А как там, на войне?

 «... - Вот ты военный, - продолжал Костя, - а ордена не имеешь. Это нехорошо.
    - У меня есть.
    - Да ну! Откуда?
    - Да так. Участвовал в одном деле. В китайском конфликте.
    - Там давали? - засуетился Костя.
    - Там стреляли, - сухо ответил командир.»
(И. Ильф, Е. Петров. «Последняя встреча»)
               
Когда-то, теперь уже очень давно, один мой знакомый, пробовавший по молодости свои силы в литературном творчестве, прочитал мне отрывок из собственного сочинения.
В нем молодой специалист (не то – учитель, не то – инженер), шел куда-то зачем-то по селу. На пути его, ни с того, ни с сего, остановил какой-то старик и битый час рассказывал ему, как когда-то в сорок каком-то году он с товарищем по взводу (роте) оборонял от немцев какую-то высоту, и «едва они уж навеки попрощаться собрались», подоспела им помощь от невесть откуда взявшейся не то наступающей, не то из окружения выходящей части. Потом этот специалист, взволнованный поведанным, отправился по своим делам, а что делал дальше сей героический дед, я как-то не запомнил.
Сцена показалась мне напыщенной и целиком списанной с растиражированных посредственных фильмов о Великой Отечественной войне, где доблестные советские воины одерживали «как в кине» победы над дураком-противником. Да еще напомнила она бессмертное шолоховское «Наш дед Гришака про турецкую войну брешет» и незабвенное райкинское «А я – через забор, на коня и к своим».
Не спешите обвинять меня в кощунстве.
За свои немало десятков лет мне довелось общаться с ветеранами разных войн – от германской 1914г до чеченской. Может, удивительно, и всё-таки, ни от одного из них я ни разу не услышал подобных воспоминаний.
В 1975г к тридцатилетию Победы нам, студентам, было дано поручение от облвоенкомата проверить по списку участников ВОВ. Мне вручили два адреса.
По одному из них меня встретил хмурый неразговорчивый мужик с редким именем Мефодий, работавший на пенсии швейцаром в самом «пафосном» по тем временам ресторане города. На вопросы анкеты он отвечал односложно и, как мне показалось, неохотно. С явным неудовольствием назвал годы своей военной молодости, фронт и воинскую часть, где значился в списках личного состава.
По молодости лет я подумал было, что вряд ли этот дядька с интонациями профессионального вышибалы многое видал на передовой. Но последним пунктом анкеты была сверка номеров личных наград ветерана. И когда он выложил свои три или четыре «Красные звезды» и ряд боевых медалей, мне стало неописуемо стыдно за такую пришедшую мысль.
По другому адресу я застал словоохотливого пузатого старичка (не запомнил, увы, как звали), смотревшего по телевизору тогдашний кинохит «А зори здесь тихие…». Он подробно рассказал мне, как получил в сорок четвертом году повестку, как добирался две недели по бездорожью до райвоенкомата, как и куда их привезли в действующую армию, и как перед самым рассредоточением в их часть прибыл лично Жуков и приказал (я уж забыл за что) снять и расстрелять командира. После этого полк отправили на переформирование. Медали у него оказались только юбилейные. Пока я записывал их номера, он покосился на телевизор и вздохнул: «Как ненатурально показывают… Фиктивно».
Я подумал, что он может быть прав, поскольку всё-таки был там, откуда легче не прийти, нежели вернуться.
Из этих двух эпизодов ошибочно делать вывод, будто ветеранам на разговоры о войне наложено некое негласное табу. Показывают же увешанных наградами героев по телеканалу «Звезда», но почему-то не оставляет впечатление, будто говорят они  заученно, словно не о себе, а о ком-то другом, и над текстами, что записаны на камеру, работал редактор, возможно не один. Я слышал «живые» рассказы ветеранов, но какие-то они все «невоенные», хотя и про войну.
Мой дед по материнской линии. Участник четырех войн: Первой и Второй Мировой, Гражданской и зимней финской 1939-40гг. Был награжден солдатским «Егорием», боевым «Красным знаменем», «Красной звездой» и медалью «За взятие Кенигсберга».
О войне 1914-го года он рассказал, что как-то австрияки бабахнули из пушки на отблеск костра, где сидел он с товарищами. Ели себе кашу или что там сготовили, а с той стороны взяли да шмальнули. Все, понятно, без команды попадали, полежали сколько-то, вроде не палят больше. Начали, стало быть, возвращаться к прерванной трапезе, а один себе штаны ощупал и вопит: «Ой, ранило!» Поглядели, а у него в кармане фляжка со спиртом была, разжился, видать, у зазнобы-сестры милосердия, так осколок в самую, в нее, и угодил, на мужике – ни царапины. Пожалев пропавшее добро, однополчане, естественно, высказали незадачливому пластуну всё, что о нём думали.
О Гражданской войне запомнился один его рассказ, как в поезде, где и его везли в госпиталь с ранением, какой-то солдат всю ночь лазил по вагону и орал: «Санитар, смеряй перетуру!», а утром нашли того бедолагу мертвым в тамбуре.
Про зимнюю войну он лишь обмолвился как-то, что финские снайперы-кукушки на две трети были один бабы. Что касается Великой Отечественной, где он получил тяжеленную контузию, о ней я от него вообще ничего не слышал, как и никто другой из нашей семьи.
Дед по отцовской линии – офицер царской армии, родом из мещан, за службу пожалован дворянством и награжден офицерским Георгиевским крестом. Воевал в армии Великого Князя Николая Николаевича против турок на Кавказе в 1916г. Про войну не говорил никогда ни единого слова. От родителей я услышал фразу, которую он повторял, что привез «лихоманку» с Кавказа (так он называл лихорадку).
В 1995 году один из моих молодых знакомых вернулся по ранению из армии. Типичный паренек из первого «нового поколения, выбравшего «Пепси», обманутого либеральными посулами. Умный, дерзкий и самонадеянный, лучше всех танцевавший рок-н-ролл на школьных дискотеках — до армии; опустившийся хмурый мужик под сорок лет без образования — сейчас. Участвовал в том самом роковом новогоднем штурме Грозного. Разговоров об этой войне избегает до сих пор.
К пятидесятилетию Победы в области вновь решили вспомнить ветеранов, и централизовано организовали мероприятие по линии образования, устроив ученикам школ встречи с участниками войны. Жена повела ребят из своего класса к одному старичку, воевавшему против японской Квантунской армии в 1945г, я, сам того не зная зачем, увязался с ними.  И, как и ранее было, про сражения нам не сказали ни слова. Он поведал нам и о том, как его призывали, и где его часть стояла, и как они входили в китайский город Харбин, когда тот был уже взят, но самым ярким эпизодом, вызвавшим общие улыбки, у рассказчика получился тот, когда они с одним товарищем, тогда парни, молодые и вечно голодные,  забрались ночью на продсклад и объелись мороженой капустой. При этом среди его боевых наград были две медали «За отвагу» и одна «За победу над Японией», которые он получил, разумеется, не за капустный эпизод своего боевого пути.
Фотография отца моей жены, фронтового разведчика-офицера, до сих пор висит на стенде школы, где она когда-то работала. Среди его наград – только боевые. Жена признавалась мне, что ни разу не слышала от него ни слова о войне или жизни на фронте. Лишь раз, крепко выпив, рассказал он мне, как лазили однажды они через фронт за «языком», и он, отправив свою группу с захваченным немцем через реку на свою сторону, зачем-то, уж не помню, задержался, нарвался на вражеский патруль, загнавший его на минное поле у нейтральной полосы.
- Весь день там лежал. Наши подступиться не могут,  немцы стреляют, не подпускают, а сами за мной днем не идут, чтобы проходы не показывать. Только орали мне до вечера: «Ком!», а я им фигу казал. Ночью выбрался, сам не знаю как…
Самые яркие мемуары – конечно же, генеральско-маршальские. Но их авторы излагают все события суховато, взглядом из штаба армии (фронта), в крайнем случае – с отдаленного КП: какие решались стратегические и тактические задачи, кто, куда и какими силами наступал, кто, где и как успешно держал оборону, против каких сил противника велись боевые действия и т.п., короче то, с чем каждый сталкивается в школе на уроках истории, только с углубленной военной спецификой. Это – война на картах, война больших командиров, знающих, когда и где надо воевать. Но не воюющих непосредственно на поле боя. Там главная задача куда проще и тяжелее одновременно: сделать так, чтобы ты остался жив, а твой враг умер. Или, по крайней мере, отступил за тот рубеж, взять или удержать который ты получил приказ.  Наверное, поэтому и не судят, не рядят бывшие рядовые и младшие командиры о пережитом на фронтах и скупо вспоминают, как они там ЖИЛИ, ибо, прежде всего они именно жили в тех нечеловеческих условиях, в которые были поставлены, и не слишком-то, видимо,  приятно об этом вспоминать.
Впрочем, есть вариант. Как-то на одном из служебных банкетов к 45-летию Победы коллега-ветеран сказал, будто между прочим:
- Спасибо всем, конечно. Чествуете нас, как героев. Но герои-то в большинстве своем ТАМ остались. А наша главная радость в сорок пятом году была, что живы мы…
Он выпил за тех, кто не вернулся, и молчал до конца вечера.
Отец моей первой девушки после войны всю жизнь работал на стройке, сначала обыкновенным каменщиком, потом бригадиром. Он был абсолютно мирным человеком и вспомнил войну один-единственный раз. Но я не могу не привести здесь то, что он рассказал.
- Приказали как-то нам выдвинуться на высоту. Карту дали, объяснили, ладно. День шли – ничего похожего! Соседний взвод потерялся где-то. Вечереет уже, ориентиров нет, лес кругом, ни домика, ни живой души. Приказал взводный остановиться, утром, мол, виднее будет, куда и что. Мы с одним приятелем отошли до ветру за елочки и видим: немецкий связист провод тянет. Нас увидел, руки поднял. «Сталин, - говорит, - гут, Гитлер – капут!» Взводный наш сам в офицеры из рядовых произведен, по-немецки ничего, кроме «хенде хох», не знает, мы – его не более, немец – вообще по-русски ни слова, в общем, так и не поняли тогда, где мы есть. Утром по солнцу отошли назад, ближе к вечеру своих встретили, оказалось, верст на пятнадцать в чужой тыл забрели. Взводный от комроты здорово на орехи получил,  тому – и подавно начальство штрафбатом пригрозило, если нас не найдут.
- А немца, - он вздохнул, - убить там же пришлось. И то: с собой тащить – так сами не ведали куда, убежит – себе дороже выйдет, отпустить – то же самое, допросить – языка никто не знал. Что тут с ним…
Он говорил странным голосом, будто оправдывался.
Есть еще предположение. Война — это, пусть со всеми условностями, но работа. Тяжелая, порою нудная, да и еще опасная, к тому же. Часто ли мы говорим о работе, особенно с теми, кто имеет о ней понятие весьма отдаленное? Смысл? Да, послушают, может быть посочувствуют, но вряд ли дойдет до таких собеседников, о чем на самом деле речь. Другое дело — в кругу тех, кто в этом непосредственно участвует или участвовал когда-то, здесь уж с полуслова ясно, и дух единства, царящий в кругу встречающихся к очередной годовщине Победы ветеранов, не требует никаких лишних слов и пояснений для малоинформированных слушателей.
И еще.
Любая война имеет целью установление мира, пусть с иным порядком, но всё-таки мира. Мир – естественное человеческое состояние. За него приходится иногда сражаться, убивать, разрушать, чтобы затем восстановить. И даже, если ты уничтожил врага и был при этом абсолютно прав, не всегда воспоминания об этом будут лучшими.
Может быть, еще и поэтому, глядя на мирно играющих детей, молчат про войну оставшиеся в живых ветераны. Или рассказывают о жизни.
КОТОРУЮ ОНИ ЗАЩИЩАЛИ.