Год белой мыши

Год Белой Мыши   (Перевод с Бурятского языка.)

     Это был разгар  войны. Суровый, неумолимо долгий, полный горести и страданий год. Для многих время словно остановилось, лишь редкие радиопередачи и письма, шедшие с фронта, говорили об ином. Все, тая дыхания, ждали и одновременно боялись новостей. Слезы невольно наворачивались то от счастья, то от горя.  Многим было бы лучше жить в неведенье, лучше бы вообще ни о чем не знать, чем нести невыносимую ношу страданий.
Одним из таких людей был старик почтальон. Старый, морщинистый, с впалыми  глазами, частично беззубый, в обветшалой одежде, почтальон. Почти каждый день он проходил немалое расстояние от одного села до другого, но эти физические тяжбы, были никчемными перед душевной пыткой нести порой трагичные известия в чужой дом. Оповещение о смерти – самое страшное наказание, давящее на плечи.
Он часто молился богам, в мольбе просил, что бы такие известия обходили стороной и его и все семьи вокруг. Он молился, но известия все равно рано или поздно приходили. В эти моменты он просто ненавидел свою работу и хотел уйти, бросив все, уйти хоть куда: на фронт, на работы, на заводы, - лишь бы подальше от этих писем и дрожащих от слез глаз родственников, от опускающихся при виде него рук, от скрежета сердца и надежды, чтобы письмо было письмом, а не оповещением о смерти. Но кто заменит старика? Кому-то нужно это делать, все на линии огня, а женщины, взвалив на свои хрупкие плечи  хозяйство, ведут его в поте лица.  Старик делал то, что ему под силу. Но душевно это было сложней, трудней всего вышеперечисленного.
     Он как обычно дошел до узлового почтампа, что стоял на районной границе меж двумя селами. Забрал несколько конвертов, бросив их в свою походную сумку, не осмелившись посмотреть ни содержания, ни адресатов оных.   
Вернувшись домой, перед входом помолился, принялся совершать ритуал, воздавая пищу священным божествам, обрызгал водой  помещение, сумку и лишь после этого, наконец, осмелившись, разом перевернул сумку. 
Среди вывалившихся конвертов, в глаза сразу же бросился маленький, треугольной формы конверт. Этот маленький, едва заметный конвертик, словно увеличился в несколько раз, словно небеса упали на дряблые плечи. Силы покинули тело, оставшимися он зажмурил, сколько мочи было, глаза и рухнул на колени.  Сделал глубокий вдох -  нижняя губа неудержимо задребезжала, стиснул напряженно зубы, а из глаз повалились грозди слез. Закрыл лицо ладонями, тело беззвучно стало сокращаться, он хотел кричать, орать, но из открытого рта не выходило и звука. Он рыдал неистово, навзрыд, бешено,  дрожал весь и растирал слезы по лицу. Ненавидел весь мир, проклинал богов и рыдал. В крике отчаянья поднял руки вверх к самим небесам, словно прося забрать его, его, а не их, словно пытался напомнить богам, что тут на земле умирают люди. Мольба отчаянья,  это все сливалось в три вопроса: за что? Почему? Где вы? Но боги молчали. Отчаянье перерастало в злобу, в гнев. Он сквозь слезы вновь взглянул на этот маленький треугольный конверт, и наконец-то прорезалось: Аааааааааа!!! И стал бить, колотить, что есть сил, этот конверт, лежащий на полу. Сбивая кулаки в кровь, кричал и бил сквозь слезы. Бил этот несчастный, злосчастный конверт. Словно колотил не эту бумажку, а весь сошедший с ума мир, будто себя, за то, что он не может быть там же, за то, что он слаб и стар, а молодые гибнут. Он колотил и войну, проклиная эту старуху. Колотил богов, что не слышат его молитвы. Колотил этого паренька, за то, что он умер, за то, что его больше нет. Он бил пол, пока все силы его не покинули окончательно. 
Когда он отошел и успокоился, то все же  бросил взгляд на конверт, впечатанный в пол. На нем отчетливо были видны три слова:  «Заята смертью храбрых».
Жизнь - вечная борьба, нет в ней покоя, болеть некогда и жить. Такое время, все мысли и думы на фронт устремлены, что тут творится,  даже значения не имеет. Ведь все, все там: друзья, родные, близкие, любимые – все там.
А здесь… Дети сиротели и росли без отцов. Женщины седели на глазах. Все словно старели, покрывались глубокими морщинами и глаза, даже у самых маленьких в глазах боль, а во взгляде читалась печаль, глубокая въедающаяся  в быт.
Среди других конвертов заметил и до боли знакомый почерк. В мыслях Лугдан: «Сын, как же ты там у меня в солдатах? Помнишь, мы с тобой на охоту ходили? Ты тогда еще улыбался и был такой ветреный и совершенно не серьезный. Мы тогда с пустыми руками пришли домой. Весь день в лесу провели, а с пустыми руками пришли. Позор мне тогда бы был, если бы все подумали, что сына не научил охотиться, а это все ты… Косуля тогда совсем рядышком подошла, а мы с тобой сидели меж кустов, не дышали даже, можно было ей в глаз и все. Шкура бы целая была, да и как великолепно убита, хвастать можно было бы всем. А ты пожалел и отпустил… Тогда я на тебя ворчал,  что такую дичь упустил. Сейчас бы я тобой гордился, что такой великодушный вырос, а ты пишешь мне, что тебя наградили орденом. Значит,  ты хорошо научился стрелять… Война научила моего сына убивать. Воюй, Лугдан!  Только вернись домой живым!»
Еще одно письмо от тетки Шары. Эх, Шара, Шара… Конечно, ты скажешь своему сыну, чтобы он избегал поля сражений за десять километров,  чтобы бежал как можно дальше от этих боев. Я даже знаю, что ты все время науськиваешь его на дезертирство. И будешь рада, если он последует твоему слову. Будешь скрывать его у себя дома, никуда не выпускать и радоваться, что он жив и цел, и что тут с ним ничего не случится. Но мы оба знаем, что он не последует твоему совету и не побежит домой. Твой Цырен-Даши стал батором и стал легендой при жизни. Так народ говорит.
      Старик пошел разносить письма, и самой первой к нему вышла мать Заяты. Встреча была холодной и бессловесной. Они лишь молча встретились глазами, и сразу все разъяснилось. Они лишь на мгновение зажали конверт в руках и поджали губы.
Вскоре после этого она умерла. Односельчане говорили, что если бы она получила извещение всего несколькими днями позже, осталась бы жива.   В день, когда похоронили мать Заяты, Бальжит, его жена, родила девочку. Старуха, что перерезала пуповину, сказала: Хорошо, что родилась девочка, по закону Вселенной, когда кто-то умирает, обязательно рождается кто-то другой. Хорошо, что родилась девочка, - это знак будущей спокойной жизни. Еще в старину говорили, появилось много мальчиков на свете – к войне, девочек – к богатству поколения, к счастливому веку, к радости и спокойствию. Так, что хорошо, что родилась девочка.


*Цырен-Даши - 17 июня 1942 года командование Северо - Западного фронта наградило Цырен- Даши Доржиева высокой правительственной наградой - Орденом Ленина.