История Одного Андрогина. 34 Глава

XXXIV Глава

Париж
1996 год

В комнате Евы играл какой-то агрессивный панк. Она держала в руках письма Астрид. Те самые два письма, которые она не могла прочитать до сих пор. Отпив красного вина из своего бокала, она бросила их на кровать. Продолжая держать в руке бокал с вином, она прошла в ванную комнату, чтобы посмотреть на себя в зеркало.

Она выглядела ужасно. Черные круги под ее глазами выдавали ее усталость. Они были настолько черными, что их не мог замазать ни один тональный крем или тени. Ее волосы стали сухими и ломкими. Щеки так впали, что ее скулы выпирали как у жертвы Бухенвальда.

Все перемешалось у нее в голове. У нее с головы не выходила эта встреча с Бобом. Она думала про работу. Как она бросила кино. Просто взяла и улетела домой в Париж. Будто кто-то дернул Еву за какой-то рубильник и переключил режим. Теперь у нее был режим несчастья, отстраненности и хронической усталости. Все, что она сказала режиссеру на прощание, так это: «Это не мое!». Она сорвала съемки. Буквально на полпути созданного материала. Франциску пришлось нанимать новую актрису. Все сцены, где снималась Ева, она настояла вырезать.

Она оборвала все связи. Вообще не желала иметь какое-либо отношение к этому фильму. Она больше не общалась с Изабеллой. Она не желала слушать кого-либо. Порой, ей самой казалось, что ей больше ничего не интересно.

Она вспоминала недавний разговор с Оливье, который был вчера, чуть ли не сразу по прибытию Евы в Париж. Он был единственным оставшимся человеком, с коим Ева еще могла связывать речь. Тогда они сидели в каком-то фешенебельном бистро. Оливье говорил ей:
- Ева, я переживаю за тебя! Ты очень неважно выглядишь! Может быть, сходишь к врачу?
- Брось, Оливье! Последний раз я была у врача, когда мне еле исполнилось 13 лет. – говорила Ева с отвратным видом.

Оливье пристально смотрел на нее, что не могла не заметить Ева.  Та, набрав в свой рот побольше какого-то зеленого салата, сказала невозмутимым голосом:
- Что?

Оливье помахал головой и сказал:
- Ничего. Я просто боюсь, что в какой-то момент ты не сможешь выполнять свою работу!
- Пфф… С какой это стати! Всегда могла, а теперь не смогу? Так, по-твоему? Расслабься, милый! Это всего лишь очередной дерьмовый показ!

Оливье привык к подобным фразам Евы, а уж тем более к ее отношению к работе. Казалось, она выполняет ее с завязанными глазами, при том, что никогда не отступит от нее. Но сейчас она выглядела крайне инфантильно. И его беспокоило это.

Они договорились, что один из ассистентов придет к Еве на следующий день, чтобы решить вопросы следующего показа. И сейчас Ева, держа все это в голове, красовалась перед зеркалом, сосредотачивая свой усталый взгляд.

У нее было ощущение депрессии. Она была у нее от всего сейчас. Ее тело болело и ломало, словно после побитья. Она не знала, чего хочет в данный момент, и, зайдя обратно в комнату, она поглядела на свою кровать, где лежали знакомые ей письма. Но посмотрев правее, она почувствовала накат желания. Она почувствовала потребность в том, что лежало в ее белом пакетике, рядом. И отбросив эти письма в сторону, она схватила его, упав на кровать, и стала теребить его, а затем рвать зубами, чтобы высыпать его содержимое – белый порошок. Зелье, успокаивающее Еву.

Ее желание поскорей загнать иглу себе под кожу бороло все на свете в данный момент. Это желание было настолько сильным, что она больше не думала ни о чем другом. И ей нравилось это. Полное отсутствие чего-либо. Быстрей догнать нужную концентрацию и всадить ее в себя. Чтоб стало легче. Глянув на свою левую руку, Ева заметила, как один из ее уколов разнесся до не приличных размеров, и даже начинал гнить. Он выглядел ужасным, какого-то черно-синего цвета, его размер составлял не менее шести сантиметров в диаметре. Он выглядел отвратительно. Ева, подумав несколько секунд, решила, что займется им потом, а сейчас вколет себе дозу в правую руку. Скорее. Она больше не может ждать при виде всего этого.

Введя иглу, она стала чувствовать, как ее вена стала наполняться жидкостью, в миг же доставляющая ей блаженное удовольствие.  Спустя пару десятков секунд ее охватило ощущение нирваны.

Пронзительный вокал в колонках звукового центра составлял Еве ее звуковое сопровождение, фон ее нирване. Ее мысли стали тут же растворяться, а ее кровать стала казаться целым морем. И она лежала в этом море, растворяясь вместе с мыслями, которых больше не наблюдала в себе. Она будто засыпала с приятным чувством охлаждения, отречения от всего. Она не была в этом мире.

Это был глубокий сон. Он был настолько глубоким, что казался Еве безвыходной реальностью. Из всеобщей потерянности и недопонимания в нем, она вдруг стала понимать, что снова входит в старый сон. Тот самый сон, что допекал ей, и не имел логического завершения.

Она снова проезжала мимо старого дома в Лондоне. Она снова понимала, что видит этот сон. Внутри у нее было чувство дежавю. Она видела тоже самое, говорила тоже самое. Шофер снова говорил ей:
- Но вы же хотели видеть Синди.

И Ева со знакомым чувством внимала этот момент. Она знала, что сейчас она повернет свою голову направо и обнаружит возле себя Синди. Как всегда, она будет прекрасной: с пышной прической, с отличным макияжем. И Ева понимала, что очень хочет завязать с ней разговор в этот раз. Она не проснется. Любой ценой она сделает это.

И вот, настал тот самый момент. То самое чувство дрожи и переживания внутри. Она видит рядом Синди, которая говорит ей:
- Зачем тебе меня видеть? Что же ты делаешь?

У Евы появляется то самое чувство отдаления, когда она начинала просыпаться в этот момент. Но всеми силами она пытается сопротивляться и остаться в этом сне. Воздух становится тяжелым. Она хватает его ртом, пытаясь что-то молвить, оставить фразу и продолжить сон. И вдруг она видит, как Синди протягивает к ней свои руки и начинает душить Еву. Вот, почему воздух стал таким тяжелым.

«Сон продолжается» - пробежало в голове у Евы, после чего она пытается бороться с Синди, не дать ей задушить себя. Прекратив все это, она снова пытается что-то сказать. Но безуспешно. Ей так сложно говорить. Вместо нее сказала Синди:
- Зачем тебе меня видеть в нем? Что же ты делаешь с собой, Натаниэль?

После данных слов Ева понимает всю полноту той информации, что недоставало ей до этого во сне. Все это время Синди не договаривала, будто у самой Евы не хватало сил продолжить свой сон. Теперь же она могла руководить им. Теперь у нее был голос.

Синди открыла дверь машины и устремилась куда-то. Ева вслед за ней. Она пытается догнать Синди, крича ей вслед:
- Прости меня мама! Не уходи, пожалуйста!

Произнося это в отчаянии, Ева на секунду почувствовала себя Натаниэлем. Тем маленьким Натаниэлем. Вот, почему ей было так неудобно до этого.

Синди не хотела слушать и, не оборачиваясь, шла в сторону какой-то рощи, прямо по газону. Ева, пытаясь догнать ее, кричала:
- Мама, подожди! Позволь мне объяснить тебе все это! – чувствуя какую-то вину.

Догнав, она упала и схватила Синди за руку, чтобы та не смогла уйти от нее. Глянув на пресмыкающуюся Еву, она сказала:
- Я все отлично понимаю, сынок!
- Нет, не понимаешь!
- Загляни туда, и ты поймешь, что я права! – сказала Синди, показав туда, куда она держала путь до этого.

Ева чувствовала страх и не уверенность в себе. Она забыла, когда у нее были подобные чувства. «Что там? Зачем мне это? Может быть, она обманывает меня? Но, нет! Это же Синди! Она не может обмануть своего сына!» - думала она.

Ева полезла через эту рощу, раздвигая густые ветви кустов и деревьев. И минуя ее, она оказалась на кладбище. На том самом кладбище, где похоронили Синди. И среди могил, представших ее взору, она глазами нашла знакомую. Могильный камень над ней имел имя ее матери. По телу Евы пробежали мурашки. Она вдруг подумала, что вовсе забыла про все это. О чем она думала? Ее мысли охватила паника. Все больше прошлого стало вмещаться в ее голове. И это безумно пугало ее в этот момент.

Ей стало больно и страшно находиться здесь. Она решила вернуться сквозь рощу туда, где должна была остаться Синди. И выйдя из кустов, она, почему-то, не обнаружила ее. «Может быть, она в машине?» - пробежала мысль в ее голове. Ей так многое хотелось сказать Синди. Она стала бежать к этому черному Bentley, в котором (как только сейчас осознала Ева) немой Честер разговаривал. Но подбегая к машине, та стала отдаляться. Почему-то автомобиль  стал уезжать. И как Ева не пыталась догнать его, он лишь удалялся, все больше приближаясь к горизонту.
- Нет! Нет! – кричала Ева, пытаясь изменить хоть что-то в своем сне.

Но ей это было не под силу. Через несколько секунд Ева осознала, что она здесь одна. Кругом никого. Сплошное поле. В ее сердце так печально, что она снова стала теряться в пространстве.

Она стала осознавать свои ошибки. Она даже ловила себя на мысли, что сейчас думает не она. Мысли Натаниэля сейчас в ней. Это были его чувства и эмоции, которые будто прорвали тот барьер, который выстроила для себя Ева Адамс. И это так щемило в груди в данный момент, что физическая боль стала казаться чересчур реальной. Голова Натаниэля стала так болеть, что казалось, будто она сейчас взорвется. Это невыносимо!

«Черт! Как же болит голова!» - успел подумать он, как стал вдруг видеть, что кругом все резко побелело. Свет проникает откуда-то в его глаза. Он начал просыпаться и кричать, когда свет начал резать ему глаза. Его становилось все больше и больше. И наконец-то, свет охватил все зримое пространство, когда Натаниэль разжал свои веки.
- Она очнулась! – был слышен голос сквозь пробуждение.
- Пациент пришел в себя!

Ева стала ощущать, как к ней вернулись ее чувства. Запах, слух; глаза болели.
- Адамс вышла из комы! – продолжали говорить голоса.

Сквозь головную боль Ева пыталась открыть глаза. Но ей слепил белый свет больничных ламп. Ее глаза слишком болели. Казалось, что от этого ее голова готова разорваться на части еще больше. Тело ныло.

«Кто-нибудь выключит этот гребаный свет!?» - думала Ева и ей так хотелось выкрикнуть это, но в ее горле была слабость. Ей было тяжело дышать. Ей было сложно приспособиться к своему пробуждению.

Все еще пребывая под неким впечатлением от своего сна, Ева понимала, что находится в больнице, в ее руках торчат катетеры, а медсестры бегают в панике, пытаясь найти доктора. Она думала, что значит ее сон.
- Сейчас мы позвоним мсье Жипаму. – сказал кто-то, осмотрев зрачки Евы, которыми она даже не могла разобрать, кто перед ней. Ей тут же хотелось закрыть свои глаза. Она нашла в себе силы сказать тихим голосом:
- Свет.
- Что?
- Выключите свет. – повторила она.
- Это всего лишь реакция вашего мозга. Через 10 минут вы привыкните. Свет вовсе не яркий.

Слишком спокойным показался ей этот голос. После этого Ева осознала, что она осталась одна. И она решила, что пока придет Оливье, ей нужно приспособиться, привыкнуть к этому свету, так раздражающему ее.

Ей было так плохо. Не только в теле, но и в душе. Настроение Евы вовсе не давало ей поводов улыбаться. С каждой секундой ее осознание причины нахождения здесь все расширялось. Она знала, что ничего хорошего это не предвещает.

Пытаясь сосредоточить свой взгляд, она пыталась посмотреть на свои руки, похожие на руки мертвеца. Они были покрыты язвами, уколами, гнилыми ранами, засохшей кровью. Их мертвый запах смешивался с запахом медицинского спирта. Она не верила тому, что все может быть настолько плохо.

Она чувствовала давление, которое казалось всесторонним: «Сейчас придет Оливье. Как мне смотреть ему в глаза? Я полное ничтожество. Ветвь деградации в деревьях общества. Действительно, что же я делаю! Кто я? Ведь, это не я!  Это другая личность!..»

Ева очередной раз понимала свою ничтожность перед Оливье. Хотя его еще здесь не было. Утопая в истеричных мыслях своего сознания, она все больше привыкала к свету. Хоть боль в глазах стала пропадать. Немного легче. Пусть Ева пыталась не подавать признаков боли, на самом деле ее беспокоило все. Все рвалось наружу у нее в данный момент.

В первую очередь ей захотелось приподняться. Так будет легче думать. Она должна привести в порядок свои мысли. Остальное не важно. Ева почувствовала, как приподняться ей мешают катетеры. Но стараясь не обращать внимания на них, она поднялась повыше, отперевшись на локти, после чего заметила бегущего по коридору Оливье. Через пять секунд он будет здесь. Ева набрала воздуха в и без того больные легкие, пытаясь морально настроить себя. Вбегая в палату Евы, Оливье восклицал:
- Слава Богу, Ева! Слава Богу!

Не успев толком забежать в палату, он тут же кинулся к ней с объятиями, пытаясь сделать это как можно осторожнее, при всем желании сделать это как можно душевней и сильней. Он выглядел безумно счастливым, но взволнованным.
- Ева, ты проснулась! – трогательно сказал он.

Ева посмотрела в тревожные глаза Оливье и сказала:
- Да, а что?

Оливье уселся рядом на койку Евы, и стал рассказывать Еве со всей своей обеспокоенностью в глазах:
- Ты пять дней пробыла в коме, Ева! У тебя была передозировка наркотиками. Ассистент пришел к тебе домой и обнаружил тебя при смерти. Врачи сказали, что у тебя наркотический коматоз. Тебя еле реабилитировали. Ты чуть не умерла, Ева!

Она уставилась в одну точку, погрязнув в свои мысли от слов Оливье. Ева понимала, что который раз подставила Оливье, который постоянно защищал ее от всех. Она зашла слишком далеко. Особенно с наркотиками. Теперь она не могла этого отрицать. И к ней быстро пришло это понимание.
- Прости меня, Оливье! Прости за все! Я не знала, что я делаю!.. – печальным тоном стала говорить Ева.

Оливье пытался утешить ее. Безусловно, он сердился. Но на данный момент он не мог обидеть свою музу. Он ласково прижал ее к себе. Ева, пытаясь держать эмоции при себе, спросила:
- Когда показ?
- Через два дня. – сказал Оливье.

Он посмотрел на растерянную и в то же время с сумасшедшим взглядом Еву, и прочитал тот намек в ее глазах, который уже был у нее на языке.
- О, нет! Ева, даже не думай мне говорить это! – молвил он.
- Я должна, Оливье! – сказала она с отчаянием.
- Ни в коем случае! Ты меня слышишь? – как можно убедительнее пытался говорить Оливье, - Ты хоть раз в жизни можешь подумать о себе? Почему у тебя в голове одна работа и признание?
- Я подставила тебя, Оливье! И я должна это сделать!
- Остановись, Ева! Ты не слышишь, о чем я тебе говорю? Ты 10 минут назад вышла из комы, а тебе уже работу подавай! Думаешь, тебя ждет подиум? Прости! – твердо говорил Оливье.

Ева понимала беспокойство Оливье и все его слова относительно работы. Но сейчас она не думала о данном. Она действительно хотела сделать это ради Оливье. Столько раз он терпел фиаско по ее причине. Выйти на подиум, а потом будь что будет. Признаться себе в том, что ты наркоман – значит сделать первый шаг к собственному выздоровлению. Но лишь после показа.
- Chanel знают? – спросила Ева.
- Chanel пока не знают. Я сказал, что ты попала в аварию и тебя положили с черепно-мозговой травмой. – сказал Оливье, чем помазал душу Евы.
- Ты лучший, Оливье! – сказала она, бросившись в объятия.

Она была и рада и смущена одновременно. Оливье так выгораживал ее, рискуя собственной шкурой. Ева никогда не встречала подобных людей, которые были словно китайская стена для своего народа. Она мысленно проклинала себя, обещая, что сможет выйти на показ. Что оправдает слепую верность Оливье, который удосужился во всем служить такой скотине, как Ева Адамс. И она встала на ноги.

Этот показ был чрезвычайно важен как для Евы, так и для Оливье. Она не могла позволить себе пропустить его. Оливье слишком любил свою музу воплоти. Многие критиковали его за это. Модному миру казалось, что Оливье чересчур уделяет внимание Еве, тем самым «разбаловав» ее до безобразия. Этот тандем казался нерушимым. От Евы перло нарциссизмом, а Оливье не мог налюбоваться своей крохой. Многим это надоело. Поэтому, скандал с наркотиками мог бы стать последней каплей в этом жестоком мире моды, где каждый был готов съесть кого-либо даже за малейшую оплошность. Конкуренция стала слишком жестокой. Оливье очень опасался огласки их тайны с Евой.

«Я займусь этим после. Лягу в наркологию насколько угодно. Но я не могу так обойтись с Оливье. Он не заслужил такого отношения к себе с моей стороны. Я выйду на подиум, чего бы мне это не стоило. Ева Адамс решила, и она сделает это!» - подбадривала себя Ева.

Готье, МакКвин, Валентино, Лагерфельд – все это ждало Еву по ту сторону кулис. Это был один из самых звездных показов 90-х. Такое действо не могло произойти без мировых супермоделей. И без Евы. Ну и что, что она «попала в аварию». Она не раз доказывала свой статус «богочеловека на Земле». У нее была сверхмотивация. И она была готова порвать всех.

В гримерках знакомые столпотворения. Львиная доля этой толпы не дружелюбно косилась на Еву. Некоторые вовсе мысленно спрашивали себя: «И что она вообще здесь забыла?».

Действительно, внешний вид Евы оставлял желать лучшего. После всего произошедшего с ней, ее кожа была нездорово белой, ее круги под глазами стали еще чернее, а ее лицо вовсе не издавало признаков жизни. Ее руки-тростинки, казалось, переломятся, или их передавят собственные вены, вовсе синие, то ли от капельниц, то ли от чего-то другого. Но Ева держалась изо всех сил. Она старалась держаться молодцом на публике, не давая даже намека на то, что ей сейчас может быть плохо. Пусть только кто-то попробует ее пожалеть. Но нет, вдруг кто-то схватил ее за руку, от чего она вскрикнула:
- Ай! – чувствуя боль.

Это был Оливье, появившийся из-за спины так резко. По его внешнему виду можно было судить о его обеспокоенности и внутреннему огню.
- Что ты здесь делаешь? – недовольным, но сдержанным тоном сказал он Еве.
- Оливье, ты сам понимаешь, что это один из самых важных показов в моей жизни. И в твоей тоже! – пыталась донести до него Ева своим бессильным голосом.
- Ева, ты с ума сошла! – восклицал Оливье, ошеломленный ее приходом сюда.

Оливье запретил ей приходить на показ. Но Ева ослушалась его.
- Нет, Оливье! – противилась она его словам, - Я подставила тебя, и теперь я должна оправдать все твои надежды.
- Угомонись, Ева! Какие надежды? Даже если и были, то прошли! Мы заменили тебя другой моделью еще три дня назад на репетициях. Все решено.
- Как заменили? – с разочарованным лицом произнесла Ева.
- Так. Взяли и заменили. Мир не крутится вокруг тебя. Пойми же ты, наконец.
- Значит, уже все решено? В палате ты меня поддерживал, говорил, что все хорошо, а на самом деле у вас уже давно была замена!? Так что ли? – более возмущенно говорила Ева.
- Нет, не так! – пытался выглядеть не уязвимым Оливье.
- А как? – заводилась Ева, - Оливье, я пришла сюда ради тебя! Впервые в жизни я думаю о ком-то другом, кроме себя! Я признаюсь тебе сейчас в этом! А теперь, ты боишься?
- Да, боюсь! Представляешь, что будет, если все узнают, что ты, будучи физически не здорова, вышла на подиум? Только что из комы! Что я позволил тебе это? Скандал, Ева! Мировой скандал! Ты хочешь моего увольнения? Пошатнуть мою репутацию? Ты выглядишь хуже покойника! Как тебе вообще удалось покинуть больницу?
- Все продажные. Тебе пора привыкнуть к данной безвыходности мира.
- Послушай, Ева! Даже, если бы я сильно хотел, я бы все равно не позволил. Я переживаю за твое здоровье. Подиум – всего лишь условность, по сравнению с тобой, родная! Я не хочу тобой рисковать!
- Оливье, я проведу в больнице столько времени, сколько тебе угодно. Сколько скажешь. Я буду лечиться от всего. Можешь говорить СМИ все, что угодно. Вплоть до того, что я умерла. К черту! Но позволь мне выйти сейчас! – настойчиво умоляла Ева.

Стало слышно, как заиграла музыка с подиума. «Это Гальяно. У меня есть еще 15 минут» - сказала себе Ева.

Она смотрела на неумолимые глаза Оливье и не видела в них согласия. Никакого намека на то, к чему она стремилась сейчас. Музыка стала заглушать их разговор. Ева отвела Оливье немного подальше, в более скромное место, где стали видны пустые коридоры, по которым Ева и повела своего менеджера.
- В общем, Ева, с показом все решено. Ты отправляешься домой. Тебе понятно? Потом поговорим. У меня нет времени. – следуя за Евой, говорил Оливье, пытаясь задержать ее, чтобы сказать ей это и уйти.

«Где же эта дверь?» - сама у себя спрашивала Ева, пытаясь как можно дольше удержать с собой Оливье. Она выглядела озабоченной какой-то идеей.
- Подожди. Я должна тебе кое-что сказать. – говорила она, выискивая глазами нужную дверь.
- Куда ты меня ведешь? Ты можешь сказать здесь и сразу? Мне пора. – не понимая и нервничая, говорил Оливье.

Но Ева не отступала и держала Оливье за руку, сама нервничая не меньше его. Она отлично знала, что где-то здесь должна быть нужная ей дверь, которая закрывается снаружи. Что-то вроде уборной. Где же она? Ева нуждалась в ней сейчас.

Наконец, найдя ее своими глазами, она вдруг, почувствовала помутнение в своей голове. Как раз у той самой двери. Ей стало плохо, и она пошатнулась.
- Что с тобой? – подхватив Еву, обеспокоенно сказал Оливье, - Все в порядке, Ева? Это то, о чем я тебе говорил! Ты ни в коем случае не выйдешь на подиум! – продолжал он.

Ева сама не ожидала, что ей так вскружит голову и подкосит ноги. От этого она дрогнула в душе, но попыталась собраться изо всех сил. Держась за Оливье, она передвинула его поближе к двери и сказала мучительным голосом:
- Оливье, я должна это сделать.

И после сих слов она собрала в свои руки всю свою оставшуюся энергию и затолкнула Оливье в эту дверь и закрыла его по ту сторону, щелкнув защелкой на ручке. В этот момент она почувствовала, как волной ее покинули последние силы. Словно они вытекают из нее, как вода из кувшина.

Чуть не свалившись с ног, она оперлась о стену и сделала попытку шагнуть вперед. Но в глазах Евы вовсе потемнело, а ее ноги были словно на льду. Она решила подождать где-то минутку. Может быть ей станет легче и ее слабость отступит хоть на несколько минут.

Она слышала Оливье, закрытого в той темной комнатке:
- Что ты делаешь, Ева? Немедленно открой дверь!

Но Ева не за этим закрыла его там. Немного приходя в себя, она стала концентрироваться на своих силах и выравнивать свою походку максимально своим возможностям.
- Прости, Оливье! – сказала она тихим голосом, превозмогая боль.

Она добралась до гримерки, говоря себе под нос недовольным голосом:
- Чертовы врачи! Даже двух часов не продержались их препараты!

Найдя знакомого визажиста, она скомандовала ему накрасить ее. После этого она нашла ту самую модель, которой заменили Еву, и выгнала ее, сказав, что такова воля Оливье. Ева заняла ее место, надев бежевое платье из коллекции, которую она вот-вот должна будет представлять.

Сегодня она сама все решала. Некоторые, кто видел ее своеволие за кулисами, попросту не осмеливались вставить свое слово. Дизайнеры не следили за подобным. Оливье не было рядом. Ева предвкушала свой выход сквозь угасание самой себя.

«Нужная фамилия. Музыка та. Скорей всего, я после этой черненькой» - было в мутной голове у Евы. Она понимала, что должна выйти и блистать. Она должна порвать всех своей харизмой, как она делала это все время. И она старалась как можно сильнее сосредоточиться. Четкий взгляд, выпрямила спину, грудь вперед, вытянула шею. Черт с этими ногами! Как бы они не болели, они обязаны повторять походку Евы точь-в-точь, она уверена в этом. У нее получится. Вся сила в мысли.

И вот он, тот момент, когда Ева должна выходить на подиум. Она дожидается, как черненькая девушка перед ней выходит. Теперь она сама должна выйти спустя несколько секунд.

Сердце дрогнуло, но все равно. Любой ценой Гермафродит должен направить на себя все эти модные лучи внимания. И она выходит, полная надежд и решительности в себе.

«Сейчас я дойду до конца, а потом обратно. Я делала это миллионы раз. Сделаю еще раз» - думала она.

Руки зудят и страшно крутят, мышцы сжимаются, словно в тисках. Ноги ноют и готовы провалиться. В голове, словно кто-то просверлил дыру. Но Ева терпит.

Сотни лиц, объективов фотокамер. Все это ради них. И вот он – конец подиума. Остается развернуться и уйти. И так еще раз 20 за вечер. Пустяки для Евы.

Но она не может. Она вдруг понимает, что валится с ног и ее голова отключается. Она падает с самого края подиума, пролетая около метра вниз, и приземляется на твердый паркет из ламината. В долю секунды Ева лежит бездвижно, без сознания.

Больше никто не смотрит на платье, телепающееся на ней. Сотни обеспокоенных глаз направлены на лежащую без сознания Еву Адамс. Все столпились вокруг ее высохшего тела. Стало ясно, что без врачей не обойтись. Пульс в норме, давление низкое. Показ прерван. Еву забирают на носилках. Вскоре весь мир узнает, что это был последний показ Евы Адамс.

Морган Роттен © История Одного Андрогина (2011-2013гг.)