Старый часовщик

                I.

     Пожалуй, у каждого человека возникают свои ассоциации при словосочетании «вечерний город». Для одних это яркие огни беззаботных витрин магазинчиков, кафе и ресторанов, для других – суетливые прохожие и измученные надоедливым жужжанием машин автострады, а кто-то подумает о неторопливой и размеренной прогулке по дорожке местного парка – удивительного островка настоящей жизни среди каменных джунглей современного мегаполиса. Для меня «вечерний город» - это окна. Смотрите, как они зажигаются то там, то тут, словно первые вестники надвигающейся темноты. Порою кажется, будто колдовская странница ночь, которая шагает по планете в чёрном балахоне цвета воронова крыла, опираясь на посох волшебных сновидений, заблудится и обойдёт нас стороной, если издалека её не будут манить эти странные, одинокие светлячки – вечерние окна.
     Невнимательному прохожему может показаться, что все они одинаковые. Раз видел одно окно, то можешь считать, что видел все. Как бы ни так! Проявите малую толику внимательности, разбудите любопытного ребёнка внутри себя, приглядитесь, и, поверьте моему многолетнему опыту, Вы точно не найдете двух абсолютно одинаковых окон.  Ведь одни из них полны ослепительного белого сияния люминесцентных ламп дневного света, другие скромно мерцают жёлтым матовым отблеском старых лампочек накаливания, мощностью в 60, 100 и 200 ватт. В некоторых квартирах смотрят телевизор, отчего окна, словно хамелеоны, то и дело меняют свой окрас, будто подмигивая нам. Из иных квартир виднеются кактусы, фиалки, любопытно выглядывает герань. Вдалеке, в скудно освещённом проёме, едва заметно мелькнула тень, а вон там, поглядите-ка, кто-то открыл нараспашку створки и курит, слегка свесившись над пышными клумбами двора.
      И за каждым окном – судьба, чья-то удивительная, нерассказанная история.
     Окно, в которое мы с Вами сейчас заглянем, – особенное. Оно едва различимо среди прочих ярких, заметных издалека пятен света, щедро усеявших город нынешней тёплой ночью. Нам даже приходится очень тщательно присмотреться, чтобы не пропустить взглядом этот тускло мерцающий огонёк на горизонте сказочной ночи. А всё оттого, что источник света хоть и ярок, но крайне мал: обычная настольная лампа, отважно отвоевавшая у темноты стол, стул, увлечённого своей кропотливой работой человека, да стены маленькой кухоньки. Впрочем, ночь отчаянно не желает мириться с нахальной соперницей, поэтому скоро разглядеть что-либо в радиусе пары-тройки метров будет практически невозможно. Так что поспешим!   Пока что света вполне достаточно для того, чтобы нам удалось разглядеть очертания небогатой  комнаты, пробежаться взглядом по голым, давно не знавшим извёстки стенам,  и, конечно, споткнуться о горы разбросанных то здесь, то там коробочек, железок, крохотных винтиков, маленьких пружинок и диковинных молоточков, отвёрточек, луп, пинцетов, щёточек, пассатижей, стёклышек, стрелок, шестерёнок, всевозможных корпусов для наручных, настольных, настенных часов. Фактически о том, что мы всё-таки находимся на кухне, нам напоминают только закопченная плита, да ржавый чайник, стыдливо высунувший свой длинный пытливый носик из груды тюбиков клея, браслетов, ремней и застёжек.
     Что же, теперь давайте заглянем через плечо пожилого мастера, который весь превратился во внимание, склонившись над залитым электрическим светом столом.  Умелые руки молниеносно хватают мельчайшие части механизма и ловко подыскивают им уютное местечко. А если посмотреть на лицо старика, то каждая его мышца, любая клеточка будет выражать феноменальную, почти неземную сосредоточенность: лоб сморщен, брови сведены, будто крылья пикирующей вниз ослепительно белой чайки, нижняя губа посинела, вздулась и, кажется, вот-вот брызнет кровью, не выдержав натиска прикусившей её верхней вставной челюсти.  И только две внимательных впадины глаз любопытно поблёскивают, как будто пара заброшенных колодцев посреди потрескавшейся под палящим солнцем времени лица. Лица, покрытого крупными пигментными пятнами и седыми зарослями щетины.
     И вот тут нам бы самое время попытаться рассмотреть, какой шедевр так неистово и самоотверженно создаёт часовщик. Но мы, увы, слегка опоздали. Творение закончено, старик бережно заворачивает его в тряпичную салфетку, снимает очки, потирая пальцами натруженную переносицу, довольно откидывается на затёртую до дыр спинку кресла, его губы растягиваются в блаженной улыбке. Потом он кряхтя подымается с насиженного места, и, поглаживая поясницу, шаркает мохнатыми тапками в спальню. Там быстрым движением засовывает свой драгоценный скарб под матрас и крестясь оборачивается к висящей в углу иконе.
- Слава тебе, Господи, успел. Теперь и помирать не страшно. А пока не помер, отпраздную.
     Старый часовщик аккуратно извлекает из шкафа бутылку красного вина. Наливает себе стаканчик,  подмигивает собственному отражению в засиженном мухами стекле и залпом выпивает до дна.
- За Ваши золотые руки, Яков Самуилович.
     Свет в комнате гаснет. Ночь тёмным ангелом взмывает в небеса, начиная сеять над дремлющим городом волшебные сны.


                II.


- Хорошо, что у соседки нашлись запасные ключи.
- Ага.
- А то пришлось бы ломать, как в прошлый раз. Помнишь?
- Ага.
- Нет, ну мы тогда и намучались. А делов-то было на копейку. Здесь-то сумма посолидней.
- Да уж.
     Разговорчивого мужчину зовут Сергеем, того, что отвечает односложно – Леонидом. Оба они – судебные приставы.  Только если Сергею нравится налетать стервятником на чужое добро и чувствовать эту почти абсолютную власть над людьми, то Леониду доставшаяся роль злодея до глубины души омерзительна. Он всё время представляет себя на месте всех этих несчастных мужчин и женщин, барышень с грудными детьми на руках, которые то и дело хватают его за полы брюк, умоляя не забирать телевизор, стиральную машину, микроволновку, холодильник.
     Однажды они описывали фамильное серебро одной престарелой дамы, которая неосмотрительно взяла в банке кредит под невыгодный процент для того, чтобы оплатить единственной внучке обучение в престижном заграничном колледже. Когда они забирали и хладнокровно пересчитывали драгоценные столовые приборы, дама не плакала и не причитала. Ни одной мышцей не выдала она своих эмоций. Только наблюдала за работой мучителей, а потом вдруг, словно опомнившись, бодрым, даже дружественным тоном поведала супостатам историю о том, как её дед под страхом смерти вывез эти предметы во Францию во время революции. Он бережно вшил столовые приборы в старый дырявый кафтан, вымазал лицо грязью, купил у заезжего барахольщика за 25 рублей потрёпанную гармошку и пошёл через всю страну, распевая похабные частушки и заставляя маленьких дочерей петь и плясать за копеечку. И никто не в силах был признать в этих голодранцах вчерашнюю элиту государства.  Эти жалкие вилки, ложки, ножи - всё,  что осталось у женщины  в память о родственниках и аристократическом происхождении, а главное – об отзвучавшей, как первый вальс на балу дебютанток, молодости.
     Леонид отчего-то всегда вспоминал добрые, повидавшие много хорошего и дурного глаза той бабушки, когда входил в очередное жилище безнадёжных должников. Скверно, гнусно и отвратительно всегда было на его душе в подобные моменты. Угнетали не столько изначально прописанные образы охотника и жертвы, сколько патологическое неумение невозмутимо взирать сверху вниз на чужие проблемы и невозможность помочь всем и каждому. Должно быть, что-то подобное чувствует врач, который по инструкции обязан проведывать умирающего больного, осознавая, что ничем помочь уже не сможет. Вспомнил он о той женщине и сейчас, когда старая дверь гнусаво скрипнула и впустила непрошеных гостей в навсегда покинутую хозяином обитель.
     Вот так  Леонид презирал свою работу, своих коллег, финансовые учреждения, и государство, рассматривающее собственных граждан исключительно в качестве электората, но больше всего он ненавидел себя – за то, что добровольно участвует во всей этой тотальной несправедливости.
     Вот и теперь его напарник Серёга с довольным видом упитанного хряка, нашедшего в лесу ничейный запас желудей, рыскал по квартире, сжимая в потных ручонках казённую папочку и возбуждённо похрюкивая, будто без этого аналогия со свиньёй была бы неполной.
     «А я ведь ничем не лучше его. Даже хуже. Он хотя бы не призирает то, чем занимается. А я не способен ни принять, ни прогнать эти удручающие мысли», - подумал наш герой и по его спине пробежал холодок. «Совестью подуло», - хмыкнул про себя Леонид и осторожно прикрыл за собой дверь.
- Я вот чего, Лёнька, понять не могу: куда же старикан такие деньжищи потратил?  Хоть бы кондиционер купил, что ли, а то пот градом, – Сергей достал из кармана замшевого пиджака посеревший от частого использования носовой платок и вытер пот, стекающий с блестящего просаленного лба прямо к щекам и шее.
     Леонид устало посмотрел в окно. То самое, через которое мы совсем недавно проникали в жилище к покойному ныне мастеру. Дети во дворе играли в футбол и лазили по деревьям. Парню нестерпимо захотелось к ним – в страну вечного лета. Но коллега ждал ответа. И Леонид хорошо знал, что именно тот хочет услышать.
- Оценщик недвижимости приедет завтра. Выручка от продажи жилья с аукциона почти полностью покроет долг усопшего. Так что, раз уж родственников нет, то смело можем опечатывать помещение и возвращаться на работу к компьютерам, кондиционерам, кулерам с прохладной водой и прочим маленьким радостям офисного планктона.
     Серёга радостно закивал и поспешил к выходу.
- Тогда я жду в машине.
- Хорошо. Не споткнись через порог.
- Не переживай, - крикнул напарник уже из прихожей и грязно выругался, видимо всё-таки едва не упав на выходе из жилища.
     Леонид присел на кровать, достал из своей папки клочок бумаги и ручку, поставил дату, подпись. Теперь оставалось только крепко приклеить эту нехитрую пломбу к дверной коробке, во избежание несанкционированного проникновения в квартиру третьих лиц.
     Он уже было направился к выходу, как из-под матраса что-то выпало, и негромко закатилось под кровать.
     После секунды раздумий врождённое любопытство взяло верх. Пристав поднял с пола маленький тряпичный свёрток. От того, что мужчина увидел внутри, ноги у него сами подкосились, и он грузно повалился на стул.
- Красотища! – произнёс в пустоту Леонид. Пустота ничего не ответила. Только огромная муха немного покружилась по комнате, и, поняв, что сбилась с маршрута, быстро спикировала на кухню.
     А наш герой всё никак не мог насмотреться на свою неожиданную находку.
    В его руках оказались не просто карманные часы, но произведение искусства. Верхняя крышка представляла собой мастерски выполненную из драгоценных металлов картину мироздания. Здесь уместились и леса, и поля, и горы, и даже море, буйной волной накатывающее на берег. Сквозь всю палитру извивалась платиновая тропинка, которая неизменно приводила взгляд к ослепительному золотому солнцу.  На обратной стороне этого творения на фоне чернёного серебра горели звёзды из красного и жёлтого золота, а из белого царя металлов была изготовлена завлекающая нас в царство ночи окружность луны. Цепочка, которая крепилась к часам, представляла собой не что иное, как несметное множество разноцветных бабочек, соприкасающихся крылышками и выполнены они были настолько великолепно, что, казалось,  вот-вот воспарят в небо, или просто разлетятся по комнате. Поди потом всех поймай.
    Леонид открыл часы и квартира наполнилась чудесной музыкой. «Итальянская полька» Рахманинова родилась прямо в ладонях парня, первые нотки несмело вырвались наружу, осмотрелись по сторонам, и вскоре уже заполонили всё пространство вокруг.
     А то, что он увидел внутри часов, навсегда изменило его жизнь.
     Лишь слегка придя в себя, Леонид заметил небольшую записку, завёрнутую вместе с часами. Он извлёк её и с огромным интересом принялся читать.

                III.
 

- Один билет на ближайший поезд, пожалуйста.
- Вам всё равно, куда он идёт? – кассир ж/д вокзала впервые столкнулась с подобной ситуацией.
- Абсолютно. Пусть будет сюрпризом.
   Что-то решительное и настоящее было в голосе этого странного молодого человека. Весь он будто сиял изнутри и заряжал своей уверенностью всё вокруг.
- Вот. Держите. Удачи Вам.
- Спасибо.
     В самый час восхода солнца Леонид погрузил свои нехитрые пожитки в поезд, сел к окну, и ещё раз перечитал то самое заветное послание:

«Дорогому другу, читающему сейчас это письмо. Полагаю, в силу моего почтенного возраста, я могу так к Вам обращаться. Немалый опыт прожитых лет подсказывает мне, что каждый человек сам вправе решать, кем ему приходятся окружающие люди. Я выбрал считать Вас своим другом. Так что не обессудьте.
     Вы, конечно, можете подумать, что волею странной проказницы судьбы, в Ваши руки попало последнее послание выжившего из ума старого маразматика, но, смею Вас заверить, что разум мой никогда ещё не был таким чистым, свежим и ясным, как этой сказочной ночью.
     Актёр скажет Вам, что жизнь – театр, писатель назовёт её открытой книгой, художник – чистым холстом, а философ согласится с ними со всеми, и, несомненно, будет прав. Я – часовщик, и оттого жизнь видится мне как огромный, чётко отлаженный механизм времени. По сути, время – это то немногое, чем мы действительно обладаем. Оно – разменная монета, на которую мы можем купить всё, что захотим. Но чаще всего мы тратим его совсем не так, как сами того желали бы. И вот, когда уже мои ресурсы времени на исходе, я с огромной скорбью признаюсь, что никогда до этого не понимал самой сути работы часовщика: время было дано нам как великое откровение, призванное служить постоянным напоминанием о неповторимости каждого рассвета, величии каждого заката, бесценности любого мгновения, проведённого с дорогими людьми. А что сделали мы?  Мы стали заложниками, рабами времени. Мы всегда спешим, и постоянно не успеваем. То, что посылалось как подсказка, превратилось в незримую тюрьму, в кровожадного палача.
     Ничего в жизни не происходит просто так, как бы мы не пытались порой поверить в череду непонятных совпадений. То, что именно Вы сейчас читаете эти строки – закономерность. А если Ваше сердце ещё и пребывает в поиске правильного пути, то моё послание точно доставлено адресату.
     Винтики, шестерёнки, пружинки. Мы подкручиваем их, приводим в действие постоянно. Но все они бесполезны, пока мы не поймём, на что нам указывают миллиарды стрелок миллионов часов.
     Увы, за повседневной беготнёй мы так напылили вокруг, что перестали замечать цель. Мы не понимаем, куда идём, словно слепцы, бредущие наослеп в вечной, ледяной, враждебной темноте.
     Мы – те, кем сами решили стать. При правильной трате отпущенного нам времени, жизнь приобретёт смысл, а при неправильной – теряет.  Помните об этом. И не грустите. А чтобы не забывать мой маленький урок, ставший для меня огромным откровением, примите скромный подарок, который прилагается к письму. До свидания, мой дорогой товарищ. Пусть стрелки души укажут Вам правильное место на циферблате вечности. С уважением и пожеланиями долгой земной жизни, за которую Вам не будет ни жалко, ни стыдно, ни больно, Старый Часовщик».

     Улыбнувшись, пассажир купе немного повертел в руках мудрёный механизм, а после аккуратно открыл его.
     «Та-тара-тан-тара-тан-тан-тан-тан-тан», - запели часы.
    На внутренней стороне крышки серебряными буквами было каллиграфично и бережно выведено напутствие: «ЦЕНИТЕ ЖИЗНЬ». На самом же циферблате изображалась птица, летящая навстречу свободному горизонту, но вместо привычных двенадцати цифр стрелки указывали на двенадцать золотых букв, которые складывались по кругу в надпись: «ВРЕМЯ СЧАСТЬЯ». И это время на них было всегда и везде.