Зелёный домик

 Разные слои людей смешались, и теперь никто не знал почти никого. Нужно было поддерживать приятельские отношения 7 – 8 лет, чтобы постепенно, сопоставляя вкусы, понять родственность душ.
Но они делают всё возможное, чтобы не привлекать к себе внимание - им ещё сильно повезло, что у них на родине мыслящие существа внешне похожи на человека, так как растут они в качественно ином отношении, совершенно сознательно не придерживаясь установленных правил обучения.
Обладая всеми достоинствами учителей, не желают подвергнуть хотя бы малейшему риску уже завоёванное ими положение – ведь их признали, предоставили в основном самим себе и говорят о них мало.
Слишком уж много людей нажило себе неприятности, занимаясь самолюбованием и суя нос в чужие дела.
Хотя, то, что с человеческой точки зрения можно счесть самолюбованием, им представляется нормой поведения.
Можно пойти погулять. Вечерняя прогулка хорошо успокаивает.
И только пройдя больше полпути, он отдал себе отчет в том, что направляется к ним, - видно иначе он немог.
Он не представлял, что ему там делать, что он может там узнать.
Никакой реальной цели он не преследовал.
Какая-то сила толкала его туда, словно у него не было выбора.
Это был старый дом на углу Ленина и Иванова, справа за главным фасадом, за старым деревянным забором, среди нескольких дверей, была старая неокрашенная деревянная дверь,начинавшая покрываться пылью, без ручки.
Он постучался, дверь открылась. Поздоровавшись, он прошел вглубь. Раньше надо было показывать клубную карточку или говорить номер, сейчас его знали в лицо.
Навстречу, радостно улыбаясь и весело сверкая глазами, подошли два знакомых музыканта.
 Домик уже был почти полон, так как музыканты уже играли, но можно было найти свободное место, или подсесть к друзьям.
Поприветствовав музыкантов взглядами и улыбкой, он сел за столик и налил себе зелёный чай.
Им всем нравится быть здесь. Воспоминание о них, и удивление при виде их, изгладились из памяти, и сейчас как будто заново, с прежней силой его поразили волшебная грация, неожиданное ощущение, будто столкнулся лицом к лицу с нежным цветами.
Лица светились добротой, они были слишком одухотворены, так, что в них совсем не чувствовались характера и даже индивидуальности. От их фигур веяло милой простотой, такой наивностью, что всё остальное перед этим меркло.
Послышалась какая-то удивительная музыка, нежная, словно лепестки цветка, стройная до неправдоподобия, и всё же настолько наполненная гармонией, ритмом и фантазией, что забываешь о её хрупкости…

… Она вернулась и села за стол перед ним, села единым движением, без малейшего усилия, и у него создалось впечатление, будто взметнулся яркий разноцветный подол, как у цыганки во время танца, хотя на самом деле никакого подола не было.
Послышался детский смех. Он заполнял комнату, это был по-настоящему счастливый, весёлый, непринуждённый, искренний, беспечный смех ребятишек, которые упиваются игрой.
Мало того. Искорка детства сверкала в воздухе, и у него возникло давно забытое чувство, что он вне времени, что день никогда не кончится, что о конце его даже подумать невозможно. Лёгкое движение воздуха из несбыточной страны принесло с собой запах ручья, что влечет по течению опавшие осенние листья, журча и играя воздушными пузырьками, пронизанными солнечными зайчиками, шорох падающего желтого листа, и чуть слышное благоухание леса, где травы выше головы, и аромат дыхания только что проснувшегося румяного личика ребёнка, счастливо улыбающегося тебе, освещенного яркими лучами солнца.
-Да,- произнесла она так, словно хотела сказать, что теперь всё внимание приковано к нему.
Он виновато вскинулся.
- Простите,- сказал он.- Я заслушался.
- Хорошие музыканты – хорошая музыка.
- Абсолютно,- ответил он.- Совершенно абсолютно. В этой комнате – дети.
- Здесь нет детей.
- Да, вы правы.
Но они были здесь. Он слышал их смех и запах, топот их ног, их разговоры.
Здесь были дети или, по крайней мере, такое ощущение, будто они здесь есть, и будто здесь много- много цветов, которые на самом деле давным-давно засохли и погибли, но ощущение осталось. И ощущение красоты, красоты во всех её проявлениях – и в цветах, и в старых сломанных музыкальных инструментах и вещах, ставших сейчас совершенно не нужными, и в картинах, и в весёлых разноцветных подушках.
- Это место,- смущенно сказал он.- До чего же приятное место. Мне здесь так хорошо.
Он почувствовал, что окунается в юность и веселье. Если бы он мог, подумалось ему, если бы он только мог, он бы влился в течение этой жизни и был бы таким как, они.
- Сэр,- произнесла она,- вы очень чувствительны.
- Я очень устал. Может быть, в этом причина,- ответил он.
Место было старым, и старомодным заброшенным домом, словно двухсотлетней давности – стены были завешены оберточной бумагой, разрисованных красками, на которых можно писать разные слова и рисовать что вздумается, как на школьных партах, только ругать никто не будет.
Здесь обитали прочно обосновавшийся комфорт и чувство нежности, которого современная архитектура – алюминий и стекло – никак не могла дать. Кое-где виднелась пыль, было шумно, может, и грязновато, но возникало чувство, что ты дома.
- Я человек прошлого века и, видимо, скоро совсем впаду в детство,- сказал он.- Боюсь, что для меня опять настало время верить в сказки и волшебство.
- Это не волшебство,-ответила она.- Это наш образ жизни, только так мы и можем жить. Согласитесь, что нам тоже хочется выжить.
- Конечно.
Он снял мятую кепку с колена и медленно поднялся. Теперь смех казался слабее, а топот - тише. Но ощущение юности – свежести, кипучей силы, радости – всё ещё наполняло это место. Оно озарило своим сиянием весь этот старый дом, и сердце его внезапно защемило от счастья.
Она всё ещё сидела за столом.
- Вам что-нибудь ещё нужно, сэр?
Он остановился.
- Больше ничего. Кажется, я понял.
Даже произнося эти слова, он не мог поверить, он знал, что невозможно поверить, будто он когда-то твердо считал, что до правды докопаться нельзя.
Она поднялась.
- Вы придёте к нам ещё? Мы будем очень рады видеть Вас.
- Может быть,- сказал он и повернулся к выходу.
Внезапно перед ним, на полу, вертясь, возник золотой шар, искрящийся солнечными зайчиками. Он разбрасывал вокруг себя миллиарды разноцветных бликов, и его вращение сопровождалось мелодичным пением детских голосов, серебряным звоном колокольчиков, нежным звуком аккордов дудочек – какой-то волшебной музыкой, спрятанной внутрь и расплавляющей человечью душу.
Он почувствовал, что надо уходить, хотя, сидя в кресле, думал, что уйти невозможно. Снова донёсся смех, и реальный мир куда-то уплыл, и внезапно комната наполнилась волшебным светом рождества.
Он сделал шаг вперёд и уронил кепку. Он больше не знал ни своего имени, ни того, где он сейчас, ни как он попал сюда,- всё это было ему безразлично. Он почувствовал, как счастье в нём бурлит и переливается через край, он наклонился, чтобы достать шар.
Его отделяло от него лишь пять-десять сантиметров, он, наклонившись, сделал ещё шаг, протянул руку – и запнулся ногой за что-то и упал.
Вернее попытался упасть, так как повис в воздухе в полу метре от пола, словно упал на мягкий воздушный матрас. Он неловко барахтался в воздухе, так как опора была вроде бы, но какая-то мягкая, ватная, как будто вода, но чуть-чуть поплотнее.
Как если бы он был на  небесах и лег отдохнуть на облако и сейчас неловко поворачивался на другой бок, беспомощно махая руками и ногами.
Наконец у него получилось и он неловко сумел встать на ноги.
Он огляделся. Никто как будто ничего не заметил. Как будто ничего не произошло.
Только она, виновато улыбаясь, стояла перед ним опустив руки, пожимая одной ладонью другую.
Шар пропал, и рождественские огни погасли, опять перед ним возник реальный мир. Чувство  бурлящего счастья исчезло, и в комнате - убежище для всех – остался лишь он, который силился встать на ноги, чтобы оказаться лицом к лицу с ними.
- Простите,- сказала она.- Вы почти дотянулись. Может быть в другой раз.
- Да. В другой раз.
Она мягко ответила:
- Мы не могли предложить Вам ничего лучшего.

Он натянул кепку на голову козырьком назад, медленно пошел к выходу. Она открыла дверь, и он вышел на улицу, как ему показалось, немного быстрее обычного.
Это потому, что теперь он стал чуть моложе, чем был два часа назад, совершенно серьёзно сказал он самому себе.
- Приходите ещё,- сказала она очень мягко.- В любое время.
Он быстро пошел по улице в сторону дома, больше не прихрамывал, и совсем не устал, но боялся признаться в этом самому себе – ведь это была мечта, надежда, поиски, в которых никто никогда не признаётся.
Он шел, куда глаза глядят. Ему нужно было домой.
Он шел домой.Он ещё придёт к ним.
  9.10.2010. Sir.