Портной из Нарвы

                Рохлин Л.И.

Портной из Нарвы.



Каждый российский школьник знает Нарву. Помнит болезненно настойчивые попытки
Пётра I завоевать город, где за высокими стенами ожидала императора красавица прачка, готовая стать российской царицей. Так вот в Нарве, после третьего раздела Польши (1795 год), когда к Российской империи «навечно» отошла Курляндия, с конца XVIII века поселилась большая семья немецкого колониста Девера. Ранее жили они в Риге. Жена Девера, будучи из мелкопоместного русского дворянского сословия, внешне спокойная и бесстрастная, тщательно скрывающая натуру порывистую азартную, всеми силами тянула нерешительного немца в Петербург. В свет. Добропорядочный скромный бюргер, неожиданно ставший российским поданным, стеснялся бедности и всячески отговаривал жену. 

И всё таки уговорил остановится хотя-бы поблизости от яркой столицы. В старинном шведском городе Нарве, где со временем глава семейства стал видным горожаниным, единственным провизором, да и лекарем при острой нужде. В 1823 году на свет божий появился младенец Яков. Последний, седьмой ребёнок. Старших двух сыновей энергичная русская дворянка сумела определить в С.Петербургское военно-морское училище. А младший, неистово любимый, всё время оставался при маменьке, как последнее утешение в серой будничной жизни провинциального городка. Была, правда, ещё причина. Немаловажная. Младенец Яков от рождения был хроменьким.

Бежало время. Яков вырос крепким молчаливым юношей, стесняющимся своего уродства. Редко гулял. Не имел друзей. Только по воскресным дням вместе с маменькой и сёстрами посещал православный храм и приходил в страшное замешательство, когда ощущал на себе женский взгляд.
Определили его родители портным. Отец настоял. Ну куда ещё. По военной линии невозможно, а в студенты маменька не пускали. При себе держали, как единственную радость. Вскоре выделился Яков мастерством и неуёмной фантазией художника женского платья. Да такой, что приезжали в Нарву дамы из Тарту, Риги и даже С.Петербурга. Стал зарабатывать немалые деньги.

К славе портного относился хладнокровно. При встречах с обольстительными клиентками поначалу краснел, но потом перестал и даже шутил. Вежливая улыбка освещало лицо, а глаза ... Они оставались безучастными.
Никто, даже драгоценная маменька, не догадывались что творится в  душе сына. Она же, душа, полностью переняла скрываемые тайные жгучие свойства страстной материнской души. А от папеньки способность подавлять и подчинять порывы, втайне наслаждаясь острым искусом.
Быстро взрослея и всё более мучаясь от душевных порывов, Яков стал искать выхода своим страстям. Но не в своём городе, где каждый шаг сразу становился известным. Он стал нередко уезжать в недалёкий  Петербург под видом посещения братьев. Уезжал в скромном платье, а столице появлялся совсем другой человек. 
Возникал модно и богато одетый господин с прекрасными манерами, важным видом и твёрдым властным голосом. На утаенные от родителей деньги рентовал богатый выезд и ... пускался во все тяжкие.

Где ещё в те времена в России можно было пережить настоящие страсти. Конечно, за ломберным столом.
Без карт не можно жить.
Кто ими в обществе себя не занимает,
Воспитан дурно, скучен всем бывает...
Так метко заметил дядюшка А.С.Пушкина, Василий Львович. В России повсюду метали банк и штос. Профессиональные игроки, как купцы с товарами, разъезжались по ярмаркам. И как не старались русские императоры, начиная с Петра Великого, бороться со злом, издавая строжайшие указы, ничего не помогало. Шли на компромиссы, разрешая так называемые коммерческие игры. Здесь всё вершило мастерство и расчёт - вист, ломбер, впоследствии названный преферансом, бостон. Запрещали азартные - банк, штос, фараон, баккара и макао, в которых окончание непредсказуемо и зависит от ... судьбы. Коммерческие разрешали даже в офицерских казино, которые пооткрывали почти во всех гарнизонах.

Но азартные игры не прекращались. На балах и маскарадах всегда находились тайные комнаты, куда провожали именитых игроков и где проигрывались целые состояния. И не мудрено было.
Укоренилось в обществе мнение, что пользоваться шулерскими приёмами не считается зазорным. Попасть в эти комнаты не представляло особого труда. Приезд на собственном выезде, богатый внешний вид, солидные чаевые слугам, умение красиво говорить и острить, рекомендации на первый визит, которые легко раздавались влюблёнными дамами и друзьями и вот перед тобой широко раскрывались двери салонов.

Так в Петербурге появился «барон» Девер. Молодой, обаятельный, остроумный и даже хромота придавала ему своеобразный шарм. Она же спасала от необходимости ухаживания, светской болтовни и, естественно, танцев. Игра, карточная игра, только и завораживала  душу. Она стала его единственной любовью. Всеми силами разума он старался познать её законы. Не преминул досконально усвоить и шулерские приёмы. Когда «барон», теперь будем называть его так, входил в комнаты, где собирался народ, любивший как говаривали в шутку «сушить хрусталь и попотеть на листе», он словно опытная охотничья легавая вставал в «стойку». Все его чувства обострялись и  сводились к единственному - поймать добычу. 

Крайне напряженное состояние при внешнем безразличии и непреходящей улыбке охватывало мозг и подчиняло все действия. Он самозабвенно играл. Превосходно играл. Выигрывал большие суммы, но и проигрывал иногда прилично. Всё же относительно немного. Всегда чувствовал какой-то предел и достигая его вставал, чопорно откланивался и исчезал.
Исчезал к брату, в то время уже лейтенанту большого военного фрегата «Император Александр». Только тот был посвящён в тайну «барона» Девера. Любимый брат, совершенно не похожий на авантюриста-барона.

Вскоре и на игорном поприще Яков преуспевает, как и среди нарвских портных. Становится известным, богатым, в меру сорит деньгами и получает прозвище beau joueur ( прекрасный игрок). Редкое сочетание – прекрасный игрок и талантливый портной. Поначалу полюбилось «барону» посещать «Красный кабачок», что под Петербургом содержала немка-маркитантка. Там шла сильная игра. Но слишком уж часто сопровождалась она офицерскими попойками, к которым он был равнодушен и скандалами уж вовсе ему ненужными.

Постепенно молодому «барону» удалось проникнуть в общество широко известного в те времена графа Вильегорского, который снимал два флигеля в доме графини Браницкой, что на Мойке. Здесь, вне глаз досужих людей, собирались степенные богатые люди, нередко находящиеся во власти. Собирались в комнатах уютно меблированных вещами и предметами из Японии и Китая , купленных графом  на Гороховой в правлении российско-американской компании (РАК). Перед игрой, за богато сервированным столом, граф с восторгом живописал приключения русских моряков и служителей РАК на таинственных в ту пору просторах Аляски и Калифорнии. Слушал его, конечно, и наш «барон», совершенно не представляя что вскоре судьба забросит его в эти просторы, близко познакомит с влиятельным сотрудником той самой РАК.   

Лишь затем гости приступали к священодействию. Тихо, прерываемая лишь восклицаниями, короткими шутками, острыми замечаниями, звоном бокалов, да звяканием посуды шла крупная игра. За длинным столом сидел хозяин и метал банк. Талья или пулька длилась обычно долго. Результат не поддавался расчёту. Вот к примеру, фараон. Понтеры ставили карту на стол, наудачу вытаскивая её из новой колоды и каждый накладывал на неё горку золотых монет. Банкомет из другой новой колоды метал две кучки карт. Сторона банкомета правая, сторона понтера левая. Когда карта подобная карте очередного понтера выходит на правую кучку, то твои деньги забирает банкомет, когда выходит на левую, то понтер получает от банкомета ровно столько, сколько ставил на свою карту. Необыкновенно просто и столь же непредсказуемо.

Теперь представьте картину. Возле каждого понтера на столе столбики желтеющих монет. Зажженые канделябры, бокалы с вином. В воздухе, сливаясь в немыслимые фигуры, плавает пряный дым дорогих сигар. Вальяжно развалясь или в нервном ожидании привстав, сидят во фраках и белоснежных манишках важные персоны. За окном ночь... Фантастическое видение.
Эти видения стали главной составляющей жизни «барона». Он уже и представить себе не мог существования без ломберного стола. Здесь раскрывалась его душа и наполнялась энергией играющих. Пела и плясала от безмерного счастья, тщательно скрываясь от постороннего глаза и в самый торжественный момент, на самой верхней ноте ... удалялась, оставляя опустошенных и оглушенных игроков. 

Обычно так длилось с неделю, другую. Затем почтовый дормез привозил в Нарву скромно одетого Якова и вновь наступало затишье. Врата души наглухо закрывались.
Возникал привычный для семьи и клиентов спокойный холодный взгляд и профессиональная улыбка модного мастера днём в ателье и за ужином с маменькой, папенькой и сёстрами в полном молчании под звон соборных колоколов близкой церкви. Скоро откланившись, Яков поднимался в свою комнату и там ещё долго горела свеча, освещая раскрытую книгу за столом или задумчиво вышагивающую фигуру, под ногами которой неровно скрипели крашеные половицы.

Господи! Неужели так и пройдёт жизнь. Здесь серая скука, там вечно в маске. Как долго меня хватит? – сверлила мысль - надобно найти, наконец, своё точное место. Где же оно? Как завидую брату, скоро выйдет в кругосветку, увидит мир, Америку. Какая ты ...  таинственная Америка.
Состояние непределённости, возбуждаемое кратковременными и острыми ощущениями, раздражало Якова. Двуликое существование не могло продолжаться долго. Накапливалась с трудом сдерживаемая злость, которая должна была привести  к душевному срыву или к какому-то трагическому событию. Случилось последнее.

Осенью 1852 года Яков Девер в очередной раз приехал к брату и в тот же вечер, горя от нетерпения, «барон» Девер свидетельствовал своё почтение графу Вильегорскому и затем, поглядывая в раскрытые двери на темнеющий зеленью ломберный стол, активно вмешался в беседу ... о номенклатуре тканей текстильных мануфактур в России. Наконец, после отличного угощения, чем также славился граф, перешли к игре.
Компания разделилась. Часть засела за достойный вист, другая сразу увлеклась фараоном. Барон естественно был в последней группе, но  ещё и потому что в процессе «мануфактурного» разговора был представлен важному господину, о котором много слышал и который столь же решительно вошел в последнюю группу.

Князь Сапега – чётко отрекомендовался толстый, отдувающейся господин, чуть склонив холёную голову.
Барон Девер – чуть слышна, явно робея, произнёс Яков.
Вы не родственник знаменитого графа Девиера, любимого Петром и первого полицеймейстера С.Петербурга. Сильный был человек и сгорел на страстях. Говорят это он первым привёз из Голландии в Россию карты.
Нет, нет! Мы из Риги – немало не смутившись ответил Яков и лишь сердце забилось чаще обыкновенного.
Князь улыбнулся краешком рта.
Какие совпадения, дорогой барон, столь схожие фамилии и такая же страсть к игре. Мне рассказывали о вашей решительности и удачи. Интересно будет сразится. Сегодня мой день держать банк.

Что-то смутило Якова и он поначалу сел в некотором отдалении от стола, пристально вглядываясь в игру понтеров, но более за руками князя и графа Вильегорского. Они вместе держали  банк. Игра шла вяло, по мелочи. Через некоторое время князь спросил барона не вздумает ли он поставить карту. Девер не отвечал, пребывая в какой-то мистической задумчивости. Князь повысил голос и спросил громче прежнего.
Не поставите-ли вы карточку, барон?
Яков очнулся, подошел к столу, порывисто выхватил из рук князя карту, кинул её не глядя  и громко произнёс
Бейте пятьдесят тысяч, князь.
Играющие по мелочи понтеры сразу ретировались. Складывалось впечатление, что оставшиеся за столом ждали появление барона. Да и за соседним столом игра прекратилась. Игроки и любопытствующие сгрудились вокруг «фараона».
Почему ж не бить – ответствовал князь – карта и пуля глупы,  не бивши их решительно не убьёшь...

Игра в фараон не допускала шуток. Князь внимательно посмотрел на карточку Якова. Вскрыл и растасовал новую колоду. Затем спокойно начал метать - направо и налево. Окружающие, бледные от волнения, напряженно следили за его движениями.
Право-влево, право-влево, право-влево – мелькали старческие белые пальцы князя и карты, подчинясь уверенным движениям, ложились точно в колоду. Лишь последняя карта оказалась подобной.
Правая, барон, наша с графом талья, уж не обессудьте

Вздох разочарования прошел по женским лицам, втайне жалеющим молодого барона.
Яков не изменился в лице, отошел от стола и сказал только.
Тасуйте карты, князь, я сниму сам...
Подошел к закусочному столу, медленно выпил бокал красного вина и вернулся. Вытащил карту, произнёс.
Фоска, пусть вновь пойдёт 50000...
Князь многозначительно посмотрел на графа. Тот усмехнулся и сказал.
Ну что ж! Знай своё, мечи, да и только...

Вновь замелькали руки банкомета. Вытянулись в ожидании лица гостей. Большинство дам, не выдержав, отошли от стола, другие беспокойно обмахивались веерами.
Князь прокидывал долго и вновь последняя карта колоды, подобная  карте барона, легла направо.
Не судьба барон нынче, правая, наша - ласково произнёс князь Сапега.
Будем продолжать? Граф, скажите слугам, чтобы открыли немного ближнее окно, очень уж душно.
Третья талья и четвёртая, по 30000, были за бароном. Но как только он ставил 50000 рублей, последняя и обязательно подобная карта колоды ложилась направо.

В чём дело? Явно жульничество, явно. Но как? – билось в сознании Якова – почему всегда последняя карта. Как они её знают?
Так продолжалось долго и барон трижды гонял слугу домой ( к брату) за деньгами. А сам в это время, безмятежно разговаривая с князем, напряженно размышлял над случившимся.
За окном была глубокая ночь. Большинство гостей разъехались, обсуждая игру. Остальные сгрудились вокруг стола. Грузный князь всё более краснел, но не переставал пить шампанское. Граф смеялся, каламбурил и казался беспристрастным, повторяя  барону, что сегодня явно не его карточка и потому надо мол прекращать. Яков был в бешенстве. Бледное лицо, горящие глаза и ... улыбка. Ничего не выдавало энергичную работу мысли, непреклонность воли в желании понять причины явного издевательства.
Дело не в деньгах. Это уж точно! – думал барон – им надобно зачем-то поддеть меня, вывести из себя. Высмеять и рассмешить всех.


Граф – заметил вдруг Яков - вы так заботитесь обо мне, может быть только вам метать банк. Глядишь так мне и повезёт. Вы же вдвоём его держите.
Партнёры переглянулись.
Ну что ж, извольте барон.
Барон на сей раз вытащил трефовую даму. Повертел меж пальцев и осторожно кладя на стол, тихо произнёс.
Пойдёт, пожалуй 25000...
Граф Вильегорский повиновался и буквально через три абцуга налево выпадает дама треф.
Вновь очередь подходит к барону. Среди гробовой тишины он вновь вытаскивает даму треф и таинственно улыбаясь произносит
Теперь бейте 100000...
Воцарилась такая тишина, что треск разрываемой колоды был подобен выстрелу. Граф уже не шутил, а князь попытался что-то тихо сказать ему, наверное подбодрить, видя как заходили руки банкомета.
Вправо-влево, вправо-влево. Третий абцуг, вправо идёт пиковая фоска И тут рука графа задрожала, замерла.
Смелее, граф – захрипел князь. Лицо его стало совсем красным и потным – смелее же, чорт возьми...
Взлетела карта и легла налево. Очаровательно улыбалась дама треф...

Все молчали, боясь произнести хоть слово. Любое могло вызвать скандал.
Нет уж, позвольте далее мне метать – бесцеремонно отодвинув графа, вскричал князь. Багровое лицо его исказилось от негодования.
Почему же вам. Нет уж! Это право понтёра, кому метать – спокойно произнёс Яков – к тому же с ним мне так везёт, а вот с вами странным образом нет ...
Вы в чём-то меня подозреваете, молодой человек – грозно прохрипел князь и вплотную подошел к барону.
Яков Девер встал. Что собственно мне боятся этого подагрического старикашку – пронеслось в сознании – карьеры мне не надо, на дуэль, так слава Богу. Зато в последнем случае скандал мне на руку.
А к чему вы так вдруг встрепенулись, князь? Я лишь заметил приятную для меня закономерность и потому предложил продолжить со старым банкометом, дабы проверить...
Что проверить? – буквально зарычал князь – мою порядочность! Да вы знаете с кем имеете дело.

Тут Яков заметил как налились кровью глаза и расширились зрачки князя, искривилось лицо, дыхание стало прерывистым и хрипящим. Он стал медленно оседать и если бы его не подхватил Яков, то непременно бы грохнулся на пол. Подбежали другие и оттащили князя на кушетку.
Пузырь со льдом, принесите пузырь со льдом – громко приказал граф слугам. Те заметались, а барон и немногочисленные игроки и гости в замешательстве стояли поодаль.
Принесли лёд, положили на голову, потом поставили горчичники на икры ног. Князь хрипел с широко раскрытыми глазами. Как-то неестественно дёргались правая рука и нога. Все ждали доктора.
В это время к барону подошел граф, отозвал его в сторону и тихо сказал.
Вам молодой человек лучше навечно исчезнуть из города. Иначе будут  большие неприятности. Вы не тот, кем представляетесь. Я наводил справки...
Ну что ж, мы квиты, граф.
Яков молча поклонился и тотчас же уехал домой. С полным сундучком.


Вот так начались пути-дороги Якова Девера. Дальние дороги. Он даже не простился с родителями и сёстрами. Успел собрать необходимый гардероб, да деньги. Взял немало, но большую часть оставил брату, чтобы тот передал маменьке. На следующее утро торговое немецкое судно ушло во мглу наступающего над Балтикой рассвета.
Корабль вёз лес в Портсмут и уже на седьмые сутки наш путник бодро шагал по портовой площади, направляясь в город в немецкую гостиницу, рекомендованную старшим помощником капитана корабля. Он постарался забыть ту страшную ночь. В его годы, а Якову только что исполнилось 27 лет, тяжелое быстро забывается, когда здоров, а в кармане греют душу немалые средства.

Англия встретила гостя не ласково. Деньги быстро уходили, а работы не предвиделось. Через два месяца пришлось уйти из дорогой гостиницы и снять маленькую квартиру в бедном припортовом районе. Идти портным никак не хотелось. Он уже насмотрелся, пройдясь по малым и большим мастерским. Скученность, грязь, нищенская зарплата, тщательный надсмотр за каждым шагом. Открыть свою мастерскую было практически невозможно. Нужно было добиться лицензии, хорошо знать язык. Но основная трудность заключалась в получении подданства. Без этого в любой момент его могли просто вышвырнуть из страны.

Яков нашел адвоката и тот обстоятельно объяснил клиенту, что в его случае это будет долго, опасно и дорого. Адвокат потребовал большую сумму чтобы чиновники закрыли глаза на причины появления гостя в стране.
Тогда он подумал переехать в Германию, где жили дальние родственники отца. Но быстро отогнал эту мысль. Почему-то не хотелось их видеть, отвечать на распросы. К тому же и там потребуется получение паспорта, следовательно опять адвокат и т.д. и т.п.
Главное было в другом. Яков понимал, всё более и более убеждаясь, что ни его это дело быть портным, пускай даже лучшим и самым модным. Ему всегда претило заискивающее униженное положение мастера и высокомерие клиента.
Но что делать! Что я могу! - в сотый раз спрашивал он себя и не находил ответа. Время бежало, деньги таяли. Он не научился их экономить. Умел только беспечно тратить.

В один из промозглых серых февральских вечеров, какими так знамениты  Британские острова, Яков сидел в пабе. Ранним утром, тщательно одевшись, он ездил в Лондон к богатому коммерсанту, владельцу большого магазина готового платья. Опять туманные обещания и много слов. Потом был у адвоката. Расстроившись окончательно, отказался от его услуг.
Настроение было паршивое. Он не ничего не слышал, хотя было шумно от разговоров, криков, песен, звона кружек. Бездумно смотрел в окно. Лил сильный косой дождь и струи воды растекаясь по разноцветным квадратным оконцам, собранным в большое окно у стены напротив, создавали мифические картинки и образы.
Грёзы роились в охмелевшем мозгу.
Красный кабачок под Петербургом, бездумное яростное веселье офицеров, красавицы дамы полусвета, грациозно порхающие от стола к столу. И громкий призывный голос – ...господа, не прокинуть ли нам талию, другую. Крик восторга в ответ.

Милейший, очнитесь. Мы к вам присядем. Вы кажется совсем раскисли - раздался над головой чей-то бас. Яков вышел из оцепенения. Рядом, с полными кружками в руках, стояли два господина и улыбались.
Шулеры, мгновенно оценил их Яков. Сколько на них насмотрелся. Господи! Может мерещится. Он вскинул голову. Да нет! Не мерещится вроде. Какие же они одинаковые везде. Сейчас будет угощать, вот этот басовитый...
Милейший, так мы присядем к вам и угостим крепким шерборнским элем – бас дрожал от доброты и участия.
Не горюйте вы так, молодой человек, выпейте доброго эля, а потом для остроты сыграем партию, другую. Как вы? – это уже говорил другой, развалясь в кресле напротив.

Яков смотрел на них оценивающим взглядом и вдруг почувствовал возникновение злого и напряженного шального настроя. Того самого, которое всегда возникало в сознании перед карточной игрой.
Вы хотите мне помочь, господа. Сделайте милость. Давайте сразимся по маленькой, в баккару. Только по маленькой, господа, по маленькой.
Уже через пару часов два приятеля Якова, не выиграв ни одной талии, были опустошены вконец и обалдевшими глазами смотрели, как исчезают в карманах незнакомца все их накопления.

Ну, всё или есть на что продолжить, уважаемые. Может быть есть дома, усадьбы, земли или фабрики. Давайте, давайте, не стесняйтесь. Злость и горечь сквозили в словах Якова. Партнёры молчали. Потом басовитый, поглядев на Якова восхищённо-рабским взором, промямлил.
Никогда со мной такого не было. Вы гений! Послушайте, сэр. А не рвануть ли нам в Сан Франциско. Туда сейчас ломится народ. Вы слышали о золотой лихорадке в Калифорнии. Там в один день счастливцы становятся миллионерами. Свободная страна. Нет этих гнусных законов, запретов разных. Кто умней и ловчей, тот и царь. Да втроём мы там таких дел наворочаем.
Сан-Франциско, говорите – медленно произнёс Яков – немного слышал.
Немного! Откуда вы! Да с такими руками – басовитый развёл широко руки.
Весь мир шумит о Калифорнии, десятки тысяч уже рванули туда. Почитайте любую газету. Там играют сразу на пе-со-чек. Поняли! Сэр!

И вновь дорога. Теперь безбрежняя, океанская. То тихая и ласковая, то грозная и бурная вела Якова в неизвестное. Америка! В этом слове ему всегда слышалось что-то призывное, отчаянное и таинственное.
Дорога туда и на самом деле была отчаянным мероприятием в те времена. Особенно на берега Тихого океана. Почитай полтора месяца под ногами беспрестанно качающаяся палуба и пустой горизонт, уходящий в воду. Слепящее солнце, от которого не укроешься. В тесных грязных каютах, забитых сотнями давно не мытых тел, находится было просто опасно. Убогое питание, к тому же бесполезное, когда качка выворачивает нутро. А ранним утром ещё и сбрасываемые в океан трупы, не выдержавших плавание.

Яков плохо переносил все эти трудности. И когда на горизонте показались, как-бы всплывая из воды королевские пальмы на бесконечных песчаных дюнах Кубы, а потом белоснежные дворцы и бастионы  старинной крепости Гаваны, он чуть не расплакался и решил было попытать счастье здесь. Тем более, что басистый побывал в Гаване и рассказывал чудеса о игорных домах города.
Но на пристани их ждала толпа людей со скарбом и детьми. Люди на подплывших лодках молили капитана взять их до Панамы. Корабль был и без того перегружен. Пришлось идти в соседний порт маленького городка Кабанос и там заправляться водой и свежими овощами. И Яков передумал, решив всё же добраться до Сан Франциско.

Стояла жуткая духота. Ветер чуть-чуть надувал паруса и казалось корабль не движется. Просто дремлет в переувлажнённом воздухе. Так длилось долгих десять дней. Самых страшных. Число мертвецов от духоты и начавшейся дизентерии резко возросло. Теперь их сбрасывали в море в течении всего дня.
И вновь вдалеке замаячили верхушки пальм. Вскоре открылась панорама американского берега и города Колона. Радость доплывших была беспредельна. Вот она, Америка. Ещё немного потерпеть и увидим город золота, Сан Франциско.
Наша компания сошла на берег и за бешеные деньги поселилась в относительно хорошем домике переполненного городка. Люди селились везде. Все помещения, до самых плохоньких, бы забиты приехавшими. Даже сараи для скотины были заняты. И она бродила по окрестностям, боясь попасть под нож голодающих людей.
Власть практически бездействовала и работала только в одном направлении – как можно быстрее отправлять толпы  «безумных» авантюристов через джунгли, кишащие змеями, насекомыми, болезнетворными испарениями и мстительными индейцами, в город Панама на берегу Тихого океана.

Ещё в 20-ых годах XVI века испанцами была здесь проложена широкая извилистая тропа, соединяющая два океана. Золотой и кровавой её назовут позже. По ней вывозились из Перу награбленные конкистадорами золото и драгоценные украшения великих инка. Здесь устраивали засады знаменитые корсары Карибского моря. Теперь прокладывали железную дорогу и она была почти готова. Лишь последний 20-ти мильный участок необходимо было преодолевать на лошадях или пешком.
С первым же поездом наши путники  постарались покинуть город. Добрались до строящегося участка. Чуть ли не за последние деньги приобрели мула для Якова и рано поутру двинулись к Тихому океану. Казалось бы дорога не длинная. Всего-то двадцать миль, но запомнились они на всю оставшуюся жизнь.
Дорога, построенная на болотах, часто расползалась или вовсе исчезала в мутной бездонной жижи. Маленькие, но своенравные и бурные речушки сносили только что построенные мосты. И эти проклятые москиты и змеи, от которых не было житья. Дорога вилась по дну длинного мрачного ущелья, где казалось камни, растения и сам воздух состояли сплошь из воды и ядовитых насекомых. Эти 20 миль прошли за трое суток. В дороге потеряли басистого. Сгубило  любопытство.
Колонна медленно пробиралась по тропе. Басистый  отошел в сторону по нужде, буквально на три-четыре метра. Через минуту раздался короткий, внезапно закончившейся бульканием, крик. Когда подбежали люди, то увидели лишь конвульсивно дёргающиеся ноги и пену из рта. И всё! Человека не стало.

Колонна тронулась, а Яков ещё долго смотрел на небольшой холмик земли, так внезапно укрывший жизнерадостного басистого человека.
На третий день прибыли в Панаму. Город был большим и красивым. Да и власть чувствовалась. Толпу людей тут же распределили по группам. Имеющих деньги отвезли в порт и расселили в большом пакгаузе, обещая вскоре отправить в Калифорнию. Остальных, а таковых было значительное большинство, разместили на окраине города, на берегу залива, за колючей проволокой. И ничего не обещали. Они добирались дальше как могли – на барках, лодках, маленьких судёнышках, продав  с себя всё. Даже жен и дочерей.

Поздней весной 1853 года Яков Девер с небольшим саквояжем, опираясь на толстую резную трость, сошел на пристань Сан Франциско. Десятки шхун и клиперов, большие барки стояли на рейде. Порт только строился. Море парусов и флагов, развеваемых лёгким свежим ветром, яркое солнце и толпы куда-то торопящихся, горланящих людей, одетых невообразимо пёстро и рвано. Улицы из деревянных, напоминающих ему нарвских домов, веером расходящихся от порта, животворно подействовали на «барона».
Он присел на тумбу. На сердце было спокойно и радостно. Яков улыбался и всё пережитое казалось каким-то далёким и не таким уж страшным.

Поберегись, чаво расселся, господин хороший – раздались над головой звуки до боли знакомого языка. Два тощих дромадера везли  повозку доверху забитую тюками и ящиками. На облучке сидел бородатый человек в клетчатой кацавейке, напяленной на чёрные то ли брюки, то ли шаровары. Яков вытаращил глаза. Здесь, на краю света и ... русский мужик. Он не мог поверить. Ноги сами понесли его за повозкой. Вскоре дромадеры остановились и клетчатая кацавейка метнулась к деревянному пирсу, с двух сторон которого были пришвартованы два корабля. Яков сразу обратил внимание на красавец клипер с острыми обводами корпуса и наклонёнными к корме огромными парусами.
И вновь глазам своим не поверил.
Господи! Да что ж это такое! Снится мне что-ли.
На корпусе клипера в лучах солнца светилось крупными буквами русское имя «Прасковья», а на рядом стоящем трёхмачтовом шлюпе – «Анастасия».

Бригада грузчиков быстро таскала по сходням тюки и ящики на клипер. В воздухе висели столь знакомые Якову русские восклицания. Он подошел поближе и во все глаза смотрел на корабль и людей.
Что вас интересует, сэр – спросил по английски подошедший господин в строгом европейском платье. Кто вам нужен?
А вы тоже из России – невольно произнёс Яков по русски.
Да! Здесь много русских и хозяин наш тоже из русских. А вам отколь известен наш язык, да ещё такой чистый, городской.
Хозяин. А кто он? Откуда вы здесь все... - так искренне и недоумевающе спросил Яков, что подошедший господин громко рассмеялся.
Какой же местный русский не знает богатейшего человека в Сан Франциско, Джозефа А.Волкофф. Откуда вы свалились. Чаю из господ будете, судя по платьишку. Небось за золотишком приехали?
Не знаю пока. Присматриваюсь. Только первый день у вас.
Ну, ежели грамотный, да к бухгалтерии способный, то приходите в контору. Она здесь неподалече. Хозяину такие нужны.

В те времена в городе и окрестностях было немало российских подданных. Некоторые ещё признавали себя российскими, другие уже нет. Но все тесно общались и старались помочь друг другу.
Необходимо вкратце объяснить их появление, а главное причины концентрации в столь удалённом от России месте. Трудно было в начале сороковых годов XIX столетия назвать Сан Франциско городом. Это был скорее шумный посёлок, что стоял на берегу бескрайнего залива в 4-5 милях от старой испанской миссии Святого Франциска. Напротив, на другом берегу залива, была еле заметна другая деревушка. Тихая и сонная – Саусалито. Правда, надо отметить, что и там и там издавались две газеты – «Звезда Калифорнии» и «Калифорниец», вокруг которых концентрировалась местная интеллигенция.

А вокруг расстилались долины и горы сказочной Калифорнии, по тропам которой бродили десятки племён индейцев, старающихся незаметно обходить редкие форты и миссии белых людей. Всё здесь принадлежало сонной умирающей  королевской Испании.
Всё бы хорошо и долго бы так длилось. Да вот беда, другим счастье. Нашли в середине Калифорнии золото. И всеобъемлющая алчность всколыхнула полмира и заполнила пространство сказочной страны сотнями тысяч энергичных людей. В том числе и российскими подданными.
Дело в том, что “рядышком” с Калифорнией, на замёрзшей Аляске, за 35 лет до названного события, обитала могущественная Русско-Американская компания (РАК), которая промышляла бесценными котиками и другой пушниной. Приходилось им туго, так как хлеб и овощи везли они за тысячи вёрст. Потому, естественно и зарились на богатые земли солнечной Калифорнии, бывшие в ту пору практически ничейными. Поначалу-то зарились только, а потом взяли да и построили там форты, городки и фермы, засеяли землю и зажили в общем-то привольно и тихо. И не только в Калифорнии, но и в соседнем крае, Орегоне. Понаехало тогда к ним не мало русских из Сибири. Приехало бы больше, да царь не пускал. Чего-то боялся, видно!

Правителем РАК в те годы (1845-1850) был контр-адмирал Михаил Дмитриевич Тебеньков. Это был «не слишком энергетический, однако весьма исполнительный офицер, притом изрядный коммерсант». Так писали современники. Задумал контр-адмирал навести порядок в компании, как на флоте. Поначалу естественно финансовый, ибо разбирался в этом не плохо. Начал и ужаснулся! Добывают много (ворвани, бесценных шкурок колана и бобра), а дивидентов мало и с каждым годом уменьшаются.
Ах ты, господи! Разворовывают коллеги компанию!
И правитель объявляет тотальную проверку. Тогда-то и стали «пропадать» многие служащие компании. Они подались в свободную Калифорнию, спасаясь от возмездия.
А тут как раз подоспела золотая лихорадка. Не многие из сбежавших, став удачливыми старателями, разбогатели и вошли в элиту местного общества. Большинство тянуло лямку на службе у своих богачей.

Мудрый контр-адмирал не стал бегать за эмигрантами, тем более требовать от властей их возвращения. Он почувствовал, что компания может заработать большие деньги, используя сбежавших. Их знание местной ситуации и кредиты компании лучше направить на обслуживании десятков тысяч необустроенных людей. Снабжать едой, одеждой, инструментарием. Организовать строительство домов,  транспорт и многое другое.   
И он начал активно действовать.
Экономическому процветанию РАК в те годы очень способствовал один из служащих компании, человек с великолепным коммерческим чутьём, предвидением и знанием торговых законов. Некто Симон Левин Вульф. Российский поданный, прослушавший курс лекций в Дерптском университете на юридическом факультете, но не получивший диплома  юриста по причине того, что мол «...наука о правах заключает в себе учения, которые не согласуются с религией еврея...» и потому решивший искать успеха в заморских колониях России. Он появляется  на Аляске в начале сороковых годов, но только умный Тебеньков приближает к себе, расширяя его экономические полномочия.

Симон Вульф, услышав о золотой лихорадке, тоже бросается в Калифорнию. С разрешения контр-адмирала. В июне 1849 года на шхуне «Константин» он прибывает в Сан Франциско и первое, что предпринимает, связывается со своим бывшим сослуживцем. Приятелем, покинувшим компанию тремя годами прежде описываемых событий и ставшим влиятельным в городе человеком. Иосифом Волковым, ставшим вскоре богатейшим человеком, американским поданным Джозефом Волковым.
Видя острую нехватку в Калифорнии звонкой монеты и всё возрастающие объёмы оплаты золотым песком, Симон предлагает Джозефу  образовать компанию «Royal Aurum Company (RAC)», которая с разрешения только что организованной пробирной палаты Калифорнии начинает чеканить ... золотые монеты достоинством в 5 и 10 долларов ( при содержании металла на 4 и 5 долларов золотого песка с приисков). А агентами компании становятся многочисленные коробейники. Через них Симон и Джозеф оповещает население северной Калифорнии, особенно прииски,  о готовности  « перевозить грузы, посылки и любые предметы до всех городов Америки и Европы и кроме этого ... покупать и продавать золотой песок, слитки и денежные ассигнации, оплачивать и принимать расписки, счета, чеки и пр....»

Служащие российских магазинов компании РАК, российские приказчики да и мелкие торговцы, российские старатели на приисках и просто бывшие или настоящие российские граждане, волею судьбы покинувшие службу в Российско - Американской компании и осевшие на пространстве между Сакраменто и Монтереем, все они числом в несколько сотен составляли в ту пору более или менее обособленную российскую общину. Даже священник появился, некто Николай Ковригин, который открыл в Сан Франциско домовую церковь. Его стараниями, уже к 1869 году, была создана епархия с кафедрой в Сан Франциско, а при ней первая в Америке русская церковно-приходская школа.

Яков Девер, конечно, направился в контору компании. Был принят и обласкан. Направлен в порт, чтобы вести приходо-расходные товарные книги. Он буквально ожил в Сан Франциско, напрочь забыв о переживаниях последних лет. Просыпался в приподнятом настроении. Завтракал куском хлеба, запивая молоком и спешил в порт. Никто о прошлом не спрашивал, ни допытывался и вообще не докучал вопросами. Простые люди понимали, что имеют дело с образованным человеком, но не гордым и потому в разговоре нередко просили помощи по разных мелочах. То письмо написать, то рассказать про Россию, то просто посоветоваться с умным человеком. Приказной народ и мелкие торговцы недоумевали как этот нищий хромой прекрасно говорит по русски, по немецки и английски.

Молва о грамотном хромом вскоре достигла хозяина. Всемогущего Джозефа Волкофф. Он попросил своего штурмана Диего привезти оригинального незнакомца, о котором ему уже не раз говорили, в свой дом на Lombard str.
Я вижу вас не удивляет богатое убранство дома, как будто вам это привычно – начал Джозеф, всматриваясь в лицо идущего навстречу сильно прихрамывающего человека в какой-то несуразной, но опрятной одежде.
Да и мне кажется, судя по обстановке, что вы нередко бывали в богатых русских домах Петербурга или Москвы – вдруг ответил с широкой улыбкой незнакомец.
Они крепко пожали руки, не переставая открыто и пристально разглядывать друг друга, как будто стараясь припомнить - где это они ранее виделись???

Долгая была беседа. Проникновенная. Яков без всякой на то причины, откровенно, как никому и никогда до того, рассказал незнакомому человеку всю свою жизнь. Все мысли, чувства, мечты.
Поразительна судьба ваша, Яков! Модный портной и страстный расчётливый игрок в богатейших домах Петербурга. В одном лице! Не часто встретишь. Не часто.
Джозеф смеялся от души, чуть-ли не бегая по большой гостиной.
Да вы просто находка для меня. Мне нужны такие, именно игроки по сути своей и в тоже время доверенные и образованные люди, тем более российского происхождения. Да и деваться вам от меня здесь будет некуда. Господь послал мне вас. Давайте-ка перебирайтесь ко мне. Будете поначалу вникать в некоторые мои дела, а потом ...
Ну, потом и посмотрим.

Через пару месяцев в Сан Франциско появился новый американский подданный, г-н Джэкоб Дэвис. В этом прихрамывающем человеке, гуляющим по модной Main Str. в безупречном фраке с красивой богатой тростью в руке аристократы Петербурга сразу бы распознали барона Девера. Но, С.Петербург был на другом краю планеты.
Джэкобу не понадобилось много времени, чтобы понравится местному обществу. Это он умел делать, как немногие. К тому же гарантии Джозефа открывали все двери перед молодым человеком, приехавшим по приглашению патрона из старого света.

50-ые годы XIX столетия было временем, когда в Сан Франциско, благодаря внезапному огромному наплыву золота и предприимчивых людей, закладывались основы будущих влиятельных и могучих финансовых олигархий. Жизнь кипела. Повсеместно открывались банки, компании, предприятия, бурно строились офисы и дома нуворишей.      
Г-н Джэкоб Дэвис внимательно присматривался к новым людям, бывал в клубах и на вечерних приёмах разбогатевших торговцев, новых банкиров и золотопромышленников. А вечерами они с Джозефом обсуждали события дня, обмениваясь впечатлениями.

Осень 1855 года выдалась на редкость ветреной и дождливой. Тяжелые, чёрные тучи с океана методично, изо дня в день, утюжили узкий гористый полуостров, поливая всё живое и неживое мертвящим холодным дождём. Город был затоплен и огромные лужи в низинах, объединяясь в сплошные озёра, заливали дома и магазины. Жизнь людей замерла и даже в душах пьяниц, коих с той поры и до настоящего дня всегда полно в весёлом портовом городе, было постоянно скверно и неуютно. Казалось на земле не осталось ни одного сухого места. Даже не верилось, что стоит отъехать всего на 30-40 миль южнее, в сторону Сан Хосе и вас оглушит беспощадная жара. Вы не увидите ни одной лужи и зелёной травинки.
Нет воды, всё пересохло, коровы дохнут - уверяли фермеры в Санивэйле.

В один из таких дней богатая коляска о двух рысаках осторожно пробиралась по центру города. Одинокие фонари плохо освещали улицы, но кучер видимо хорошо знал город и вскоре остановился перед подъездом каменного дома, утопавшего в темноте большого сада.
Окна особняка были ярко освещены. Виднелись фигуры людей, но не было видно женских головок. Здесь размещался мужской клуб. Здесь собирались избранные, чтобы обсудить большие дела. Из коляски вышли Джозеф и Джэкоб. Зябко ёжась, они взбежали по ступенькам и быстро вошли в открытые услужливым человеком двери. Вошли как в свой домой и пройдя анфиладу комнат, кланяясь налево и направо, пожимая некоторым руки, появились в большой гостиной.
Их ждали. Точнее ждали Джозефа. 

Программа вечера не предвещала ничего оригинального. Всё как всегда. Сытный плотный обед, ликёры, гаванские сигары, затем раздвоение по интересам. Иных тянуло обсудить дела, других поразглагольствовать о разногласиях России с Англией и Францией по поводу проливов, ну а третьи спешили к ... ломберному столу.
Джозеф, отобедав, оживлённо разговаривал с архитектором Питером фон Эйзенманом, близким приятелем, рассказывая об удивительной природе Аляски и жизни алеутов. К ним присоединился и Джэкоб, после часа игры за зелёным столом. Его тянуло сразится и он позволил себе прокинуть две-три талии в вист. Но стало скучно. Партнёры играли по маленькой, а зажечь их он не посмел, помня приказ патрона.

Через некоторое время к ним присоединились ещё двое. Партнёр Джозефа по «Royal Aurum» Симон Вульф, всегдашний посетитель клуба, сухопарый и удивительно подвижный жизнерадостный человек. Когда в разговоре случилась пауза, он представил своего знакомого. Невысокого, полноватого, розовощёкого господина, почтительно стоящего чуть сзади и подобострастно глядящего на Джозефа.
Позволь представить тебе, Джозеф, будущего текстильного короля Америки, г-на Леви Страусса.
Будущий король запылал красными оттенками радуги и на плохом английском тихо пролепетал что-то почтительное. Джэкоб сразу уловил в нём немца из южной Германии, немецкого еврея.
Не стесняйтесь, господин Леви. Г-н Волкофф любит новые прожекты и может дать ценные советы – продолжал Вульф.

Аляска была на время забыта и вся компания молча разглядывала гладкого розовощёкового человека, отчего тот на глазах превратился в пунцового.
Я недавно из Нью Йорка - наконец выдавил он -  всего несколько месяцев у вас. Там, на востоке, уже третий год поют песню о Сакраменто, где золото гребут лопатой. Вот и послали меня братья. Мы держим галантерейный магазин и пошивочное ателье на пятой авеню. Правда, там грести лопатой не приходится. Вот и приехал присмотреться. Как и что! – медленно, смущаясь, бессвязно говорил Леви.
И как, присмотрелись! Что надумали шить... – сам того не ожидая вдруг вступил в разговор Джэкоб, услышав знакомое словосочетание.
Да, вы знаете, странное дело обнаружилось – продолжал Леви, глазами поблагодарив незнакомого человека за участие. Модные вещи для женщин и мужчин здесь мало кого волнуют. Видимо пока немного здесь модниц и вообще джентльменов и конторских служащих. Зато, как я заметил, приисковые люди, ковбои, портовый народ постоянно спрашивают одежду простую, удобную и крепкую для работы.
Интересно, что же вы можете им предложить – заинтересовался Джэкоб.

Я чувствую, мой дорогой, как вас это живо затронуло – засмеялся Джозеф, припоминая основную профессию своего молодого приятеля.
Давайте, давайте рассказывайте Леви. Так что вы натворили там. Не стесняйтесь, мы вам не конкуренты.
Ну что вы, я знаю вашу порядочность со слов г-на Вульфа. Это более чем достаточно. Я решил предложить этим людям высокие штаны из разновидности парусины или палаточного брезента. Чёрного и синего цвета с оригинальным кроем. Ну как бы вам сказать проще. Представьте  сзади высокая узорная планка с накладными карманами и закрепками и всё прошито крепчайшими суровыми нитками. Их можно стирать и не надо гладить. Вид, я вам замечу, отличный. Мужчины в них выглядят подтянутыми и стройными.

И чтобы вы думали! Их стали разбирать нарасхват и сегодня уже за них дают порцию золотого песка на шесть долларов.
Браво, г-н Страусс, браво – Джозеф рассмеялся от удивления - как будто мелочь, а перспективы заманчивы. Поле деятельности у вас широчайшее. Сейчас в Калифорнии скопилось несколько сот тысяч фермеров, рабочих, сезонников, бравых ковбоев и приисковых работяг. Срочно закрепляйте свои права. Может и для нас что-либо подобное и удобное подберёте. Подумайте!
А знаете что! Берите-ка себе в партнёры моего друга – он вдруг пристально посмотрел на Джэкоба. Думается он не будет возражать. К тому же, как я знаю, неплохо разбирается в вашем деле. Я рекомендую его. А вы как, Джэкоб?  Деньги для расширения дам. И под проценты, которые будут ниже банковских. Уверяю!

Господи! У меня сегодня счастливый день – с подобострастием запричитал розовощёкий человек – я думал об этом, скажу вам честно, но не ожидал что случится так быстро.
Хм – мелькнула мысль в голове Джэкоба Дэвиса – возможно и для меня этот день станет памятным.
Этот день стал поворотным не только в судьбе Джэкоба Дэвиса, но и для Леви Страусса. Новый партнёр, принёс не только деньги, но и душой прикипел к Леви. С неистовой энергией он принялся за дело. Как будто оно задолго до этого дня зрело в душе и создавало программу действий и технологию производства.

Уже к 1857 году слава о джинсах (Jeans) распространилась по всему западному побережью Америки. За два первых года было продано 121 тысяча пар штанов и курток. А в следующем году фирма «Levi Strauss and Co» запантентовала изобретение Джэкоба Дэвиса. Он придумал укреплять карманы джинсов медными заклёпками, которые применялись для крепления конской сбруи. Чуть позже предложил пустить цветную нить вдоль брюк и рукавов. Как-будто мелочь. Но из таких мелочей создаются состояния ...
Джинсы приобретают мировую славу, а два неразлучных компаньона - огромное состояние.
К 1870 году Джэкоб зарабатывает свой первый миллион. Но это будет позже. А пока что “барон” Девер хочет отблагодарить своего старшего друга Джозефа Волкофф. Но тот в 1858 году внезапно исчезает из Сан Франциско и никто не знает его местонахождение. Ходят слухи, что сбежал на любимом клипере от ареста за какие-то прежние тёмные дела. Другие говорят, что просто пустился в кругосветное плавание, забросив жену и дела. Третьи говорят, что поплыл в Россию, где давным-давно его ожидают русская жена и сын... Но это отдельная история.

Повесть закончена. Дальнейшая судьба Джэкоба Дэвиса, “барона” Девера, складывается весьма удачно. Он инвестирует большие суммы в строительство трансконтинентальной железной дороги, становится одним из членов Наблюдательного Совета Калифорнии за строительством и распределением заказов, почётным гражданином Сан Франциско, спонсором многих университетов. Одним из богатейших людей той Америки.
Последнее упоминание о нём мы встречаем в списке почётных гостей первого поезда из Сан Франциско в Нью Йорк, который преодолел громадный путь через горы и бескрайние прерии за восемь дней (ранее этот путь проезжали на дилижансе за три месяца) и под восторженные крики и улюлюканье толпы 24 июня 1870 года прибыл под своды Нью Йоркского городского вокзала.

Вот такая случилась история с полурусским полунемцем Яковом Девером. Так что покупая джинсы от Леви Страусса, вспоминайте о российских корнях этого гениального изобретения.











                Калужский сибарит.


В начале 80-х годов XIX столетия на востоке американского континента, в джунглях и болотах плоской Флориды, которой достаточно одного небольшого подземного толчка, чтобы «навечно» растворится в водах Атлантики, ещё один российский пилигрим, выполняя мечту, строил дома, церкви и прокладывал железнодорожный путь от Атлантического побережья к берегам Мексиканского залива.
Звали его Пётр Алексеевич Дементьев. Большой был человек, сильный и страстный.

Изнеженным мальчиком, выросшем в богатом имении Корытня среди нежнейшей зелени лесов, полей и ленивых рек Калужской губернии, он в юном возрасте был отвезён в Пажеский корпус. Затем последовала военная служба в С. Петербурге и в Варшаве. И вот через двадцать лет, сразу после смерти родителей, оставивших огромное состояние единственному сыну, молодой человек полный неясных устремлений появляется в старом барском доме.

Старинный двухэтажный дом в 25 комнат с флигелями и конным двором был возведён на сухом возвышенном месте. К моменту возвращения молодого барина все строения простояли лет тридцать не белёнными. И потому выглядели серо, уныло и неуютно. Папенька всегда уверяли домочадцев, что дому и строениям надобно выстояться.
Вокруг был разбит парк. Поблизости находился регулярный сад похожий на голландский. Клумбы с цветами, невысокие цветущие кустарники и розовые куртины. От парадного входа шла длинная извилистая аллея, пересекающая регулярный сад и уходящая прямо вдаль, в английский парк, постепенно переходящий в дремучий русский лес...

Оказавшись полновластным хозяином, соскучившийся по деревенскому приволью, полный энергии, Пётр Алексеевич немедленно приказывает перестроить дом, расширить окна, пристроить парадное крыльцо с четырьмя дорическими колоннами, с фронтонным треугольником над ними, выбелить дом снаружи и все усадебные постройки. Изнутри оштукатурить и покрыть модными в ту пору цветными бумажными обоями. Выписывает из города садовника и тот приводит парки в великолепное цветущее состояние. Затем из Петербурга доставляют гарнитуры английской мебели. В том числе и мягкой, строгих полосатых тонов. Привычных ему по петербургским домам, где прошла юность.

Он занят целыми днями. Его фантазии нет предела. Покончив с домом и парком, молодой барин начинает хозяйничать в своих владениях. Естественно на английский манер. Выписывает книги о землепользовании, заводит обширную переписку по агрономии и животноводству, закупает новейший инвентарь и обучает своих крестьян лучшим методам возделывания полей. Как страстный любитель природы, особенно зимней, заставляет крестьян насаживать  тысячи сосен и елей вдоль дорог. Для декорации выписывает и высаживает кедр, лиственницу и пихту, чтобы усладить взор  с балкона своего дома.

Сельского старосту прозывает бурмистром и одевает в кафтан с широкими галунами и серебряными булавами, на которых вырезан семейный герб. Отыскивает двух писарей, которых обривает, остригает и облекает в форменные с гербовыми пуговицами сюртуки.
Два раза в неделю по утрам приказывает проводить заседания бурмистра с наиболее зажиточными крестьянами. Нередко и в его присутствии. Здесь составляются прожекты и приказы по объёму барщины, необходимому сельхозинвентарю для каждого селянина, срокам выплаты или задержек. Здесь контролируется состояние дел на сегодняшний день. Но главное молодой барин с отменным удовольствием  творит суд и расправу, выслушивает просьбы и жалобы, кладёт резолюции, назначая даже лёгкие телесные наказания провинившимся и по военному обыкновению всегда находится при их исполнении. При кабинете всегда дежурит дворовый мальчуган в виде рассыльного...
Не обходит вниманием и девичьи хороводы..., нередко меняя постельничьих девок и горничных. Он упивается властью и либерализмом.

Подражая столичной знати Пётр Алексеевич желает видеть в доме всё поместное дворянство. Устраивает балы и маскарады. И просто приёмы. Про петербургского богача молва разбегается моментально и привыкшие к сельской простоте помещики с домочадцами, без особых приглашений, толпами ломятся на даровой  хлеб-соль. Он жалует всех. Богатый стол, отличные вина, псовая охота.
Но собиралось так много гостей, что многих он даже не знал. И тогда для удобства собственной жизни им были выработаны особые правила поведения, которые вручались каждому гостю в напечатанном виде. Их было много, но приведу лишь некоторые из них. Особо характерные для души Петра Алексеевича.
 - хозяин удалясь от сует и пышностей мирских, желает и надеется обрести здесь уединение совершенное, а от оного проистекающее счастливое и ничем непоколебимое спокойствие духа.
 - хозяин почитает хлебосольство и гостеприимство и потому всякое деланное посещение будет им принято с удовольствием и признанием совершенным.
- хозяин наблюдая предмет и пользу своего сюда приезда, определяет в каждый день разделять своё время с жалующими к нему гостями от часу пополудни до обеда, время обеда и всё время после обеда до 7 часов вечера. От 7 до 10 часов вечера определяет он для уединённого своего чтения или письма.
- хозяин просит тех, кто может пожаловать к нему на один, два, или на многие дни, чтобы, быв в его доме, почитали себя сами хозяевами, никак не помня о нём единственно в сем качестве, приказывали его людям все подобные для них услуги. 

Уникальная инструкция, как нельзя лучше показывающая и ум и широту натуры и некоторую образованность богатого российского барина.   
Пробежали годы праздной холостой жизни. Следуя английской манере, он обзаводится семейством.  В Калуге ему подыскивают невесту, некую Раису Семёновну, урождённую Плещееву, втрое увеличившую его состояние и в пять раз семью. Раиса Семёновна рожает одного за другим пятерых детей.  Пётр Алексеевич безмерно любит жену, холит, ни в чём не отказывая ея прихотям.

И вот здесь, так сказать в апогее расцвета физических и духовных сил, его вдруг охватывает ...скука...пустота. Ничего не мило. Петру Алексеевичу всего тридцать пять лет. Забыты бурмистры, заседания, прожекты, гости и псовая охота. Даже милый друг Раиса редко видит его в своём будуаре.
Это естественный порог для русского барства, пройдя который мыслящее сельское дворянство движется далее по жизни двумя путями. Одни, коих большинство, спиваются, подвергая души философическому углублённому самосозерцанию и самобичеванию. Так сказать пускаются во все тяжкие...

Других, коих меньшинство, поражает истинно русская болезнь.
Хандра и безысходная лень. Дикая, всеобъемлющая. Это последнее охватило Петра Алексеевича. Он раздражительно мечется. Ему всё надоело. Он уже не знает чем себя занять, что делать, куда приложить силы. И тут появляется странный человек в его окружении. Из Москвы, уволенный из университета за какие-то революционные взгляды. Тот самый нигилист, титан и либерал, по образному выражению известного литературоведа  «...неясная, гремучая, русская смесь Ноздрёва с Байроном ...».  Этакий тургеневский Базаров. Он быстро заполняет опустевшую душу Дементьева идеями утопического социализма о равенстве и братстве, о распределении по труду, о  дикости русского общества и царизма вообще, о свободе, которая только и существует ... в Америке.

Поразительно. Слова студента находят такой обширный отклик, что вскоре Пётр Алексеевич распродав и раздав почти всё имущество вместе с малыми детьми отправляется за океан.
Собственно говоря, описание его молодых лет необходимо с единственной целью. Чтобы понять в полной мере глубочайший диссонанс между барской роскошью русской жизни и нищетой первых лет американской. Учтите, по собственному желанию.    

В 1882 году в джунглях и болотах центральной Флориды, среди девственно малярийной природы, круглогодично кипящей под жаркими лучами солнца, кишащей змеями, жуткими насекомыми и всеядными крокодилами,  появляется русский пилигрим с женой и пятью малыми детьми. Они поселяются в маленьком посёлке Sanford, что ютится в густых джунглях на берегу озера Monroe, в 35 милях от побережья Атлантики. Естественно с минимумом средств и максимумом благородных утопических идей и прожектов.
Но Америка тех лет страна, где утопии быстро исчезают. Здесь, как вскоре он понимает, выживают сильные реалисты. Пётр Алексеевич Дементьев, вскоре ставший Питером Деменсом, оказался могучим человеком. Изнеженный капризный баловень превратился, со слов его первых американских друзей, в  « ... обыкновенного работягу, крепкого, весёлого, общительного... и простого».
Произошла метаморфоза. Разительная перемена за весьма короткий срок. Такое бывает не часто.

Сам строит себе небольшую хижину из двух комнат. Сооружает топчаны, простейшие шкафы, делает ставни. Стёкол поначалу не вставляет. Дорого! Потом расчищает участок джунглей ... в три гектара. Для справки. Это участок земли размерами 300 на 300 метров. И не просто мягкой чернозёмной земли, что стелется под плугом на равнинах южной России. Заболоченной, кочковатой, густо заросшей кустарником. Роет канавы, делает простейший дренаж почвы и, наконец, высаживает апельсины. В соответствии с технологией через год, потом ещё через год, перебирает сотни стволов подросших деревьев, удаляя одну треть части корневища.
Так надо, для высоких урожаев.
Это, скажу я вам, адский труд. Попробуйте в одиночку, господа и убедитесь в правильности моей формулировки.

Пока деревья растут, а плодоношение начинается на третий-четвёртый год, необходимо кормить большую семью и потомственный дворянин идёт подрабатывать на соседнюю лесопилку, где получает доллар с четвертью за полный рабочий день. Мужественная Раиса Семёновна крутится с пятью детьми молча и ожесточённо. Но как следует из её писем маменьке и папеньке у них рай, да любовь. Последнее верно, но что касается первого ...
Наконец, собран первый урожай. Выручив деньги от продажи апельсин, Питер почти все средства вкладывает ... в пай на лесопилку и становится совладельцем. Откуда в изнеженном русском барине эта коммерческая жилка. Непонятно!
После следующего сезона продажи апельсин выкупает лесопилку полностью. Новые деньги, после нового урожая вкладывает в покупку ещё двух лесопилок, понимая рыночную конъюнктуру и бум на строительство домов и предприятий во Флориде и соседних штатах. Семье вновь оставляет только-только на прожитье. Его доход стремительно растёт и вскоре  достигает 2500 долларов в месяц. По тем временам это уже большая сумма..

Неуёмная энергия русского поражает соседей.
Наконец, переселяется в соседний городок Longwood, где строит себе первый большой дом и даже приобретает ... рояль. По вечерам звучат таинственные напевные русские романсы, исполняемые огрубелыми руками Раисы Семёновны. Звучит Бетховен и Шопен, Брамс и Моцарт, неведомые цыганские романсы, слышится русская речь. Выросли дети, которых чернокожая нянька по утрам разводит в школы. Всё, казалось возвратилось на круги свои, только на другом социально-энергетическом уровне.
Питер Дименс давно забыл ощущение хандры и никчёмности существования. Он бодр, весел и общителен. Появляются важные приятели. Шериф, владелец местного банка, директор гимназии и другие «сливки» местного общества, которые частенько посещают вечера в уютном русском доме.

Но хозяин дома не успокаивается и ещё через год становится  владельцем уже пяти лесопилок, где работают около 200 рабочих и параллельно начинает заниматься подрядами на постройку домов. Дело, как закрученная стальная пружина, стремительно разворачивается.
Всё большее внимание привлекает район современной Tampa, то есть побережье Мексиканского залива, куда устремляется большой поток не бедных переселенцев, привлекаемый жарким солнцем, плодородными землями, экзотической растительностью, блестящими песчаными пляжами и круглогодично тёплым океаном.
Теперь Питеру под силу крупное строительство. В 1889 году он строит католическую церковь в городке St. Augustin, большой отель в колледже Rollinse в Water Park  и ещё два отеля в городе  Sarasota.

Наступает апофеоз его деятельности. Окончательно формируется новый человек - бизнесмен, стратег, дальновидный организатор и осторожный  финансист.
Прошло всего-то около семи лет, а прежнего гусара выпивоху и бездумного сибарита как-будто никогда и не было.
Странные метеморфозы иногда выделывает жизнь, господа. 
Но продолжим рассказ.
Дименс одним из первых понял значение Флориды, тем более западной, как возможного центра курортов и развлечений. Не только для американцев, но и европейцев. Следовательно, будет остро необходимо развитие транспорта, связи и гостиничных систем. Но в первую очередь, конечно, дороги.

Понимает он и другое. Как тяжело одному играть и рисковать. Верных помощников нет. И судьба, как-бы прочувствовав момент, подбрасывает ему ещё двух российских пилигримов.
Скульптора, художника и картографа Фёдора Каменского. В Америку тот приехал недавно, надеясь на признание художника. Не найдя должного успеха в Нью Йорке, будучи в депрессии,  уезжает в глухую Флориду. С женой и тремя детьми находит идиллию в небольшом приморском посёлке Clearwater, где в то время жило всего 16 семейств. Ведёт замкнутый образ жизни, много пишет, объезжая на парусной шлюпке необыкновенные места.

Они и на самом деле необычайны. Тёплые воды проносящегося здесь Флоридского течения, предшественника гигантского Гольфстрима, воздействуя на известняковые и песчаные породы береговой линии огромным и постоянно действующим потоком термической энергии, превратили её в бесформенный мир запутанных извилистых заливов, проливов, бухт, островов, полуостровов, заросших буйной тропической растительностью и заселённых разнообразным миром животных, птиц и морских зверей. Мир, имя которому Tampa Bay.
Каменский весь захвачен этим миром. Сотни рисунков и кипы топографических карт, которые со временем оформляются им в единую красочную ландшафтную карту этого мира.

В 1885 году к Каменскому погостить, да разузнать про Америку приезжает из России богатый племянник Иван Филипов, сын крупного коннозаводчика из Ростова. Приезжает с мечтой сделать здесь карьеру, прослышав о сказочных деловых возможностях в США. Но у дяди-художника ему скучно, дел не предвидится, райская природа быстро надоедает целеустремлённому молодому человеку...
И наступает момент, когда трое пилигримов встречаются. Никто не знает где и как. Да это и не важно. Они встретились и видимо сразу Дементьев, более опытный и одержимый, увлекает остальных грандиозным прожектом.
Строительство меридиальной железной дороги  пересекающей Флоридский полуостров от Атлантики (гор. Sanford ) до Мексиканского залива (гор. Pinellas Park). Всего-то 160 миль, но через болотистые джунгли.
Ещё один железный ремешок на теле США, благодаря которому, предвидит прожектёр, вскоре начнётся фантастическое гражданское и промышленное освоение ресурсов штата Флорида.   

Они поверили ему. Основали фирму, распределили роли. Каменский – топографо-геологический отдел ( вдоль трассы железной дороги и под строительство других объектов), Дементьев осуществляет общее организационно-финансовое руководство, но более над строительством железной дороги, Филипов – материально-техническое обеспечение и параллельно подрядчик-строитель гражданских и промышленных объектов в районе конечного участка трассы железной дороги, то есть на побережье Мексиканского залива.
Здесь будет заканчиваться дорога. Её последний 15-ти мильный участок должен проходить вдоль лесистого песчаного полуострова, разделяющего Tampa Bay и Мексиканский залив.

Дементьев показывает на ландшафтной карте Каменского примерную трассу и продолжает с великой гордостью глядя на партнёров.
Здесь устойчивый песчаный грунт и пологие не высокие холмы, заросшие чистым лесом. Здесь открывается необыкновенно впечатляющий вид на два залива и множество небольших островов. Здесь, друзья,  мы построим портовый город-курорт с названием ... Ст.-Петербург. Каково вам.
Буря восторга!

И работа закипела. Строительство железной дороги оказалось очень дорогостоящим делом. Приходилось работать в чрезвычайно трудных природных условиях. Джунгли буквально кишели ядовитыми змеями и насекомыми, аллигаторами, возбудителями страшной желтой лихорадки. Но большей трудностью было решение финансовых проблем. Денег Дементьева и Филипова оказалось явно недостаточно и пришлось убеждать банки финансировать работы. Риск вложения средств в дорогу для банкиров был немалым и только редкая сила воли и непреклонное желание помогли Дементьеву довести строительство до конца.

1 июля 1890 года первый поезд пришел на берег Мексиканского залива. Пришел на новенький вокзал посёлка Ст.Петербург, выстроенного по проекту Каменского. На привокзальной площади, вскоре той же компанией, была построена в русском стиле трёхэтажная гостиница «Детройт». Они ещё успели углубить гавань, построить пристань и по заказам богатых клиентов создать вдоль моря ряд особняков. Можно сказать дворцов с колоннами, луврообразными окнами, парадными лестницами и огромными садами с земляными вазами.

«Запах жареного» привлёк жестоких конкурентов. Это вполне закономерно. Дела компании сильно пошатнулись и в 1892 году Дементьев был вынужден продать свои акции и ... уехать в Калифорнию. Там в графстве Бернардино, что в сорока милях восточнее Лос Анджелеса, он купил большой участок земли, построил дом и естественно вновь завёл апельсиновые рощи.
Больше энергии не хватало, больше не возникало грандиозных проектов. Четверть века он спокойно и размеренно прожил в Калифорнии, где и скончался в 1919 году.

А город рос и ныне это фешенебельный курорт, обустроенный красивыми проспектами, набережными и дворцами. В центре его, в городском парке вблизи залива, силами муниципалитета  в 1977 году был открыт памятник неизвестному ... Питеру Дименсу.
Когда схлынула жидкая волна гостей при открытии памятника, на скамейке остался сидеть солидный гражданин с чертами лица холёного русского барина. То был Пётр Андреевич Толстой, внук основателя города.
Современники писали – копия великого деда. 

















                Рохлин Л.И.

Портной из Нарвы.



           Каждый российский школьник знает Нарву. Помнит болезненно настойчивые попытки
          Пётра I завоевать город, где за высокими стенами ожидала императора красавица прачка, готовая стать российской царицей. Так вот в Нарве, после третьего раздела Польши (1795 год), когда к Российской империи «навечно» отошла Курляндия, с конца XVIII века поселилась большая семья немецкого колониста Девера. Ранее жили они в Риге. Жена Девера, будучи из мелкопоместного русского дворянского сословия, внешне спокойная и бесстрастная, тщательно скрывающая натуру порывистую азартную, всеми силами тянула нерешительного немца в Петербург. В свет. Добропорядочный скромный бюргер, неожиданно ставший российским поданным, стеснялся бедности и всячески отговаривал жену. 

И всё таки уговорил остановится хотя-бы поблизости от яркой столицы. В старинном шведском городе Нарве, где со временем глава семейства стал видным горожаниным, единственным провизором, да и лекарем при острой нужде. В 1823 году на свет божий появился младенец Яков. Последний, седьмой ребёнок. Старших двух сыновей энергичная русская дворянка сумела определить в С.Петербургское военно-морское училище. А младший, неистово любимый, всё время оставался при маменьке, как последнее утешение в серой будничной жизни провинциального городка. Была, правда, ещё причина. Немаловажная. Младенец Яков от рождения был хроменьким.

Бежало время. Яков вырос крепким молчаливым юношей, стесняющимся своего уродства. Редко гулял. Не имел друзей. Только по воскресным дням вместе с маменькой и сёстрами посещал православный храм и приходил в страшное замешательство, когда ощущал на себе женский взгляд.
Определили его родители портным. Отец настоял. Ну куда ещё. По военной линии невозможно, а в студенты маменька не пускали. При себе держали, как единственную радость. Вскоре выделился Яков мастерством и неуёмной фантазией художника женского платья. Да такой, что приезжали в Нарву дамы из Тарту, Риги и даже С.Петербурга. Стал зарабатывать немалые деньги.

К славе портного относился хладнокровно. При встречах с обольстительными клиентками поначалу краснел, но потом перестал и даже шутил. Вежливая улыбка освещало лицо, а глаза ... Они оставались безучастными.
Никто, даже драгоценная маменька, не догадывались что творится в  душе сына. Она же, душа, полностью переняла скрываемые тайные жгучие свойства страстной материнской души. А от папеньки способность подавлять и подчинять порывы, втайне наслаждаясь острым искусом.
Быстро взрослея и всё более мучаясь от душевных порывов, Яков стал искать выхода своим страстям. Но не в своём городе, где каждый шаг сразу становился известным. Он стал нередко уезжать в недалёкий  Петербург под видом посещения братьев. Уезжал в скромном платье, а столице появлялся совсем другой человек. 
Возникал модно и богато одетый господин с прекрасными манерами, важным видом и твёрдым властным голосом. На утаенные от родителей деньги рентовал богатый выезд и ... пускался во все тяжкие.

Где ещё в те времена в России можно было пережить настоящие страсти. Конечно, за ломберным столом.
Без карт не можно жить.
Кто ими в обществе себя не занимает,
Воспитан дурно, скучен всем бывает...
Так метко заметил дядюшка А.С.Пушкина, Василий Львович. В России повсюду метали банк и штос. Профессиональные игроки, как купцы с товарами, разъезжались по ярмаркам. И как не старались русские императоры, начиная с Петра Великого, бороться со злом, издавая строжайшие указы, ничего не помогало. Шли на компромиссы, разрешая так называемые коммерческие игры. Здесь всё вершило мастерство и расчёт - вист, ломбер, впоследствии названный преферансом, бостон. Запрещали азартные - банк, штос, фараон, баккара и макао, в которых окончание непредсказуемо и зависит от ... судьбы. Коммерческие разрешали даже в офицерских казино, которые пооткрывали почти во всех гарнизонах.

Но азартные игры не прекращались. На балах и маскарадах всегда находились тайные комнаты, куда провожали именитых игроков и где проигрывались целые состояния. И не мудрено было.
Укоренилось в обществе мнение, что пользоваться шулерскими приёмами не считается зазорным. Попасть в эти комнаты не представляло особого труда. Приезд на собственном выезде, богатый внешний вид, солидные чаевые слугам, умение красиво говорить и острить, рекомендации на первый визит, которые легко раздавались влюблёнными дамами и друзьями и вот перед тобой широко раскрывались двери салонов.

Так в Петербурге появился «барон» Девер. Молодой, обаятельный, остроумный и даже хромота придавала ему своеобразный шарм. Она же спасала от необходимости ухаживания, светской болтовни и, естественно, танцев. Игра, карточная игра, только и завораживала  душу. Она стала его единственной любовью. Всеми силами разума он старался познать её законы. Не преминул досконально усвоить и шулерские приёмы. Когда «барон», теперь будем называть его так, входил в комнаты, где собирался народ, любивший как говаривали в шутку «сушить хрусталь и попотеть на листе», он словно опытная охотничья легавая вставал в «стойку». Все его чувства обострялись и  сводились к единственному - поймать добычу. 

Крайне напряженное состояние при внешнем безразличии и непреходящей улыбке охватывало мозг и подчиняло все действия. Он самозабвенно играл. Превосходно играл. Выигрывал большие суммы, но и проигрывал иногда прилично. Всё же относительно немного. Всегда чувствовал какой-то предел и достигая его вставал, чопорно откланивался и исчезал.
Исчезал к брату, в то время уже лейтенанту большого военного фрегата «Император Александр». Только тот был посвящён в тайну «барона» Девера. Любимый брат, совершенно не похожий на авантюриста-барона.

Вскоре и на игорном поприще Яков преуспевает, как и среди нарвских портных. Становится известным, богатым, в меру сорит деньгами и получает прозвище beau joueur ( прекрасный игрок). Редкое сочетание – прекрасный игрок и талантливый портной. Поначалу полюбилось «барону» посещать «Красный кабачок», что под Петербургом содержала немка-маркитантка. Там шла сильная игра. Но слишком уж часто сопровождалась она офицерскими попойками, к которым он был равнодушен и скандалами уж вовсе ему ненужными.

Постепенно молодому «барону» удалось проникнуть в общество широко известного в те времена графа Вильегорского, который снимал два флигеля в доме графини Браницкой, что на Мойке. Здесь, вне глаз досужих людей, собирались степенные богатые люди, нередко находящиеся во власти. Собирались в комнатах уютно меблированных вещами и предметами из Японии и Китая , купленных графом  на Гороховой в правлении российско-американской компании (РАК). Перед игрой, за богато сервированным столом, граф с восторгом живописал приключения русских моряков и служителей РАК на таинственных в ту пору просторах Аляски и Калифорнии. Слушал его, конечно, и наш «барон», совершенно не представляя что вскоре судьба забросит его в эти просторы, близко познакомит с влиятельным сотрудником той самой РАК.   

Лишь затем гости приступали к священодействию. Тихо, прерываемая лишь восклицаниями, короткими шутками, острыми замечаниями, звоном бокалов, да звяканием посуды шла крупная игра. За длинным столом сидел хозяин и метал банк. Талья или пулька длилась обычно долго. Результат не поддавался расчёту. Вот к примеру, фараон. Понтеры ставили карту на стол, наудачу вытаскивая её из новой колоды и каждый накладывал на неё горку золотых монет. Банкомет из другой новой колоды метал две кучки карт. Сторона банкомета правая, сторона понтера левая. Когда карта подобная карте очередного понтера выходит на правую кучку, то твои деньги забирает банкомет, когда выходит на левую, то понтер получает от банкомета ровно столько, сколько ставил на свою карту. Необыкновенно просто и столь же непредсказуемо.

Теперь представьте картину. Возле каждого понтера на столе столбики желтеющих монет. Зажженые канделябры, бокалы с вином. В воздухе, сливаясь в немыслимые фигуры, плавает пряный дым дорогих сигар. Вальяжно развалясь или в нервном ожидании привстав, сидят во фраках и белоснежных манишках важные персоны. За окном ночь... Фантастическое видение.
Эти видения стали главной составляющей жизни «барона». Он уже и представить себе не мог существования без ломберного стола. Здесь раскрывалась его душа и наполнялась энергией играющих. Пела и плясала от безмерного счастья, тщательно скрываясь от постороннего глаза и в самый торжественный момент, на самой верхней ноте ... удалялась, оставляя опустошенных и оглушенных игроков. 

Обычно так длилось с неделю, другую. Затем почтовый дормез привозил в Нарву скромно одетого Якова и вновь наступало затишье. Врата души наглухо закрывались.
Возникал привычный для семьи и клиентов спокойный холодный взгляд и профессиональная улыбка модного мастера днём в ателье и за ужином с маменькой, папенькой и сёстрами в полном молчании под звон соборных колоколов близкой церкви. Скоро откланившись, Яков поднимался в свою комнату и там ещё долго горела свеча, освещая раскрытую книгу за столом или задумчиво вышагивающую фигуру, под ногами которой неровно скрипели крашеные половицы.

Господи! Неужели так и пройдёт жизнь. Здесь серая скука, там вечно в маске. Как долго меня хватит? – сверлила мысль - надобно найти, наконец, своё точное место. Где же оно? Как завидую брату, скоро выйдет в кругосветку, увидит мир, Америку. Какая ты ...  таинственная Америка.
Состояние непределённости, возбуждаемое кратковременными и острыми ощущениями, раздражало Якова. Двуликое существование не могло продолжаться долго. Накапливалась с трудом сдерживаемая злость, которая должна была привести  к душевному срыву или к какому-то трагическому событию. Случилось последнее.

Осенью 1852 года Яков Девер в очередной раз приехал к брату и в тот же вечер, горя от нетерпения, «барон» Девер свидетельствовал своё почтение графу Вильегорскому и затем, поглядывая в раскрытые двери на темнеющий зеленью ломберный стол, активно вмешался в беседу ... о номенклатуре тканей текстильных мануфактур в России. Наконец, после отличного угощения, чем также славился граф, перешли к игре.
Компания разделилась. Часть засела за достойный вист, другая сразу увлеклась фараоном. Барон естественно был в последней группе, но  ещё и потому что в процессе «мануфактурного» разговора был представлен важному господину, о котором много слышал и который столь же решительно вошел в последнюю группу.

Князь Сапега – чётко отрекомендовался толстый, отдувающейся господин, чуть склонив холёную голову.
Барон Девер – чуть слышна, явно робея, произнёс Яков.
Вы не родственник знаменитого графа Девиера, любимого Петром и первого полицеймейстера С.Петербурга. Сильный был человек и сгорел на страстях. Говорят это он первым привёз из Голландии в Россию карты.
Нет, нет! Мы из Риги – немало не смутившись ответил Яков и лишь сердце забилось чаще обыкновенного.
Князь улыбнулся краешком рта.
Какие совпадения, дорогой барон, столь схожие фамилии и такая же страсть к игре. Мне рассказывали о вашей решительности и удачи. Интересно будет сразится. Сегодня мой день держать банк.

Что-то смутило Якова и он поначалу сел в некотором отдалении от стола, пристально вглядываясь в игру понтеров, но более за руками князя и графа Вильегорского. Они вместе держали  банк. Игра шла вяло, по мелочи. Через некоторое время князь спросил барона не вздумает ли он поставить карту. Девер не отвечал, пребывая в какой-то мистической задумчивости. Князь повысил голос и спросил громче прежнего.
Не поставите-ли вы карточку, барон?
Яков очнулся, подошел к столу, порывисто выхватил из рук князя карту, кинул её не глядя  и громко произнёс
Бейте пятьдесят тысяч, князь.
Играющие по мелочи понтеры сразу ретировались. Складывалось впечатление, что оставшиеся за столом ждали появление барона. Да и за соседним столом игра прекратилась. Игроки и любопытствующие сгрудились вокруг «фараона».
Почему ж не бить – ответствовал князь – карта и пуля глупы,  не бивши их решительно не убьёшь...

Игра в фараон не допускала шуток. Князь внимательно посмотрел на карточку Якова. Вскрыл и растасовал новую колоду. Затем спокойно начал метать - направо и налево. Окружающие, бледные от волнения, напряженно следили за его движениями.
Право-влево, право-влево, право-влево – мелькали старческие белые пальцы князя и карты, подчинясь уверенным движениям, ложились точно в колоду. Лишь последняя карта оказалась подобной.
Правая, барон, наша с графом талья, уж не обессудьте

Вздох разочарования прошел по женским лицам, втайне жалеющим молодого барона.
Яков не изменился в лице, отошел от стола и сказал только.
Тасуйте карты, князь, я сниму сам...
Подошел к закусочному столу, медленно выпил бокал красного вина и вернулся. Вытащил карту, произнёс.
Фоска, пусть вновь пойдёт 50000...
Князь многозначительно посмотрел на графа. Тот усмехнулся и сказал.
Ну что ж! Знай своё, мечи, да и только...

Вновь замелькали руки банкомета. Вытянулись в ожидании лица гостей. Большинство дам, не выдержав, отошли от стола, другие беспокойно обмахивались веерами.
Князь прокидывал долго и вновь последняя карта колоды, подобная  карте барона, легла направо.
Не судьба барон нынче, правая, наша - ласково произнёс князь Сапега.
Будем продолжать? Граф, скажите слугам, чтобы открыли немного ближнее окно, очень уж душно.
Третья талья и четвёртая, по 30000, были за бароном. Но как только он ставил 50000 рублей, последняя и обязательно подобная карта колоды ложилась направо.

В чём дело? Явно жульничество, явно. Но как? – билось в сознании Якова – почему всегда последняя карта. Как они её знают?
Так продолжалось долго и барон трижды гонял слугу домой ( к брату) за деньгами. А сам в это время, безмятежно разговаривая с князем, напряженно размышлял над случившимся.
За окном была глубокая ночь. Большинство гостей разъехались, обсуждая игру. Остальные сгрудились вокруг стола. Грузный князь всё более краснел, но не переставал пить шампанское. Граф смеялся, каламбурил и казался беспристрастным, повторяя  барону, что сегодня явно не его карточка и потому надо мол прекращать. Яков был в бешенстве. Бледное лицо, горящие глаза и ... улыбка. Ничего не выдавало энергичную работу мысли, непреклонность воли в желании понять причины явного издевательства.
Дело не в деньгах. Это уж точно! – думал барон – им надобно зачем-то поддеть меня, вывести из себя. Высмеять и рассмешить всех.


Граф – заметил вдруг Яков - вы так заботитесь обо мне, может быть только вам метать банк. Глядишь так мне и повезёт. Вы же вдвоём его держите.
Партнёры переглянулись.
Ну что ж, извольте барон.
Барон на сей раз вытащил трефовую даму. Повертел меж пальцев и осторожно кладя на стол, тихо произнёс.
Пойдёт, пожалуй 25000...
Граф Вильегорский повиновался и буквально через три абцуга налево выпадает дама треф.
Вновь очередь подходит к барону. Среди гробовой тишины он вновь вытаскивает даму треф и таинственно улыбаясь произносит
Теперь бейте 100000...
Воцарилась такая тишина, что треск разрываемой колоды был подобен выстрелу. Граф уже не шутил, а князь попытался что-то тихо сказать ему, наверное подбодрить, видя как заходили руки банкомета.
Вправо-влево, вправо-влево. Третий абцуг, вправо идёт пиковая фоска И тут рука графа задрожала, замерла.
Смелее, граф – захрипел князь. Лицо его стало совсем красным и потным – смелее же, чорт возьми...
Взлетела карта и легла налево. Очаровательно улыбалась дама треф...

Все молчали, боясь произнести хоть слово. Любое могло вызвать скандал.
Нет уж, позвольте далее мне метать – бесцеремонно отодвинув графа, вскричал князь. Багровое лицо его исказилось от негодования.
Почему же вам. Нет уж! Это право понтёра, кому метать – спокойно произнёс Яков – к тому же с ним мне так везёт, а вот с вами странным образом нет ...
Вы в чём-то меня подозреваете, молодой человек – грозно прохрипел князь и вплотную подошел к барону.
Яков Девер встал. Что собственно мне боятся этого подагрического старикашку – пронеслось в сознании – карьеры мне не надо, на дуэль, так слава Богу. Зато в последнем случае скандал мне на руку.
А к чему вы так вдруг встрепенулись, князь? Я лишь заметил приятную для меня закономерность и потому предложил продолжить со старым банкометом, дабы проверить...
Что проверить? – буквально зарычал князь – мою порядочность! Да вы знаете с кем имеете дело.

Тут Яков заметил как налились кровью глаза и расширились зрачки князя, искривилось лицо, дыхание стало прерывистым и хрипящим. Он стал медленно оседать и если бы его не подхватил Яков, то непременно бы грохнулся на пол. Подбежали другие и оттащили князя на кушетку.
Пузырь со льдом, принесите пузырь со льдом – громко приказал граф слугам. Те заметались, а барон и немногочисленные игроки и гости в замешательстве стояли поодаль.
Принесли лёд, положили на голову, потом поставили горчичники на икры ног. Князь хрипел с широко раскрытыми глазами. Как-то неестественно дёргались правая рука и нога. Все ждали доктора.
В это время к барону подошел граф, отозвал его в сторону и тихо сказал.
Вам молодой человек лучше навечно исчезнуть из города. Иначе будут  большие неприятности. Вы не тот, кем представляетесь. Я наводил справки...
Ну что ж, мы квиты, граф.
Яков молча поклонился и тотчас же уехал домой. С полным сундучком.


Вот так начались пути-дороги Якова Девера. Дальние дороги. Он даже не простился с родителями и сёстрами. Успел собрать необходимый гардероб, да деньги. Взял немало, но большую часть оставил брату, чтобы тот передал маменьке. На следующее утро торговое немецкое судно ушло во мглу наступающего над Балтикой рассвета.
Корабль вёз лес в Портсмут и уже на седьмые сутки наш путник бодро шагал по портовой площади, направляясь в город в немецкую гостиницу, рекомендованную старшим помощником капитана корабля. Он постарался забыть ту страшную ночь. В его годы, а Якову только что исполнилось 27 лет, тяжелое быстро забывается, когда здоров, а в кармане греют душу немалые средства.

Англия встретила гостя не ласково. Деньги быстро уходили, а работы не предвиделось. Через два месяца пришлось уйти из дорогой гостиницы и снять маленькую квартиру в бедном припортовом районе. Идти портным никак не хотелось. Он уже насмотрелся, пройдясь по малым и большим мастерским. Скученность, грязь, нищенская зарплата, тщательный надсмотр за каждым шагом. Открыть свою мастерскую было практически невозможно. Нужно было добиться лицензии, хорошо знать язык. Но основная трудность заключалась в получении подданства. Без этого в любой момент его могли просто вышвырнуть из страны.

Яков нашел адвоката и тот обстоятельно объяснил клиенту, что в его случае это будет долго, опасно и дорого. Адвокат потребовал большую сумму чтобы чиновники закрыли глаза на причины появления гостя в стране.
Тогда он подумал переехать в Германию, где жили дальние родственники отца. Но быстро отогнал эту мысль. Почему-то не хотелось их видеть, отвечать на распросы. К тому же и там потребуется получение паспорта, следовательно опять адвокат и т.д. и т.п.
Главное было в другом. Яков понимал, всё более и более убеждаясь, что ни его это дело быть портным, пускай даже лучшим и самым модным. Ему всегда претило заискивающее униженное положение мастера и высокомерие клиента.
Но что делать! Что я могу! - в сотый раз спрашивал он себя и не находил ответа. Время бежало, деньги таяли. Он не научился их экономить. Умел только беспечно тратить.

В один из промозглых серых февральских вечеров, какими так знамениты  Британские острова, Яков сидел в пабе. Ранним утром, тщательно одевшись, он ездил в Лондон к богатому коммерсанту, владельцу большого магазина готового платья. Опять туманные обещания и много слов. Потом был у адвоката. Расстроившись окончательно, отказался от его услуг.
Настроение было паршивое. Он не ничего не слышал, хотя было шумно от разговоров, криков, песен, звона кружек. Бездумно смотрел в окно. Лил сильный косой дождь и струи воды растекаясь по разноцветным квадратным оконцам, собранным в большое окно у стены напротив, создавали мифические картинки и образы.
Грёзы роились в охмелевшем мозгу.
Красный кабачок под Петербургом, бездумное яростное веселье офицеров, красавицы дамы полусвета, грациозно порхающие от стола к столу. И громкий призывный голос – ...господа, не прокинуть ли нам талию, другую. Крик восторга в ответ.

Милейший, очнитесь. Мы к вам присядем. Вы кажется совсем раскисли - раздался над головой чей-то бас. Яков вышел из оцепенения. Рядом, с полными кружками в руках, стояли два господина и улыбались.
Шулеры, мгновенно оценил их Яков. Сколько на них насмотрелся. Господи! Может мерещится. Он вскинул голову. Да нет! Не мерещится вроде. Какие же они одинаковые везде. Сейчас будет угощать, вот этот басовитый...
Милейший, так мы присядем к вам и угостим крепким шерборнским элем – бас дрожал от доброты и участия.
Не горюйте вы так, молодой человек, выпейте доброго эля, а потом для остроты сыграем партию, другую. Как вы? – это уже говорил другой, развалясь в кресле напротив.

Яков смотрел на них оценивающим взглядом и вдруг почувствовал возникновение злого и напряженного шального настроя. Того самого, которое всегда возникало в сознании перед карточной игрой.
Вы хотите мне помочь, господа. Сделайте милость. Давайте сразимся по маленькой, в баккару. Только по маленькой, господа, по маленькой.
Уже через пару часов два приятеля Якова, не выиграв ни одной талии, были опустошены вконец и обалдевшими глазами смотрели, как исчезают в карманах незнакомца все их накопления.

Ну, всё или есть на что продолжить, уважаемые. Может быть есть дома, усадьбы, земли или фабрики. Давайте, давайте, не стесняйтесь. Злость и горечь сквозили в словах Якова. Партнёры молчали. Потом басовитый, поглядев на Якова восхищённо-рабским взором, промямлил.
Никогда со мной такого не было. Вы гений! Послушайте, сэр. А не рвануть ли нам в Сан Франциско. Туда сейчас ломится народ. Вы слышали о золотой лихорадке в Калифорнии. Там в один день счастливцы становятся миллионерами. Свободная страна. Нет этих гнусных законов, запретов разных. Кто умней и ловчей, тот и царь. Да втроём мы там таких дел наворочаем.
Сан-Франциско, говорите – медленно произнёс Яков – немного слышал.
Немного! Откуда вы! Да с такими руками – басовитый развёл широко руки.
Весь мир шумит о Калифорнии, десятки тысяч уже рванули туда. Почитайте любую газету. Там играют сразу на пе-со-чек. Поняли! Сэр!

И вновь дорога. Теперь безбрежняя, океанская. То тихая и ласковая, то грозная и бурная вела Якова в неизвестное. Америка! В этом слове ему всегда слышалось что-то призывное, отчаянное и таинственное.
Дорога туда и на самом деле была отчаянным мероприятием в те времена. Особенно на берега Тихого океана. Почитай полтора месяца под ногами беспрестанно качающаяся палуба и пустой горизонт, уходящий в воду. Слепящее солнце, от которого не укроешься. В тесных грязных каютах, забитых сотнями давно не мытых тел, находится было просто опасно. Убогое питание, к тому же бесполезное, когда качка выворачивает нутро. А ранним утром ещё и сбрасываемые в океан трупы, не выдержавших плавание.

Яков плохо переносил все эти трудности. И когда на горизонте показались, как-бы всплывая из воды королевские пальмы на бесконечных песчаных дюнах Кубы, а потом белоснежные дворцы и бастионы  старинной крепости Гаваны, он чуть не расплакался и решил было попытать счастье здесь. Тем более, что басистый побывал в Гаване и рассказывал чудеса о игорных домах города.
Но на пристани их ждала толпа людей со скарбом и детьми. Люди на подплывших лодках молили капитана взять их до Панамы. Корабль был и без того перегружен. Пришлось идти в соседний порт маленького городка Кабанос и там заправляться водой и свежими овощами. И Яков передумал, решив всё же добраться до Сан Франциско.

Стояла жуткая духота. Ветер чуть-чуть надувал паруса и казалось корабль не движется. Просто дремлет в переувлажнённом воздухе. Так длилось долгих десять дней. Самых страшных. Число мертвецов от духоты и начавшейся дизентерии резко возросло. Теперь их сбрасывали в море в течении всего дня.
И вновь вдалеке замаячили верхушки пальм. Вскоре открылась панорама американского берега и города Колона. Радость доплывших была беспредельна. Вот она, Америка. Ещё немного потерпеть и увидим город золота, Сан Франциско.
Наша компания сошла на берег и за бешеные деньги поселилась в относительно хорошем домике переполненного городка. Люди селились везде. Все помещения, до самых плохоньких, бы забиты приехавшими. Даже сараи для скотины были заняты. И она бродила по окрестностям, боясь попасть под нож голодающих людей.
Власть практически бездействовала и работала только в одном направлении – как можно быстрее отправлять толпы  «безумных» авантюристов через джунгли, кишащие змеями, насекомыми, болезнетворными испарениями и мстительными индейцами, в город Панама на берегу Тихого океана.

Ещё в 20-ых годах XVI века испанцами была здесь проложена широкая извилистая тропа, соединяющая два океана. Золотой и кровавой её назовут позже. По ней вывозились из Перу награбленные конкистадорами золото и драгоценные украшения великих инка. Здесь устраивали засады знаменитые корсары Карибского моря. Теперь прокладывали железную дорогу и она была почти готова. Лишь последний 20-ти мильный участок необходимо было преодолевать на лошадях или пешком.
С первым же поездом наши путники  постарались покинуть город. Добрались до строящегося участка. Чуть ли не за последние деньги приобрели мула для Якова и рано поутру двинулись к Тихому океану. Казалось бы дорога не длинная. Всего-то двадцать миль, но запомнились они на всю оставшуюся жизнь.
Дорога, построенная на болотах, часто расползалась или вовсе исчезала в мутной бездонной жижи. Маленькие, но своенравные и бурные речушки сносили только что построенные мосты. И эти проклятые москиты и змеи, от которых не было житья. Дорога вилась по дну длинного мрачного ущелья, где казалось камни, растения и сам воздух состояли сплошь из воды и ядовитых насекомых. Эти 20 миль прошли за трое суток. В дороге потеряли басистого. Сгубило  любопытство.
Колонна медленно пробиралась по тропе. Басистый  отошел в сторону по нужде, буквально на три-четыре метра. Через минуту раздался короткий, внезапно закончившейся бульканием, крик. Когда подбежали люди, то увидели лишь конвульсивно дёргающиеся ноги и пену из рта. И всё! Человека не стало.

Колонна тронулась, а Яков ещё долго смотрел на небольшой холмик земли, так внезапно укрывший жизнерадостного басистого человека.
На третий день прибыли в Панаму. Город был большим и красивым. Да и власть чувствовалась. Толпу людей тут же распределили по группам. Имеющих деньги отвезли в порт и расселили в большом пакгаузе, обещая вскоре отправить в Калифорнию. Остальных, а таковых было значительное большинство, разместили на окраине города, на берегу залива, за колючей проволокой. И ничего не обещали. Они добирались дальше как могли – на барках, лодках, маленьких судёнышках, продав  с себя всё. Даже жен и дочерей.

Поздней весной 1853 года Яков Девер с небольшим саквояжем, опираясь на толстую резную трость, сошел на пристань Сан Франциско. Десятки шхун и клиперов, большие барки стояли на рейде. Порт только строился. Море парусов и флагов, развеваемых лёгким свежим ветром, яркое солнце и толпы куда-то торопящихся, горланящих людей, одетых невообразимо пёстро и рвано. Улицы из деревянных, напоминающих ему нарвских домов, веером расходящихся от порта, животворно подействовали на «барона».
Он присел на тумбу. На сердце было спокойно и радостно. Яков улыбался и всё пережитое казалось каким-то далёким и не таким уж страшным.

Поберегись, чаво расселся, господин хороший – раздались над головой звуки до боли знакомого языка. Два тощих дромадера везли  повозку доверху забитую тюками и ящиками. На облучке сидел бородатый человек в клетчатой кацавейке, напяленной на чёрные то ли брюки, то ли шаровары. Яков вытаращил глаза. Здесь, на краю света и ... русский мужик. Он не мог поверить. Ноги сами понесли его за повозкой. Вскоре дромадеры остановились и клетчатая кацавейка метнулась к деревянному пирсу, с двух сторон которого были пришвартованы два корабля. Яков сразу обратил внимание на красавец клипер с острыми обводами корпуса и наклонёнными к корме огромными парусами.
И вновь глазам своим не поверил.
Господи! Да что ж это такое! Снится мне что-ли.
На корпусе клипера в лучах солнца светилось крупными буквами русское имя «Прасковья», а на рядом стоящем трёхмачтовом шлюпе – «Анастасия».

Бригада грузчиков быстро таскала по сходням тюки и ящики на клипер. В воздухе висели столь знакомые Якову русские восклицания. Он подошел поближе и во все глаза смотрел на корабль и людей.
Что вас интересует, сэр – спросил по английски подошедший господин в строгом европейском платье. Кто вам нужен?
А вы тоже из России – невольно произнёс Яков по русски.
Да! Здесь много русских и хозяин наш тоже из русских. А вам отколь известен наш язык, да ещё такой чистый, городской.
Хозяин. А кто он? Откуда вы здесь все... - так искренне и недоумевающе спросил Яков, что подошедший господин громко рассмеялся.
Какой же местный русский не знает богатейшего человека в Сан Франциско, Джозефа А.Волкофф. Откуда вы свалились. Чаю из господ будете, судя по платьишку. Небось за золотишком приехали?
Не знаю пока. Присматриваюсь. Только первый день у вас.
Ну, ежели грамотный, да к бухгалтерии способный, то приходите в контору. Она здесь неподалече. Хозяину такие нужны.

В те времена в городе и окрестностях было немало российских подданных. Некоторые ещё признавали себя российскими, другие уже нет. Но все тесно общались и старались помочь друг другу.
Необходимо вкратце объяснить их появление, а главное причины концентрации в столь удалённом от России месте. Трудно было в начале сороковых годов XIX столетия назвать Сан Франциско городом. Это был скорее шумный посёлок, что стоял на берегу бескрайнего залива в 4-5 милях от старой испанской миссии Святого Франциска. Напротив, на другом берегу залива, была еле заметна другая деревушка. Тихая и сонная – Саусалито. Правда, надо отметить, что и там и там издавались две газеты – «Звезда Калифорнии» и «Калифорниец», вокруг которых концентрировалась местная интеллигенция.

А вокруг расстилались долины и горы сказочной Калифорнии, по тропам которой бродили десятки племён индейцев, старающихся незаметно обходить редкие форты и миссии белых людей. Всё здесь принадлежало сонной умирающей  королевской Испании.
Всё бы хорошо и долго бы так длилось. Да вот беда, другим счастье. Нашли в середине Калифорнии золото. И всеобъемлющая алчность всколыхнула полмира и заполнила пространство сказочной страны сотнями тысяч энергичных людей. В том числе и российскими подданными.
Дело в том, что “рядышком” с Калифорнией, на замёрзшей Аляске, за 35 лет до названного события, обитала могущественная Русско-Американская компания (РАК), которая промышляла бесценными котиками и другой пушниной. Приходилось им туго, так как хлеб и овощи везли они за тысячи вёрст. Потому, естественно и зарились на богатые земли солнечной Калифорнии, бывшие в ту пору практически ничейными. Поначалу-то зарились только, а потом взяли да и построили там форты, городки и фермы, засеяли землю и зажили в общем-то привольно и тихо. И не только в Калифорнии, но и в соседнем крае, Орегоне. Понаехало тогда к ним не мало русских из Сибири. Приехало бы больше, да царь не пускал. Чего-то боялся, видно!

Правителем РАК в те годы (1845-1850) был контр-адмирал Михаил Дмитриевич Тебеньков. Это был «не слишком энергетический, однако весьма исполнительный офицер, притом изрядный коммерсант». Так писали современники. Задумал контр-адмирал навести порядок в компании, как на флоте. Поначалу естественно финансовый, ибо разбирался в этом не плохо. Начал и ужаснулся! Добывают много (ворвани, бесценных шкурок колана и бобра), а дивидентов мало и с каждым годом уменьшаются.
Ах ты, господи! Разворовывают коллеги компанию!
И правитель объявляет тотальную проверку. Тогда-то и стали «пропадать» многие служащие компании. Они подались в свободную Калифорнию, спасаясь от возмездия.
А тут как раз подоспела золотая лихорадка. Не многие из сбежавших, став удачливыми старателями, разбогатели и вошли в элиту местного общества. Большинство тянуло лямку на службе у своих богачей.

Мудрый контр-адмирал не стал бегать за эмигрантами, тем более требовать от властей их возвращения. Он почувствовал, что компания может заработать большие деньги, используя сбежавших. Их знание местной ситуации и кредиты компании лучше направить на обслуживании десятков тысяч необустроенных людей. Снабжать едой, одеждой, инструментарием. Организовать строительство домов,  транспорт и многое другое.   
И он начал активно действовать.
Экономическому процветанию РАК в те годы очень способствовал один из служащих компании, человек с великолепным коммерческим чутьём, предвидением и знанием торговых законов. Некто Симон Левин Вульф. Российский поданный, прослушавший курс лекций в Дерптском университете на юридическом факультете, но не получивший диплома  юриста по причине того, что мол «...наука о правах заключает в себе учения, которые не согласуются с религией еврея...» и потому решивший искать успеха в заморских колониях России. Он появляется  на Аляске в начале сороковых годов, но только умный Тебеньков приближает к себе, расширяя его экономические полномочия.

Симон Вульф, услышав о золотой лихорадке, тоже бросается в Калифорнию. С разрешения контр-адмирала. В июне 1849 года на шхуне «Константин» он прибывает в Сан Франциско и первое, что предпринимает, связывается со своим бывшим сослуживцем. Приятелем, покинувшим компанию тремя годами прежде описываемых событий и ставшим влиятельным в городе человеком. Иосифом Волковым, ставшим вскоре богатейшим человеком, американским поданным Джозефом Волковым.
Видя острую нехватку в Калифорнии звонкой монеты и всё возрастающие объёмы оплаты золотым песком, Симон предлагает Джозефу  образовать компанию «Royal Aurum Company (RAC)», которая с разрешения только что организованной пробирной палаты Калифорнии начинает чеканить ... золотые монеты достоинством в 5 и 10 долларов ( при содержании металла на 4 и 5 долларов золотого песка с приисков). А агентами компании становятся многочисленные коробейники. Через них Симон и Джозеф оповещает население северной Калифорнии, особенно прииски,  о готовности  « перевозить грузы, посылки и любые предметы до всех городов Америки и Европы и кроме этого ... покупать и продавать золотой песок, слитки и денежные ассигнации, оплачивать и принимать расписки, счета, чеки и пр....»

Служащие российских магазинов компании РАК, российские приказчики да и мелкие торговцы, российские старатели на приисках и просто бывшие или настоящие российские граждане, волею судьбы покинувшие службу в Российско - Американской компании и осевшие на пространстве между Сакраменто и Монтереем, все они числом в несколько сотен составляли в ту пору более или менее обособленную российскую общину. Даже священник появился, некто Николай Ковригин, который открыл в Сан Франциско домовую церковь. Его стараниями, уже к 1869 году, была создана епархия с кафедрой в Сан Франциско, а при ней первая в Америке русская церковно-приходская школа.

Яков Девер, конечно, направился в контору компании. Был принят и обласкан. Направлен в порт, чтобы вести приходо-расходные товарные книги. Он буквально ожил в Сан Франциско, напрочь забыв о переживаниях последних лет. Просыпался в приподнятом настроении. Завтракал куском хлеба, запивая молоком и спешил в порт. Никто о прошлом не спрашивал, ни допытывался и вообще не докучал вопросами. Простые люди понимали, что имеют дело с образованным человеком, но не гордым и потому в разговоре нередко просили помощи по разных мелочах. То письмо написать, то рассказать про Россию, то просто посоветоваться с умным человеком. Приказной народ и мелкие торговцы недоумевали как этот нищий хромой прекрасно говорит по русски, по немецки и английски.

Молва о грамотном хромом вскоре достигла хозяина. Всемогущего Джозефа Волкофф. Он попросил своего штурмана Диего привезти оригинального незнакомца, о котором ему уже не раз говорили, в свой дом на Lombard str.
Я вижу вас не удивляет богатое убранство дома, как будто вам это привычно – начал Джозеф, всматриваясь в лицо идущего навстречу сильно прихрамывающего человека в какой-то несуразной, но опрятной одежде.
Да и мне кажется, судя по обстановке, что вы нередко бывали в богатых русских домах Петербурга или Москвы – вдруг ответил с широкой улыбкой незнакомец.
Они крепко пожали руки, не переставая открыто и пристально разглядывать друг друга, как будто стараясь припомнить - где это они ранее виделись???

Долгая была беседа. Проникновенная. Яков без всякой на то причины, откровенно, как никому и никогда до того, рассказал незнакомому человеку всю свою жизнь. Все мысли, чувства, мечты.
Поразительна судьба ваша, Яков! Модный портной и страстный расчётливый игрок в богатейших домах Петербурга. В одном лице! Не часто встретишь. Не часто.
Джозеф смеялся от души, чуть-ли не бегая по большой гостиной.
Да вы просто находка для меня. Мне нужны такие, именно игроки по сути своей и в тоже время доверенные и образованные люди, тем более российского происхождения. Да и деваться вам от меня здесь будет некуда. Господь послал мне вас. Давайте-ка перебирайтесь ко мне. Будете поначалу вникать в некоторые мои дела, а потом ...
Ну, потом и посмотрим.

Через пару месяцев в Сан Франциско появился новый американский подданный, г-н Джэкоб Дэвис. В этом прихрамывающем человеке, гуляющим по модной Main Str. в безупречном фраке с красивой богатой тростью в руке аристократы Петербурга сразу бы распознали барона Девера. Но, С.Петербург был на другом краю планеты.
Джэкобу не понадобилось много времени, чтобы понравится местному обществу. Это он умел делать, как немногие. К тому же гарантии Джозефа открывали все двери перед молодым человеком, приехавшим по приглашению патрона из старого света.

50-ые годы XIX столетия было временем, когда в Сан Франциско, благодаря внезапному огромному наплыву золота и предприимчивых людей, закладывались основы будущих влиятельных и могучих финансовых олигархий. Жизнь кипела. Повсеместно открывались банки, компании, предприятия, бурно строились офисы и дома нуворишей.      
Г-н Джэкоб Дэвис внимательно присматривался к новым людям, бывал в клубах и на вечерних приёмах разбогатевших торговцев, новых банкиров и золотопромышленников. А вечерами они с Джозефом обсуждали события дня, обмениваясь впечатлениями.

Осень 1855 года выдалась на редкость ветреной и дождливой. Тяжелые, чёрные тучи с океана методично, изо дня в день, утюжили узкий гористый полуостров, поливая всё живое и неживое мертвящим холодным дождём. Город был затоплен и огромные лужи в низинах, объединяясь в сплошные озёра, заливали дома и магазины. Жизнь людей замерла и даже в душах пьяниц, коих с той поры и до настоящего дня всегда полно в весёлом портовом городе, было постоянно скверно и неуютно. Казалось на земле не осталось ни одного сухого места. Даже не верилось, что стоит отъехать всего на 30-40 миль южнее, в сторону Сан Хосе и вас оглушит беспощадная жара. Вы не увидите ни одной лужи и зелёной травинки.
Нет воды, всё пересохло, коровы дохнут - уверяли фермеры в Санивэйле.

В один из таких дней богатая коляска о двух рысаках осторожно пробиралась по центру города. Одинокие фонари плохо освещали улицы, но кучер видимо хорошо знал город и вскоре остановился перед подъездом каменного дома, утопавшего в темноте большого сада.
Окна особняка были ярко освещены. Виднелись фигуры людей, но не было видно женских головок. Здесь размещался мужской клуб. Здесь собирались избранные, чтобы обсудить большие дела. Из коляски вышли Джозеф и Джэкоб. Зябко ёжась, они взбежали по ступенькам и быстро вошли в открытые услужливым человеком двери. Вошли как в свой домой и пройдя анфиладу комнат, кланяясь налево и направо, пожимая некоторым руки, появились в большой гостиной.
Их ждали. Точнее ждали Джозефа. 

Программа вечера не предвещала ничего оригинального. Всё как всегда. Сытный плотный обед, ликёры, гаванские сигары, затем раздвоение по интересам. Иных тянуло обсудить дела, других поразглагольствовать о разногласиях России с Англией и Францией по поводу проливов, ну а третьи спешили к ... ломберному столу.
Джозеф, отобедав, оживлённо разговаривал с архитектором Питером фон Эйзенманом, близким приятелем, рассказывая об удивительной природе Аляски и жизни алеутов. К ним присоединился и Джэкоб, после часа игры за зелёным столом. Его тянуло сразится и он позволил себе прокинуть две-три талии в вист. Но стало скучно. Партнёры играли по маленькой, а зажечь их он не посмел, помня приказ патрона.

Через некоторое время к ним присоединились ещё двое. Партнёр Джозефа по «Royal Aurum» Симон Вульф, всегдашний посетитель клуба, сухопарый и удивительно подвижный жизнерадостный человек. Когда в разговоре случилась пауза, он представил своего знакомого. Невысокого, полноватого, розовощёкого господина, почтительно стоящего чуть сзади и подобострастно глядящего на Джозефа.
Позволь представить тебе, Джозеф, будущего текстильного короля Америки, г-на Леви Страусса.
Будущий король запылал красными оттенками радуги и на плохом английском тихо пролепетал что-то почтительное. Джэкоб сразу уловил в нём немца из южной Германии, немецкого еврея.
Не стесняйтесь, господин Леви. Г-н Волкофф любит новые прожекты и может дать ценные советы – продолжал Вульф.

Аляска была на время забыта и вся компания молча разглядывала гладкого розовощёкового человека, отчего тот на глазах превратился в пунцового.
Я недавно из Нью Йорка - наконец выдавил он -  всего несколько месяцев у вас. Там, на востоке, уже третий год поют песню о Сакраменто, где золото гребут лопатой. Вот и послали меня братья. Мы держим галантерейный магазин и пошивочное ателье на пятой авеню. Правда, там грести лопатой не приходится. Вот и приехал присмотреться. Как и что! – медленно, смущаясь, бессвязно говорил Леви.
И как, присмотрелись! Что надумали шить... – сам того не ожидая вдруг вступил в разговор Джэкоб, услышав знакомое словосочетание.
Да, вы знаете, странное дело обнаружилось – продолжал Леви, глазами поблагодарив незнакомого человека за участие. Модные вещи для женщин и мужчин здесь мало кого волнуют. Видимо пока немного здесь модниц и вообще джентльменов и конторских служащих. Зато, как я заметил, приисковые люди, ковбои, портовый народ постоянно спрашивают одежду простую, удобную и крепкую для работы.
Интересно, что же вы можете им предложить – заинтересовался Джэкоб.

Я чувствую, мой дорогой, как вас это живо затронуло – засмеялся Джозеф, припоминая основную профессию своего молодого приятеля.
Давайте, давайте рассказывайте Леви. Так что вы натворили там. Не стесняйтесь, мы вам не конкуренты.
Ну что вы, я знаю вашу порядочность со слов г-на Вульфа. Это более чем достаточно. Я решил предложить этим людям высокие штаны из разновидности парусины или палаточного брезента. Чёрного и синего цвета с оригинальным кроем. Ну как бы вам сказать проще. Представьте  сзади высокая узорная планка с накладными карманами и закрепками и всё прошито крепчайшими суровыми нитками. Их можно стирать и не надо гладить. Вид, я вам замечу, отличный. Мужчины в них выглядят подтянутыми и стройными.

И чтобы вы думали! Их стали разбирать нарасхват и сегодня уже за них дают порцию золотого песка на шесть долларов.
Браво, г-н Страусс, браво – Джозеф рассмеялся от удивления - как будто мелочь, а перспективы заманчивы. Поле деятельности у вас широчайшее. Сейчас в Калифорнии скопилось несколько сот тысяч фермеров, рабочих, сезонников, бравых ковбоев и приисковых работяг. Срочно закрепляйте свои права. Может и для нас что-либо подобное и удобное подберёте. Подумайте!
А знаете что! Берите-ка себе в партнёры моего друга – он вдруг пристально посмотрел на Джэкоба. Думается он не будет возражать. К тому же, как я знаю, неплохо разбирается в вашем деле. Я рекомендую его. А вы как, Джэкоб?  Деньги для расширения дам. И под проценты, которые будут ниже банковских. Уверяю!

Господи! У меня сегодня счастливый день – с подобострастием запричитал розовощёкий человек – я думал об этом, скажу вам честно, но не ожидал что случится так быстро.
Хм – мелькнула мысль в голове Джэкоба Дэвиса – возможно и для меня этот день станет памятным.
Этот день стал поворотным не только в судьбе Джэкоба Дэвиса, но и для Леви Страусса. Новый партнёр, принёс не только деньги, но и душой прикипел к Леви. С неистовой энергией он принялся за дело. Как будто оно задолго до этого дня зрело в душе и создавало программу действий и технологию производства.

Уже к 1857 году слава о джинсах (Jeans) распространилась по всему западному побережью Америки. За два первых года было продано 121 тысяча пар штанов и курток. А в следующем году фирма «Levi Strauss and Co» запантентовала изобретение Джэкоба Дэвиса. Он придумал укреплять карманы джинсов медными заклёпками, которые применялись для крепления конской сбруи. Чуть позже предложил пустить цветную нить вдоль брюк и рукавов. Как-будто мелочь. Но из таких мелочей создаются состояния ...
Джинсы приобретают мировую славу, а два неразлучных компаньона - огромное состояние.
К 1870 году Джэкоб зарабатывает свой первый миллион. Но это будет позже. А пока что “барон” Девер хочет отблагодарить своего старшего друга Джозефа Волкофф. Но тот в 1858 году внезапно исчезает из Сан Франциско и никто не знает его местонахождение. Ходят слухи, что сбежал на любимом клипере от ареста за какие-то прежние тёмные дела. Другие говорят, что просто пустился в кругосветное плавание, забросив жену и дела. Третьи говорят, что поплыл в Россию, где давным-давно его ожидают русская жена и сын... Но это отдельная история.

Повесть закончена. Дальнейшая судьба Джэкоба Дэвиса, “барона” Девера, складывается весьма удачно. Он инвестирует большие суммы в строительство трансконтинентальной железной дороги, становится одним из членов Наблюдательного Совета Калифорнии за строительством и распределением заказов, почётным гражданином Сан Франциско, спонсором многих университетов. Одним из богатейших людей той Америки.
Последнее упоминание о нём мы встречаем в списке почётных гостей первого поезда из Сан Франциско в Нью Йорк, который преодолел громадный путь через горы и бескрайние прерии за восемь дней (ранее этот путь проезжали на дилижансе за три месяца) и под восторженные крики и улюлюканье толпы 24 июня 1870 года прибыл под своды Нью Йоркского городского вокзала.

Вот такая случилась история с полурусским полунемцем Яковом Девером. Так что покупая джинсы от Леви Страусса, вспоминайте о российских корнях этого гениального изобретения.