Вильгельм Кюхельбекер и его поэтические рецепты

(1797 — 1846)

21 июня 1797 года в Петербурге, в дворянской семье родился Кюхельбекер Вильгельм Карлович – русский поэт и декабрист, друг двух Александров Сергеевичей – Пушкина и Грибоедова, участник восстания на Сенатской площади в 1825 году, за что он был приговорён к тюремному заключению и пожизненной ссылке.
Когда он поступил в Царскосельский лицей, его друзьями стали Пушкин и Дельвиг. Дружба не помешала «солнцу русской поэзии» систематически «доставать» эпиграммами поэтические опыты своего коллеги "по перу" Кюхельбекера.
Однажды Пушкин, публиковавший своего друга под псевдонимом, написал с упоминанием о нём в 1819 году едкую эпиграмму. Сюжетом для неё послужил рассказ Жуковского, у которого расстроился желудок, что совпало с визитом Кюхельбекера.

За ужином объелся я,
Да Яков запер дверь оплошно –
Так было мне, мои друзья,
И кюхельбекерно, и тошно.

К слову, Яков – слуга Жуковского. Поскольку негативное выражение «кюхельбекерно» стало причиной для зубоскальства в поэтическом кружке, Кюхельбекер обозлился и потребовал сатисфакции на дуэли. Для Пушкина, выстрелившего в воздух, этот эпизод не закончился так трагически как на Чёрной речке ввиду того, что Кюхельбекер промахнулся, и друзьям пришлось помириться.

Впрочем, наш современник, Евгений Евтушенко, изобразил литературный портрет Кюхельбекера на фоне Пушкина и горьких политических событий той эпохи.

Жирный смрад политической кухни
становился мерзей и мерзей.
Пушкин был невозможен без Кюхли,
без лицейских заветных друзей.

И когда увезли его Вилю
в засугробленный Баргузин,
то Сверчка как ногой придавили,
чтоб молчал и гусей не дразнил.

И шагал по избе Кюхельбекер,
и бессильная, как мотылёк,
неразумная мысль о побеге
билась в окна и в потолок.

«Неужели, – писал он в тетрадке, –
ты настолько, Россия, слепа,
что берёшь у самой себя взятки
и воруешь сама у себя?»

С 1815 года стихотворения Кюхельбекера стали появляться в журналах «Вестник Европы» (за подписью Вильгельм) и «Сын Отечества». Кстати, Кюхельбекер успешно служил в министерстве иностранных дел. В 1820 года он поехал за границу и читал в Париже лекции о славянской литературе, приостановленные по требованию русского посольства, как чересчур либеральные. Вольнолюбивая нацеленность этих лекций вызвала недовольство царского посла, потребовавшего немедленного возвращения поэта в Россию.
Друзья помогли ему поступить на службу к генералу Ермолову, и он в 1821 отправился на Кавказ, в Тифлисе встретился и подружился с Грибоедовым.
Летом 1823 он приехал в Москву, где сблизился с Одоевским, вместе с которым начал издавать альманах "Мнемозина", где печатались Пушкин, Баратынский и Языков. Параллельно Кюхельбекер писал стихи о восстании в Греции, на смерть Байрона, послания Ермолову, Грибоедову, стихотворение "Участь русских поэтов".
В 1825 поэт поселился в Петербурге, вошёл в круг декабристов и стал членом Северного общества. 14 декабря Кюхельбекер, один из немногих "штатских" среди военных, проявлял активную деятельность: посещал бунтующие части, агрессивно вёл себя на площади и даже стрелял в великого князя Михаила Павловича. Когда войска восставших были рассеяны, он пытался сбежать за границу. Арестованный в Польше, он был сначала приговорён к смертной казни, а впоследствии помилован по просьбе обстрелянного им князя Михаила Павловича, и осуждён на вечные каторжные работы, заменённые одиночным заключением в Шлиссельбурге.
После десяти лет одиночного заключения в различных крепостях, поэт был сослан в Сибирь на поселение. Однако и в ссылке он продолжал заниматься творчеством. Некоторые из его произведений Пушкину удалось напечатать под псевдонимом. После смерти своего великого друга Кюхельбекер потерял и эту возможность.
В ссылке Кюхельбекер женился на дочери почтмейстера Артемова, безграмотной женщине, которую он обучал и воспитывал. Вместе с семьёй, уже больной туберкулезом и ослепший, поселился в Тобольске, в имении своей сестры, где умер в 1846 году.

Что стимулировало его творчество: политика, которой он увлекался гораздо больше своих товарищей, склонных к амурным похождениям и к гламурным увлечениям? Или, может быть, кофе, возбуждающим его энтузиазм и воспламеняющим его гражданственность? Об этом напитке у него есть такие вдохновенные строчки:

Я смеюся над врачами!
Пусть они бранят тебя,
Ревенем самих себя
И латинскими словами
И пилюлями морят –
Пусть им будет кофе яд.

О напиток несравненный,
Ты живёшь, ты греешь кровь,
Ты отрада для певцов!
Часто, рифмой утомленный,
Сам я в руку чашку брал
И восторг в себя впивал.

 Эти стихи, по мнению исследователей, написаны между 1815 и 1817 годами, когда кофеин становился допингом для европейцев.
Но, на мой взгляд, всё-таки основным стимулятором его гражданских и литературных подвигов была высокая духовность, обусловленная, как он сам признавался, упованием на Бога:

На Бога возложу надежду:
Не Он ли в мир меня облек?
Не Он ли чёрную одежду,
Хулу и скорбь с меня совлек?

Мои враги торжествовали:
«Погибни!» – их вещал язык.
Но Бог богов на них приник:
Злодеи в кознях обнищали.

В стихотворении «К Богу» поэт» непоколебим в своём уповании на Господа:

Воздвигся  на  мою главу
Злодеев  сонм  ожесточенный:
Их  жадным воплем  оглушенный,
К  Тебе,  о  Боже,  воззову!
Во  гласе  чистых  песнопений
Проставив  в  радостях  Тебя,
Тебя  прославлю  средь  гонений:
Вручаю  Господу себя.
Нет!  Не  покинет  Он  меня:
Исчезнет  скорбь,  промчится  горе;
Благой  десницей  осеняя,
Бог  зрит  меня  в  кипящем  море.
Теките  ж, гневные  валы,
Разите,  хляби,  отовсюду:
Вы  встретите  отпор  скалы;
К  Нему  взываю;  твёрд  пребуду!

В стихотворении «На воскресение Христа» он победоносно восклицает:

Душа моя, ликуй и пой,
Наследница небес:
Христос воскрес, Спаситель твой
Воистину воскрес!

Так! Ад пред Сильным изнемог:
Из гробовых вериг,
Из ночи смерти Сына Бог
И с Ним тебя воздвиг.

Из света вечного Господь
Сошел в жилище тьмы,
Облекся в персть, оделся в плоть –
Да не погибнем мы!

Неизреченная любовь,
Всех таинств высота!
За нас Свою святую Кровь
Он пролил со креста.

Чистейшей Кровию Своей
Нас, падших, искупил
От мук и гроба, из сетей
И власти темных сил.

Христос воскрес, Спаситель мой
Воистину воскрес.
Ликуй душа; Он пред тобой
Раскрыл врата небес!

Иногда пробиваются и депрессивные нотки в его душе:

Горько надоел я всем,
Самому себе и прочим:
Перестать бы жить совсем!
Мы о чем же здесь хлопочем?
То ли дело лоно гроба!
Там безмолвно и темно,
Там молчат мечты и злоба:
В гроб убраться бы давно!

В стихотворении «Молитва», написанном в  1830 году, он не сдаётся:

Прибегну к Господу с мольбою,
Небесного взыщу Отца:
Не дай мне. Боже, пасть душою,
Но да креплюся до конца!

Ты знаешь испытаний меру,
Что мне во благо, знаешь Ты:
Пролей живительную веру
В меня с надзвёздной высоты!

Душа моя не есть ли поле,
Иссохшее в тяжёлый зной?
О Боже, Боже мой, доколе
Отринут буду я Тобой?

Не презри Твоего созданья;
Твоё творенье я. Творец!
Нечистые мои мечтанья
Сорви, исторгни, как волчец;

Низвергни в море преступленья
Грех буйной юности моей;
Даруй мне тихие моленья;
Очисти взор моих очей!

Да устремлю туда желанья,
Где ужаса и скорби нет,
Где блеском вечного сиянья
Господень вертоград одет.

Гремите же, святые струны,
Пред Богом: Он хранит певца!
Раздайтесь до миров конца;
Летите, звучные перуны,
Разите гордые сердца!

Секрет силы, мужества и стойкости физически ослепшего, но духовно прозревшего Кюхельбекера звучит в его стихотворении «Брату» (1831):

Повсюду вижу Бога моего:
Он чад Своих Отец и не покинет.
Нет! Не отвергнет никогда того,
В ком вера в Милосердного не стынет.

Он близок, близок и тебе, мой друг!
К Нему лети на крыльях упованья;
Его услышишь в самом гласе вьюг
И узришь в льдинах твоего изгнанья!

И еще приведу одно своё стихотворение, эпиграфом к которому будет "На смерть Якубовича" Кюхельбекера:

Рылеев, Пушкин, Кюхельбекер…

Все, все валятся сверстники мои,
Как с дерева валится лист осенний,
Уносятся, как по реке струи,
Текут в бездонный водоём творений,
Отколе не бегут уже ручьи
Обратно в мир житейских треволнений!..
За полог все скользят мои друзья:
Пред ним один останусь скоро я.
(«На смерть Якубовича», В. Кюхельбекер)

Мелькая, мчится жизнь земная,
Как кадры из кинокартин.
Ушедших в небо догоняя,
Мы с ускорением летим

Туда, где нет зимы и зноя,
Болезни, смерти и греха,
Где мозг не жалит паранойя,
Течёт живой воды река.

Рылеев, Пушкин, Кюхельбекер
В страну молчания ушли,
В которой не нужны аптеки,
Где высохли из слёз ручьи.

И мы туда войдём когда-то,
Как ручейки в бассейн реки.
Грядёт итоговая дата –
Инстинкту жизни вопреки!

В период времени весенний,
Быть может, кто-то улетит,
Как Пушкин, Лермонтов, Есенин…
У каждого – свои пути.

В сплетенье праздников и буден
Пора уразуметь закон,
Что мы в загробный мир прибудем,
Как Цой, Высоцкий и Тальков.

Когда начнёт сознанье таять
И смерть приставит ствол к виску,
Дай Бог, нам на земле оставить
Одну бессмертную строку!

________________________

А в его сонетах, которые я хочу приложить к этому эссе для факультативного чтения в преддверии праздника Троицы, вкратце передана библейская история рождения и смерти Иисуса Христа.

РОЖДЕСТВО

Сей малый мир пред оными мирами,
Которые бесчисленной толпой
Парят и блещут в тверди голубой,
Одна пылинка; мы же – что мы сами?

Но солнцев сонм, катящихся над нами,
Вовеки на весах любви святой
Не взвесит ни одной души живой;
Не весит Вечный нашими весами.

Ничто вселенна пред ее Творцом;
Вещал же так Творец и Царь вселенной:
"Сынов Адама буду Я Отцом;
Избавлю род их, смертью уловленный, –
Он не погибнет пред моим лицом!"  –
И Бог от Девы родился смиренной.


ПАСХАЛЬНЫЙ ПЕРВЫЙ

Меня беды и скорби посещали
От дней младенчества до седины;
Я, наконец, и горе и печали
Так встречу, как утес напор волны.
Но что – хулы меня ли взволновали?
Все чувства чем во мне возмущены?
Слуга Христов, бесславлен миром, я ли
Лишился вдруг сердечной тишины?
Кто я? ничтожный грешник! А чудесный,
Божественный, Господь, Владыка сил,
Явился ли, одетый в блеск небесный?
Нет! в прахе он, светлейший всех светил,
Он в низости окончил путь Свой тесный
И Дух на древе срама испустил!


ПАСХАЛЬНЫЙ ВТОРОЙ

"Почто я не перунами владею
И грянуть не могу велеть громам?
Нет! не стерплю: коварному злодею,
Ковавшему погибель мне, воздам!" –

Так, пьян от мести, рьян и шумен ею,
Свирепым, адским жертвуя духам,
О, Боже мой! пред благостью Твоею
Возносит грешник вопли к небесам.

Но тот, который с самого созданья
Единый был безвинен пред Тобой,
Приял неизреченные страданья,
И весь, исполненный любви святой:
"Отец Мой, отпусти им грех незнанья!" –
Молился за объятых слепотой.


МАГДАЛИНА У ГРОБА ГОСПОДНЯ

Мария, в тяжкой горести слепая,
Назвала вертоградарем Того,
Кто, гроб покинув, ей вещал: "Кого
Здесь в гробе ищешь, плача и рыдая?"

И отвечала: "Тела не нашла я...
Ах! Господа отдай мне моего!"
Но вдруг он рек: "Мария!" – и Его
В восторге узнает жена святая...

Не так ли, больший, чем она, слепец,
Взывал я, с промыслом всевышним споря:
"Почто Меня оставил Мой Творец?"
А Ты – Ты был со мной и среди горя!

Я утопал, но за руку, Отец,
Ты удержал меня над бездной моря.


ВОЗНЕСЕНИЕ

Божественный на Божием престоле;
Христос на небо, высше всех светил,
В свое отечество, туда, отколе
Сошел на землю, в славе воспарил.

Своих же не покинул Он в неволе,
Их не оставил в узах темных сил;
Нет! слабых их и трепетных дотоле
Неколебимым сердцем одарил.

И всех стремящихся к Его святыне,
Горе на крыльях душ ему вослед,
Он свыше укрепляет и поныне:
Им песнь Эдема слышится средь бед,

Средь бурь, в юдоли слез, в людской пустыне,
И так вещает: "Близок день побед!"

1832

СОНЕТ

"Опомнись! долго ли? приди в себя и встань
За искру малую чуть тлеющейся веры,
Я милосерд к тебе был без цены и меры,
К тебе и день и ночь протягивал Я длань...

Не думаешь вступать с самим собою в брань;
Не подняли тебя бойцов Моих примеры, –
Ты спишь под лживые стихов своих размеры,
Приносишь ты и Мне, но и Ваалу дань.

Чтоб разлучить тебя с греховной суетою,
Чтоб духу дать прозреть, я плоть поверг во тьму,
Я посетил тебя телесной слепотою".
Он рек – и внемлю я Владыке своему...

О, да служу умом, и чувством, и мечтою,
И песнями души Единому Ему!

1846