цели. А до неё – как до Луны.

Что для солдата важнее – надёжное оружие или надёжный окоп? Это ещё подумать надо. Условия работы в тайге чем-то схожи с боевыми, поэтому всё откладываю и первым делом сооружаю укрытие. Самое простое, что используют здешние таёжники – наклонная стенка из жердей, она же и крыша. Именно то, что стоит за несерьёзным словом «балаган». Зато  защищает вполне серьёзно, если сделан по лесной науке и накрыт тяжёлыми пластами лиственничного корья.

Делать по науке мне конечно лень, вместо корья обойдусь пластиковой плёнкой – менее надёжно, зато в ногу со временем. В случае дождя сюда можно скидать свои пожитки и укрыться самому.

С погодой мне пока везёт. Июнь в самом разгаре, и как принято в эту пору, стоит сухое тёплое тепло. Ночи, правда, по-северному прохладные, но днём так прижаривает, что нет никакого спасу. Хоть догола раздевайся, всё равно жарко, даже в тени. Неподвижный воздух, горячий и влажный, будто тропический, полон насекомых. Это в характере наших широт, где лето короткое, но солнечное. Оттаивает верхний слой мерзлоты, испарения насыщают почву и всё растёт как на дрожжах. Длинные волокна моха так пропитываются влагой, что их можно выкручивать, как тряпку, выжимать воду в кружку.

Гудят над ухом пауты, самые крупные, самые злые разбойники. Ищут, куда ужалить. Впрочем, я погорячился, назвав их злыми. Да, укус больной, пронзительный, ничего хорошего. Так разве виноват сам паут, что больно? Змея не повинна в том, что ядовита, мангуст не повинен в том, что убивает змею и делает ей больно. Работа такая.

Моя работа несколько иная. Лесозаготовками называется. Ищу сосны, высокие и стройные, какие мне по силам свалить, распилить на брёвна и доставить к месту постройки.

Нашёл несколько подходящих, пометил засечками. Свалил одну, вторую… С третьей вышла заминка – стала падать, но зацепилась за вершину другой сосны и зависла. Пытаюсь стащить её, раскачиваю, но силёнок не хватает. Наверное, в детстве мало каши ел. Но дело не в количестве съеденного – в качестве! Мозгами надо шевелить.

Соображаю, что здесь, у комля, вес сырого дерева в несколько раз превышает мой собственный и потому не стоит дёргаться. Но соотношение сил резко изменится, если раскачивать в середине ствола или ещё выше. Только как туда дотянуться?

Элементарно, сэр.

После поисков в голове и в лесу (и то, и другое очень схоже по содержанию) вырубил длинную жердь с рогаткой на конце. Упёрся рогатиной в ствол высоко над головой, налегаю, пытаюсь раскачивать. Вот оно! Мы на правильном пути и не свернём с него даже под пытками. Вперёд! Зависшее дерево пришло в движение и поползло вниз. Именно это нам и нужно.

Ещё, ещё, ещё… Упираюсь что есть мочи, раскачиваю сильнее. И, странное дело, большое дерево стало послушно воле маленького человечка, стоящего внизу. В полном согласии с законом земного притяжения оно срывается, ломает ветки и тяжко падает вниз. Ух!

Лесоповал – это для тех, кто мучается в поисках силы, здоровья и бесстрашия. Мужское занятие. Гарантированное средство против геморроя, ожирения и лени.

Требует при этом женской деликатности и осмотрительности – на тот случай, когда не хочется потерять руку, ногу, голову по отдельности или всё сразу. Дело в том, что при ударе о землю лесина может «сыграть», отскочить в сторону, и тут уж не зевай, дровосек, уноси ноги. Сегодня такое случалось дважды, но обошлось.

Одна из лесин заставляет почесать в затылке. Она тоже зависла, зацепившись за крону другого дерева, но намертво засела в крепкой развилке. Раскачивать нет никакого смысла, развилка держит железной хваткой.

Что делать? Оставлять её на верную погибель совсем не хочется, ведь свалил уже, а забрать не могу. Деловая древесина, три бревна выкроить можно. Смотрю внимательно и вижу, что основная тяжесть на земле, комель упёрся в кочку, ни взад, ни вперёд. Но вершина при этом изогнута дугой. Сжатая пружина! Ей просто надо помочь распрямиться, а этим мы сейчас и займёмся.

Нахожу тонкую, но крепкую сушину, отсекаю верхнюю часть и получаю прочный рычаг. «Дайте мне рычаг и я переверну Землю» - утверждал Архимед. Он знал, что говорил, потому и остался в памяти людской.

Мои планы скромнее и проще. Подвёл рычаг под комель, пробую стронуть с места тяжёлую лесину. Хороший признак – шевелится! Есть надежда вынуть торец из земли и вытолкнуть дальше. Ещё ничего не сделано, но я уже доволен. Зная свой настырный характер, могу предположить, что, вцепившись как клещ, в ускользающую добычу, теперь уже не слезу, пока не добьюсь своего.

Но спешить не стоит. Знаю эти сжатые пружины, имел дело. Освободишь такую и сам не рад будешь. Кто скажет, куда и как она распрямится?

Ещё раз оглядываю зависшее дерево. Оно ровное и не должно «сыграть». Земля без бугров, без подвохов. Зато за кочкой, куда упёрся торец, приготовлены мелкие неприятности – кусты и спрятанная в них колода. Кусты, не мешкая, вырубил под корень, с колодой пришлось долго повозиться. Она глубоко вросла в землю, с места не стронешь, но наполовину сгнила и потому удалось убрать верхнюю, выступавшую над почвой часть.

После такой подготовки что может ещё помешать? Только конец света. А он, говорят знатоки, опять переносится на неопределённое время, можно не опасаться.

Рычаг снова под комлем, пора прикладывать силы. Приподнимаю тяжёлый конец, завожу за кочку и рывком подаю вперёд. Дальше всё происходит по задуманному сценарию, как по нотам. Освобождённый ствол тут же распрямляется, заставляет торец ползти по земле, затем цепляет-таки за колоду, но я успеваю подправить рычагом. Вершина высвобождается из зацепа, сползает вниз, и весь ствол лежит на блюдечке с голубой каёмочкой – на земле.

Кстати, это последнее дерево из намеченных к вырубке. Их набирается около десятка, должно хватить на небольшую избушку. Завтра распилю на брёвна.

Догорающий день, догорающий костёр, недопитая чашка чаю в руке… Минуты заслуженного ничегонеделания. Вытянув ноги к огню, сижу  в своём укрытии, смотрю в угасающее небо. Наблюдаю, как зажигаются первые звёзды, вспоминаю одного славного мальчишку, неисправимого романтика и выдумщика, любившего небо и звёзды, известного миру, как Маленький Принц. Есть повод вспомнить и автора, написавшего эту удивительную историю, тоже неравнодушного к небу и звёздам. Это французский лётчик Антуан де Сент-Экзюпери. Как хорошо, что он  успел написать это, прежде чем исчезнуть в небе навсегда. Стал, наверное, какой-то из звёзд, светящих в ночи.

…На рассвете разбудил утренний холод. Это его традиционные шуточки, знаю их и привык к ним во время походов. Бороться с холодом бесполезно, всё равно достанет, уж лучше сразу встать, наладить костёр, кипятить чай и браться за дела – это тоже твёрдо усвоено.

Спешу, пока спят пауты, к своим лесинам. Прихватил с собой пилу, топор, осиновую мерку для разметки. Радуюсь и удивляюсь солнцу – в такую-то рань оно уже бродит по лесу, то тут, то там выглядывает из-за деревьев.

Меня хором приветствуют птицы. Одобряют решение пораньше взяться за работу. Вполне допускаю, что могут быть у них и другие мотивы для радости, но всё равно приятно. Поют, заливаются, трезвонят, трещат – чего только не услышишь! Очень может быть, что первые свои слова люди позаимствовали у птиц, когда поднялись с колен, посмотрели осмысленно и вдруг решили – надо общаться, в этом что-то есть!

Не знаю, насколько осмысленно выглядят мои действия, но спина почему-то противится, не идёт на трудовой подъём. Побаливает. Предлагает присесть.

Три ствола я уже разметил и распилил. Выбрал пару брёвен, самых толстых, комлевых, на плечах отнёс к месту постройки. Начало есть. Оставшиеся перенёс поближе, собрал в кучу, ухватился за третье и… услышал спину. «Постой, - говорит, - не гони коней». И попробуй, не согласись с ней. Пробовал раньше, теперь перестал, потому что знаю, чем кончится. Мой застарелый радикулит, нажитый поднятием аккумулятора (33 кг.) на седьмой этаж, лифт в таких случаях не работает, - он, как спящий вулкан, - может очнуться в любую минуту.

Выход напрашивается сам собой – надо менять подход к клиенту. К бревну, то есть. Ведь переместить можно любое бревно, любой толщины, на любое расстояние – вопрос времени и ничего больше. Это значит, что перемещениями займёмся в другой раз, когда принесу с собой крепкую верёвку.

И пришёл другой раз, и прибыла верёвка в рюкзаке. Все брёвна покорились гибкой верёвке и прибыли в конечную точку своего назначения, сложились рядами, стали стенами избушки.

Было много других событий, приближавших новоселье в лесном приюте. Но надо ли обо всём подробно рассказывать? Как укладывались венцы, как настилалась крыша, навешивалась дверь? Обычные строительные хлопоты, всем хорошо известные. Нет в них романтики, нет изюминки, нет жемчужинки, даже простой конфетки нет, одна тяжёлая работа. Впрочем, возможен и другой взгляд – и романтика есть, и остальное найдётся – это всё зависит от того, кто и как посмотрит. На том и сойдёмся.

Лето пролетело незаметно, будто и не было его. Выглянув однажды в окошко зимовья, я заметил жёлтый платочек осени, мелькающий среди деревьев.

Оно уже готово, жилище для лени, можно жить, но случились любопытные перемены. Госпожа Лень, для которой я так старался, из кожи вон лез, - она здесь не прижилась. «Знаешь, - говорит, - живи ты в избушке сам, а я не буду. Уж больно много тут работы, не по мне, знаешь ли. Я лучше назад в благоустроенную квартиру вернусь, там мне комфортней. И удобства всякие есть, и кресло, и телевизор. Кот не зря там пристроился, он не дурак».

Госпожа говорила что-то ещё, но я уже не слушал, потому что сам давно понял – в лесном промысле с ленью делать нечего. Ладно, без неё перебьюсь.

*

Ночью проснулся в своём новом зимовье от ровного, отовсюду идущего шума. По крыше, по листве, по траве шуршал мелкий дождь, и поначалу я принял его как благо, как тихую милую музыку для человека, беззаботно спящего в лесном домике. Лень, видимо, не ушла бесследно.

Дело в том, заботы у меня имеются. Вполне конкретные, в виде белых и жёлтых груздей, сиротливо мокнущих в ожидании берестяного горбовика, где им сейчас было бы сухо и приятно. Ещё приятнее будет мне, если в двухведёрный горбовик доверху наберётся грибов. Я ведь затем и пришёл вчера вечером, чтобы переночевать, набегом ударить по груздям и вернуться домой дотемна.

Дождь в моих прогнозах не ожидался, закат был ясный и безоблачный, но на то они и прогнозы. Вряд ли они интересны дождю, он идёт себе да идёт. Время тоже идёт. Исходя из этого мне предлагаются два варианта действий. Или возвращаться домой с пустым горбовиком (что для меня совершенно невозможно), или быть при груздях, но мокрым до последней нитки. Не знаю, кто, как, но зонтиком в тайге не пользуюсь, резиновых штанов не имею.

Сколько времени? Нашарил на столике коробок, чиркнул. Горящая спичка на миг освещает низкий потолок, брёвна, оконное стекло с косыми каплями дождя.

Часы показывают около пяти утра. Вставать рано и не вполне ясно – нужно ли? Тем не менее, спать расхотелось.

Печка протоплена с вечера, в моём убежище стоит сухое тепло, приятно пахнет пихтовой хвоёй. Источник аромата устроен прямо подо мной – вся лежанка застелена мягкой пихтовой лапкой. Мокро и холодно сейчас в лесу, звери и зверушки сидят в своих норах, слышат дождь и неуютно им, наверное, выходить на утреннюю кормёжку. «А я-то в домике»! – вспоминаются слова из детской игры, и я улыбаюсь в темноту. Кстати, тьма почти абсолютная, как под землёй, а «почти» - это едва различимое серое пятнышко справа, где должно быть окошко.

Людям, вышедшим из советской эпохи, свойственно особо трепетное отношение к собственному жилью. Это отношение уникально и малопонятно в других странах.

Мне, как многим другим, всегда хотелось иметь свой, ограниченный стенами кусочек пространства, где я был бы полноправный хозяин, откуда не выгонит никто и ни при каких обстоятельствах. Чтобы здесь была вольная вольность, где хочется широко дышать, громко петь и смеяться, как на цветущем лугу, в ромашках, под синим с белыми барашками небом.

Городская квартира, при всех её удобствах, почему-то не приносила таких ощущений.

Потому, наверное, не приносила, что её нельзя было честно заработать и купить. В стране СССР квартиру «давали». Совершенно бесплатно давали по месту работы или службы. Но не спешите восхищаться. Могли и не дать, ссылаясь на перемены в направлении ветров и подводных течений. Дело в том, что «давали» при соблюдении кое-каких условий. Во-первых, надо было отстоять большую очередь, которая подвигалась очень трудно и весьма замысловато. Какие-то таинственные личности, которых никто не знал, всегда оказывались впереди очереди, и роптать по этому поводу не рекомендовалось.

Во-вторых, очередник должен быть на «хорошем счету». Это означало не только дисциплину и трудовые успехи, но и лояльность к начальству. Особо высоко ценилась «идейная грамотность», то есть лояльность к руководящей роли партии КПСС и всему государственному устройству. И наоборот – горе носителю «идейной безграмотности», т.е. имеющему своё мнение.

Были даже слова такие придуманы – «решить жилищный вопрос». Это, чтобы каждый проникся, прочувствовал, за какое сложное дело взялся.

Мой дед по материнской линии Николай Александрович Логунов ещё при царе окончил реальное училище в Воронеже, всю свою жизнь тихо и мирно трудился инженером железнодорожного транспорта. Человек исполнительный, пунктуальный и дотошный, был он, разумеется, «на хорошем счету». Не смел даже чихнуть вблизи портрета вождя мирового идиотизма. Вторую половину жизни (он жил до 94 лет) он прожил в Подмосковье, в Салтыковке, в неблагоустроенном, коммунальном доме. Помню этот дом по улице Огарёва, что недалеко от пруда.

В бесконечной очереди на жильё дедушка простоял едва ли не половину своей долгой жизни. И выстоял-таки ему причитавшееся – однокомнатную квартирку в Химках, будучи уже седым стариком, вдовцом и пенсионером. Но получил ещё и потому, что продолжал работать в Министерстве путей сообщения в должности инспектора по безопасности движения.

Больше сорока лет ждал квартиру Николай Александрович. Пережил Сталина, Хрущёва, Брежнева и ещё нескольких старцев, имена которых забываются, потому что ничего не значат для истории. Никого не обидел, никому не перечил и – выждал! Он гордился тем, что честно заслужил жильё.

Хорошо помню другое. Наслушавшись взрослых разговоров, мы, мальчишки, решали жилищный вопрос по-своему. В потайных закоулках, на чердаках, в дровяных сараях и даже на деревьях мы строили, как умели, свои убежища. Из фанерок, картонок, брошенных дощечек и ржавых жестянок – годилось всё, что попадалось под руку. Мы тоже гордились своими скворечниками и громко называли их «штабами». Видимо, даже тогда, в эпоху коллективной собственности, в каждом из нас жил-дремал мелкий частный собственник.

Даже без очков легко видится выросшая из фанерок и картонок эта избушка, в которой я лежу сейчас.

Преследовался тот же набор нехитрых удовольствий – посидеть, полежать, ничего не делать и не быть в этом уличённым. Хоть недолго принадлежать самому себе. Это сладкое и не очень понятное слово «свобода»! А, между прочим, лучше всех её понимает кот. Да-да, именно кот. Я перебрал в памяти всех своих знакомых и пришёл к выводу, что никто с ним не сравнится в верном толковании свободы.

И это, заметим вскользь, одна из причин, почему его нет со мной в зимовье. Как бы славно мы понежились сейчас на тёплой лежанке, да под дождичек!

В том-то и дело, что этот господин не признаёт никаких ограничений, а такое нормальное, человеческое понятие, как дисциплина, попросту недоступно его пониманию. А ведь не дурак. О-очень даже не дурак. Вот и попробуй после этого, прикажи ему, чтобы следовал за тобой по лесу все восемь километров. Чтобы шёл за тобой, как собачонка, никуда не отлучался, по кустам не рыскал.

Не-е-ет, не уговоришь. Бесполезно.

А тем временем… В моей чернильнице наметились позитивные перемены, и я их приветствую. Серое пятнышко справа совсем осмелело и превратилось в чётко видимый прямоугольник белесого цвета. Близится утро.

Пора принимать решение, - лениво думаю я, хотя знаю, что решение давно уже принято в подсознании и всего лишь надо утвердить его.

То, что ты лентяй – не лучшее открытие в самом себе. Но есть надежда на исправление. И не когда-нибудь, а прямо сейчас, не отходя от кассы. Вот встану сей секунд, спрыгну с лежанки и окунусь в мокрый лес. Или не надо? Отставить! Как это «не надо»? А ну, выходи подлый трус, не прячься.

Пока пил чай, продумал поход по грибы. Вижу, что дождь кончился, но знаю, что мокрый лес остался.

На мне штормовка из плотной ткани, промокнет она не скоро. А ещё есть возможность оттянуть процесс промокания. Сейчас срежу короткую палку или прут, и таким старинным инструментом буду пресекать попытки некоторых кустов, веток и отдельных деревьев обрушить мини-водопады на мои плечи. Так, в относительной сухости доберусь до ближайших осинников, где ожидаются грузди, а после этого перспектива промокнуть сама собой отойдёт на второй план.

Покидаю тёплые стены без особого энтузиазма, но в то же время добровольно. Надо, Федя, надо.

В лицо пахнуло сырой свежестью. Жители леса не теряют времени, даже в такую погоду все заняты делами. Слышно, как скачет по стволу дерева дятел. Скок-цок-цок. Задержался, простучал клювом – нет ли пустот? Нет. Ещё простучал и что-то буркнул, будто ругнулся, недоволен, наверное, что нет короеда. Перелетел на другое дерево.

Ищу палку, чтобы сбивать дождевые капли, но не вижу ничего, что подходило бы под мои повышенные потребности.

Где-то рядом рявкнула кедровка. Грря-грря-грря! Так резко и противно заорала, поганка, я даже вздрогнул. При раздаче птичьих голосов кедровка, должно быть, опоздала, и ей достался такой – из могилы мёртвого поднимет. Она и характер имеет соответствующий, поэтому редкий охотник  не наградит её солёным словцом при встрече. Увидит человека и тут же растрезвонит по всему лесу. Она здесь первая сплетница, суетлива и криклива. Средоточие пороков. При этом вид имеет весёлый, одета со вкусом – оперение дымчатое, с чёрным, в белую горошину.

В поисках палки завернул за угол зимовья. Сюда, на северную сторону, я давно не заглядывал.

Остановился. И есть от чего. Вижу невысокое деревце с листьями, вижу там, где ему никак не следует быть. Молодая осинка растёт совсем рядом со стеной и даже касается крыши. Приглядевшись, замечаю, что веток у деревца нет, листья растут прямо из ствола. Два новых отростка показались внизу, возле корня. Подняв голову, вижу, что вершина отрезана пилой. Моей. И вспомнил…

В тот день я ждал старого приятеля, помогавшего достраивать зимовье. Он должен подойти через пару часов. Чем заняться? Взгляд упал на кучу хлама в кустах – сжечь!

Кое-что может сгодиться на дрова. Выбираю обрезки потолще, сучья, отслужившие жерди – всё пойдёт в печку, впереди долгая зима. А вот осиновая мерка, по которой размечал стволы на брёвна, - куда её? Ровная, гладкая, без единого сучка… Черенок для лопаты? Нет, тонковата. Перекладина для кострища? По той же причине не пойдёт. И перегорит быстро – «осина горит без керосина».

Занёс уже топор, порубить на дрова хотел, но передумал. Повертел, поглядел и отнёс за избушку, к стенке прислонил. Пока не знаю зачем, но может понадобиться. Пусть постоит, подождёт свой час.

Что-то похожее может случиться с человеком, при приёме на работу. На госпредприятии, где зарплата выплачивается не из своего кармана. Примерно так: посмотрят – по специальности не подходит, но человек приятный, общительный и вообще хорошее впечатление производит. Можно засунуть в какой-нибудь отдел и, глядишь, пригодится потом. Но потом приходят другие, такие же, а этот уже забылся, он по-прежнему ничего не производит, кроме хорошего впечатления, но зарплата ему начисляется исправно. Все довольны.

И вот стою в сомнениях. С одной стороны деревце уже приросло и как-то даже жалко лишать его жизни, повторную казнь ему устраивать. Но дерево, впритирку растущее с избушкой – этого мне тоже не надо.

Так что теперь с тобой делать?

Молчит осинка, притихла, вся в дождевых слезинках. Двумя пальцами пытаюсь приподнять тонкий стволик – как далеко дело зашло – оторвётся или нет? Не отрывается. За землю держится! Всё правильно, за мамку держится, за кого же ещё. Корешки конечно слабые, если посильнее потянуть, так и оторвутся. Но я уже чувствую, что не сделаю этого. Должен же человек чем-то отличаться от зверя. Будет лучше попробовать восстановить картину, как было.

А было достаточно скверно. Росла себе осинка, росла, но пришёл человек и срубил её. Топором оттяпал ветки и всё что мог, обезобразил до неузнаваемости, из зелёного весёлого деревца сделал серую палку. Попользовался ею и выкинул в мусор. Казалось бы, всё – конец.

Но есть один нюанс. В отличие от большинства деревьев осина обладает необычайной живучестью, она может невероятно долго бороться со смертью.

Это значит, что в почти засохшей палке, лишённой вершины и корня, продолжала жить могучая природная сила, способная возродить дерево. Она ждала момент. И нужный момент пришёл, жилищный вопрос неожиданно решился в пользу угасающей осинки. Тот же человек переселил её в другое место. Здесь надо бы вспомнить, что дерево не вольно выбирать место жительства и всецело зависит от судьбы. И вот судьба повернулась фасадом – то, что стало палкой, вдруг получило новое место, пригодное для жизни. Здесь, за домиком, тенисто, есть контакт с почвой, постоянно влажной от капели с крыши. После долгого перерыва можно вздохнуть.

Взбодрились природные силы. От земли потянулись наверх, растекаясь по всему стволу, питание и влага, ожили древесные клетки и ткани. Под корой очнулись дремавшие точки, назначенные стать ветками, но времени в обрез, начинается август, и решено пока ограничиться листьями, способными собрать и добавить к земной энергии ещё и солнечную, очень нужную для всего живого.

Дело пошло, но приспело последнее препятствие. Снова объявился человек, хозяин зимовья, вольный оборвать последнюю ниточку или примириться.

К счастью, именно сегодня вечно занятый человек имеет время подумать о таких труднодоступных вещах, как жизнь и смерть. Он не спешит. Он стоит, хмурит брови, вздыхает, оставляет пальцем след на мокрой коре, трогает висящую каплю и та падает на землю. Он провожает её взглядом и улыбается, из чего никак нельзя заключить, до чего он там додумался, до каких высот поднялся, до каких глубин опустился.

Скорее всего, обошлось без больших достижений.

Это видно по тому, с какой лёгкостью он оторвался от своих дум, закинул за спину горбовик, схватил первый попавшийся под руку прут и быстро зашагал по тропе.

Мысли человека скоро снизились и совсем заземлились, он напружинился и сразу забыл о мокрых ветках. Для того есть серьёзная причина. Впереди, рядом с тропой возник «объект номер один» - крепкий, налитой и крупный, размером с чайное блюдце. Небрежно держит пригоршню прелых листьев. Ну, и, разумеется, в белой мохнатой шапке набекрень, как полагается груздю. А чуть в сторонке, если не мерещится, стоят ещё два богатыря.

Январь 2012, Листвянка

*
В книжной публикации у этого рассказа немного иное название – «Квартирный вопрос».

Фото из интернета.