Первого снега цветы

Первого снега цветы

Повесть


Глава первая. Нынешняя обструкция

    Ближе к полудню в распашных стеклянных входных дверях важного городского присутственного места появился рано начавший лысеть невысокий блондин в деловом костюме безупречного кроя и стильных ботинках.
    На его уставшем, озабоченном лице всё ещё был заметен южный отпускной загар.
    Аккуратная лысина во всё темя явно не молодила, а лишь грустно напоминала о зрелом возрасте.
    Трёхцветный нагрудный значок на лацкане застёгнутого на все пуговицы двубортного пиджака придавал солидность и загадочность.
    У любопытных могло появиться желание прочитать на лицевой стороне символа власти три важных слова, каждое из которых отчётливо выделялось своим ярким цветом.
    Очень может быть эти названия от всеобщего внимания стали заговорёнными и вызывали у любого встречного - поперечного только для него характерную на них реакцию.
    У одного душевный трепет, уважительный и завистливый одновременно, тихо ужом ползающий туда-сюда по покорному телу.
     - Везёт же людям.
     - Вот бы и меня за все старания так уважили.
     - И на груди моей могучей одна б медаль висела кучей.
     - А почему бы и нет?
     - Да только где ж, с позволения спросить, на всех желающих взять столько везения?
     - Хотя помечтать об этом можно.
     - Почему же не помечтать?
    Вот, скажем, санитаром в больнице работать, горшки выносить или участковым по бомжатникам, где подшефные с утра пораньше в пьяном угаре…
    С ними как профилактику проводить? А надо!
    - Спрашивать есть кому?
    - Спрашивать с кого-то это не самому на земле работать.
    - Понятно, что не слишком много добровольцев. О прозе жизни мало кому мечтается.
    - А на коня всадником со знаменем?
    - Подишь ты, как здорово, отбою нет.
    - А хотя что это за дела такие? Вокруг значка одни нравоучения? А как без этого?
    - Эко, какие мы нежные, уже и спросить ничего нельзя?
    - А уж сказать против шерсти, то тем более?
    - Дожили, прости господи, на грех наводят.
    У другого предполагаемого соискателя по той же тематике подчёркнуто-предполагаемое равнодушие. Не иначе?
     - Даже смотреть в вашу сторону, господин хороший, тоска зелёная.
     - А как по-другому, если мои шансы на доходное место равны нулю? Не по ранжиру. И всё тут. И будь здоров, не кашляй.
    У третьего? Ни дать ни взять недружелюбие в облике.
    - Тусклый свет в прорезях бегающих глазёнок как у инопланетянина или инакомыслящего.
    Как это “инако” можно мыслить, трудно предположить, вот как строить умную физиономию при пустой голове, ясно и понятно.
    Некто умеющий задавать вопросы типа:
    - Ну-ка, не надо жмуриться от яркого света, мало ли что тебе не нравится, ещё скажи не положено, не имею право?
    - Я тебя сюда не приглашал, сам достукался, давай откровенненько.
    - Войди в моё положение, у меня своя работа.
    - Не надо строить из себя героя, не такие говорили так, как надо?
    Cудя по металлу в голосе этот некто имеет по любому поводу своё суждение.
    - А как известно, против лома нет приёма.
    - Если нет другого лома?
    Последний, это который третий, всегда старается быть не один, а со товарищами. Одному скучно зубоскалить.
    - Да, как бы чего не вышло.
    Времена нынче пошли неспокойные. Или свои под видом чужих накостыляют, или чужие под видом своих загребут в кутузку. И так и этак нехорошо. Выбор небогат.
    Наверное, поэтому всегда настроен решительнее всех остальных. В собственных представлениях выглядит колоритно и значимо.
     - Чтоб тебе, встречный, кисло стало. Теперь и мне ходу не будет. Как баба с пустыми вёдрами на пути.
     - Фу ты ну ты. До чего мы правильные! Аж противно.
     - Надо же? Вот вы все, около власти, какие!
     - Оказывается, не стыдно простым людям в глаза смотреть?
     - Где бы ещё на вас бесплатно полюбоваться?   
     А вот какие они около власти? Это было и будет мало кому ведомо. Или неведомо никому совсем. Одно из двух.
    А зачем? Так по инструкции для избранных. Больше газа - меньше ям называется.
     А ещё у кого-то иногда появляется желание хоть немного разобраться в том, чем же они там, при власти, занимаются?
     Как же они свою зарплату отрабатывают? Ну слава тебе господи, ещё есть такие бескорыстные правдоискатели, не все мясным фаршем дали себе рты позамазывать.
    У таких не в меру любознательных, опять же иногда встречаясь со своими предполагаемыми оппонентами, проявляется желание, нет не спросить о чём-нибудь.
    Неизведанного, что с нами, что без нас, слишком много, не убавляется, а пошутить?
   Желательно как-нибудь по-умному. Нежданно-негаданно вдруг такое желание проявляется.
   Такое же, как лузгать семечки? Искромётное. По-простому.
   Как на завалинке. К общему или даже всеобщему удовольствию.
   - Курочка по зёрнышку клюёт и довольна. И петушок доволен. Лишь бы всем хорошо было.
  - Всё это кормление происходит само собой в подтверждение того, что забывать о простых радостях и желаниях совсем ни к чему. Как и о себе самом.
 - Не возьмём грех на душу с властью бодаться? То-то. И не надо за других ручаться, что никому это не надо.
 - Или ниже моего достоинства? Всё это так, конечно, но не совсем, местами.
 - А не это ли главное в нашей сельской местности?
     Так вот встречные - поперечные и забавляются, и не только зубоскаля. Каждый сам по себе находя развлечения. Чем они проще, тем всем лучше.
     Без конца при этом повторяя:
 - Они сами по себе, мы сами. Вы на нашу улицу не ходите?
  И мы на вашу, соответственно. Если что, то мы квиты. Так всегда и во всём.
   - Всё шутим со слезами на глазах в душевных муках? Или так кажется? Может быть, это не муки, а грёзы?
   Улыбаясь, выдавливаем из себя нечто непотребное? Раба, может быть, по капельке?
  - А почему бы и нет?
  - А почему не всего сразу?
  - А то?
  - Cлабо, быть может?
  - Зачем так строго? Простой человек может обидеться? Это опять же вдвойне нехорошо.
   Всё-таки шутить иногда получается так, как надо. К всеобщей радости. Или хотя бы так, как задумано.
  - Чаще по-всякому. На дурацкий вопрос, дурацкий ответ.
  - Но ещё чаще всего самому непонятно, о чём и зачем, но тем не менее почему-то всегда кажется, что очень здорово.
     - Какие люди, да пока ещё на свободе? Непорядок.
    Такие слова вслух не произносятся. А поэтому их как бы и не бывает  совсем. Вот в чём их парадокс или неожиданность появления.
    Будто такие слова бывают. Рождаются, произносятся, всё честь по чести. А в результате в остатке как бы их и не бывает вовсе.
    А зачем они? Всё равно по нашему не будет. Как и не бывало никогда.
     - Тогда ещё раз всё сначала, зачем они шутят. Лишнее это. От нечего делать?
    А то ведь с дури и сломать себе можно что-нибудь? Что предпочтительнее в рабочем состоянии.
    - В конце концов мы ж не какие-нибудь бритоголовые, которым непонятный серый свет опускается на голову. А лапша всё-таки остаётся на ушах.
   - Жизнь она продолжается невзирая ни на что. В её самых лучших проявлениях.
   Мешки под глазами, заметный округлый животик. Бодро шагает пятками назад по новенькой плитке всё тот же человечек, ухвативший за хвост жар-птицу.
    Его обвислые плечи подчёркивают характерную фигуру полного мужчины, никогда не утруждавшего себя такими глупостями как спортивные занятия.
     Возрастные, усугублённые излишествами, чревоугодием, сидячим образом жизни заметные чёрточки не портят общего благопристойного приглаженного вида.
     Разве что лысина блестит чересчур обворожительно, под стать новеньким бесшумным дверям.
     Но и она не вызывает сама по себе какого-либо особого интереса или малейшей антипатии к входящей персоне.
     Мыслительный процесс в её буйной головушке в этот день был непозволительно сумбурен и полон приятных воспоминаний.
     Получился такой необычный, слабоумный, тихо помешанный коктейль.
     Являя собой сентенцию предыдущих трудовых подвигов, как венец собственной нужности, в том числе вписывая в неё и удачную презентацию достойного проекта уважаемых людей.
     По старинке “замутивших на стрелке” сложное математическое уравнение со многими неизвестными и с неочевидным выводом о том, что будя скирдовать деньги в кубышку.
     После чего в кои веки в спокойной обстановке, без понтов и наездов, к своему удивлению, в приятной умственной беседе, договорились до философских обобщений о вечных жизненных ценностях.
     - Ведём себя как лошары, будто впереди не меньше червонца веков безмятежной жизни.
     - Даже два века никто из нас не проживёт.
     - Пора вкладывать заработанное в муках и кошмарах в нечто более надёжное, чем в цифры с нулями.
     - Нет не в разумное, доброе, вечное. Это уже из другой жизни.
     - Всё прозаичнее и нахрапистее.
     - Банально, но настало время выходить из тени. Пришли наши. Уже давно никто не ссучит, если делиться. Из количества в качество. Из середняков в важняки. Далее везде.
     - Единым фронтом. Чтобы всё было как у людей. Не мы первые, не мы последние.
    - Не такие, как мы, совсем отморозки проскочили на оселке. А почему мы соскочим?
     Как же тут отказать в желании каждому из приглашённых чокнуться под хрустальный звон фужеров именно с ним по такому важному поводу. Можно сказать, судьбоносному в чьей-то жизни, поломатой поначалу.
     И облобызаться непременно с каждым, чтобы без обиды, из прошедших строгий фейс-контроль на входе. Будет что когда-нибудь единоверцам вспомнить.
     После чего необязательные, но неизбежные издержки продолжительного общения, такие как похмельный синдром на следующий рабочий день, например, носят не столь разрешительный, сколь позволительный характер, а посему на них не принято обращать внимание.
     Ни своё благосклонное, ни дай бог чужое. Хотя чужих среди своих быть не должно. По легенде.
     Такие подлежат немедленной кастрации. Под любым предлогом. Другого выхода быть не может.
     А вдруг в стройных рядах своих кто-нибудь начнёт шагать не в ногу?   Поступит команда.
     - К торжественному маршу. На одного линейного. Шаго-ом марш.
    А тут такой конфуз. Нехорошо.
    Или у кого-то? А уж это совсем непозволительно, самый большой грех.
    - Категорически пропадёт желание ходить строем.
    - Мало ли по какой причине.
    - Может же что-нибудь заболеть от умственного перенапряжения?
    Конечно же, может. Как же иначе?
    - Все мы люди. Человеки.
    - Чем такой прокол получит огласку, пусть лучше несносный перерожденец шакалит по-старому, без поддержки, и то проблем меньше.
    - Или шлея под хвост попадёт? Мы ж не иноходцы.
    Всё может быть в наше время. Никто ни от чего не застрахован.
    - А вот этого-то непослушания нам и не надо. Ни под каким соусом. Слушать песенку про иноходца это одно, когда ни за что не отвечаешь.
    - Так ведь, если спустя рукава ко всему относиться, и до бунта на корабле недолго. Специфического.
    - Под кодовыми названиями раскачивание лодки на открытой воде или Му-му очередная серия хотя бы.
    - А это уже чревато. Могут снять с кормления.
    - Совсем без пайки не оставят, но на общих основаниях.
    - Ох как бы не хотелось никаких изменений. Ещё бы ночь простоять, да день продержаться.
    - Возвращаться к тому, от чего отплыл правильным курсом на заре новой жизни? Фигушки. Нема дурных. Сначала вы, потом мы. Так-то оно подельнее будет.
    - Всё-таки прав был Герасим. Слушаться шефа надо. А не сопли на кулак наматывать.
    - Хотя жалко собачонку, ту самую, но что тут поделаешь, такая ей досталась планида.
   - Другим в назидание. Ей уже не больно.
    Его мысли медленно и степенно растекались по древу. Слегка скользили по поверхности разнонаправленного роя своих и чужих проблем.
    Ни на одной из них не останавливались. Может быть, именно поэтому они были весьма занятными.
     Хотя бы по той простой причине, что никаким мыслителем и даже просто умственным мужиком входящий в присутственное место на самом деле никогда не был.
     Он никогда даже в самых дальних мыслях не расстраивался по такому пустяшному поводу, как этот.
     Тем более заметными, не говоря уже об уникальности, его интеллектуальные возможности никогда не были.
     Не возникало даже малейших иллюзий ни по какому подобному поводу. Он относился ко всему подчёркнуто спокойно. Без истерик.
     На собственном примере всё более убеждаясь, что лбом стену не прошибёшь.
     - Не дано - значит, не дано. Не очень-то и хотелось. И тема закрыта.
    Зато дана способность не упустить своего в житейских делах. Цепляться до последнего.
     - Кто доказал, что локтями можно добиться меньшего, чем головой?
    Тем самым даже гордился, что давно уже вполне соответствовал ставшему культовым во времена своей молодости облику постаревшего общественного деятеля.
    Давно выросшего из коротких штанишек и которому без них было не так плохо, как ожидалось.
    Только было лишь нестерпимо грустно расставаться со своей бурной, безмятежной, подающей некогда такие большие надежды молодостью.
    От которой навсегда остался её немеркнувший свет в глазах и, несмотря на любые жизненные перипетии, восторженное выражение лица, издалека напоминающее харизматическое.
   Ещё прицепилась и не собиралась отцепляться до скончания дней способность в связи с этим, как-то между прочим, ввести кого угодно в заблуждение относительно собственной персоны.
     Постоянно вызывать томительное ожидание долгожданных перемен, которые никто не собирался осуществлять.
    Лишь уметь их имитировать. Попадать в струю.
    Даже не задумываться о том, почему подобные его черты характера так развились за долгие годы и их как выслугу лет принято считать добродетелью.
   Посочувствовать расчитывающим на него людям, которым всегда лень заниматься своими проблемами.
   Получающим всегда то, чего больше всего не хотели, и, вероятнее всего, то, чего на самом деле заслужили.
   А он, как всегда, лихо переступив через очередной этап, уверенно шагал дальше.
     - Как всегда, карьерному везунчику с каждой вышестоящей должностью всё больше хотелось постоянного внимания окружающих, хотя бы их любопытства на худой конец.
    - Причём внимания не завтра, не трогательных воспоминаний о том каким оно было вчера. Не через год.
     - А что делать, когда не получается задуманное? А очень хочется его сладкого результата.
   - Возраст уходит, а тебя в упор не замечают. Не восторгаются. Не признают своим кумиром. Хоть ты тресни.
     - Не знаете? Вот и он не знал? А полагал, что знать должен.
     Спрашивать совета? Как всегда, неудобно. Чего доброго засмеют. За глаза, например. Это у нас умеют.
     Или что-нибудь такое непотребное скажут о тебе, как накажут прилюдно. Макнут в нечистоты. Или о таких, как ты, господах при значках подумают.
    - Мол, нам бы их проблемы сердобольных.
    И сделают неутешительный вывод: наши слуги народа не переработают.
    А ты бы на их месте, что?
    - То-то. Ладно хоть так-то чего-то делают.
    - А кто бы за них переживал?
    - Даже самый надёжный штатный помощник был олицетворением метафоры, уже не раз употреблённой по назначению.
    - Был не друг и не враг, а так.
    Это касалось не только его товарищеских замечаний о внешнем облике шефа на самых разных, официальных и не очень, мероприятиях.
    Так и о других советах, комментариях. Словах и словесах в которых он, как его руководитель, между прочим, не очень-то и нуждался.
    Ему всегда так казалось и было всё равно, прав его помощник или нет, но отказываться от того, что было положено по штатному расписанию, он не собирался. Всем жить надо.
    Он бы без него также спокойно обходился, как без наличия зеркала. Так ему спокойнее и комфортнее.
    Он зеркала не то чтобы не любил. Он их жутко побаивался. Не вдаваясь в подробности, почему.
    Как не подпускал к себе ни целителей, ни знахарей, ни гадалок.
    Он никогда и никому не признавался в том, что ему всегда кажется, что из чёрного квадрата кто-то может выглянуть.
    Тот же помощник, например.
    А он в этот момент вполне обошёлся бы без его завистливых слов.
    - Щёчки у шефа, как у хомячка. Двойной подбородок. А всё туда же.
    А вот куда не уточнил.  Может быть, на обложку глянцевого журнала миллионным тиражом?
    Каждый из слышавших подобный бред всегда мог предположить состояние его нервной системы по собственному разумению.
   Это был очередной звоночек, чтобы её не перегружать.
    С первых дней работы он уяснил для себя самое главное правило:
    - Не имеет никакого значения, с какой самоотдачей ты работаешь на самом деле.
    - Ты не с киркой перед угольным забоем. И не за станком на ткацкой фабрике, где фиксируется метраж сделанного.
    - Главное - что о тебе думают более высокие начальники. Каким бы примитивным это суждение ни было, оно часто помогало.
   Ещё одно правило: ставить перед собой задачу переделать все даже текущие дела - занятие бесполезное.
   Это было равносильным ставить перед собой задачу переделать Вселенную.
   Но самым бесполезным из всех занятий, какие только можно было придумать, с его точки зрения, было тратить время на то, что не приносит материальной выгоды.
   Если твои усилия ничего не стоят, зачем всё это, кому и что ты можешь доказать?
   Кроме таких же блаженных, как уходящее поколение. И то ещё в лучшем случае. Хотя правильно было замечено и про них в том числе, что нельзя два раза войти в одну и ту же реку.
   Хотя он и допускал наличие других мнений по этому или любому другому поводу.
   Они его волновали всерьёз лишь в тех случаях, если исходили от прямого начальства. И только.
    В связи с этим он и всех своих коллег от греха подальше, и на всякий случай заодно считал скрытыми недругами.
    Так было проще. Разочарования  обходились дороже. Можно было совсем потерять веру во весь прошлый опыт и надежду на будущее. А это уже последнее дело. Не вылечивается, как ни старайся.
     Всё же некий выход из подобных ситуаций с завышением самооценки собственной персоны как их первопричины ранее имел место присутствовать в анналах объяснений причин его быстрого продвижения по служебной лестнице и вселял умеренный оптимизм.
     Заключался он отчасти в безупречном соблюдении заведённого в подобных присутственных местах дресс-кода, как некоей палочки-выручалочки, словно  придуманной для таких, как он.
     А выглядело это следующим образом.
     Во-первых, особый шик наблюдался в постоянном присутствии в вороте модных рубашек, со вкусом подобранных галстуков.
     Эта полоска ткани собственноручно завязывались каждый раз с неподдельным пиететом его рукодельной толстушкой-женой, одним и тем же широким узлом уже много лет подряд.
     Настолько лет много, что трудно было вспомнить, сколько же их пролетело на самом деле.
     Его верная спутница споро вязала узлы, как и всё в совместной жизни с завидным постоянством и в строго заведённой последовательности.
     Как будто регламент был утверждён один раз и на вечные времена, где-то на самом верху и строго контролировался.
    Быть может, это приучало её за годы однообразия во всём, к чему она прикасалась, опасливее относиться ко всему, дотоле неизведанному.
    Видя в этом неизведанном, скорее всего, необязательную оказию, ни к чему не приспособленную и ни к чему не обязывающую, а лишь безделицу, доставляющую никому не нужные хлопоты.
     В связи с таким выстраданным суждением она, как всегда ни в чём и никогда не сомневаясь, считала осторожную манеру поведения своим заслуживающим внимания достоинством в многолетней и безупречной семейной жизни.
    По собственной оценке за такую завидную благодетель давно пора представлять как минимум к общественно значимой награде.
    В назидание не заслуживающим добрых слов оппонентам, игнорирующим подобное благочестие.
     Тем более что другие стороны этой самой жизни, выходящей за привычный уклад, её, можно сказать, совсем не интересовали.
     Даже из любопытства. Отчего она чувствовала себя ещё комфортнее.
     К тому же, внешнее восприятие окружающими её мужа было для неё гораздо важнее, чем её собственное.
     Об этом они постоянно между собой дискутировали, доставляя друг другу немало положительных эмоций.
     Приноровились в том числе и к проверенному и беспроигрышному способу выглядеть как можно более элегантно с помощью скрадывающих лишний вес тёмных костюмов, пошитых на заказ у известного модельера.
     Доверяя его вкусу и любым авторским изыскам, между прочим, стоивших недёшево, но, вероятнее всего, того стоящих.
     В хорошем расположении духа тот любил нараспев повторять:
    - Где сейчас задёшево да найти б хорошего. Да нигде. Не оскудела б рука дающего.
     Именно так, лишь с помощью заинтересованных людей всё же удавалось некогда натуральному блондину добиваться исполнения самой потаённой и давней своей мечты, до поры до времени ютившейся на задворках его желаний в ожидании лучших времён. Нет-нет. Не мечты идиота.
      А мечты персонажа из массовки.
      Участника постановочного процесса сценок будничной провинциальной жизни.
    Добиться некоторого общественного признания, именно так он себя представлял чаще всего среди окружающих в будущем.
    В отсутствие самокритичности и самоиронии ему всегда было сложно отказать. Как и в присутствии лидерских черт.
    Но именно это и привлекало в нём тех исполнителей чьих-то замыслов, от которых зависела работа государева механизма.
   Чтобы всё работало исправно и никто не мог высунуться, не получив по голове.
    Обговорено всё это было ещё до получения заветного удостоверения, которое наподобии хлебной карточки в голодные времена резко поменяло его самоощущение, и он в связи с этим всё ещё находился в состоянии сладостной эйфории и не собирался из неё выходить.
    Нереальности происходящих с ним событий, когда от радости не иначе в зобу дыхание спёрло.
    Да так, что и не собиралось отпускать.
     Обращение же на себя долгожданного всеобщего внимания всё же имело место быть даже независимо от его личностных качеств, хотя бы по простой причине вхождения в немногочисленный круг избранных и охраняемых персон.
     Пусть пока это внимание происходило лишь со стороны в основном чересчур впечатлительных и экзальтированных дамочек бальзаковского возраста.
    Их бескорыстного душевного порыва в преддверии необратимых возрастных изменений.
     А также совсем непритязательных людей самого разного возраста, привыкших усваивать официальную новостную информацию так, как её создателям этого хотелось, не ставя под сомнение ни единого слова.
    - А зачем? Моего ли ума это дело?
    - И вообще как бы чего не вышло. 
    - Заметут под шумок, потом не расплатишься. За примерами далеко ходить не надо.
    Такое внимание, как говорится, хоть и пустячок, а приятно. Может быть, и не более того. А может быть, на том стояли, стоим и стоять будем.
   - Ну и что, что живём не в столице? Ещё лучше.
   - Им не очень-то нужны перемены, а нам тем более.
   Пока таких покладистых большинство, слабая надежда, чтобы что-то менялось.
   Как это ни прискорбно для желающих порулить на месте  прежних, как ни рви глотку на митингах или демонстративно ни исполняй властные решения.
     Но речь в данный момент немного не о том, а о желании выделиться в толпе за счёт завидной для многих должности.
     Всё же всегда есть надежда, что, как говорится, лиха беда начало. Популярность будет расти сама собой.
     Взять хотя бы этих созревших на официальной пропаганде бальзаковских ягодок, которых, казалось бы, провести на мякине вряд ли возможно.
    А глянь-ка на них. Они ж сами по себе такие, что обманываться всегда рады. Им это только давай. И в неограниченном количестве.
     Получая от своего повышенного внимания к самым разным официальным персонам давно, казалось бы, забытые эмоции, дающие удовольствия разве что сравнимые с неповторимыми позывами молодой крови.
     Не обращая при этом внимания на то, что происходит их близость в виртуальном пространстве грёз и мечтаний.
     Всё это было занятно, но не более того. Хотя почему бы не оправдать повышением популярности затраченные средства на обновление гардероба из недавно получаемой на новом месте работы совсем не виртуальной, а вполне реальной и солидной даже по столичным меркам зарплаты.
     Тратил он деньги на себя весьма охотно и даже с нескрываемым удовольствием и шиком.
    Правда, лучшая подруга супруги предупреждала её:
     - Не смотри, что не красавец. Дорядится. Не таких уродов уводили. Очухаешься, поздно будет.
     На что был один и тот же ответ:
     - Ты его не знаешь. Он у меня не такой.
     - Так все говорят. Какой же? Другим миром мазаный? Моё дело предупредить. А там как знаешь.
     Как бы там всё ранее не было. И в этот день соответственно. Если бы  у кого-нибудь была возможность наблюдать за ним?
     Главное-наличие желания специально это делать, что весьма маловероятно, то можно было обратить внимание прежде всего на то, что данный наблюдаемый объект даже не вошёл, а вдохновенно влетел не чувствуя ног в тщательно охраняемое от его избирателей двенадцатиэтажное здание - столбик в центре города.
    В связи с превышением скорости пришлось слегка притормозить у поста полицейской охраны.
    Вообще-то тормозить по жизни самому и тормозить окружающих было его непременным правилом.
    Слишком много было на памяти случаев, когда не без способностей энергичные люди, преуспевающие в совместных делах - проектах, считали, что наконец-то пошла масть, удача, пруха, а дальше будет ещё лучше.
     Расслаблялись по такому обнадёживающему поводу и по закону подлости получалось то, что по этому закону только и могло получиться.
    В конечном итоге при подведении итогов оказывалось всё с точностью до наоборот и было бы из-за чего, а то из-за какого-нибудь элементарного недосмотра.
    И в сослагательном наклонении следовало самобичевание, которое уже не имело никакого смысла.
    - Надо было хотя бы вовремя остановиться, перевести дух и, осмотревшись по сторонам, двигаться дальше.
    А не лететь сломя голову туда, не зная куда.
    Чтобы принести то, не зная что.
    Резюмируя наконец-то его обычный приход в этот день на свою подведомственную территорию, можно выделить самый главный аспект.
    С непредвзятой стороны, имея в виду наблюдения обычных посетителей, толкавшихся в часы приёма у входа в здание и у известного поста, наш импозантный мужчина больше всего напоминал блестящую десятирублёвую монету, только что соскочившую со станка на монетном дворе и докатившуюся до места своего применения.
    Всем своим видом подтверждающую оптимистичный и, более того, жизнеутверждающий посыл, что жизнь настолько хороша, насколько тебе это кажется.
     Но есть и другой, менее оптимистичный:
     - А кому всё же на Руси живётся настолько хорошо, насколько ему хочется?
    Что по этому поводу думали всё те, кто не входил в перечень избранных, то есть прочий электорат?
     Ответ очевиден.
    Никого из них ничего по этому поводу уже давно не интересовало.
     И даже упоминание об этом выглядело несолидным и вызывавшим откровенную зевоту или демонстративное рассматривание чего бы то ни было на потолке во время беседы. Наподобие предложения считать деньги в чужом кармане.
    Здание - столбик, оказавшись местом притяжения озабоченных горожан, продолжало исправно выполнять свои функции.
     Подобно заведённому в присутственном месте дресс-коду, надо было блюсти некии условности и не обсуждаемые правила.
     Это всегда старались делать по высшему разряду. Исходя из неприложного правила.
    - Наши чиновники самые - самые по сравнению со всеми остальными неразумными.
     Никто не подвергал сомнению, что одновременно быть невинными и удовлетворять известные потребности никогда и ни у кого не получалось. Как и соблюдать моральные принципы в публичном доме.
     Это было очевидно как белый день, поэтому по существующим понятиям приходилось идти на компромиссы во всём, чтобы держать фасон.
     Но это уже, как говорится, совсем другая история из области фантазий, с реальной жизнью имеющая мало сходства.
    В этот день и в назначенное время у натурального блондина была заранее запланирована встреча с наиболее активными ветеранами, в полном здравии ощутившими на себе долгожданную заботу государства.
    Давно не знавшими покоя от избытка планов и инициатив по переустройству всего и вся.
   Они неспешно и, как всегда, заранее собрались в своём уютном помещении, выделенном в здании - столбике.
   Их было несколько десятков, и они продолжали подходить. В преддверии разговора на заданную тему, как обычно, обменивались мнениями.
     - А кто он вообще-то такой, ради которого собираемся?
     - А то ты не знаешь?
     - А может, и не знаю? Это ты у нас такая шустрая. Всегда всё знаешь.
     - Вроде веника, что ли?
     - На грех наводишь или на грубость нарываешься?
     - А если и на то и на другое?
     - Ну как всегда. Как же без этого. У нас не получается?
     - Девчонки, успокойтесь. Не ругайтесь. С места да в карьер. Чего делить-то. Уж восьмой десяток каждой. Раньше надо было выяснять отношения.
     - А что так? Третий возраст. Это самый расцвет. Нас не расплюёшь.
     - Никто и не собирается.
     - Я ещё ничего. Вот в санаторий съезжу и вообще. Кто обратит внимание, не промахнётся.
     -Да ладно тебе. Один язык.
     - А что? Тут один на меня так смотрел. Такой представительный мужчина.
     - Да где бы их таких взять?
     - Ну не скажи.
     - Не скажи, не скажи. Дурой не надо быть. Места знать надо.
     - Опять бахвалится. Что молодая была, что старая, одно и то же.
    - Непутёвая хочешь сказать?
    - Ну опять. Что за день сегодня такой. Магнитные бури нашу землю посетили?
    - Хватит, кому было сказано.
    - Ну так и что, смотрел-то?
    - Ну что-что. Ну впрямь раздел глазами. У меня аж кровь к одному месту подкатила.
    - А что ещё живая?
    - А то. А ты как думала?
    - Ну молодчина. За это заслуживаешь похвалы.
    - Так ты бы подмигнула.
    - Сказала тоже. Это после войны, той, которая нас всех в молодые годы задела, было принято подмигивать. И то иногда. Сейчас так не в моде.
    - А как сейчас в моде?
    - А кто его знает? Кто как горазд.
    - У меня внучка на дискотеки ходит. После них парни сами по себе, девушки при своих интересах. У нас раньше чтобы не проводить, такого никогда не было.
    - Сравнила тоже.
    - Мы даже слова такого не знали. Голубой. Срамота одна.
    - Ну ладно, успокойся. Пусть как хотят. Нас уже не спрашивают.
    - Так что, никто и не знает, кто он такой - выступающий?
    - Да как не знать. Когда-то давно около райкома отирался. Ничем себя проявить не сумел. Зато спину в сауне начальству тереть научился. Продвинули.
    - Да ладно тебе на человека наговаривать. Нормальный мужик. Правда, серенький такой. Тихий. Всегда сидел как мышь под веником. Вот и досиделся. Видишь как подпрыгнул.
    - Время такое.
    - Раньше нужны были организаторы, чтобы люди за ними и в огонь, и в воду.
    - Вспомни наше предприятие. Двенадцать тысяч народу. Со всей страны понаехало. Всех размести, обогрей, дай заработать. Конечно, не всё получалось. Очень даже, может быть, кто-то и обижался. Не без этого.
    - Да что опять всё это вспоминать. Ничего уже, моя дорогая, не вернёшь. И мы молодыми не станем, хоть ты что хочешь делай.
   - Ну, подожди, послушай. А это что - навезут людей, те работают, потом облава. Оказывается, гастарбайтеры. А они что, не люди? Если хорошо работают, то в чём они провинились. От них только это требуется в первую очередь. Всё остальное нынешних правителей заботы. Мы так не работали. Где самое главное в жизни уважение к чужому труду?
   - У нас на фабрике одни эти самые гастарбайтеры были, ну приезжие, не местные. И я такая. Так за работу квартиры получали, ордена, медали.
   - Ну опять за своё. Тебя забыли спросить.
   - Вот и задай вопрос начальству.
   - Хватит смешить. Чего он может. Даже если и запишет мой наказ. Начнут согласовывать. И забудут закончить.
   - Так чего же ты сюда пришла?
   - А то ты не знаешь? На тебя посмотреть.
   Такие разговоры были привычным делом и лишь веселили как могли. Все вокруг понимали, что встречи с ними имеют мало смысла.
   - Отработанный материал.
   - Всех нас под бульдозер и на свалку.
   Удивительно было другое. Когда одна треть избирателей ходит на выборы, от их настроений, суждений зависят результаты в гораздо большей степени, чем от остальных вместе взятых.
   Те, кто занимался этим делом на профессиональной основе, давным - давно это поняли и исправно их навещали.
   Встреченный не бурными, но уважительными аплодисментами был не лыком шит и сделав, несколько дежурных комплементов по поводу ”мы вам всем обязаны”, которое большинство присутствующих восприняло как ”все там будем”, стал растекаться словом по древу, демонстрируя собственную значимость в получении бюджетных денег для их нужд.
   Это было малоинтересно. В такой манере с ними говорили все мало -  мальски значимые персоны.
   Конкретные результаты таких разговоров были, может быть, и значимыми, но к ним в большинстве случаев никакого конкретного отношения не имели.
   Какой-то смысл стал проглядываться, когда пошёл разговор о том, о чём дискутировалось по телевизору и в Интернете.
  Одна из божих одуванчиков решила почудачить, сиюминутно решив:
  - А почему бы и нет?
  - А я что. уж и этого за всю сознательную жизнь не заслужила?
  - Мил - человек, вы так интересно говорите, заслушаться можно. А вот развейте наши непонятки. Ко мне соседка обратилась. Я ж начальство. Старшая по подъезду. Только не перебивайте. Дайте до конца расскажу.
  - Да ради бога. Для вас всё, что угодно.
   - Намедни она, соседка то есть, ходила в нашу церковь. Стоит под образами о своём думает. Чует, перегаром в ухо кто-то дышит. Свежаком. На портвейн похоже. Она обернулась. Служитель в рясе.
     А она, я вам скажу, женщина в самом соку. Чувствует, что её пониже талии ладно б погладили, а то так тискают, как свой мужик лишь по молодости. Ну, я не об этом.
    Она отошла и не стала скандалить. А ведь хотела. Рука у неё тяжёлая. Бог отвёл, видно. А то ведь не сдержалась бы да получила, как те девчонки из телевизора, пару лет на нарах. Кому это надо?
    Как же так получается, хоть не ходи туда. Раньше такого не было. Да и в тюрьму никто не сажал. Сами разбирались. Есть божий суд. Зачем мирской-то. Дожила до преклонных лет, а понять никак не могу. Может быть, уже всё. Склероз. Уж будьте так добры, просветите?
    От напряжения у выступающего лысина моментально вспотела. Он достал аккуратненько сложенный платочек с вышитыми инициалами, одним движением вытер мелкие капельки пота и стал, почему-то запинаясь, как школьник не знавший ответа на вопрос учителя, отвечать так, как обычно оправдываются, за того парня.
   - На такие вопросы могу не отвечать. Не в моей, так сказать, компетенции. Но понимаю момент. Компьютерная грамотность дошла и до наших уважаемых ветеранов труда. От того, что происходит повсеместно, никуда не денешься. Что есть, то есть. Повторюсь, за духовное ведомство мы не в ответе.
   - Но как это? Телевизор как ни включишь, всё правители с духовниками якшаются.
   - Ну пусть будет по-вашему.
   Недостатков и в их работе, наверное, немало. Молодёжь есть молодёжь. Ничто человеческое ей не чуждо. Ну от вашей знакомой не убыло? Конечно, нет. Ну и слава богу, что всё обошлось. И ладненько.
   - Неправильно вы отвечаете. А с кого нам в таком случае пример брать? Если и там всё не так, как надо.
   Выступавший понимал, что зря ввязался в этот разговор, и всё не мог сообразить, как из него выпутаться.
   - А насчёт девчонок, что в масках отплясывали в том месте, где нельзя. Так это же нехорошо. А вообще-то за свои поступки надо отвечать. Не маленькие. Насчёт божьего суда  не знаю. Сами понимаете, не по моей это части. Сам стараюсь не грешить. А там дальше видно будет.
   - Это вы всё по-прежнему не так отвечаете.
   - Ну это уж как вам будет угодно.
   - Будут новые выборы, придётся подумать за кого голосовать. А то уже дошло непонятно до чего. Нечаянно сморкнёшься на исповеди, так и в тюрьму отправят. Господи прости и сохрани меня грешную.
   - Ну ладно, хватит тебе с такими вопросами приставать. Можно подумать, что и спросить больше не о чем. Даже неудобно как-то. Человека такого уровня от государственных дел отвлекли. Можно подумать, ему делать больше нечего.
   - У кого ещё какие вопросы есть?
   - Я живу одна в трёхкомнатной квартире, муж на два метра в землю, в квартиру бесплатную навсегда отошёл, так я о чём, ой чуть не забыла, так у меня больше половины пенсии квартплата.
   Неужели нельзя всё жильё отдать государству. Пусть ремонтируют, перестраивают. Чего хотят делают.
   У вас же все народные богатства. Ни у кого в мире такого нет. Зачем народ-то с этими проблемами мартышить.
   Пусть пенсию сразу в два раза меньше начисляют. Зачем давать и отбирать. А то придумали ещё доску позора. Кто не платит, того туда. А если внукам помогаю?
   Так это для меня важнее всего. Если получилось, что они, кроме как мне, никому не нужны стали. Я лучше сама буду сидеть голодная - голос её задрожал.
   Воцарилось продолжительное молчание. Никому не хотелось его нарушать. Кое-кто подумал.
   - Зачем мне всё это надо. Дома спокойнее. Чего сюда пришла? Своих дел, что ли, нет?
   Чувство гостеприимства всё же взяло верх. Не давая открыть рот приглашённому, заговорили все вместе. И каждая о своём.
   - Нет - нет, вы там наверху передайте. Мы очень всем довольны.
   - Раньше так о нас не заботились.
   - Спасибо партии родной за доброту и ласку. Можете всегда рассчитывать на нашу поддержку.
   Одна из активисток всё же высказала, что думала.
   - У меня раньше времени не хватало смотреть телевизор. Теперь хоть весь день от него не отходи. Скажу вам по-честному: никогда не думала, что пожилых людей так не любит наше государство.
   Дело не в деньгах и льготах. Ведь каждый день не по одному разу в наш адрес не по одному оскорблению. А вы думаете, как это называется?
   Возраст пенсионный  повысить? Повышайте! На сколько? А на сколько хотите!
   Только не называйте обузой тех, кому вы ответить не даёте?
   - Поделом нам. Детям образование дали, а воспитание нет. Так нам и надо. Вот и весь сказ.
   - Ну это мы поправим, - встрепенулся выступающий. Я этот вопрос решу. Я вам обещаю. Категорически. Здоровья вам, самое главное.
   - И вам не болеть.
   После окончания официального мероприятия в помещении воцарилась гробовая тишина. Её прервал знакомый голос.
   - Внучки раньше хоть на праздники в церковь ходили. Сейчас как отрубило. И слышать ничего не хотят.
   Продолжать эту тему ни у кого не было никакого желания.

Глава вторая. Тётенька, усыновите мальчика

    Первая декада октября побаловала теплом. Полуденное солнце напоминало о лете.
    Остальной световой день шептал шорохом падающих под ноги кленовых листьев о скромной поре осеннего увядания.
    В пятницу с самого утра, непонятно в каком месте и почему, вдруг прохудился купол небосвода.
    Куда ни глянь, летние краски блекнут на глазах, а задравши голову ввысь, пытаясь рассмотреть небесные очертания, упираешься взглядом в однотонно серое пространство.
    Кроме скуки, других более возвышенных чувств такой мышиный цвет не вызывает.
    Залатать купол, который, очень даже может быть, прогрызла маленькая небесная серая мышка, не получилось, а может быть, не очень кому-то хотелось заниматься такой мелочовкой.
    Полился мелкий, ещё нехолодный осенний дождик. Почему-то напомнивший о памятнике мальчику, страдающему энурезом, непрерывно писающему в фонтан, установленный где-то далеко за нашими родными просторами.
   Подумалось, чудно как-то.
   - Памятник там, далеко, где никогда не был и вряд ли когда-нибудь буду, а льётся на тебя здесь, где никогда подобного памятника не поставят.
    Сам дождик, никого не напоминая, кроме себя самого, то переставал писать на землю, позволяя облакам иногда полюбоваться на своё отражение в разлившихся лужах.
    То его капельки или мельчайшая изморозь при порывах ветра продолжали заигрывать с утренними прохожими, умудряясь кокетливо залетать под их раскрытые зонты.
    Трое, из молодых да ранних, не поленились встать с утра пораньше, чтобы, как в притче, лечь спать вечером попозже. Успев переделать все свои дела.
    Несмотря на молодость, похожие на вечных пеших странников, наши энтузиасты, не обращая внимания на непогоду, следовали по своим намеченным маршрутам.
    Каждый при этом сжимал в руке букет осенних цветов, напоминающий оберег-хранитель, по суеверным представлениям способный охранять от всякого рода неприятностей.
  Для находящегося в начале жизненного пути нашего беспокойного люда совсем нелишний помощник.
    Как оказалось, всё это утреннее беспокойство занятых людей лишь для того, чтобы по завершении весьма непродолжительного под дождичком путешествия неожиданно встретиться друг с другом, чуть ли не лоб в лоб, у входа в школу.
   Той самой, по-прежнему одной из лучших в городе. И по оценкам начальства, и по устоявшейся с годами людской молве.
  Об этом, когда возникала необходимость, при разговорах о школьных годах, об образовании было приятно вспоминать и почему-то не было никаких сомнений, что так будет и впредь.
   Надолго, может быть, даже навсегда. Потому что для тебя по-другому быть не может.
   В этой школе они благополучно и без особых приключений приобрели знания, без которых себя уже не мыслили.
   В этом, несомненно, заслуга тех людей, которые посвятили этому делу свои лучшие годы.
   Сколько прошло времени с тех пор? Уже ни много ни мало, такая арифметика здесь никому не интересна. Она ни о чём не говорит и ни к чему никого не обязывает.
   После последнего звонка, независимо от своего желания, все как один навсегда стали частичкой её живого общественного организма.
   Если такого в природе не существует, тем не менее он напоминает о себе общими делами, интересами, воспоминаниями.
    Так случилось, что только эта троица из класса в этот день пришла повидаться и поздравить своих учителей, как и в те, прежние, годы с ежегодной днюхой.
    Так они называли дни рождения, на манер раскованных и звёздных мальчиков и девочек, подчёркивающих свою независимость от общепринятых норм и правил.
    Своим появлением они нисколько не удивили учителей и, судя по приветствиям, охам, вздохам, комплиментам, добавили улыбок, эмоций.
    К таким неожиданным встречам со своими бывшими подопечными в этих стенах никто и никогда не готовился.
    Возможно, всё же ожидая их как некий, не оговоренный в приказе о зачислении на работу дополнительный приятный бонус.
    Никому из бывших никогда не грозило, что его не узнают или он останется после них без неожиданных впечатлений.
    Сколь бы часто или нечасто это происходило.
    Тем более совсем без существенной разницы, сколько времени и о чём велись разговоры.
    Общение всегда неповторимое, экспромтом и помнится до мельчайших подробностей.
    Даже если велись в присутствии самых некогда проблемных учеников, сумевших добавить не один седой волос своим учителям.
    Такие не часто, но приходят. Им совершенно искренне рады не меньше чем тем, кем школа гордится и приводит в пример.   
   Бывает и так, что для родителей неудачные дети дороже самых успешных. На то они и родители. На то они и педагоги.
    - Это кто же такой к нам пожаловал?
    - Повзрослевшие, похорошевшие.
    - Спасибо. А мы вас пришли поздравлять.
    - Слова совсем необязательны. Поздравления на ваших лицах.
    - А это как это?
    - А это так это.
    - Спасибо, что вы есть.
    - Пусть сегодняшние ученики на вас полюбуются. Доставьте им такую развлекаловку.
    - Это доходчивее любых разговоров о том, что их ждёт после окончания учёбы.
   - Ни за что. Всё что угодно, но только не это. Лучше пусть не знают. Везу на два фронта как тягловая лошадь. Никогда бы о себе не подумала, что способна на такие подвиги.
   - Высказалась? Настёна бест. Молчи, несчастная. Всё такая же. Неуправляемая.
   - А что со мной станется?
   - Выглядишь прекрасно.
   - Разрешите, мадам, вашу щёчку облобызать.
   - Непременно.
   - Илюша, Андрюша, а вы ещё подросли. Как здорово.
   - Не узнать. Офигеть, какие классные. Стопудово бы не узнала.
   - Молодцы. Как ураган налетел.
   - Это вам за всё спасибо. 
    Уроки шли по расписанию. Каких-то официальных приглашений никому  не направлялось. Да и особых торжеств не планировалось.
   В начале учебного года были проблемы поважнее. И учитель, и ученик находились ещё на пути понимания друг друга.
    Только для выпускников двери родной школы были всегда открыты. Они на самом деле для них никогда и не закрывались. У них с этим пониманием всегда всё нормально.
   Каждый из них в этот день пришёл сам по себе, но со стороны могло показаться, что договорились заранее, к одному времени.
   До этой встречи ни один из них ни разу не заходил в школу. Вероятнее всего, по очень простой причине.
   У каждого ещё не прошло ощущение, что он не позднее, чем вчера, был здесь в последний раз.
   Дышал её особым воздухом, нигде более чем в её стенах, по-прежнему не чувствовал себя так спокойно и уверенно.
   Время действительно летело настолько быстро и столько событий происходило за короткие промежутки времени в каждой молодой жизни, что даже намёка на угрызение совести по этому поводу ни у кого не было и в помине.
   А если бы они и возникли на какое-то время, то, без сомнения, сразу бы улетучились, как только школа вновь приняла  их в свои объятия.
  Такая уж она - ни на что не похожая, ни с чем не сравнимая.
   И частица тебя самого.
  Как и ты, её выпускник. Единственный и неповторимый на вечные времена. 
  Как и она, твоя школа. И ранимая, и тихая, и скромная, и властная, и шумная.
  Влекущая к себе и отталкивающая умением заставить учить уроки даже тогда, когда её требования кажутся совсем выше последних сил.
  Как это интересно заставить себя уважать тех, кто заставляет тебя делать то, что кажется выше твоих возможностей.
   И не только уважать, но и ненавидеть.
  Возненавидеть за ненароком брошенное слово, толчок… Найти в себе силы простить и с достоинством выйти из конфликта.
  Удар локтем, за который стыдно по сей день. За то, что кто-то оказался способнее тебя.
  Или за то, что его родители оказались успешными, а твои нет.
  Уважать несмотря на чей-то скверный характер или предвзятое к тебе отношение.
   Кроме как в школе, очень редко где удаётся такому научиться. Хотя, возможно, не всем и не во всех ситуациях.
   В это утро каждый из трио хорошо знакомых одногодков шёл по сумрачным улицам, торжественно неся в руке частицу неповторимой осенней красоты, как бы напоминая в будний день прохожим о праздничном настроении, о своём и их детстве, юности.
   Зачем они это делали? Ответа на этот вопрос не было. Так как это не имело никакого значения.
  Никто их об этом не просил? Разумеется.
  Да каждый из них и не собирался об этом кого бы то ни было спрашивать. Он просто и спокойно делал то, что считал для себя важным и нужным в этот день, этим дождливым утром.
   Непременно обращая внимание на то, что ничего подобного в такой октябрьский день у него никогда ещё просто не было и так им было решено, что должно наконец-то произойти именно сейчас.
   Даже не ища для себя ответа на очередной вопрос.
   Почему всё происходит именно так, а не иначе?
   На фоне обыденности всю дорогу каждому из них казалось, что происходит нечто необычное, позволяющее увидеть, как вокруг с каждым его шагом настроение  становится всё торжественнее.
   Всё громче и отчётливее звучат первые аккорды незримого духового оркестра, под который весело шагать при любой погоде.
   И все эти удовольствия в награду за исполнение своего обычного, ничем не примечательного желания.
   Оказывать уважение людям, которых всегда считал достойными этого.
   Если захотеть, то можно было представить, что прохожие полностью разделяют эти, соответствующие осеннему листопаду размышления и их лица теплеют.
   Как идиллические пасторальные краски способны поднимать всеобщее утреннее настроение.
   Как на смену настороженности приходит открытость, внимательность и теплота чувств.
   Сразу после окончания школы обычная суета, как у многих, ощущение неустроенности.
   Преодолев первые трудности, совсем другое настроение, эйфория от того, что всё впереди.
  Жизнь почти бесконечна, а это самое главное. Школа отступает на задний план.
 - Жить можно. Впереди будет много подобных острых чувств и ощущений.
  - При всём уважении к школе всё, что в ней происходило, - это детский лепет на лужайке.
  - Скоро всё забудется.
  - Учителя с их нравоучениями.
  - Школьная любовь с её манерностью.
  - Экзамены как спортивные соревнования, где всё решают голы, очки, секунды.
  Вышло всё по-другому не сразу. И в худшем варианте. Ничто со школой, во всяком случае пока, у каждого из этого трио не могло сравниться.
   И это совсем не удручало. Заставляло на собственном опыте понимать, что жизнь не так проста, как виделось со школьной парты.
   И вот теперь опять тот же пост охраны.
   Раздевалка, учительская. Всё то же, как когда-то, но совсем другое.
Их удивлению не было конца.
   С одной стороны, такие же тёплые отношения с учителями, словно и не было прошедших лет.
   С другой - совершенно новый облик классов, профильных кабинетов.
   Такие же, как и они когда-то, ученики младших классов. Звонкие голоса, бьющая через край энергия.
  Совсем другие, напряжённые лица.
  Такие же, как и раньше, старшекласники и совсем другие. Как будто они знают что-то такое, о чём больше никто не догадывается.
  Чуть растерянные?
   Почему-то никто не бегал сломя голову по коридорам. Попадавшие на глаза школьники передвигались быстро и как-то бесшумно.
   Не было привычного, похожего на крик, присущего только школьным переменам, хорового звучания детских голосов в коридорах.
   Совершенно поразило, как то ли первоклашки, то ли из подготовительного класса малыши с табличками с их именами на груди, взявшись по двое за руки, строем шли по коридору.
   Как взрослые, спокойно разговаривая друг с другом. Ни на кого не обращая внимания.
   Сама атмосфера школы стала строже, деловитей.
   Их взгляд людей, ставших за прошедшее время всё же чуть-чуть посторонними, но по-прежнему не равнодушными, это очень отчётливо различал.
    А даже обрывочные разговоры о новой балльной системе оценки знаний, начиная с подготовительного класса, удивляли их всё больше.
   Учителя интуитивно чувствовали их интерес и с удовольствием рассказывали о нововведениях.
   - Вот так и живём.
   - Многое изменилось. Иногда самим жалко учеников.
   - Я сама-то, если бы была в их возрасте, не уверена, что справилась бы со всеми нашими премудростями.
   - Хотя именно это многим нравится в обучении.
   - Для некоторых слишком сложно. Их проблемы ещё впереди.
   - А мы бы смогли по новым программам?
   - Конкретно вы трое - абсолютно без проблем.
   - Андрюша поменьше бы времени на спорт отводил. Илья на свои мото, вело, автоувлечения. А Настёне ничего бы изменять не надо было бы.
   - Ведь вы все сильные. Вам проще. Тут важно не только восприятие материала. Характер, умение заставить себя.
   - Это уже гены. Кому-то совсем не дано. Вы уже взрослые. С вами так разговаривать уже можно.
   - Сами понимаете, обучаем всех без исключения, чего бы нам ни стоило. Кто бы и что по этому поводу ни думал.
   - Да что тут говорить. Так всегда было. И будет, во всяком случае, пока наше поколение на пенсию не уйдет.
  - Как, дальше будет уже не знаем. Да и не надо слишком далеко заглядывать. Когда быстро идёшь, можно споткнуться.
    - Споткнуться? В этом ли дело? Детский сад какой-то!
   - Как будто никто не понимает. Людей разводим как на боксёрском ринге по разным углам. Или по разные стороны баррикады?
   - А зачем, кому это надо? Уже в детском саду. Ещё разговаривать толком не научились, а уже…
   - На какой дешёвой машине тебя родители привозят. И тому подобное.
   - В школе всё это неравенство закрепляем.
   - Ну и что, весь мир так живёт.
   - Только не надо пустого, что так строим новую Россию. Каждый может зарабатывать, сколько хочет.
   - Самому себе врать не надо. Настолько враньё надоело, кто бы только знал.
   - Когда мы учились, за нас родители не платили. Или почти не платили. Собирали кто сколько сможет на ремонты. Другого не помню. Может, что и было, но несущественно. А теперь?
   - Что ты привязалась? Учителя сами ничего сказать не могут. А ты всё своё. Такая настырная.
   - Ну какая тебе разница. Закончила, пришла, поздравила и домой или на работу. Зачем настроение людям портить?
   - А я из другой оперы тебе скажу. Знакомая учительница музыки рассказала.
   - Занималась, родители за детей платили. Более - менее всё шло своим чередом.
   - Одна из родительниц пожаловалась куда-то. Не сразу, но отменили плату с родителей. Те же деньги из городского бюджета выделять стали.
   Казалось бы, добились справедливости. Так дети совсем перестали домашние задания делать.
   Родители за это с них перестали спрашивать.
  - Мол, раз бесплатно, так пусть учатся как хотят. А учительница?
  - Хоть на работу не ходи. Не занятия, а смех один.
  - Успеваемость резко упала. Чего добились, непонятно.
  - Всё, милые мои, так непросто, запутано. Однозначных ответов ни на один вопрос нет.
  - Музыка - это другое. Много музыкантов для страны не надо. Перебьёмся как-нибудь.
  - Ну так-то дойдём до деградации. Не успеем оглянуться.
  - После музыки следующий этап - упраздним гуманитариев. Чего их из бюджета содержать. Накладно.
  - Что потребуется кому, можно в компьютере найти. Этой премудрости обучили.
 - Кому нужна собственная точка зрения? Твоя, например?
 - Прочитал, что написано, и будь доволен. Поступай так, как другие обсудили и решили.
 - Ну это ты упрощаешь, как всегда.
  - К компьютеру привыкли, не представляю без него своей жизни.
 - Но ты прав, что он лишь помощник. Не более того.
 - Компьютеры, планы, концепции, говорить можно сколь угодно долго. Сколько профессионалов, столько и точек зрения, и каждая по-своему привлекательна.
 - Мы сколько работаем, столько эти дискуссии продолжаются. Если в семье деньги есть, родители тратят даже с удовольствием на учёбу детей.
 - Много ли толку от денег?
 - Совсем нет. Или почти нет.
 - Проблема, понятно, в тех семьях, у кого их совсем нет. Есть у нас, как пример, такая.
 -У матери трое школьников. Отцы разные. Никто из них с ними не живет. Между прочим, мать совсем алкоголь не употребляет, не курит, по дому всё делает идеально. Алименты по договорённости.
 - Такие отцы, что толком никто не работает. Она живёт с четвёртым. Скоро ещё ребёнок будет.
 - Живут без горячей воды, две комнаты с соседями. Мальчик и две девочки. Девочки средненько учатся. У мальчишки явные способности. Редко бывает - по всем предметам. Только за счёт способностей и держится.
 - Очень мало занимается. Тихий, скромный, весь в себе. По балльной системе ему ничего не светит.
 - Почти гарантия, что останется без образования. Других перекармливаем, хотя непонятно, что из них будет.
 - Мы ведь видим, что многие абсолютно беспереспективные. Другие на голодном пайке.
 - Вся надежда на характер, но откуда ему взяться. Спортивные секции платные.
 - Если природные таланты будем терять, ничем не возместим.
 - Таких способных немного, но каждый по-своему интересен. Мать говорит, что я могу ему дать?  Хоть бы кто из богатых усыновил?
 - Не может быть! Так не бывает.
 - Какая мать своего сына чужим людям отдаст?
 - Много ты знаешь? Ещё как бывает.
 - Она же понимает, что никак без денег не пробиться. Мы даже клич кинули. Негласно.
 - Тетеньки, усыновите мальчика.
 - Пока никто не откликнулся?
 - Есть один местный олигарх. Да вы его все хорошо знаете. Дети выросли. Вдвоём с женой в десяти комнатах в коттедже живут. Говорили ему.
  Нотбук подарил и на этом разговор закончился.
 - И на том спасибо.
 - Ну а как у вас? Нам всё интересно.

Глава третья. С лёгким паром
      
    Среди сверстников он всегда выделялся спокойствием и уверенностью в себе, силой и здоровьем.
    Умел быстро переплыть реку на стремнине, озеро в самом широком месте или без устали колоть дрова.
    Да так уверенно, что за ним еле успевали их складывать в высокие поленницы.
    Результат работы налицо. По этой причине побаловаться колуном стало любимым занятием.
    Никогда не занимался спортом. Умудрился расслабиться в подростковой драке и нарвался на чужой кулак.
    Тот не промахнулся и сплющил ему нос. Не выходя на ринг стал вылитой копией отставного боксёра.
    Многие в родительской деревне, в основном сезонные столичные дачники, сторонились его. На всякий случай побаивались.
    Трудно сказать, почему так получалось, он никому из них не сделал ничего плохого.
    Даже в мыслях не было.
    Скорее всего, из-за внешнего облика и по каким-то ассоциациям из прошлого.
    Сложившиеся стереотипы, как скелеты в шкафу, напоминали о существовании своих в доску, подмосковных “люберах”, о которых они были наслышаны, но отродясь не видели.
    Судили по прошлым страшилкам из телевизора.
   - Коротко остриженные качки без тормозов, уличные отморозки.
    По более свежим наблюдениям: бойцы из телевизионных боёв без правил.
    Чуть повыше среднего роста, широкоплечий, с развитым плечевым поясом и крепкими кулаками, он не на словах, а на деле мог постоять за себя.
    Защищаться от чьей-то агрессии тем не менее приходилось очень редко, но если отступать было некуда, то в результате получалось всегда очень метко.
    Чаще всё-таки такие ситуации возникали, когда заступался за тех, кто послабее соперников.
    Без разницы, что они между собой не поделили и кто первый начал.
    Сам конфликтов не искал. В разборках участвовал, сколько себя помнил.
   Людей тянуло к нему за защитой, как тянет пьяных к забору, чтобы не валяться на земле посреди улицы курам на смех.
    Среди сверстников мериться с ним силой один на один желающих было мало, а если и находились, то были значительно старше.
    Он всегда, сам не зная почему, перед началом жёсткой потасовки предлагал боевую ничью.
    Не с позиции силы, а на равных, с взаимными извинениями.
    Если противник не соглашался, бился по принципу.
    “Из нас двоих жить останется один”.
    После окончания часто говорил:
    - Извини, земляк, я не виноват. И ты не виноват. Так получилось. Оба неправы.
    В остальное время природное добродушие молодого деревенского силача находило удивительное продолжение.
    Он при каждом удобном случае, а их всегда было предостаточно, провоцировал самые разные шутки в свой адрес.
    Не обращая внимания на то, что подчас выглядит хуже, чем есть на самом деле, и у людей складывается о нём предвзятое мнение.
    Он это понимал и получал от этого своего понимания ещё больше удовольствия. Всё же до конца не отдавая себе отчёта, что творит.
    Так с некоторыми бывает: когда сила захлёстывает, благоразумие отдыхает и появляется уверенность, что сила, молодость, здоровье будут всегда.
    Не получая ответа на банальный и нудный вопрос, зачем мне это надо? Другие обходятся без этого, не ищут приключений и проблем с законом.
     Всех вокруг не обогреешь. И это правда.   
    Тем не менее, так своеобразно развлекаясь, быть может, неосознанно он готовился к схожим ситуациям и борьбе за выживание в предполагаемых боевых условиях, без которых ему не обойтись в будущем.
    Или, однажды получив порцию адреналина, жаждал повторов, каждый раз не менее острых ощущений.
    И это становилось на определённом жизненном этапе не иначе как смыслом жизни. 
    В силу такой специфики характера получалось быстро избавляться от плохого, почти подавленного настроения.
    Умел сколько угодно долго по-мальчишески звонко смеяться, если хоть что-нибудь смешное из его затей получалось.
    Если нет, то мог виноватым голосом сказать:
    - Двинь меня по пустой голове, я это заслужил.
    - Не стесняйся, посильнее.
    - Ну кто же так бьёт? Хочешь покажу, как надо?
    - Нет? А зря.
    Важный столичный чиновник, страдающий одышкой и говорливостью, приехавший однажды в их дремучие заповедные леса, после удачной охоты на глухаря, никогда не забывая о своём обязывающем положении просвещать народ, обращаясь к Андрею, с пафосом произнёс очередной тост:
    - Такие парни из глубинки…
    - Отдышавшись.
    - Подлинное богатство нашей измученной, переживающей нелучшие времена новой и неделимой России.
   И картинно заплакал.
   Скупые мужские слёзы в два ручья дружно хлынули из глаз, мешая закусить симпатичным пупырчатым огурчиком.
   И также быстро, как по команде, остановились.
   Почему-то в лесу, на девственной зелёной поляне, вокруг которой нетронутые болотные подберёзовики стояли в несметном количестве, на своих длинных, но крепких ножках, от таких лицемерных речей портился аппетит.
   Тот самый, который успел нагуляться на свежем воздухе. Там, где на клюквенных кочках и лесных проталинах ранним утром токовали крупные птицы с чёрным и пёстрым оперением.
   Отяжелевшие от переедания созревшей клюквы. Шумно, медленно и мощно поднимавшиеся на заре к небу.
   Демонстрируя огромный размах крыльев перед приближающимися охотниками.
   Становясь совершенно уязвимыми перед их охотничьей страстью, жертвой которой в этот день им суждено было стать на сытый желудок.
   Погибая от выстрела на взлёте, они успевали лишь в последний раз испуганно аукнуть. И падали куда придётся.
   Сразу после таких тостов, учитывая предшествующие естественные и искренние охотницкие переживания, становилось неловко.
   Однако всегда было неясно, за кого именно и почему.
   Может быть, за тостующего?
   Хотя он к местным не имел никакого отношения, как и они к нему. А что он говорил, забывалось почти мгновенно.
   Может быть, за тостуемых?
   Они лишь понятливо улыбались. Всем своим видом показывая, что всецело на его стороне. Каждый думал о своём.
   Больше страдателю за измученных непосильным трудом сограждан не наливали.
   - Меньше, согласно этикету охотохозяйства, тоже.
    После переезда в город за школьные годы в его жизненном укладе мало что изменилось.
   Хоть и на городской территории, а обычный деревенский дом его бабушки, вокруг которого возвышались многоэтажные постройки.
   Его обитатели жили своей, отличной от остальных жизнью.
   С началом дождя на чердаке расставлялись тазы. После его окончания вода выливалась по назначению.
    Мыть голову такой водой деревенские приучены издавна.
    Сбрасывать снег с крыши, чистить тротуар перед окнами, выгребная яма, дрова…
    В морозы по ночам спали одетыми.
    Бывало так, что под утро дом промерзал так, что волосы чуть-чуть примерзали к подушке, покрываясь мелким инеем.
   Удивительно, что такой спартанский образ жизни не ухудшал здоровья, скорее наоборот.
   Не знали они, что такое таблетки от всяких хворей, а для болезней, видимо, находились более податливые.
   Тренеры по многим видам спорта хотели видеть Андрея среди своих учеников и очень удивлялись несговорчивости.
    Особенно узнавая, что многодетные родители в деревне. Кроме моральной поддержки не имеют другой возможности помочь.
    - Живёт в центре с бабушкой в старом, под слом, доме - развалюхе.
    - В таких условиях давно никто не живёт.
    - Все хозяйские дела на его рано окрепших плечах.
    Только таким и, пробиваться к известности и приличным заработкам с помощью нагрузок на организм, пота на тренировках.      
    - Будешь чемпионом, любая квартира твоя, на выбор.
    Ответы всегда казались необдуманными и каждый раз странными.
    В первую очередь для тех, кому по разным причинам приглянулись его резкие и не по возрасту увесистые удары с обеих рук, замешенные на настырном характере и умении терпеть любые болевые ощущения.
   - Мне и так хорошо.
   - Все твои умения - это драка. Мы научим борьбе. Рука - это меч.
   - Моего отца уже научили. Хватит.
   - Это ты о чём?
   - Да так, о своём.
   - Ну, гляди, молодость просвистит, не успеешь перебитым носом повести, останешься у разбитого корыта.
   - Всё может быть. И что из этого?
   - Кому какое до меня дело?
   - Ну всё, успокойся, не быкуй, видали мы таких.
   Эта мальчишеская бравада была адекватной реакцией совсем непростого и не такого уж добродушного русского парня.
   Ему в глубине души, несмотря на малое количество прожитых лет, уже давно надоело делать вид, что он ничего не понимает из того, что вокруг происходит.
    Что материальное неравенство, которое захватило всё жизненное пространство, которое он впитал с молоком матери, его не волнует.
   А пустая болтовня о том, что в стране всё хорошо и ты не смеешь, не только поступать по-своему, если это против шерсти чиновникам, а даже думать по-другому не имеешь права.
   Вся эта атмосфера вседозволенности одних и унизительного бесправия других уже достали за живое.
   В детстве неосознанный протест выражался в демонстративном неповиновении тем, кто к ответчикам за политику разделяй и властвуй не имел никакого отношения.
   - Смотри, пацан, тебе жить. Наше дело предложить, твоё дело отказаться.  Не станешь чемпионом, найдём непыльную работёнку.
   Будешь бизнес охранять. Хороших, достойных людей. У них весь город схвачен.
   - А так что?
   - Да, ничего.
   - Ну кто ты такой?
   - Правильно. Не знаешь? Сказать нечего?
   - Зато мы за тебя ответим.
   - Да, никто. Тебе это правильно зарубили на носу. И зовут тебя никак. Понял?
   - Такие, как ты, всегда были никем. И впредь, и всегда будут ничем.
   - По виду не дебил, а простых понятий не имеешь.
   - Эти все забавы с медалями и званиями для тех, кого родители прокормят.  Для их престижа.
  - Тебе-то что? Ты кто такой, чтобы так говорить? Ещё глупо дело.
  - Не надо перебивать. Я вас не перебивал.
  - Они мне не ровня. Мне рассчитывать не на кого. У моих родителей семеро по лавкам и печное отопление.
  - За них я порву кого угодно.
  - Насчёт пацана всё правильно. Он самый. Но пацан правильный.
  Буду не богатых, а страну защищать.
  Всё остальное ваше личное мнение, ваш словесный понос. Мне на него начихать.
   - Вот и поговорили. Вот и ладненько. Рано птичка запела?
     Кроме физической одарённости, других способностей у Андрея не то чтобы не было совсем.
   Если бы на их развитие заставить себя потратить побольше времени и усидчивости, так, может быть, и получилось бы что-нибудь стоящее.
    А если умственные тренинги не доставляют никакого удовольствия?
    А успехи других в этой сфере вызывают лишь уважение и никакого желания соперничать?
    Вот так и получилось то, что и должно было получиться в школьном ученическом коллективе.
    Где по задумке в воспитательном процессе, как и в спорте, среди учеников должны быть и первые, и отстающие.
    Удел таких, как он, предопределён существующей системой, и для человека без амбиций, возможно, и не так уж плох.
    Уверенные позиции во втором эшелоне и неясные надежды на то, что государевы люди, из более приспособленных одногодков, в будущем не забудут о твоём существовании.
   Соизволят создать мало - мальски приёмлемые условия для будущей семейной жизни для таких, как он, прочих граждан.
   Опять же при непременном условии безоговорочной преданности их  самым разным интересам новых благодетелей.
    Становясь старше, перед глазами у Андрея всё чаще возникал облик деда, которого помнил лишь по некоторым эпизодам.
    Как сидел за рулем у него на коленях в его служебной автомашине и самостоятельно, а главное, спокойно, рулил, удивляясь, как это у него, такого малого, всё получается.
     Ещё он всегда твёрдо помнил, что государева служба деда была легендой районного масштаба.
    Тот до последних дней возглавлял местное гаишное сообщество и до внезапной кончины был на рабочем месте.
    - Не болевши, в прекрасном расположении духа уйдя из дома на работу.
    На полном серьёзе собирались поставить памятник в центре города как последнему из могикан бескорыстному стражу порядка на дорогах.
    О памятнике белой вороне никто не заикался. А вот отметить таким образом единственного и неповторимого, вошедшего в историю этой организации, если не героическим, то весьма своеобразным поступком, было смело и эффектно.
    Особенно на эмоциональном фоне тогдашних, приближавшихся, непонятных для глубинки реформ.
    Как дед при исполнении служебных обязанностей на глазах соседей оформил административный протокол и взыскал в доход государства штраф с жены за переход родной улицы в неположенном месте. В том самом, где все соседи ходили испокон веков.
   На что она, опешив, в сердцах сказала:
   - Попросишь у меня, я тоже так буду.
   Но сразу осеклась, засмущалась и безропотно исполняла всё, что он говорил.
   В это время смягчение общественных нравов ещё не думало наступать.   
   Памятник так и не поставили, начали приходить другие времена.
   Новые проблемы были лишь бледной копией прежних. Стало не до лирических отступлений.
    Последователей такой семейной административной справедливости так и не нашлось.
    Да и демократические реформы, едва начавшись, стали постепенно сдуваться, не находя новых последователей.
    А сам этот факт стал поводом для анекдотов и местной достопримечательностью.
    В основном в разряде устного народного творчества, которым больше восхищались приезжие переселенцы из неспокойных мест, чем местные жители.
    Как рассказывал отец, не раздумывая, он пошёл по стопам деда.
    После службы по призыву поступил в то самое летучее подразделение, где ему особенно не обрадовались, но и препятствий чинить не стали.
    Поначалу всё складывалось как нельзя лучше. Был признан лучшим по профессии.
    Фотографию разместили на областной доске почёта. Внеочередное звание, премия.
    Об уважаемой семейной династии написали в центральном ведомственном журнале.
   Но затем произошла какая-то, как говорили многие, тёмная история, о которой кто и знал, то благоразумно помалкивал.
   А кто из сослуживцев не знал, тот старался не проявлять излишнего любопытства.
   Так эта история для жителей до сих пор осталась до конца непонятой, а так в райцентре бывает лишь в исключительных случаях.
   Поведение отца никак не вписывалось в обычное поведение. Более того, было похоже на то, что он в тот день был или не в себе, или хорошенько выпил.
   Хотя все знали, что он не пил никогда, даже в праздники.
   К чему за много лет все давно привыкли и не обращали на это никакого внимания, что также очень редко бывает.
   Чтобы здоровый мужик не пил, в это никто и никогда не верил. Хотя, как видно, бывают исключения.
   А то, что касается самого инцидента, то суть его в том, что его отец, то ли в знак протеста против неправильных действий большезвёздного начальства демонстративно снял мундир и в категоричной форме предложил им сделать то же самое.
   То ли кто-то из сослуживцев, кому он доверял как самому себе, его элементарно продал за несколько серебреников, чтобы или занять его место, или из зависти или сам не зная, почему?
   А может быть, имело место и то, и другое, и третье.
   После чего отец, обидевшись на всех и вся, вокруг написал рапорт на увольнение и стал работать в лесу на какого-то частника за совсем смешные деньги.
  Переехал с семейством из райцентра в глухую деревушку, где когда-то жили родственники.
  По сути, в основном зарабатывая вместе с женой семье на жизнь натуральным хозяйством.
  Чего было хоть отбавляй, так это свободы. И внутренней, и любой другой на выбор и на любой вкус.
   Жена ему никогда и ни в чём не перечила и, повествуя высоким стилем, была той путеводной звездой, в присутствии которой жёны декабристов и других достойных вольнодумцев могли не напрягаться и спокойно отдыхать, делая вид, что ничего не происходит.
   Вместе со своей суженой он был готов жить в любых условиях и в любом месте. Не только на этой планете.
   Охота, ягоды, грибы. Многие другие сопутствующие прелести, о которых можно только мечтать при городской жизни, присутствовали в избытке.
    В тёплое время года было неплохо, но вот холода - это испытание многим не под силу.
  Это всё, что было известно Андрею о давних семейных секретах.
  Они оказали на него такое сильное воздействие, что трудно было представить.
  По какой причине всё произошло именно так, а никак иначе, остаётся только догадываться.
  Прояснить чего-то более не получалось. Эта тема по-прежнему не подлежала обсуждению.
    Как и многое другое в аналогичных ситуациях с родительскими историями или родственными, у таких же, как он, простых русских парней.
    Ещё только осознающих себя хозяевами на этой просторной и вольной земле своих предков.
    На которой каждая церковь, хозяйственная постройка, река, дорога, село, поселение имеют столько светлых и трагических историй, сколько живёт и здравствует на ней живых существ, создающих неповторимый мир единения, царствования разума и благодати.
    Не давая разрушительным силам творить погромы и разруху, разъединять живых, пытаясь погубить поодиночке.
   Всегда несущим в себе самые высокие нравственные качества, со времён возникновения жизни на планете было несоизмеримо тяжелее нести свой крест.
   Наградой им и пропуском в Царствие Небесное служит светлая память родных и близких, всех оставивших свой след и осознавших себя неповторимой частичкой вселенной.
   Их бесценный, нажитый в муках и страданиях, свершениях и потерях опыт семейной жизни продолжает биться в новых сердцах и находит всё новых последователей в будущих свершениях.
    Возможности грядущего просветления у каждого молодого православного человека по-прежнему всё больше похожи на очередную упущенную неясную и неконкретную возможность, чем на мало - мальскую попытку достойной реализации своих интересов в этой жизни.
    Так бывает слишком часто на наших территориях. Хочется выдать желаемое за действительность исключительно из личных искренних симпатий к любому повстречавшемуся на твоём пути искреннему человеку.
    Посчитав, что только по этой единственной причине заслужившему для себя лучшую участь.
   Увы, твоих желаний быть полезным для таких людей чаще всего оказывается недостаточно.
   Даже при энтузиазме с твоей стороны и желания с его. Почему так происходит, можно понять лишь в конце жизненного пути, но никак ни в начале.
    Слишком многое в твоей судьбе зависит от благосклонности окружающих, а вот на неё приходится рассчитывать в гораздо меньшей степени, чем хотелось бы, и что-то в этом изменить, никто из нас не может.
    Лишь высшие духовные силы могут хоть как-то повлиять на благосклонность к каждому из нас.
    Что само по себе и не так уж и мало, но преувеличивать такие возможности вряд ли стоит.
    Оказался Андрей в элитной, самой престижной школе областного центра без необходимой подготовленности.
    Поначалу заметно проигрывал большинству одноклассников и до конца учёбы так и не вышел на их уровень.
    Хотя старался, но особых усилий не прикладывал.
    Бабушка, видя как ему с трудом всё даётся, хотела перевести его в школу попроще.
    Согласно существующим правилам приёма учеников, он был принят по месту проживания рядом с ней.
    Ей лишь посочувствовали, рассказали, что на его место желающих предостаточно, но они ничего изменить не могут
    Он с первых дней занятий сразу почувствовал, что заметно отличается от других учеников. И не только способностями к учёбе.
    Особенно от тех из них, кого родители привозили в школу на иномарках, своим нежеланием говорить о материальной стороне, чего бы то ни было ни с кем.
   В первую очередь с учителями и с большинством одноклассников.
  Те к этому относились по-разному.
  В основном старались не обращать на это внимания.
  Видимо, полагая, что всё нормально, так и должно быть.
  Конечно же, обидно, что кто-то за счёт родственников имеет большие финансовые возможности и пользуется ими.
  Удивительным было то, что из года в год ничего не менялось. Кто-то, на зависть остальным, демонстрировал способности.
   Кто-то не жил школьной жизнью, а мучился. Если одним всё давалось легко и просто.
  Другим в муках и растеренности за следующий день. Сумеет ли он быть на достойном уровне. 
   Как выяснилось позднее, предыдущий, деревенский период жизни молодого человека имел для него гораздо большее значение, чем все школьные годы.
   Которые по большому счёту протекали без чего-то, на первый взгляд, особенно примечательного, а как оказалось, дали ему знаний гораздо больше, чем он об этом думал.
   Закончив школу, не раздумывая, сходил в военкомат и буднично получил повестку.
  Также без громких слов и душевных переживаний после службы по призыву стал контрактником.
  Выбрал для себя жизненный путь, который многим не под силу.
  Сумел закрепиться в армейском подразделении, которое в основном несло службу на Кавказе, на самых опасных для жизни и здоровья территориях.
  Там, где боестолкновения - повседневная работа, а потеря сослуживца - тяжёлое, но будничное дело.
  Из десятерых новых контрактников, желающих у них служить, закреплялось не больше троих.
   Остальные возвращались на гражданку или им подыскивали место службы поспокойнее.
   Молодёжи, служившей по призыву, было совсем мало, на них вообще смотрели как на обузу, надеясь на то, чтобы они дай бы бог не подставлялись зря под пули.
   В последнее время платить военным стали вполне прилично, а уж на переднем крае борьбы с бандформированиями тем более.
   Но риск поймать на ”зелёнке” девять грамм таков, что и этих денег было недостаточно.
   Сидеть бы в штабе за такие деньги, это куда ни шло, а вот рысачить по сопкам, ущельям и скалам желающих слишком много не бывало.
   Он иногда ловил себя на мысли, что только здесь он находит родственные души, которые понимал не только с полуслова, а даже с полунамёка.
   О сослуживцах знал немного. Поражаясь, насколько они все похожи.
   Не очень-то избалованы родительским вниманием.
   С решёнными за них кем-то из родственников бытовыми проблемами здесь не было никогда.
   Все они, одноклассники из родительских иномарок, остались в той другой жизни. В той, где не стреляют, где твой силуэт не мелькает в прицеле вражеского снайпера, хотя проблем у них в той относительно спокойной и сытой жизни, по всей видимости, никак не меньше.
  И он им никогда не завидывал, скорее наоборот.
  Только здесь, где зимовали в палатке с печным отоплением на два десятка бойцов, в сугробе с биноклем и снайперской винтовкой, он считал себя им равным, может быть, их семьям прежде всего.
  Понимая, глядя на хмурое, в перистых облаках общее на всех небо, что каждому из живущих на нашей земле, видать, уготовано своё предназначение.
   Мысленно тянулся к землякам, мечтая когда-нибудь на равных встретиться.
   Посмотреть на них, не более того, пожелать всего доброго и продолжать шагать своей дорогой.
    Говорить между собой высоким стилем было не принято. О сыновней любви к Родине, например.
    О присяге, выполнении приказов, ещё куда ни шло.
    Происходило это очень редко, да и то лишь по какой-либо конкретной ситуации.
    Ему было очень интересно узнавать, что есть боевые офицеры, посвятившие свою жизнь военной службе, не согласные с приказами о проведении воинских операций на территории его страны, без одобрения представительной власти.
    Со слезами на глазах уходившие в отставку, имея перспективы служебного роста, не сумев заставить себя нарушить свои нравственные установки, не позволявшие им это делать.
     Это было не кино, а его жизнь.
     Эти люди были его сослуживцами, хотя уже давно стали гражданскими, и он понимал мотивы их поступков.
     Был им благодарен за искренность, но, несмотря на боевое братство и бесконечное уважение, никогда не одобрял подобного отношения к своим воинским обязанностям.
     - Раз ты надел военную форму, для тебя существует лишь устав.
     - Приказ командира - закон для подчинённого.
    Для кого-то это строчки из ведомственного нормативного документа, для него - нечто сродни иконы.
    В условиях боевых действий он не представлял, как может быть по-другому.
    Все обсуждения, споры между собой на эту и другие схожие темы были его темами, завоёванными годами тяжкого воинского труда. Чем он и гордился.
    И с кем попало на эти темы он говорить не собирался. Был благодарен судьбе, что всё в его жизни сложилось именно так, как сейчас, а не иначе.
    Он не прошёл мимо чего-то такого в жизни важного, без чего сама жизнь может оказаться неполноценной, несмотря на какие-то несомненные успехи в других сферах, но несравнимые с общественной значимостью военной службы в боевых условиях.
    Считая, что, когда создаст семью, будет иметь моральное право доказывать любому свою позицию, основываясь на этом своём опыте.    
   Приехав в отпуск к родителям, как-то вдруг неожиданно почувствовал, что кроме как сходить в школу к учителям больше идти никуда не хочется.
   В какой-то книге, оставленной в поезде попутчиком, подъезжая к родному городу, он прочитал о том, как художник, перед тем как писать икону, постился, сходил в баню, оделся во всё чистое.
  Только после этого приступил к работе.
  Он запал на эту информацию и, прежде чем идти в школу, предложил брату, который как на повышение переехал из деревни в город, к бабушке, за которой уже нужен был уход, и занял его место, ни свет ни заря сходить в баню.
  Площадь дома, увы, не стала больше, ночью младший ложился спать на полу, постелив старенький матрас, с удовольствием освобождая диван старшему брату.
   Испытывая прилив любви и радости, на улице старался быть с ним как можно больше времени, чтобы как можно больше знакомых и незнакомых увидели их вместе.
   Старался как можно больше говорить с ним на любые темы, пока не услышал от него:
   - Заговорил ты меня братэла, дай хоть немного после этой бойни отдышусь, а то иду по городу, а на чердаках снайперы мерещатся.
   А уж в парильном отделении младший, увидев насколько его брат мощнее остальных, таких же ранних любителей острого пара, совсем возгордился за него и решил, кроме занятий боксом в спортшколе, ещё ходить качаться на тренажёрах в школьный спортзал, в котором пока ещё это занятие было за символичную плату.
   Брат дал ему на жизнь денег, которых теперь при экономном отношении надолго и на многое может хватить.
   После бани Андрей оделся во всё чистое, в цветочном киоске купил букет и, сам себя не узнавая, быстрой и уверенной походкой не пошёл, а полетел как на крыльях в школу.

Глава четвёртая. Королева красоты

    Известность заключила в свои объятия Настёну раньше поклонника, которому была оказана честь проводить её до дома.
    Сколько их было за школьные годы, трудно сосчитать.
    Бывало, что в течение учебного года менялись каждое полугодие.
    Между ними не было соперничества, как испокон веков бывает в окружении привлекательных молодых особ.
    Они старались между собой не контактировать, даже не замечать друг друга, насколько это возможно, обучаясь в одной школе.
    Причина такой нелюбезности была им ясна и понятна как дважды два четыре, остальные могли догадываться.
    Симпатичная девушка не позволяла не только себя обнять или, что совсем для неё непозволительно, поцеловать.
    Но даже взять её за руку не приветствовалось.
    Как-то само собой получалось, что без согласия, встречая сопротивление даже при самых малых попытках перейти от дружбы к более близким отношениям, например, постоять, прижавшись друг к другу, поцелуем коснуться её лица, как будто при этом нарушалась гармония чего-то другого, не столь примитивного и пока ещё непонятного, а от этого ещё более волнительного.
    После таких прелюдий идти рядом уже не хотелось. Она понимала это, старалась бойким разговором сгладить неловкость.
    Чаще всего на это встречая отчуждённость и молчание.
    Возникновение и развитие уже не детских и ещё не взрослых чувств, наверное, потому и остаются в памяти на всю оставшуюся жизнь, поскольку более поздние чувства становятся совсем не такими и развиваются совсем по-иному.
    Бывая чаще всего менее искренними и менее возвышенными.
   Из-за этого в более старшем возрасте очень часто совершенно непонятно, в чём смысл ранних знакомств и ухаживаний.
   - Пустая трата времени.
   - Сказано - рано ещё. Значит, рано.
   - Взрослые знают, тем более родители. Они своим детям плохого не пожелают.
   Не хочется задумываться, а должен ли этот самый смысл быть вообще, когда находишься во власти ранних чувств.
   Так как уже совершенно очевидно и не принято обсуждать происходящее, которое иначе как таинством не назовёшь.
   После чего как на оселке начинает проверяться способность к творческому подходу, как к главной будущей личной традиции.
   И как результат соблюдение любых условностей, не вписывающихся в уже сформированные представления обо всём, что тебя окружает, попросту начинает утомлять.
   Приносит удовлетворение другое. Способность загружать себя работой над самим собой, а это уже не то, чтобы удел немногих.
   Тем более что слишком мала вероятность того, что таким способом можно с гарантией получить для себя нечто материальное.
   А без этого мало кому хочется становиться последователем тимуровского движения.
   Для остальных тот руководитель, коллега, которые загружают исполнением к сроку любой работы, если можно без этого обойтись, становятся самыми злейшими врагами.
   А обстоятельства, при которых всё это происходит, невыносимыми, подлежащими немедленному, быстрому изменению или отмене любым путём.
   Какие бы цели перед самим собой и перед другими ни были бы поставлены. И какие бы наказания за их невыполнение определены.
    - Это в наш-то век Интернета, с любыми возможностями наблюдения за самыми потаёнными сторонами плотских и им подобным развлечениям.
    Наблюдаемым при желании в любом возрасте без особых проблем, как кому бы ни хотелось обратного.
   На этом реальном фоне отношения Настёны с поклонниками, конечно же, никого из сверстников не касались, но были известны многим и выглядели весьма необычно. А поэтому вызывали пересуды.
   То ли мало чем более интересным можно было заняться, то ли они на самом деле многих интересовали и имели для кого-то важное значение.
    А может быть, такие трогательные юношеские взаимоотношения своим существованием подтверждали мысль о преувеличении влияния новых технологий, коммуникаций, в плане распространения нежелательной информации на совсем юных и не очень людей.
    И на порядок более значимых своих эмоций и ощущений от контактов с окружающими.
    Если не интересно кому-либо что-то из бескрайнего мира информации, его интересы при этом оказались на другом полюсе, как не изгаляется искуситель, однозначно пролетает мимо кассы.
    - Нехорошо позволять слишком многое до поры до времени?
    - Это что-то с чем-то! Она молодец, воспитанная девочка.
    - Но не до такой же степени себя ограничивать.
    - Надо жить так, как хочется, а не так, как кто-то считает нужным.
    Всё сказанное правильно? А может быть, и нет?
   Эти досужие мнения весьма распространены не только среди её сверстниц, но и имеют своё право на существование наравне с другими, в том числе и противоположными.
    - А как же первые чувства? Нечаянная любовь?
    - В данном случае никак. Что само по себе совсем неплохо в любом конкретном случае с позитивным исходом.
    Однако было другое совсем непозитивное обстоятельство.
    Как она ни пыталась остаться с каждым из поклонников в товарищеских отношениях, не получилось так, как она хотела, ни с одним.
    Приходилось по этому поводу после каждой разлуки переживать гораздо сильнее и дольше, чем своим поведением они, возможно, того заслуживали.
    Но об этом она не рассказывала никому, даже матери, с которой никогда не спорила.
    Вообще старалась вести себя предельно корректно в любых ситуациях, особенно на людях.
    Слушала и исполняла всё, что она говорила, но и не секретничала по любому поводу, как большинство подруг.
    Порой домашним казалось, что её как будто нет дома.
    Она совсем неприметно занималась своими делами и ничто другое, похоже, её не интересовало.
    Всё было бы совсем как у всех, если бы ни ещё одно немаловажное обстоятельство.
    Выделялась она своеобразной привлекательностью и не только среди сверстниц.
    На первый взгляд выглядела постарше своих лет, но это наблюдение было всегда обманчивым, стоило лишь подольше посмотреть на неё.
    В результате перед заинтересованным взором открывалось прелюбопытное зрелище на любой, даже самый изысканный вкус.
    С юных лет взгляд с поволокой. Большие чёрные глаза. Всегда ухоженные, пышные, вьющиеся тёмно-каштановые волосы.
    Большие пухлые чувственные губы, к которым она привыкла постоянно, незаметно для окружающих, притрагиваться языком с их внутренней стороны, отчего всегда испытывала незнакомое, чуть заметное волнение.
   Широкие, но не восточного типа скулы, которые нежными щёчками, как ланитами у придворных фрейлен, гармонично обрамляли всегда казавшееся слегка загорелым привлекательное личико.
   Любая загадочность, в чём угодно, а в подобных случаях непременно, очень часто имеет простое и понятное объяснение.
   Узнав которое, иногда ещё больше хочется интересоваться тем, что же тебя могло так в ней заинтересовать.
   Так случилось и на этот раз.
   Внимание к столь юной персоне в действительности было по времени предельно недолгим, необременительным и корректным, что вызвало у неё лишь положительные эмоции.
    Отец у неё был цыган, приехавший в город откуда-то издалека, то ли Молдавии, то ли Западной Украины, торговать фруктами.
    Познакомился с миловидной покупательницей, поначалу никак не воспринимавшей его ухаживания, оказавшейся молодым врачом и, очень стараясь, вскружил ей голову.
    Как ему это удалось, для неё до сих пор было непонятно, но произошло всё очень быстро и со стороны было похоже на её легкомысленный поступок. 
    Скорее всего, случилось всё именно так, а не иначе из-за, его необычного для местных жительниц сочетания мягкости и живости характера, настойчивости в достижении того, что считал для себя жизненно необходимым.
    Ну и, конечно, завораживающим тембром голоса, особенно при исполнении цыганских песен.
   Было принято дочку называть Настеной, а почему, никто не знал. Реже Настей. И совсем редко Анастасией.
   Отец в ней души не чаял, но не подавал вида, всегда считая, что будет жить ради неё.
   Какого-то другого смысла в этой жизни для себя он не видел и не считал возможным его искать.
   В этом выражалась, если не основная, то очень важная черта его вспыльчивого и отходчивого характера.
   А может быть, и всего его рода, благодарного окружающим за то, что им предоставляют возможность жить по своим представлениям и желаниям на не своей территории.
   Поэтому он и пел только русские песни, на свой манер, считая, что цыганских песен вообще не бывает.
   А в таком отношении к русским песням выражал своё уважение этим людям. Своей жене в первую очередь.
    Настёна считала себя по матери русской, а когда кто-то, иронизируя, называл её цыганкой, гордилась этим, вызывая недоумение, но чаще всего не подавала вида.
    Те, кто её так называл, хотели, возможно, рассердить, а получалось наоборот.
    Хоть и считается, что у полукровок более сложная и менее удачливая жизненная стезя, поначалу это суждение была не про неё.
    Как только по возрасту она стала подходить для участия в престижном конкурсе красоты, предложение не заставило себя долго ждать.
    Её лучшая подруга по этому поводу отреагировала совсем для неё неожиданно, после чего их отношения на некоторое время чуть-чуть разладились, но потом всё осталось по-прежнему.
    То ли в шутку, то ли всерьёз она громогласно заявила.
    - Моя мама сказала, что я самая умная и красивая. Нам с ней незачем это всяким жюри доказывать.
    - Пусть это доказывают те, у кого ничего нет. Ни денег, ни положения в обществе.
    - А у нас всё есть. Поэтому?
    - Не дождётесь.
    Хотя никто её участвовать не приглашал, она сама могла легко принять в нём участие.
    Зачем она всё это говорила, было непонятно. Может быть, сначала говорила, потом думала?
    Но чувствовалось, что предложение для участия Настёны её задело.
    Всё это было весьма занятно, потому что подобное к себе отношение наблюдала первый раз.
    Настя не настраивалась на то, что участие в конкурсе это её последний шанс и надо выложиться по полной программе при подготовке.
    Но занималась прилежно и многое получалось как бы само собой.
    Так, папа, как бы между делом, с самых юных лет научил правильно держать в руках гитару и играть на ней аккорды популярных песен.
    Ей это очень нравилось ещё и потому, что он при этом разговаривал с ней на равных, как со взрослой.
    При этом она ещё и узнавала отца с неизвестной для неё стороны. А подпевая ему получала удовольствие.
    Поэтому обучение нравилось и не хотелось его прерывать, как бывает у людей, которые хотят чему-либо обучиться из-под палки, сухо заучивая основные практические приёмы игры.
    С музыкальной составляющей подготовки к конкурсу всё было более - менее неплохо.
   А с танцевальной и спортивной ещё лучше. Это уже мама расстаралась с самого детства.
   Вместе с дочерью ежедневно занималась растяжкой, утренними пробежками.
   Когда дочь стала постарше, их иногда принимали за подруг, что особенно льстило её самолюбию и было самой большой похвалой из всех, что только можно было для неё придумать.
   Конкурс прошёл очень удачно.
   Награды, аплодисменты, поздравления, подарки.
   Родители не просто радовались этому. Они светились изнутри и переживали самые лучшие мгновения своей жизни.
   Отец первый раз в жизни к выходному костюму надел галстук в виде банта и был самым элегантным мужчиной среди зрителей на заключительном представлении конкурса.
    После школы Настёна решила стать пиар - менеджером и по возможности попробовать себя в модельном бизнесе.
    Сразу ехать покорять столицу своими внешними данными она не решалась.
    Родители отпускать единственного ребёнка не собирались, но острота проблемы сошла на нет сама собой.
    Она увлеклась подготовкой материалов для местных газет, небольших радио- и телерепортажей.
   Получалось для начинающего автора неплохо, но до настоящего профессионального уровня было очень далеко.
    Видя как бойко работают в эфире на центральных каналах, как невзирая на личности публикуются острые материалы, она стала заставлять себя работать в таком же ключе.
    Но это оказалось просто невозможно и не по тем причинам, о которых она думала.
    Написать хорошо сложно, но если не лениться и вложить в материал всю себя без остатка, то при квалифицированной помощи редактора, корректора можно было выйти на приемлемый для самого строгого читателя уровень.
    Основная проблема высветилась в том, что очень острые материалы совсем не нужны местным редакциям.
    На словах, конечно, да.
    Но, когда при журналистском расследовании задеваются интересы конкретных людей из влиятельных структур и департаментов, без согласования такие материалы выйти в свет при существующей системе жесткой субординации всех и вся просто не могут.
   Её немалые потуги в работе над своими текстами всячески приветствовали, но не более того.
   Потом стали сочуствовать. Делали комплементы.
   - Ты наш светик в тёмном царстве.
   - Что бы мы без тебя делали.
   - Какая у нас молодёжь растёт. Только мечтать о такой смене можно.
  - Ну что там ещё наваяло наше молодое дарование на этот раз?
  Она начинала понимать, что от редакции по большому счёту ничего не зависит.
  Им, старшим по возрасту коллегам, каждому отвечающему за свои страницы и разделы так же, как и всем в городе, надо работать, получать зарплату, кормить семьи.
  Лишиться своего места очень легко.
  - Вас предупреждали, а вы опять по-своему. Не хотите слушать, что вам говорят?
  - Такое право у вас есть, не спорим. Можете им пользоваться, у нас демократия. Плюрализм мнений. Всё правильно.
  - Но в таких случаях у нас есть право отказаться от ваших услуг.
  - В силу реорганизации, сокращения штатной численности или повышения требований к профессиональному уровню сотрудников. К вам есть вопросы?
  - Лучше разойтись по взаимному согласию. А то вас больше нигде не возьмут.
  В одной из командировок по случаю пожара в районной газете поговорила с местным начинающим поэтом, которого в этом неблаговидном действе подозревали.
  Его не печатали в газете. Стихи он действительно писал слабые, но не настолько, чтобы относиться к нему невнимательно.
  Тем более что других-то желающих этим делом заниматься не было.
  Точнее, те, кто мог, был занят другими делами. Или считал это занятие пустой тратой времени.
    Предложила районному начальству помочь автору. Издать его творения небольшим тиражом за счёт районного бюджета и раздать жителям.
   Через некоторое время организовать его встречи с читателями. Глядишь, и повеселее жизнь в районе будет. На что получила ответ:
   - Не вмешивайся не в свои дела.
   - Вот докажем, что он недокуренную сигарету в урну с бумагами бросил, будет сидеть, сама знаешь где.
  - Вот там пусть и пишет свои опусы в тюремную газету.
  Этот ответ её не то чтобы покоробил, а возмутил до краёв ещё совсем доверчивой души.
  И со всем своим нерастраченным темпераментом она стала глаголом жечь районное начальство, описывая случившееся и всё, что она о нём думала.
  Её творение внимательно читали на самых разных уровнях.
  Особенно возмутил, большое начальство абзац статьи, где она предложила общественно-политическим движениям рассмотреть её статью на своих собраниях и выработать меры, чтобы таких случаев в регионе больше не происходило.
  - Эко куда хватила. Так не успеешь оглянуться, как все кому не лень будут указывать каждому из нас, что делать.
  - Нет, дорогие мои, так у нас с вами дело не пойдёт. Будете делать то, что вам скажут.
  - Шаг влево, шаг вправо - расстрел на месте.
  - Кому не нравится, это уже его личное горе. Насильно мил не будешь.
  - Мы никого не удерживаем. Свято место пусто не бывает. Найдём.
  - Как говорил великий вождь, незаменимых нет.
  После того как кто-то из местных крутышек заметил, что пора бы корону на голове поправить. А то ненароком и упасть может.
  Всё же решили с районным начальством сию проблему перетереть. Не статью же, конечно.
  - А так. Между прочим. По-свойски.
  Вышло совсем неплохо. Даже назидательно для других.
  - Это особенно важно. А то всё одно и то же. Отчёты да показатели. Получалось так, что если бы этой пионерки не было, то её следовало бы придумать.
  - Странное дело - и население в районе вроде оживилось.
  - Столько эмоций выплеснуто. И не только в адрес начальства всех уровней. К этому давно привыкли.
  Но и самокритикой занялись.
  - Оказалось, что этот паренёк, что всё пишет и пишет, неплохой механизатор.
  - Общительный. Слегка за воротник закладывает. Так ведь не он один такой, есть и похлеще.
  - Обещал исправиться, как только женится.
  -  Стихи читал. Люди хлопали от души. Никаких жалоб на жизнь не было.
  - Чёрт побери! Может, действительно всё не так уж плохо. Можно с народом работать.
  - Это мы не о том с ними говорим, что им интересно.
  - Всё одно и то же из года в год.
  - А девчонка, писательница эта, пусть работает.
  - Молодая ещё. Научится.
  - Но пусть ей передадут: c начальством надо повнимательнее, поласковее. Мало ли чего может случиться?
  - Глядишь, и начальство, то есть мы, в чём-нибудь важном поможем. А то обидными словами обвешала. А потом и не отмоешься. Беда с этой молодёжью.
  - Плохо мы ещё воспитываем нашу молодёжь! Понимаешь!
  - Ну да ладно, с кем не бывает.
  Настёну все эти согласования, понимание момента доводили до белого каления.
  - Все мы в одной лодке.
  - С тобой горе от ума получается. Одни проблемы.
  - Будь попроще - и народ к тебе потянется.
  Если на самом деле на всё обращать пристальное внимание, то без дураков с ума сойти можно.
  Но никто из коллег не сходил.
  Даже, наоборот, чувствовали себя в этой системе совсем неплохо.
  Система позволяла особенно не напрягаться, а получать те же деньги.
  Она начинала понимать, почему, вместо того чтобы идти на передовую писательской профессии, её сокурстницы предпочитают рекламу, пиар-проекты, всё что угодно, но только не ежедневную пахоту на кого-то, кто сам не отдаёт отчёта, зачем и кому всё это надо.
   Где-то вычитала и сразу согласилась с современным и добившемся успеха человеком:
   - Мы берём на работу, чтобы способные люди говорили, что нам делать, а не для того, чтобы их учить и заставлять что-то делать так, как надо нам.
   - Да, нам в редакции ещё до этого настолько далеко, что вряд ли жизни хватит увидеть первые итоги.
   - Может, действительно лучше на подиум? Хотя бы никто своей маразматикой мозги не пудрит.
  Что контрактом предусмотрено - исполнил. И давай, до свидания.
  Подходя к школе, вспомнила недавнюю историю о гибели белого лебедя от рук пьяных отморозков, ради забавы застреливших на берегу реки в центре города царственную птицу на глазах местных пацанов.
  Работник местного зоопарка, за которым особь, выросшая у них, числилась, забрал тело с водной глади и захоронил.
  Чиновники посоветовали ему держать язык за зубами. Не сообщать об этом факте писакам, чтобы не будоражить общественное мнение.
  - Подумаешь, гибель птицы. Тем более ей уже ничем не поможешь.
  - Людей за бутылку водки убивают. И то никто не паникует, а ты считаешь, что все газеты должны выйти к читателя в один день с его фотографией и предложением начать сбор средств на памятник на берегу реки.
  - Так поступает только рефлексующая по любому поводу доморощенная интеллигенция, а не современный будущий руководитель, работающий в рыночных условиях.
  - Может быть, людей ни за что и убивают, потому что по таким фактам бездушия не даётся своевременной и принципиальной оценки.
  - Договоритесь до того, что придётся ставить вопрос о вашем соответствии занимаемой должности.
  - Ну это как вам будет угодно.
 Подумав, позвонила по тому же номеру.
  - Пусть будет по-вашему.
  Прийти в школу, пройтись по коридорам, посмотреть на учеников хотелось и по личной причине.
  Ей сделал предложение выйти замуж сверстник-кавказец, торговавший фруктами на рынке.
   Это было впервые и отвергнуть его было проще простого, к чему как ей показалось он был готов, но что-то останавливало.
   То ли любопытство, было интересно как он это представляет, то ли что-то ещё в чём пока не разобралась.
  Всё никак не решалась сказать об этом родителям, зная, в каком они будут шоке, узнав, что он вообще не учился в школе.
  Рассказал ей, что в их ауле она давным-давно закрыта. Есть имам, которого молодёжь слушается во всём.
  Живёт у родственников недалеко от рынка, мечтает стать профессиональным борцом.
  Всё свободное от торговли время тренируется по собственной программе подготовки к соревнованиям.
   В церковь она ходить не привыкла и хотела по поводу предложения молодого человека, к которому была неравнодушна, поговорить с кем-нибудь из учителей.

Глава пятая. Полиграф Полиграфович

    Илья  последние полгода жил иначе. Мало похоже на прежнюю жизнь. Внимательнее вглядывался в незнакомые лица.
    Стал рассудительнее. Узнав о чужих неприятностях, пытался разобраться в них, чего раньше за ним не наблюдалось.
    Свои старался не замечать, пока они не заставляли это делать. Готовясь беспардонно усесться на загривок.
    Стал беспокойнее вообще, а в частности, не знал, как относиться к,  появившемуся в последнее время неприятному ощущению, будто кто-то за ним всё время подсматривает и строит противные рожицы.
   - Нервы? Рано в таком возрасте. Почему?
    Казалось, всё вокруг было то же и оно же. Проходило по давно написанному сценарию. Слова выучены, движения отрепетированы.
    Ранний звонок будильника напоминал детский испуг от звонких трелей трамвая на повороте, к которому невозможно привыкнуть, но и не заводить его не хочется. Лишаться чего-то своего, знакомого.
    Далее ежедневная отчаянная  борьба с самим собой по поводу преодоления сна и добровольного подъёма на физзарядку.
   В армии, на службе по призыву, где распорядок дня не обсуждался, было намного легче выполнять аналогичную команду.
   - Подъём! Приготовиться на физзарядку! Форма одежды…
   И всё потому, что в казарме начиналась обычная жизнь воинского коллектива, а не вольная гражданка, о которой в то время вспоминалось с ностальгией.
   Как о чём-то ещё очень долго недоступном и пределе мечтаний совсем гражданского по духу и настроениям молодого человека.
   Рано утром в казарме тебя никто не спрашивал.
   - Хотело бы ваше величество или ваше высочество сегодня так рано подниматься или нет?
  - Полезен ли для вашего расположения духа и цвета лица сегодня такой божественный напиток, как кофе, приготовленный нашим замечательным поваром лично для вас?
  Попросить кофе в постель, конечно, можно. Но это ещё не означает, что тебе его туда, куда ты просишь, принесут.
  Такого ещё отродясь не было.
  Всё потому, что согласно уставу ты воин и должен быть всегда готов и обязан не щадить самого себя, самой жизни для защиты страны, государства.
  - Вот как сильно написано!
  - О кофе в постель и жалобах на тяготы военной службы там ни слова, ни даже намёка.
   Что такое по сравнению со святой обязанностью твои сиюминутные желания или настроение?
   А слабостей вообще быть не должно, не положено.
   Побубнишь себе под нос самые гневные слова в адрес строевого старшины или дневального или ещё кого-нибудь, не имеет значения, и успокоишься.
   Быстренько побежишь умываться и справлять свои нужды.
   Это всё там, где-то, уже далеко.
  - Уже воспоминания, а не здесь, наяву.
  - Там, где день и ночь расписаны по минутам и от тебя ничего не зависит, чтобы хоть что-то изменить.
   И поделом. Ты прибыл в часть не упражняться в реформировании того, чего не знаешь достаточно хорошо, а исправно нести службу.
   Не более того, хотя и не менее. Поэтому и с дисциплиной проблем поменьше.
   Хотя казусов за время прохождения службы у Ильи было немало. Об одном из них будет помнить, наверное, всегда.
    Казалось бы, бред какой-то, а надо же как задел.
    Идеальных бойцов не существует по определению. Не может быть, чтобы хоть где-то не проколоться.
    Рядом с частью был магазин, в котором работала совсем молоденькая жена его капитана, которую он привёз из тёплых краёв, совсем недавно.
   Однажды, оставшись один на один, она недвусмысленно выказала бойцу своё расположение, и он, не вдаваясь в тонкие материи, отозвался на него и стал втихаря к ней похаживать.
   Как-то, выйдя в приподнятом настроении из магазина, был замечен своим главным воспитателем с теми же погонами на плечах.
  Тот издали погрозил пальчиком и растворился в неизвестном направлении.
  На следующее утро перед строем он высказал Илье претензии по поводу самовольного оставления части. На что тот ответил:
   - Да вы что? Я часть не покидал.
   - Как это не покидал? Я тебя видел около магазина.
   - Товарищ капитан, раз вы меня видели, значит, покидал. Я вас уважаю, поэтому готов согласиться.
   От такой наглости капитан чуть не потерял дар речи.
   - Ты хочешь сказать, что ты не покидал?
   - Конечно, нет, зачем мне это надо? Но, если вы настаиваите, готов с вами согласиться.
   Так они говорили об одном и том же минут пять. Все корчились от смеха, стараясь делать это незаметно.
   В конце концов капитан успокоился. Подчинённый его всё-таки уважал.
   После демобилизации один из сослуживцев прислал Илье письмо, в котором сообщил, что жена капитана уехала с каким-то военным к тому на родину. У них всё хорошо. А капитан пошёл на повышение.
   Почему об этом Илья вспоминал, иногда даже по несколько раз за день, он не знал.
   Этим утром он проснулся ни свет ни заря в своей уютной комнате на удобной мягкой постеле.
   Чтобы встать на два часа раньше положенного времени и быстренько отправиться на утреннюю не то чтобы пробежку, а настоящую силовую и беговую тренировку.
   Такой ежедневный энтузиазм, притом что ты не профессиональный спортсмен и никто тебе этот немалый труд оплачивать не собирается, тем более что ты всё ещё окончательно не определившийся с местом работы и ориентирами будущей жизни молодой человек, всё-таки говорит о многом.
   Если кому-либо из сверстников сказать, что таким образом ты надеешься стать долгожителем, то кроме иронии или слов о том, что крыша окончательно поехала, другое вряд ли услышишь. 
  - И уж сам-то никак неглупый, понимаешь, что, может быть, всё это и слишком, но тем не менее повторяешь эксперименты над своим тренированным телом, делая с ним всё что нравится, в полном объёме, даже увеличивая нагрузку.
  - Без перерывов, в выходные и праздники, в надежде, что когда-нибудь твоя высокая спортивная готовность кому-нибудь из работодателей или ещё каких-нибудь значимых для тебя людей пригодится.
   За этот рабочий день Илья положенные часы  уже на хозяина отработал, ещё в прошедший выходной, и план на день был таков:
   - c утра в школу, в которой не бывал незнамо сколько лет. Собирался давно, откладывать нет смысла;
   - потом в силовую структуру, куда он хотел устроиться на работу, но встретил в связи с этим делом у них столько заморочек, сколько ему и в самом страшном сне никогда бы не приснилось.
    Это, увы, был не сон! Это была наша сермяжная действительность, под названием борьба непонятно с кем за чистоту стройных рядов и чеканной походки, как конечной цели очередной реформы тех, кому реформироваться предстоит ещё очень долго.
    Чем проще и понятней заинтересованным людям такая конно-балетная система, тем она устойчивее.
   Познакомился там с Полиграф Полиграфовичем. Так уважительно его называли.
   Как оказалось, от него зависит почти всё для его успешного зачисления в ряды летающих очень высоко верных соколов нашего времени.
   На чьих могучих крыльях весь масштаб борьбы за образцовый правопорядок.
   Тот его сразу с места да в карьер огорошил под самое не могу. Оказывается, на вопрос:
   - Почему он стремится служить именно на поприще борьбы с преступностью?
   Надо было ответить как-нибудь в таком ключе:
   - Готов личной преданностью доказать самым высоким начальникам правильность их выбора моей кандидатуры.
   Среди многих других, возможно, не менее достойных, но. как ему кажется. всё же не так беззаветно преданных, как он.
   А он по простоте душевной лопухнулся. Сказал то, что думал насчёт этих вопросов - ответов на самом деле.
   Стали платить хорошую зарплату. Примерно в два раза больше, чем у него теперь.
   А он надумал жениться. Невеста студентка из сельской местности. С родителями жить не хочется. Надо покупать жильё. Вот и весь сказ.
   А так получилось, что в его ответе, при желании, можно усмотреть корыстный мотив.
   И в свете всё новых глобальных решений по борьбе с коррупцией, этой, как написано не только на заборе, опасной язвой начального дикого капитализма, такой ответ настораживает.
   А если он не устоит перед соблазнами коррупционных связей и его придётся увольнять по отрицательным мотивам?
   - Что тогда? Ведь и с него, Полиграф Полиграфовича, спросится.
   - А кому хочется отвечать за чужое похмелье.
   Или вот спросили его.
   - Заметит, что товарищ по службе соблазнился?
   - Всё-таки взял то, что ему предложили.
   - Как будешь поступать?
   - Скажу, что не надо так делать. Нам платят повышенную зарплату за то, чтобы мы так не поступали.
   - А если он не послушает?
   - Меня послушает.
   - Какая самонадеянность.
   - А разве начальству не надо о таком вопиющем факте доложить по всей форме?
   - Так ведь его сразу уволят, а я буду перед ним виноват. И вообще меня отец учил с детства не ябедничать.
   - Ну так и что? При чём тут твой отец? Между прочим, ничего в этой жизни не достигнувший.
   - У меня другого отца нет.
   - Не обращай внимания, это так, к слову. Какая ему разница?
   - Твой предполагаемый напарник сам виноват. Ты ж его не подталкивал. И не в доле с ним.
   - В таких делах каждый сам за себя отвечает. Один Бог за всех.
   - Надо же в конце концов хоть немного думать о том, что делаешь, он же не маленький.
   Таких вопросов было много, один противоречит другому, а отвечать надо - такое условие.
   Ему хотелось добиваться справедливости. Поэтому он и устраивался на эту службу. Если кто-то виноват, то должен быть наказан.
   Так и говорил.
   Результат его ответов был неопределён.
   Пусть отвечал не так, как было правильно, но не провалился окончательно только лишь потому, что ответы были наивными и искренними.
   Лишь по этой причине, с большой натяжкой, был допущен до следующего этапа отбора.
   Шли месяцы его внештатного дежурства в качестве дружинника, понятого, помощника участкового.
   Никаких сложностей в овладении первыми навыками, возможно, своей будущей работы он не испытывал.
   Вот только на душе было всё тревожнее и неопределённее. Он хотел уверенности в собственных силах, но сразу не получалось.
   Хотя голос стал похож на командирский, только сам не понял, хорошо это или плохо.
   Поставил перед собой задачу научиться работать так, чтобы к нему даже нарушители относились с уважением.
   Этого, увы, не происходило. Чем больше он старался, тем хуже получалось.
   Он не понимал, отчего?
   Впервые участвовал в засаде и задержал опасного преступника, который на вид был рубаха парень, а по сути ненавидел всех, кто препятствовал ему угонять автомашины, воровать из складов, квартир. Такой вот гнус.
   Илья впервые понял, что разговоры с подобными людьми о перевоспитании совершенно бесполезны.
   Это его очень расстроило.
   Ему раньше казалось, что нарушители совершают свои проступки из-за незнания, недоразумения, стечения жизненных обстоятельств.
   На деле оказывалось, что из-за наглости и хамства.
   По-другому себя вести они никогда не будут. Как бы он ни старался с ними об этом договориться.
   Лишь жесткие меры могут их остановить.
   Борьба непримирима, и он должен быть всегда настроен на защиту других людей от коварства и вероломства.
   Не жалея на это ни своего времени, ни сил. Иначе у него ничего не получится и всё равно придётся уйти с работы, как бы хорошо труд ни оплачивался.
   Странное дело? Отвлечённые к нему вопросы Полиграф Полиграфовича? Казалось бы, ни о чём? А ответы давались очень трудно.
   Лукавые очень легко, но не позволяли никого ввести в заблуждение и лишь подтверждали склонность к вранью.
   Неприемлемой при защите личных интересов тех людей, ради которых его собираются содержать на службе и оплачивать услуги из бюджета.
   К такой вот иной жизни, как ни странно, начал привыкать и считать вполне приемлемой.
   Только вот нужна ли она ему, он не знал. Решил сходить в школу, вспомнить то, что было, на что рассчитывал в будущем, что получилось. Так захотелось.

Глава шестая. Дело не в этом

   На памяти одного поколения удивительные метаморфозы происходят с праздниками.
   Были традиции их отмечать всем вместе. Всей страной, фабрикой, заводом, за столом у подъезда.
   Если на праздник ты сам по себе. Было неудобно. Кто, что подумает?   Коллектив сам по себе. Ты сам. В гордом одиночестве. Нехорошо.
   Тем более если стремишься стать организатором производства. А кто не стремился?
   Более престижной работы не бывает. Без коллектива ничего не создашь, не построишь. Это самое главное!
   Умение или дарование быть душой коллектива ценилось очень высоко, буквально на одном уровне со знаниями специфики самого производства, а возможно, и выше.
   Часто говорили в просторных кабинетах власти:
   - С чертежами, теорией разберёмся. Не проблема.
   - Ты мне найди хоть молодого, хоть не очень, но горячего, чтобы у него глаза светились, чтобы за ним люди шли. Без этого ничего не получится. Нечего и затевать.
   Где они сегодня те, что не за рубль, а за совесть, сказать трудно. Если и просматриваются на горизонте, то с большим трудом.
   Больше в уютных кабинетах специалистов по “распилу“, умению написать отчёт к оплате до начала работы, умению хранить “военную” тайну.
   Дальше банально и смешно, когда они с высоких трибун призывают к подвигам и свершениям во имя светлых идеалов.
   И дело не только в том, что праздников стало столько, что есть возможность не выходить из-за стола весь год, а в том, что само понятие коллектива сознательно размыто, чтобы его по возможности не было совсем.
    А вместо него новый основной закон.
 - Слушай, ты чего здесь стоишь на нашей территории? Тебе заплатили?
 - Да.
 - Что, да? Хорошо заплатили?
 - Нормально.
 - Ну так и иди отсюда. Что непонятно? Меньше разговоров. Давай, родной, до свидания.
   Школьный коллектив одноклассников, который не возродится более никогда, остался в памяти каждого, своими эмоциями, чувствами, настроениями.
   Был и есть как вселенная, единственная и неповторимая. Жизнь которой никогда не закончится.
   Отсюда вышел и сюда можно всегда вернуться по любому поводу и без оного.
   В любом настроении, в горе и радости.
   Если это уникальное создание попытаться перевести на коммерческие рельсы, то это невозможно будет сделать.
   Как невозможно перевести на эти рельсы восход и закат, солнечные блики на школьной доске.
  Первые слёзы радости ученика впервые самостоятельно решившего трудную задачу.
  Удивлению пришедших в этот день в школу не было конца.
  Как быстро и незаметно она раскрыла им свои секреты, которых при них не было.
  О хорошем и не очень. Конечно, в первую очередь о бурном потоке самой разной информации, заполнившей её до краёв.
  Всё большем разделении учеников на богатых и бедных.
  Не учителями, а ими самими и их родителями.
  Это уже были другие планеты. Из других систем координат.
  Не видя друг друга столько лет, сначала захотелось узнавать, кто, где и с кем.
  И хоть на короткое время стать тем же Илюхой, Андрэ или цыганкой Азой, после долгого расставания вспомнить друг друга такими же, какими были много лет.
   Разговор получился совсем неожиданным, причём для каждого по-своему.
  - Настёна, это финиш. Так нельзя. Хочешь, чтобы от твоей красоты лишились дара речи?
  - Ладно раньше - просто симпатичная. Теперь и фигура обалденная. Я такого ещё не видел. Вот кому-то повезёт.
  - Ну дай-ка хорошенько рассмотрю.
  - Осталось лечь и умереть.
  - Да что вы со мной, как с маленькой? Ладно вам. Эти все фиги, фигуры и прочее такая ерунда, что и говорить не о чем. Андрюш, не поверишь, на улице бы встретила, не узнала бы. Так повзрослел, возмужал.
  - Извини, спрошу как журналист. Шрам на щеке откуда?
  - Думал незаметно. Только не для прессы. Пытались по горлу садануть. Хачики. Повезло. Теперь меченый.
   - Может, расскажешь, как там? Не гарантирую, но попытаюсь, чтобы напечатали.
   - Для тебя всё что угодно, но только не это. Если начну рассказывать всё как есть, то никто не напечатает. У нас плохая примета, кто начинает рассказывать, вот так, как я тебе или на камеру, плохо кончается. Пожить каждому хочется.
  - Это уж точно. Что же там такое происходит? Заинтриговал.
  - Кто как называет. Кто боестолкновениями, кто войной без начала и без конца.
  - Как уж ты там оказался?
  - Да вот так получилось. К этому невозможно привыкнуть. Такая у меня судьба. Не вздумайте меня жалеть. Если что случится, придите на могилу. Помолчите, и всё.
  - Как всё грустно. Уже чуть ли не хороним, что за жизнь такая? Что-то мы не в ту степь.
  - Ну тогда будем встречаться друг у друга на свадьбах? Будем жить весело.
  - Ну вот это ещё куда ни шло.
  - Илюш, на кой ляд тебе эта полиция сдалась?
  - А вы откуда узнали? Я об этом вообще ничего никому не говорил, чудеса, да и только.
  - Какие чудеса, только что директриса сказала. Есть запрос на твою школьную характеристику. Отправили адресату очень хорошую. Какие тут секреты? А ты говоришь? Все тебя помнят, любят. Может, возьмут, если уж так хочешь.
  - Я по газетным делам с ними сталкивалась. Всё у них непонятно. Обращаюсь в пресс-службу - молчат как партизаны.
  - У нас давно говорят: хочешь завалить проблемный материал, обращайся именно туда, помогут.
   Если напрямую к сотрудникам, то, может, что-нибудь и скажут, но просят на них не ссылаться. Даже не упоминать. Как было раньше, так и осталось.
  - То, что мы делаем, это же для них подспорье, а им это не надо ни под каким соусом.
  - Настён, мне до вашей прессы как до Луны. Если меня и возьмут, то будет небольшой участок работы. Сержантские погоны. Команды выполнять, слушаться старших по званию, по должности. Надо настраиваться на двадцать лет службы, иначе нечего и огород городить, людей смешить.
  - Это дело серьёзное. Придётся власть защищать.
  - А если она не права? По уставу такого быть не может. Или не должно, сам не знаю. В любом случае должен жизнь отдать, если потребуется. За что и доплачивать будут.
  - У нас в этом отношении проще. Противник, вон он на сопке или на дереве. На тебя прицел наводит.
   Выживет тот, кто первый выстрелит, может, кому повезёт. В этой работе всё неясно. Не дай бог как на Гражданской войне. Больше чем полвека прошло, а до сих пор разобраться не могут, кто прав, кто виноват.
  - Я считаю, что если такое происходит, то правых нет. Все виноваты. Только от такого мнения никому не легче.
  - Как далеко опять мы ушли от наших баранов.
  - Столько не виделись, а разговоры серьёзней некуда.
  - Раньше о таком даже не думали.
  - Мне хотелось на подиуме блистать. При ярком свете дефиле под музыку. Сейчас как отрубило. Никакого барабанного боя не надо. Пустую болтовню слушать не могу.
    Поговорю со старенькой бабушкой в посёлке, где она сидит в квартире зимой при чуть тёплых батареях весь день в валенках, и никакой звёздности не надо.
    - А что надо? Что ты можешь сделать?
    - Правильно, если честно, то ничего. Или совсем почти ничего. Могу не заниматься позёрством. Не врать на страницах газеты. Не хлопать на мероприятиях, куда посылают, поддерживать тех, кто ничего изменять в этой жизни не собирается и гребёт под себя, сколько может унести.
    - А что, на самом деле много воруют? Может быть, это только твои коллеги шум поднимают?
    - Вот бы не сказала. Возмущает даже не это - много или мало. Хватает, не жалуются.
    - А что же? Никогда такого не слышал, даже не думал, что ты на такое способна?
    - Если хочешь, то слушай, как и ты говорил, только тебе, по дружбе рассказываю. Всего два факта, что мне известны. Будет достаточно.
    Первый как будто несущественный. Большой чиновник выписывает большую премию, естественно, из бюджета, услужливому подчинённому в три оклада. Без комментариев. Может, за дело, может, нет, не главное.
    Как только узнал, что я интересуюсь, не стал ничего объяснять. Ниже своего достоинства посчитал.
    Стал наказывать тех, от кого я могла узнать. Заявил:
    - Как это так! Какая-то там не пойми кто и с боку бантик ставит под сомнение то, что я делаю.
    Никому не поздоровится вести себя подобным образом. Далее думай сам.
    Факт второй. У меня в руках расчёты сметной стоимости реконструкции фонтана. Рядом специалист-строитель.
     Говорит, мы бы выполнили работы в два раза дешевле и всех бы благодарили за такое предложение.
    Вопрос: куда ушёл почти полмиллиона долларов? И так везде. За что ни возьмись.
    Пробить стену шариковой ручкой никак не получается.
    - У нас здесь можно получить те же девять граммов  ещё быстрее, чем в сопках. Не ожидал.
    - Пока такого не наблюдается. Но, похоже, что к этому всё катится семимильными шагами.
    - У нас там выслуга год за два, как служба закончится, может, я здесь ещё пригожусь.
    - Ну ты меня одной фразой под корень. Так-то не надо. Надо всё решать, меняя законы.
   - Хотя говорят. Не надо ничего менять.
   - Как воруют, так пусть и продолжают.
Ещё Гришка Распутин про больших чиновников говорил, назначая на должности:
    - Вор, да свой.
    - Так что, Илюха, ждут тебя впереди великие дела.
    - Всё бы вам подшучивать. Я только знаете, о чём подумал:
    - Меня так строго проверяют на должность полицейского, может быть, не столько потому, что сомневаются в моих качествах, а хотят предугадать, смогу ли я защищать чиновников, если, не дай бог простые люди поднимутся против них.
   - Конечно, всё может быть, но я сомневаюсь. У нас регион дотационный, производство уже больше десяти лет как порушено.
  О новом одни разговоры. Живём более-менее. Если страна развалится на княжества? Будем ли так жить? Что-то сильно сомневаюсь.
  А не будем ли вспоминать, как жили в большой стране, не чета как по-новому.
  Поэтому я к чему клоню? У нас люди неглупые. Повозмущаются, да каждый своими делами займётся.
  От дел реальный толк. А от общих рассуждений одни неприятности на свою голову.
   - Всё говорим вокруг да около. Делать-то что надо? Жизнь не коротать бы хотелось, а достойно отведённые годы провести.
   - Настёна, а может быть, тебя нам всем классом в депутаты выдвинуть? Ты и умница, и за словом в карман не полезешь? Будешь с нами советоваться, мы тебя поддерживать будем.
   - Если честно, я и сама думала об этом. Но эта катавасия на сегодняшний день так устроена, что как людям нужным ни будь, всё равно найдутся те, кому поближе к бюджету пристроиться надо будет.
   - Известное дело. Деньги к деньгам.
   - В два счёта оставят тебя, такого нужного и распрекрасного, при своих интересах.
   При существующей системе, может быть, только то, что уже было. А с этим давно всё ясно и понятно.
   Надо менять систему - это политика, а туда никто не полезет. Тем более в нашем регионе - это вообще вилы.
   Давайте вместе думать, советоваться, находить варианты.
   - Ведь небезразличны к своему городу. Служим на границе между жизнью и смертью, между добром и злом.
   - Собираемся на не менее трудную службу для охраны спокойствия  горожан.
   - Находим нужные слова, чтобы читатели верили и в нас, и в самих себя, и во власть и хотели изменить её к лучшему.
   Ближе к полудню молодые люди вышли из школы и подошли к остановке транспорта. Пора расходиться  по делам.
   С утра потерянное на дождливом небосводе солнце всё настойчивее пробивалось сквозь успевшие почернеть дождевые тучи.
   Пасмурное настроение незаметно улетучилось.
   Расставаться не хотелось, но и вместе быть было уже в тягость. Необходимость произносить банальную фразу: надо чаще встречаться - так и не появилась.
   Городские пейзажи догорали багряно - жёлтыми цветами скромного осеннего убранства.
   До первого снега всем надо было многое успеть.