Республика клоунов. 13-16

                13
Ее звали Лу. Она была эльфийкой. Природа создала ее с особой любовью, заслужив право встать вровень с самыми великими мастерами. Лу была настоящим произведением искусства, которое можно оценить по достоинству лишь обладая душой. Вот только кто-то дарит своим творениям бессмертие, а кто-то – всего лишь короткую земную жизнь. У всего своя цена. Все соткано из парадоксов. Как и сама Лу.
Многие самцы узрели бы в ее внешности нечто несовершенное само по себе, но мало кто из них стал бы отрицать, что совершенной была она сама. Наверное, внешне Лу выглядела моложе, чем была на самом деле, но то, как она держалась,  уж точно было свойственно более зрелым самкам. Ее грудной голос мало подходил для пения, но и без того воспринимался как завораживающая музыка, проникающая в самое сердце. Можно быть абсолютно уверенным в том, что она не станет никого удерживать возле себя, но само лишь предположение, что ее можно отвергнуть, кажется безумием. Ничто и никто в мире не вызвало бы таких подозрений, как самец, оставшийся безразличным к Лу.
- Бонзо, - с плохо скрытой ухмылкой попробовал достучаться до сознания волка человек.
Наверное, он достаточно хорошо представлял, что сейчас происходит с волком, так как почти тут же позвал снова. С огромным трудом, и с еще большим сожалением, но Бонзо таки откликнулся. И почти тут же смутился как первоклассник, попав под пристальный взгляд Лу.
- Лу у нас психоаналитик. Именно она дала окончательное добро на твое присоединение к группе. Так что будь поосторожнее, она знает тебя лучше, чем ты сам. Кроме того, именно она составляет психологические портреты кандидатов на устранение, находит их слабые места, - объяснил цель знакомства Велиал.
Бонзо тут же принялся перебирать все свои слабости, которые могли стать известны самке. Будто прочитав его мысли, та поспешила успокоить.
- Знаешь, а мне еще не доводилось наблюдать за существами, настолько стремящимися к самодостаточности. Это как раз то, чего мне самой не хватает. Так что я искренне тебе завидую.
- Я так не думаю, - возразил ей волк, хотя на самом деле больше сомневался в  искренности слов Лу о самой себе.
- Сегодня Бонзо должен выбрать следующего кандидата. Поэтому мы здесь, - снова вступил в разговор человек.
- И каков же выбор? – поинтересовалась эльфийка, продолжая пристально наблюдать за Бонзо.
Прежде чем ответить, волк сделал все возможное, чтобы взять себя в руки и отбросить все посторонние мысли. Появившаяся на лице Лу улыбка сбила его на взлете.
- Есть один клоун, капуцин, серебристый, - сбивчиво начал Бонзо, но, прокашлявшись, продолжил уже более уверенно. – Вообще, меня удивляет, почему до сих пор никто не обратил на него внимание. Экземпляр-то ведь редкий. Даже в среде клоунов. Такая себе высоко поставленная «шестерка». Похоже, самое большое удовольствие в жизни получает именно от прислуживания и вылизывания вышестоящих задниц. Подозреваю, что будет делать это даже безвозмездно. К тому же обожает светить рожей перед камерами и нести всякий бред. В общем, мало кто из клоунов вызывает такое отвращение.
Когда Бонзо закончил говорить, Велиал вопросительно посмотрел на Лу.
- Я знаю, о ком идет речь, - сказала эльфийка. – Персонаж действительно уникальный, и Бонзо  неплохо его обрисовал. Могу только добавить, что капуцин, как и любое другое существо такого рода, труслив, самовлюблен и глуп. Если почувствует явную угрозу, вся его жизнерадостность улетучится в мгновение ока. Но пока все нормально, сделает все, что только не прикажут. Думаю, у него полно слабостей, которыми можно воспользоваться. Через пару дней смогу сказать что-то более конкретное. В целом, выбор неплохой и осуществимый.
- Значит решено. Когда что-то накопаешь, дай знать. Будем по нему работать, - подытожил Велиал, вставая из-за стола.
Бонзо нехотя последовал его примеру. Прощаясь с Лу, волк заметил, что окончание беседы ее явно расстроило. Теперь она уже неотрывно смотрела на человека, почти забыв о присутствии волка.
Потом Бонзо сделал то, что ему было не свойственно, - спросил о том, что его никоим образом не касалось.
- Между вами что-то есть? Ну, я имею ввиду личное, - волк успел пожалеть прежде, чем закончил свой вопрос.
- Если тебя интересует, не любовники ли мы, то нет, - ответил ему Велиал.
- Да нет, - начал оправдываться Бонзо, - просто мне показалось, точнее, я уверен, что ты не безразличен Лу. Просто она выглядела расстроенной, когда мы уходили.
- Может, это из-за тебя, - не упустил возможности поддернуть волка человек.
Тот промолчал.
- Ладно, - немного подумав, сказал человек, - давай поговорим, но только в этот раз. И больше к этой теме не возвращаемся. Между мной и Лу нет близких отношений, хотя мы оба были бы не против. Возможно, я получил бы лучшую самку в мире, но потерял бы отличного аналитика, которого было бы очень непросто заменить.
В этот раз Бонзо сопроводил свое молчание скептической ухмылкой. Велиал закурил.
- Я знаю нескольких самцов, которые из-за нее потеряли голову, быть может, на долгие годы. Все их слабости вмиг вылезли наружу, но им на это было наплевать. И заметь, сама Лу в этом ничуть не повинна. Она относилась к ним ничуть не хуже и  не лучше, чем к другим. Ничего не обещала, ничего не давала и ничего не брала. Я могу себе только представить, что было бы, если бы она действительно дала им хоть малейшую надежду. Так вот, я прекрасно осведомлен, что значу для нее куда больше, чем остальные, но у меня нет никакого желания пополнить список глупцов. А это произойдет. Рано или поздно, но обязательно произойдет.
- Почему ты так в этом уверен? – перебил его волк.
- Потому что сойти с ума с ней так же легко, как и без нее. Потому что всегда будет хотеться большего. Вот только такие самки, как Лу, никогда не отдают все, всегда оставляют что-нибудь для себя. Например, свободу выбора.
- Все настолько печально?
Велиал улыбнулся и снова закурил.
- Ну почему же. Люби я себя больше всех на свете, может, что-нибудь и получилось бы. Я бы воспринимал ее как нечто само собой разумеющееся, и расставание с ней не стало бы трагедией. Ведь главный из нас двух все равно остался бы. Но я себя люблю не настолько сильно. Я просто хочу остаться собой. Вот и все. И было бы неплохо, чтобы и ты сделал то же самое.
- Так зачем познакомил меня с ней?
- Всякое может случиться, - привычно ответил человек.
- А как остальные, особенно медведь?
- Никто в группе о ней не знает. Иначе, я мог бы потерять их всех. 
- Знаешь, что я думаю, - после долгих размышлений сказал Бонзо. – Я думаю, не все так просто. Что бы ты ни говорил, но ты боишься ее потерять, боишься, что с ней может что-нибудь случиться. Но кто-то должен о ней знать. Как ты говоришь, что-то может пойти не так. И ты выбрал меня. Вот только я буду с тобой честен. Я не могу тебе гарантировать, что ты не ошибся. Потому что я не уверен в себе.
- У меня не было выбора, - закончил разговор Велиал.
В этот день Бонзо много думал. В основном о Лу. Еще о Велиале, которого впервые не мог понять, как ни старался. И меньше всего думал о серебристом капуцине, судьбу которого, скорее всего, предрешил.

                14
Синг предложил Бегемоту косяк, но тот отказался, ограничившись банкой пива и ментоловыми сигаретами.
- Может и тебе не стоит? – спросил кот лиса.
- Не переживай, на мои умственные способности это не влияет, - ответил Синг.
- Ладно, - не стал настаивать кот. – Тогда я выскажу парочку мыслей вслух, а ты внимательно слушай. Я пересмотрел все, что мы достали.
- Наверное, это было непросто, - предположил лис, посмотрев на коробки с документами.
- Это моя работа, а твое дело – пока слушать.
- Понял, больше перебивать не буду, - пообещал Синг, делая глубокую затяжку.
Бег проследил за ним недовольным взглядом и продолжил.
- В основном, это мусор. Из чего можно сделать вывод, что этим делом всерьез никто не занимается. Непонятные свидетели непонятно чего, двое задержанных неизвестно за что…
- Здесь как раз все просто, - не удержался и снова перебил сыщика Синг, - если не удастся найти настоящего убийцу, кого-то из них сделают крайним. А расследование ведется спустя рукава, скорее всего, потому, что следователи идиоты. В полиции теперь тоже в основном клоуны. Адекватных полицейских уже давно задвинули в угол, а то и вовсе выкинули на мороз. Так что не думаю, что здесь присутствует какой-то злой умысел.
- Может и так, - продолжил кот, - но когда из всего набора материалов хоть какую-то ценность представляют только фото и протоколы осмотров с мест преступления, это всегда подозрительно. Но, пока будем исходить из того, что есть. И главный вывод, который я могу сделать на данный момент, - не думаю, что «семейный убийца» является маньяком в традиционном смысле. По-моему, он просто выполняет свою работу, возможно, даже на заказ. Хотя я и не могу понять, кому нужны все эти убийства совершенно не связанных между собой семейств. Но, если предположить, что они являются неким посланием, то определенный смысл появляется. Вот только, кому послание? Ответ на этот вопрос нужно искать в синих розах.  А еще стоит обратить внимание на сувенирные монетки с изображением смайликов, которые были найдены в вещах жертв в двух случаях. Допускаю, что в остальных случаях осмотр проводился не столь тщательно. Стоило бы снова порыться в одежде, которая была на убитых, если это возможно.
- Сделаем, - сказал Синг, потянувшись к телефону. – Смотреть сами будем?
- Нет. Просто попроси, чтобы внимательно пересмотрели каждую вещь, - подождав, пока лис закончит говорить по телефону, Бег продолжил. – Мы с тобой займемся розами. Если их не выкинули за ненадобностью, неплохо было бы отправить на экспертизу. Вдруг что-то интересное всплывет. И обязательно проверь, не фигурировали ли еще в каких делах синие розы. Я почти уверен, что убийца пытается с помощью роз что-то сказать. И почти уверен, что адресат – не полиция. Скорее, мои работодатели, раз уж их так интересует это дело.
Лис снова взялся за телефон. Кот продолжал размышлять, но теперь уже молча.
- Кстати, - закончив переговоры, обратился к нему Синг, - вчера произошло еще несколько убийств, которые могут тебя заинтересовать. Они не совсем в стиле «семейного убийцы», но все же. Поздним вечером в собственной квартире убита молодая пара. Оба изрезаны на куски, на первый взгляд, в порыве дикой ярости, что на нашего убийцу не похоже. Но на месте преступления найдена синяя роза, одна. В том же районе и приблизительно в то же время на детской площадке убит полицейский. Подвешен на шведской стенке вниз головой, брюхо вспорото, горло перерезано, но никаких роз. К тому же, отсутствует бумажник и мобильник, что также не в стиле нашего клиента.
- И почему ты сразу не рассказал мне об этом? – спросил Бегемот.
- Думал, сделаю пару затяжек и расскажу. А потом ты сказал слушать тебя, - пожав плечами, ответил лис.
- Все-таки тебе не помешало бы завязать с травой, - заметил кот, вставая с кресла. – Поехали, посмотрим на место преступления.
Бегемоту хватило пяти минут, чтобы найти то, на что не обратила внимания полиция. Лепесток синей розы застрял в щебне всего в нескольких метрах от места преступления. Сыщик аккуратно поднял его, упаковал в полиэтиленовый пакет и передал Сингу вместе с пачкой банкнот.
- Отправь на экспертизу. И цветок с квартиры постарайся тоже добыть.
- Может не хватить на все, - пересчитав деньги, сказал лис.
- Подъедем к банкомату, я сниму еще, - ответил кот и, над чем-то поразмыслив, спросил. – Можно узнать, кто вчера вечером звонил этому полицейскому? Может быть, кому-то известно, с кем он должен был встретиться. Кто-то забрал розы, и, скорее всего, бумажник с мобильником. Явно не хотел, чтобы это убийство связали с «семейным убийцей». Очень смахивает на полицейские фокусы.
Вскоре подозрения Бегемота подтвердились.
- Этого полицейского звали Кант. У него есть напарник Бердяев. Вчера вечером они вместе ушли с работы и, по словам коллег, собирались выпить. Что касается звонков, то ими уже интересовались, но распечатку решили к делу не приобщать.
Довольный собой лис сделал театральную паузу.
- Почему? – спросил кот.
- Потому что приблизительно в то время, когда Кант был убит, Бердяев звонил ему более десяти раз. И все безуспешно. По-видимому, Кант был в это время уже мертв.
- Так почему этот факт пытаются утаить? – снова спросил Бег.
Теперь Синг ехидно ухмылялся.
- Паренек уж больно не простой, - работает на все разведки мира одновременно. Теми, кого он сдал и подставил, можно заселить целый город. Вот и не хочет никто с ним связываться. Все равно ведь выкрутится.
- Понятно, - кот в свою очередь понимающе ухмыльнулся. – Не мешало бы с ним встретиться. Достань мне его номер. Только говорить с ним буду я.   
Бег пришел на место встречи загодя. Заказал два кофе и стал наблюдать за входом. Бердяева он узнал сразу, - уж больно на нем сказалась профессия. К тому же от него действительно за версту веяло чем-то мерзким, так что не было ничего удивительного в том, что сослуживцы предпочитали с ним не связываться.
- Это ты мне звонил?
Бердяев держался развязно, но легкое заикание все же выдавало его. Смысла начинать с «погоды» не было, поэтому кот сразу перешел к делу.
- Я частный детектив. Наняли меня очень влиятельные люди. Работать на них мне не очень хотелось, но проблема в том, что им не отказывают. Так вот, у меня есть немного денег, а у тебя есть информация, которая мне нужна.  Предлагаю совершить обмен.
- Какая информация? – скунс стал заикаться сильнее.
- Все, что касается убийства твоего коллеги Канта.
На глазах Бегемота Бердяев вспотел, весь сразу.
- Сколько? – едва смог выдавить из себя скунс и дрожащей рукой потянулся к кружке с кофе.
- Думаю, три тысячи тебя устроит, - дав Бердяеву время сделать судорожный глоток, ответил кот.
Произведя в уме какие-то расчеты, скунс успокоился и, уже почти не заикаясь, рассказал Бегемоту все, что знал, красочно и с мельчайшими подробностями. Задав еще несколько уточняющих вопросов и получив на них исчерпывающие ответы, кот достал бумажник и отсчитал оговоренную сумму. Пока скунс пересчитывал под столом деньги, Бег попросил у него телефон. Бердяев не задумываясь протянул ему мобильник и спохватился только тогда, когда кот стал набирать на нем номер Себастьяна Ротвейлера.
- Ты что делаешь? – снова заикаясь, спросил скунс.
- О звездочках для тебя договариваюсь, не бойся, - успокоил его Бег, и следующие слова произнес уже в трубку. – Алло, Себ. Это Бег. Я тут как раз беседую с одним полицейским. Думаю, ему удалось выйти на след «семейного убийцы». Это его номер. Свяжись с ним минут через десять и договорись о встрече. Да, он знает имя. Думаю, настоящее. Я с тобой свяжусь сам.
Бегемот отдал телефон внимательно прислушивавшемуся Бердяеву, и, закурив сигарету, несколько минут задумчиво его разглядывал. Докурив, кот молча вышел из кафе.
- Ну что? – спросил Синг, когда Бег сел в машину.
- Кролик Лупс, - все еще о чем-то думая, произнес кот, - как только в сводках промелькнет это имя, мы должны получить доступ ко всем изъятым у него вещдокам и, желательно, к жилищу.
- Это и есть «семейный убийца»?
- Может быть, - уклончиво ответил кот.
- Розами уже не заниматься?
- С розами все остается в силе. Все, что только найдешь, отправь на экспертизу. И не забудь о других делах, где упоминаются розы. Розы что-то значат, и мы должны узнать что, и для кого они были оставлены. Так что отнесись к этому заданию со всей серьезностью, - едва ли не по слогам втолковывал лису Бегемот. – И постарайся не курить свою траву. Нами могут заинтересоваться.
- Это будет нелегко, но я справлюсь, - слишком уж серьезным тоном пообещал лис.
                15
Кролик Лупс и серебристый капуцин, прикованные друг к другу наручниками, сидели на краю крыши высотного дома. Кролик любовался огнями ночного города, капуцин дрожал, иногда тихонько всхлипывал и царапал ногтями бетон.
- Ты любишь ночь? – спросил кролик, не глядя в сторону капуцина.
Конвульсивная дрожь, истерическое всхлипывание и отчаянный скрежет стали ему ответом.
- А мне нравится ночь, - невозмутимо продолжил Лупс. – Ночью время будто замедляет свой ход, продлевая нашу жизнь. Может быть, поэтому ночью мы другие. Мы получаем возможность делать то, что хочется, а не то, что нужно. Парадокс… Вместо того, чтобы делать то, что хочется, мы ложимся спать, чтобы набраться сил для того, что нужно. Понимаешь, о чем я? Наверное, нет. У тебя ведь все по-другому. Так ты любишь ночь?
С тем же успехом: конвульсивная дрожь, истерическое всхлипывание и отчаянный скрежет. Кролик улыбнулся.
- Иногда самые простые вопросы сбивают  с толку. Зато на сложные всегда есть ответ, заготовленный, лицемерный, глупый, банальный, какой угодно, но только не простой. Парадокс… Снова парадокс… И снова ты вряд ли понимаешь о чем я. Грустно. Сижу тут и будто сам с собой разговариваю.
Капуцин уже и рад был бы что-нибудь ответить, чтобы угодить своему мучителю, но смог всего лишь заискивающе проскулить. Кролик, похоже, был рад и этому.
- Иногда мне кажется, что вся жизнь состоит из парадоксов. Вот, к примеру, взять то, как ты тут оказался. Если бы ты знал, то со смеху, конечно, не умер бы, но из прострации выходил бы долго. Или еще пример. Готовясь к встрече с тобой, я приготовил две пары наручников: одни целые, а другие с незаметным изъяном, - стоит приложить определенные усилия, и цепь разлетится. Когда я выбирал, какие из них взять с собой, я думал о тебе. А теперь, вот тебе пища для размышлений. В конце нашей встречи ты обязательно умрешь. Только не спрашивай меня почему. Я уже сказал, что это тоже своего рода парадокс. И к тому же, это уже не имеет никакого значения. Ты здесь, и ты умрешь. Вот и все. Так что, я бы на твоем месте сконцентрировался на наручниках. Если они исправные, ты можешь забрать меня с собой, если нет – ты просто сам сделаешь то, что все равно сделаю я. И вот тебе еще одна подсказка: я точно знаю, что ты выберешь. Теперь твой ход. 
Дрожь, всхлипывание и скрежет прекратились. Капуцин замер. Казалось, он даже не дышал, только бешено колотилось его сердце. Потом капуцин напрягся и через мгновение совершил отчаянный рывок в сторону входа на крышу. Ему почти удалось дотащить до намеченной цели прикованного кролика, прежде чем его силы иссякли. У самого порога серебристый капуцин рухнул лицом вниз и омерзительно заскулил. Основательно потрепанный Лупс с трудом поднялся на ноги и отстегнул от своей едва не оторванной руки браслет наручников. Затем кролик достал из кармана удавку и неторопливо накинул ее на шею капуцина. Покончив с ним, Лупс ушел не сразу. Он еще долго стоял у края крыши, всматриваясь в бездну под ногами.
Лупс взял в руки вазу, намереваясь наполнить ее водой, но потом передумал. Синяя роза осталась лежать на столе. Потом кролик подошел к буфету, долго смотрел на бутылки с напитками, но так и не дотронулся ни до одной из них. С тем же успехом он перебрал диски с любимой музыкой. Потом все же вставил в проигрыватель первый попавшийся. Gary Jules,  Mad World. Лупс грустно улыбнулся и пошел в ванную. В шкафчике над умывальником он без проблем нашел все, что ему еще было нужно: шприц, жгут и ампулы. Использовав три ампулы, остальные вернул на место. Перетянул жгутом руку и неумело ввел содержимое шприца в вену. Потом отрешенно посмотрел на свое отражение в зеркале и пошел в спальню. Звонок в дверь остановил его на полпути. Даже не посмотрев в глазок, Лупс открыл замок. На пороге стояла Эстер и виновато улыбалась.
- Я соскучилась по тебе и вот… - Эстер развела руками.
Лупс молча смотрел на нее.
- В моем доме убили молодую пару, в квартире прямо под моей. Мне страшно… - Эстер заплакала.
Лупс едва устоял на ногах.
- Так я войду? – едва ли не умоляюще спросила Эстер.
Лупс отступил, давая ей возможность войти, потом закрыл за ней дверь и обреченно поплелся на кухню. Эстер последовала за ним.
- Роза, - Эстер улыбалась, - это мне?
Кролик лишь невразумительно пожал плечами.
- Знаешь, с некоторых пор, когда кто-то заводит речь о цветах, я представляю себе синюю розу, только синюю розу, - Эстер прижала цветок к своим губам. – И вспоминаю тебя. Всегда.
- Выпьешь чего-нибудь? – остановил ее Лупс.
- Нет, мне сейчас нужно не это, - ответила Эстер, прижимаясь всем телом к Лупсу. – Мне нужен ты.
Кролик ответил ей долгим поцелуем. Нежность – единственное чувство, которое он испытывал в тот момент.
- Иди в спальню, я сейчас приду, - прошептала ему на ухо Эстер и, легонечко оттолкнув, направилась в ванную комнату.
Jem, 24, в полной темноте. Шелковое покрывало медленно соскользнуло в сторону, махровое полотенце с тихим шорохом упало на пол. Сознание Лупса обволакивало еще влажное тело Эстер, мысли путались в умопомрачительно пахнущих волосах, остатки воли таяли от прикосновения ее рук и губ.
- Зачем ты это сделал? – прошептала Эстер на ухо Лупсу. – Зачем ты убил меня?
- Я не мог без тебя жить, - простонал погрузившийся в блаженство Лупс.
- Зачем ты убил себя?
- Я не мог без тебя жить, - со счастливой улыбкой на устах повторил Лупс.
- В ванной был шприц и ампулы. Я сделала то же, что и ты.
- У нас осталось несколько часов, - буднично сообщил ей кролик, так и не расставшийся со счастливой улыбкой.
- У нас впереди целая вечность, - возразила ему Эстер и прильнула к его губам.
Эстер вела его по дороге страсти, в полной темноте, не торопливо, наслаждаясь каждым движением. Лупсу оставалось лишь безропотно подчиниться и раствориться в ее чувствах. Осталась только она, - стонущая, судорожно извивающаяся, впивающаяся в его плоть, неистово стремящаяся к большему. Пока языки темно-красного пламени не стали пожирать все вокруг. Все ненужное, опостылевшее, убогое, бессмысленное и уродливое, освобождая пространство для чего-то немыслимо большего, до сих пор надежно замурованного в стене сознания.
- Ты хочешь вернуться? – спросила Эстер.
- Нет, - испуганно ответил Лупс.
Мягкий смех, легкое прикосновение рук и успокаивающее тепло губ.
- Что там? – спросил Лупс, заворожено глядя на стену света, играющую оттенками зеленого и фиолетового цветов.
- Твой мир, твоя вселенная, - ответила ему Эстер.
- Что там? – снова спросил Лупс.
- Все, что ты создашь. Это твой мир, твоя вселенная, твой выбор.
- Мне даже жаль, что я уже существую. Но я, например, люблю розы, синие розы, настоящие синие розы. Ты создашь их для меня?
Не дожидаясь ответа, Эстер взяла Лупса за руку и сделала первый шаг. Лупс безропотно последовал за ней, навстречу своему миру, своей вселенной…

                16
Вонючая, мерзкая жижа вызывала страх и отвращение. И все же подталкиваемый любопытством Ману, стараясь не смотреть себе под ноги, сделал несколько неуверенных шагов. Каждый следующий шаг давался труднее предыдущего. С каждым следующим шагом ноги Ману все глубже погружались в отвратительную липкую жижу, бурлящую, шипящую и без устали рыгающую безумной какофонией. Ману явственно представил себе множество омерзительных, гниющих тел, отчаянно копошащихся в глубинах этой бескрайней трясины и остервенело пожирающих зловонную жижу и себе подобных. Ману едва не выблевал собственный желудок. Голова кружилась, сердце бешено колотилось, а ноги предательски подкашивались. Ману снова представил себе, как, лишенный сил и рассудка, падает в это кипящее дерьмо и десятки ужасных конечностей тут же цепляются в него мертвой хваткой и тянут вниз. Бежать без оглядки, - все, чего хотелось в тот момент Ману. И все же, инстинкт самосохранения помог Ману сделать то, что было нужно, а не то, что больше всего хотелось. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем Ману снова почувствовал под ногами твердую почву.
Густой туман обволакивал не хуже зловонной жижи, но твердая почва под ногами придавала Ману уверенности. К тому же зловоние и омерзительная какофония уступили место самым обычным запахам и звукам, коими каждодневно наполнена самая обычная жизнь самого обычного разумного существа. Ману шел наугад, но уже без страха и отвращения. Время от времени он наталкивался на совершенно обычных разумных существ, куда-то спешащих и праздно шатающихся, сосредоточенно размышляющих и безмятежно мечтающих, увлеченных и обремененных, ищущих и теряющих, но при всем этом одинаково не замечающих Ману. Впрочем, как и густого тумана вокруг, как и друг друга. Ману даже улыбнулся, представив себе, сколько маленьких мирков скрывается от жестокой реальности в этой молочной пелене.
Туман стал понемногу рассеиваться, и снова потянуло зловонием, не столь резким, как на краю трясины и с примесью куда более приятных ароматов. Еще несколько шагов и дорогу Ману преградила стена из исполинских деревьев, словно высеченных из камня, совершенно лишенных листвы и намертво повязанных между собой собственными ветвями. Ману оглянулся, но не увидел ничего, что заставило бы его остановиться и повернуть назад. Ману вошел в каменный лес и сходу был поражен бурлящей в нем жизнью. Множество живых существ сновали между деревьями и увлеченно торговали, мошенничали, воровали. В отличие от обитателей тумана, все они составляли единое целое, вот только объединяло их всего лишь золото и чувства, которые можно обменять на все тот же вожделенный металл. Золота было много, очень много. Но еще больше чувств. Чувства были самые разные: покрытые плесенью, с душком, вперемешку с песком и грязью, перетертые в порошок  и рассыпающиеся в прах, наспех сдобренные сахаром и солью и хитро приправленные диковинными травами, искусственные, без цвета, без запаха и без вкуса, и ручной работы, едва отличимые от настоящих, но все же не настоящие. Настоящие чувства было видно сразу. Пока продавцы залежалого товара заискивающе заглядывали в глаза каждого встречного существа и злобно плевались в сторону более удачливых конкурентов, вокруг продавцов настоящих чувств собирались стайки заинтересованных покупателей и начинался оживленный торг. Настоящие чувства отличались по запаху. Они могли быть выцветшими, пересохшими, отсыревшими, но от них неизменно исходили приятные ароматы, разительно отличавшиеся от распространяемого лесными существами зловония. Чистота – вот что придавало настоящим чувствам ценность. Наиболее совершенные из них походили на россыпь алмазов и лишали лесных существ рассудка. Продавцы уникального товара обычно приходили из тумана. Оттуда же появлялись и продавцы захудалого, но если первых ждали с нетерпением, то вторых удостаивали лишь мимолетным презрительным взглядом. То, что первые торговали явно отобранным у обитателей тумана, а вторые преимущественно своим, никого не смущало. В глубине леса шла уже по большей части перепродажа. Продавцы здесь отличались степенностью и холодным цинизмом, но, оказавшись на другой стороне леса, большинство из них начинали вести себя так же, как их менее удачливые коллеги. Сразу же за лесом начиналась бескрайняя пустыня, где не было ничего, кроме безжалостного солнца, раскаленного песка и безликих существ в черных балахонах. Под присмотром этих существ продавцы чувств сбрасывали принесенный товар прямо на раскаленный песок,  получали окончательный расчет и, маленькими и большими стаями уходили вглубь пустыни, неся на своих плечах добытое золото. А черные балахоны, выполнив свою работу, теряли всякий интерес, как к принесенному товару, так и к уходящим в пустыню.
К одному из таких караванов пристроился и Ману. То, что ему довелось увидеть в пути, не шло ни в какое сравнение с виденным ранее. Когда стали погибать самые слабые, остальные жадно набрасывались на их ношу. Но чем дальше караван забирался в пустыню, тем меньше находилось желающих подбирать золото погибших. Но самое отвратительное произошло в конце пути, когда впереди показался огромный парк аттракционов у подножия величественной горы. Выжившие в пустыне словно по мановению волшебной палочки стали убивать друг друга. Когда бойня закончилась, самые удачливые подбирали столько золота, сколько могли унести и едва ли не ползком добирались до парка. Оказавшись в парке, выжившие начинали вести себя так, словно позади не было изматывающего перехода через пустыню. Словно дети, они метались между аттракционами, без раздумий спуская все свое богатство. Разноцветные воздушные шары были для них куда важнее золота. Через какое-то время Ману понял почему. Тот, кто набрал достаточно шаров, отрывался от земли и, провожаемый завистливыми взглядами, улетал в направлении зеленых террас на склоне горы. Те же, кто спускал все свое золото раньше, чем добывал нужное количество шаров, обреченно направлялись к единственному во всем парке бесплатному аттракциону, «чертову колесу». Заняв отведенное им место, они уже никогда его не покидали. Раз за разом они поднимались на огромную высоту и картины преодоленного пути и недосягаемой цели открывались их взору. Снова и снова…
Ману обошел весь парк, осмотрел каждый аттракцион, дольше всего задержался возле «чертова колеса», и только после этого начал взбираться в гору. Добраться до террас оказалось не менее трудным делом, чем перейти пустыню. Но то, что открылось взору Ману, стоило потраченных сил. Наверное, если бы Ману даже очень постарался, он не смог бы нарисовать в своем воображении столь прекрасную картину. Да и никто не смог бы, даже те, кто приложил столько усилий, чтобы попасть сюда. Здесь было все, что необходимо для беззаботной жизни. Вот только там, вверху, было что-то еще. И это «что-то» не давало покоя обитателям террас. Немногие из них довольствовались достигнутым. Рано или поздно, но большинство из них покидали террасы и поднимались вверх. Восстановив силы, Ману также продолжил свой путь.
Дорога к вершине пролегала через удивительный сад. Ветки деревьев ломились от спелых плодов, о существовании  которых Ману даже не подозревал. Сладостный покой, вечный, незыблемый и безмятежный, овладевал каждым, кто оказывался в этом саду. Ману блаженно улыбнулся, испытав новые для себя ощущения. Казалось, стоит всего лишь закрыть глаза, и ты будешь вечно парить над миром в своем самом сладком сне. Постепенно путником овладевали голод и жажда. Но стоило ему протянуть руку к манящему сочному плоду, как тот тут же превращался в бесформенную гниль, стоило зачерпнуть из живительного родника горсть холодной воды, как она тут же превращалась в пепел, уносимый прочь едва уловимым дуновением ветра. И только сорванные с ветки яблоки оставались яблоками, сочными и сладкими. Страждущий странник, все еще пребывающий на вершине блаженства, жадно вгрызался зубами в сорванный плод, упивался сладким, как мед, соком и таящей прямо во рту мякотью, и невольно задавался мыслью, а не это ли и есть истинное причастие. И в то же мгновение познавал вкус гниющего тела и запекшейся крови всех тех, кого погубил на своем пути в чудесный сад. И отправлялся в свое последнее бесконечное путешествие в бездну, желая лишь одного, - небытия.
Тех немногих, кому удалось устоять, ждала ледяная пустыня на самых подступах к вершине. Они знали, что скрывается выше, за облаками, и познали мир у своих ног. Им больше не было к чему стремиться, и не было к чему возвращаться. Ледяная пустыня стала их последним приютом. Ледяная пустыня безразличия. И только Ману взбирался все выше и выше, за облака, туда, где его ждал ответ.
Ману выл от отчаяния. А маленький шут, удобно устроившийся на высеченном в скале троне, издевательски хихикал и строил мерзкие рожицы. Ману вдруг затих, утер слезы и, собрав последние силы в кулак, рванул мимо шута, туда, откуда оставался только один путь, - вниз. Отброшенный им в сторону шут, как ни в чем не бывало, продолжал кривляться и хохотать. Ману поднял голову вверх и увидел ледяную пустыню, чудесный сад, террасы, парк аттракционов, палящую пустыню и исполинский лес, туман и даже бескрайнюю трясину. В этот момент силы окончательно покинули Ману, а разум отказался ему подчиняться.
«Ману не прав. Ману хотел обмануть камешек. Ману спросил камешек, как устроен мир. Ману увидел сон».
В этот вечер поросенок прибирался словно одержимый. Так, будто это последнее, что он должен успеть сделать в жизни, так, будто ничего другого вокруг и не существовало. Чистота и порядок, порядок и чистота. И только серебристый капуцин остался невымытым и непричесанным. Ману даже не взглянул в его сторону.
«Ману очнулся у подножия угрюмой скалы, упрятавшей свою остроконечную вершину где-то за свинцовыми облаками. Ману лежал и смотрел, как одинокие смельчаки пытаются карабкаться по отвесной стене. Вот один из них остановился и протянул руку выбившемуся из сил, но только для того, чтобы вместе с ним сорваться в пропасть. А вот другой ползет все выше и выше, вгрызаясь в камень, не глядя вниз и не отзываясь на крики о помощи. Казалось, прошла целая вечность, прежде, чем он скрылся за облаками. Ману закрыл глаза. Ману заплакал. Ману никогда так не сможет. Ману даже во сне не увидел Заратустру».   
Было нечто особенное в мертвом клоуне. Нет, с виду, конечно, он мало отличался от себя самого при жизни. Ну, разве что не дышал, не жрал и не врал. Но, на то он и мертвый, чтобы вся его бурная жизнедеятельность прекратилась. Особенными были чувства, которые испытываешь, глядя на его окоченевший труп. Ни грусти, ни сожаления, ни, даже, злорадства. Ничего… Ты смотришь на Ничто, не более того. Смотришь и, наконец, понимаешь, что это Ничто было Ничем и при жизни, если это можно назвать жизнью. Скорее уж жизнедеятельностью. Ничто, Пустота, Черная Дыра, пожирающая, всасывающая в себя все, к чему могла дотянуться. Пустота, которая одним лишь своим существованием заставляет задуматься над смыслом жизни. Над тем, есть ли вообще этот гребаный смысл. Кому и зачем нужны этот сраный разум с его сомнительными достижениями и эта глупая душа с ее блаженными принципами, ценностями и стремлениями, если самодовольное, самовлюбленное Ничто способно в мгновение ока все это похерить. Отвращение, презрение и, может быть, даже ненависть, - какими еще твоими чувствами, какими эмоциями подпитывалось это существо при жизни? Стоило ли оно того? Ничто, способное с легкостью прижиться в любой среде. Ничто, обладающее абсолютной всеядностью. Ничто доминирующее. Везде и всегда. Несмотря на твое отвращение, презрение, ненависть и прочее, прочее, прочее… Так кто изгой в этом мире, Ничто или ты?
И все же, есть нечто особенное в мертвом клоуне. Ты смотришь на него и, наконец, понимаешь, что смысл есть во всем. Особенно в мертвом клоуне. Быть другим, остаться Другим, - не в этом ли утерянный смысл? Жить, а не существовать. Создавать, а не пожирать. Бороться, а не приспосабливаться. Сознательно выбирать, а не жадно подгребать. В конце концов, умереть Другим, чтобы кто-то, глядя на твой окоченевший труп, почувствовал грусть, сожаление или даже злорадство.