ДИВО

    Василий Иванович мечтал об этом, можно сказать всю жизнь. Собственно, о чем мечтал он и сам не знал. Он непременно хотел удивить. Сделать этакое, чтобы не зависть, но восхищение, да удивление было повсюду.
    Когда жили с родителями в Ровно, на западной Украине,  ничего особенного сделать было и невозможно. Сначала школа была, потом учеба в сельскохозяйственном техникуме, потом его отца выслали на Урал. Выслали по чьему-то навету, который, наверное, появился из-за того, что отец правильный был, справедливость чувствовал и  порядок соблюдал.  Привык всегда все по-своему, да по совести делать, коленей не перед кем не ломал.  Так они, в сороковом году, оказались в Губахе.

    Через три года с небольшим отец умер. За старшего остался Василий Иванович. По имени отчеству его, нет-нет, даже мать называла. В конце сорок четвертого назначили его на должность районного агронома. Основной обязанностью ему вменялось осуществление общего руководства  посевом, выращиванием и уборкой различных сельскохозяйственных культур, производимых всеми предприятиями города. Самые крупные сельхозугодья были у коксохимзавода и у ГРЭС. Часто приходилось выезжать и в совхоз «Уралец», что был в Шестаках. Там хоть и был свой агроном, но не особо сильный в агрономическом искусстве, да и болел он часто. Василия Ивановича, напротив, ценили. В нем многих удивляло и, даже восхищало, его умение безошибочно определять кислотность почвы. Землю он брал просто на язык, так и угадывал. Или секрет у него какой был, или талант природный, кто знает. Особенный же авторитет появился у агронома после успешного руководства страдой сорок четвертого года. Тогда небывало много взял картошки коксохим на своих плантациях на Мальцевке.

      Уже после войны, в сорок шестом, горсовет принял постановление о разбивке городского парка культуры и отдыха к западу от Дворца культуры Некрасова. Подбор и рассадку деревьев, кустарников и разбивку клумб поручили Василию Ивановичу. Начало работ было намечено на май сорок седьмого.

       После недолгих раздумий здесь он и решил сделать необычное. Само внутри его подтолкнуло и привело к осуществлению давнишнего стремления. Задумал он посередине центральной цветочной клумбы, сделать островок, который бы изумлял и восхищал, заставлял улыбаться и радоваться красоте. Так должно быть потому, что на островке должно быть диковинное. Но что?  Подбор деревьев, кустарников да цветов не был так мучителен, как поиск этой изюминки. Через несколько недель, многие ночи из которых были бессонными, решил, что на этом островке должно быть фруктовое дерево. Оно, во-первых, непривычно для здешнего сурового климата. Потом фруктовое дерево будет непростое. Василий Иванович решил создать селекционный вид: сочетание между грушей, яблоней и иргой, морозоустойчивое и высокоурожайное на основе метода отдаленной гибридизации Ивана Владимировича Мичурина, который они изучали в техникуме.

       Для консультации и приобретения основного саженца решил съездить в Мичуринск. Выбрав подходящий момент, Василий Иванович взял отпуск за собственный счет и поехал в Тамбовскую область в родной город Мичурина. К нему отнеслись с пониманием и  душой. Подобрали достаточно подросшую грушу, снабдили наиболее подходящими по нужным свойствам прививочными препаратами яблони и ирги.
      С тем он и приехал домой. В открытый грунт решил посадить деревце в последней декаде  мая: и весенняя влага еще не вся вышла, и риск холодов незначительный, и злости у солнца вроде как еще не должно быть.
     Прижилась грушка. К началу осени молоденькие листочки пожухли, часть их уже успела осыпаться. Приготовилась фруктовочка к зимовке.

      Василий Иванович  решил деревом не рисковать. Хоть и сказали ученые, что вид морозоустойчив, однако решил подстраховаться – сшил из мешковины огромный куль для своего подросточка. Перед тем как накрыть его обложил внушительным слоем опавшей листвы вперемешку с опревшим опилом корневую систему по всему диаметру. Потом еще соорудил щит чуть выше дерева, установив за грушей напротив открытого места, откуда ветер сильнее дует, - чтобы быстрее сугроб намело, чтобы еще теплее было. В течении всей зимы еще и смотреть ходил, чтобы мальчишки или кто другой бестолковый не порушил хрупкий грушин домик.
    По концу апреля снег почистил, щит убрал, но куль не тронул. Посмотреть надо по погоде. К Дню Победы аж жарко стало. Снял балахон. Освободил, как Дюймовочка свою ласточку, ненаглядную грушу.

     К середине лета сомнений не стало никаких. Прочно укоренилась желанная. К концу лета заметно подросла. На зиму не стал утеплять корни и щит не стал устанавливать, но мешковиной таки укрыл, - на всякий случай. По прошествии зимы снял её уже в апреле. К концу мая уж листочки появились. Ходил не нарадовался. Кстати, как скоро заметил, не он один. Появились даже постоянные посетители, даже одна молоденькая парочка. Среди завсегдатаев заметил и знакомого Игнатьева, работавшего начальником участка шахты Центральная, который в начале лета пришел с женой и юной дочкой. Застав, как то Василия Ивановича вечером за уборочными хлопотами у груши Николай Мефодьевич подошел к нему с вопросом
- Уж не груша ли?
- Необычная, гибрид, - гордо ответил агроном. – Яблоня и ирга в ней еще.
- Молодец, Василий Иванович. Прямо, как улыбаться хочется, глядя на диво такое.
     А ему то как хочется, душа аж распирает. Сбывается постепенно мечта его. Удовольствие доставляет затеянное им.
     Слух расширился. Людей вечерами стало все больше приходить. Начал замечать, что кто-то помимо него пространство вокруг груши облагораживает. Радости у него от этого еще больше.

     10 июля приехал с Ключей, немного припоздав. К «грушке» пошел уже около девяти вечера. На подходе заметил несколько людей, столпившихся около растения. Приблизившись, увидел свое деревце почти перерубленным сантиметрах в тридцати от земли. Какой-то человек, склонившись, пытался поставить и зафиксировать ствол поврежденного дерева в вертикальном положении.
      Василий Иванович подошел, не глядя на того человека, положил руку ему на плечо, как бы отстраняя, встал на колени перед своим питомцем. Еще не зная, что делать, правой рукой обхватил верхнюю надрубленную часть ствола,  также пытаясь установить ее в вертикальном положении. Едва сдерживая слезы он постоял так какое-то время, потом, словно одумавшись, обратился к стоявшим около него людям. Среди них заметил своего хорошего знакомого Костю Карпинского, работавшего машинистом электровоза на Центральной.
- Костик, подержи так чуть, - обратился он к нему.  – Я сейчас.

     Минут через десять Василий Иванович вернулся с тремя штакетинами и веревкой. Поблагодарив Костю и попросив его еще немного помочь, они вдвоем выставили штакетины вокруг ствола дерева. Пока тот держал, Василий Иванович туго перевязал раненую грушу.
- Не приживется, Василь, наверное, - опасливо высказался деда Савелий, стоявший рядом в толпе, - надруб-от  сквозь сердцевину прошел.
- Должна прижиться, деда Савва. Почувствовал, что приживется. Помочь, только вот грушеньке моей, надо.
    Стоя с мужиками, докуривая папиросу, Василий Иванович попросил
- Мужики вы тут, нет-нет, посматривайте вечерками, кто здесь шмонит. Кого с опасностью заметите, собирайтесь да накостыляйте оглоедам. Я на Троицк съезжу. Там, около Косьвы, глина целебная есть. Чудеса, как лечит. Моей грушке тоже должна помочь.

     Вернулся он на следующий день. Пришел к своему подранку часам к семи вечера. Наложенный корсет никто не тронул. Размотав его, принялся за лечение.
     Стала собираться толпа, наблюдая за агрономом. Самый первый пришел деда Савелий. Через какое-то время Костик подошел. Как-то узнал и пришел Николай Мефодьевич Игнатьев с женой. Другие стали подходить. Потом, аж сам Матюшкин пришел, начальник угольного треста. При виде его люди невольно расступились, как бы пропуская к центру действия. 

       Василий Иванович, тем временем не замечал никого. Колдовал свои врачебные действия, тихонько, но все равно слышно окружающим, приговаривал, словно читал молитву.
- Ты росточек мой подраненный, я тебя целебным действием, защищу от хвори гибельной. Я своей душою выстелю все пути твои надрубаны, чтобы сок земли живительный подошел бы к каждой веточке. Ты возьмись-возьмися с силою, помоги моим деяниям, Наше общее желание излечить недуг болезненный, ведь его я тоже чувствую. И тебя жалея смажу я, эликсиром этим чудненьким. Жалко, жалко тебя милую! Слышу, слышу плачь твой внутренний! Извини за злодеяние злого изверга безмозглого. Горько мне за гадость действия, нелюдей, живущих рядом тут. Не спасла от гнусной грубости, красота твоя природная, но сейчас мы общей массою создадим препон забвения от любого покусительства, на твою ли жизнь, иль тополя, иль березоньки, да липоньки, что с тобою израстают здесь. Ты расти, расти на радость нам, ты дари нам цвет и запахи, аромата небывалого в нашем климате не свойственным для такой, как ты, красавицы. Потерпи чуток маленечко, боль, да хворь покинут вскорости, твое тело беззащитное. Будешь ты цвести невестою, каждый год весною теплою. Будешь вкусом восхитительным ты дарить плодами-грушами. Ты нужна, нужна родимая. Корень твой есть корень жизни всей, человеческой, любой другой…

     Наговаривая, он осторожно развязал веревку, убрал бандаж. Потом, легонько разомкнул обе половинки, промыл рану, смазал ею глиной. Прижав верхнюю часть ствола к основанию и, так, придерживая, обмазал его сверху и снизу около надруба глиной. Потом обмотал ствол бинтом, смазал еще раз, и опять обмотал бинтом. Так сделал семь слоев. Потом наложил шину из тех же штакетин и замотал веревкой. Сверху приделал обычный жестяной умывальник без поплавка, вставил в поплавковое отверстие пеньковую веревку, второй конец которой обмотал вокруг ствола чуть повыше наложенного жгута. Налил воды в умывальник.
     После законченной работы распрямился, приблизился к мужикам попросил закурить. Многие предложили. Матюшкин настоятельно упросил взять у него шикарный Казбек. Стояли так какое-то время. Деда Савелий потом никому сказал
- Василька не грушку спас, дух наш русский сохранил.

     Месяца два ходил Василий Иванович каждый день к своему подранку. Воды подольет в умывальник, подберет где немножко, постоит да побеседует с грушей словно с человеком. Не высохла, лист не сбросила. Правда, заметно было специалисту, что не та свежесть была в коре, да листьях.
    В конце сентября наложенный жгут снял. Обрадовался – затянулась рана. Глиной решил не обмазывать больше, но жгут опять наложил, на всякий случай, мало ли что: или ветер сильный подымется, или заденет кто. На зиму по-прежнему утеплил, щит только не стал ставить.

     На следующий год груша в мае цвела уже вовсю. Летом дала крепкий свежий лист. Пышущая листва, как бы говорила окружающим, что поправилась и больше не нуждается во врачебном уходе. 
     Вокруг клумбы установили скамейки, за ними высадили кусты акации. Стало модным чуть поодаль садить свои деревья: кто черемуху посадит, кто березку, кто липу. Костик Карпинский посадил яблоньку. Было дерево деда Савелия, высадили свои Матюшкин, Игнатьев и многие другие. Василий Иванович поначалу все ворчал, что, дескать, не по установленному плану идут посадки деревьев, но потом свыкся, и сам еще штуки три высадил своих любимых ив.


     На пятый год появились у груши первые плоды, которые ни Василий Иванович, ни кто из взрослых так и не попробовали, мальчишки все успевали стащить, Да и не жалко, пусть малые поправляются, радуются, лишь бы берегли деревья.
     Берегли. Ни одного дерева не было сломано.
     В шестьдесят пятом  уехал Василий Иванович со своим семейством к себе на родину, на Западную Украину, в город Ровно. Сколько то переписывался с Костиком Карпинским.
  Через десять лет приехал в гости в Углеуральск. Груша стояла, но уже не плодоносила. В первый день  по приезду постелил себе на землю и долго сидел рядом со своей любимицей, все наговориться не мог.
    Через три дня уехал обратно. А груша осталась….. Все больше стало у нее появляться сухих веток. В конце восьмидесятых почти полностью высохла. К середине девяностых и вовсе. … Но рядом появился росточек, что и сейчас растет.