Вечерние размышления о бесконечностях

Космос и океан – две бесконечности; одна вся в звёздной пыли ясными ночами, другая свёрнута в голубой шар. Есть и третья – сеть железных дорог, наброшенная на пространство земли; её стальным нитям прошита вся моя жизнь, с самого детства, прошедшего под стук колёс на стыках; возвращаясь из поездок дома закрывал глаза в своей кровати и оказывался в вагоне, продолжающем греметь и покачиваться.

Бесконечность – всего лишь фон ограниченной жизни. Всё познаётся в сравнении; сравниваем, пока ещё есть время.

Родился я рядом со станцией Мучная, в Приморском крае, именно что на краю земли. Через четыре месяца семья перебралась в Свободный. Ездил несколько раз в центральную Россию, через Москву в Пензенскую область, к дедам-бабкам и обратно. Две недели в пути, через всю страну; с востока на запад, потом опять на восток. Сознательная жизнь началась среди сопок, оврагов, гарнизонных строений, около выкрашенных тёмной зелёной краской пушек, рядом с пустыми внутри самолётами, стоявшими на территории десантного полка.

Пятьдесят седьмой: в московском дворике смотрю в ночное небо на звёздочку, что плывёт среди неподвижных – первый спутник. Читать ещё не умею, книжный космос ждал своего часа, а звёздочка уже мерцает и сигнал спутника начал отсчитывать время там, наверху.

В Москву переехали, когда мне было пятый год: отец учился в академии имени Фрунзе. Здесь же пошёл в школу, но закончил первый класс в Коломые, куда прибыли поездом под Новый Год. Там впервые услышал о бендеровцах и запомнилась учебная воздушная тревога – окна должны были быть занавешены и на улицу ни шагу.

Летом, на грузовых машинах, с двухмесячной паузой в Ефремове, переехали в Тулу. Спустя два года перебрались в Рязань. На каникулы отвозили меня к старикам, всё в ту же Пензенскую область.

Про океан только читал, море осваивал на бесконечных песках Анапы. Последнее школьное лето провёл у подножия гор южного Крыма, в Гаспре. Тот Крым исчез, погрузился на дно, как Атлантида.

Закончив три школы одновременно – кроме обычной ещё вечернюю математическую при пединституте и заочную при МФТИ – подал документы в московский физтех. Поселили меня в студенческое общежитие, в комнату к двум старшекурсникам, океанологам. Они всю ночь резались в преферанс, и пили, не воду, конечно. Окно было открыто; спал я на брезентовой раскладушке без матраса; вернее, пытался спать, мёрз.

Утром пошёл на первый экзамен – письменная математика. Голова чугунная, думать невозможно. Исписал понапрасну кучу бумаги. Время истекло. Сдал работу, ушёл на стадион. Солнце светит, жарко. Снял рубашку, сижу на скамейке: небо, деревья, беговая дорожка, шум проходящей электрички. Посидел немного, нерешённое решил.

На устном экзамене преподаватель, взявший в руки мою работу, скис, без большого энтузиазма предложил побороться за тройку, что-то там всё же было написано. Я справился со всеми задачами, которые он дал. Экзаменатор развёл руками, поставил тройку за письменную работу, пять за устный экзамен. С этим можно было продолжать.

На собеседовании, уже принятый в институт, на вопрос, чем хотел бы заниматься, ответил, что океанологией, была такая специализация на нашем факультете. На океанологию не взяли; группа считалась престижной, потому что после пятого курса студенты отправлялись на несколько месяцев в кругосветное путешествие. В те времена попасть за границу нашей родины было трудно.

Учился на факультете аэрофизики и космических исследований. Воздух и вода оказались похожими между собой. Моя специальность была связана с летательными аппаратами, покидающими атмосферу. Океан не состоялся, остался далеко внизу.

В институте получал пятёрки и четвёрки по математическим предметам, тройки по физическим. С физической интуицией у меня совсем плохо. Математика ближе, но относительные успехи в этой области были связаны скорее с умением сдавать экзамены, чем с качеством познаний.

Долгие шесть лет проходил курс подмосковных электричек и поездов между Москвой и Рязанью.

Окончив институт, несколько лет работал «на космос»: громадные ангары с макетами ракет, электронные вычислительные машины, только-только пришедшие на смену механическим и аналоговым, старый центр управления полётами, проходные, первый отдел. На космодромы не ездил, занимался ерундой с математическим уклоном, учился программировать и проводил время в библиотеках. Отработав обязательные три года, ушёл в МЭИ, заведовать учебной лабораторией кафедры высшей математики.

Предполагалось, что буду делать кандидатскую диссертацию в области дифференциальных уравнений в частных производных. Хоть бы там занимались чем-нибудь дискретным, какими-нибудь алгебраическими полями! Математическая физика была от меня дальше космоса. Не став физиком, не стал и математиком, но почтение к физико-математическим дисциплинам сохранил.

На пороге перестройки, семь лет отработав главным инженером проекта АСУ в Госкомиздате СССР, перешёл в МИИТ, в лабораторию железнодорожно-водных перевозок. Два года ездил в Клайпеду, на паромный комплекс. Сюда приходили грузовые составы, их распускали, собирая вагоны в плети, плети загонялись на палубы парома. Всё это я наблюдал из окон станционных строений и расхаживая вдоль путей. Моё дело было писать программы для товарной кассы и для диспетчеров на горке, планирующих и производящих роспуск составов.

Всё, что увидел там, радовало моё сердце; железная дорога раскрылась в совершенно другом качестве. Это как если бы я, всю жизнь смотрящий на звёзды с земли, вдруг полетел на космическом корабле, оказался бы на борту орбитальной станции. Железнодорожный космос оказался достижим и познаваем. Раньше был пассажиром, полировал скамьи в залах ожидания, а теперь вдруг оказался с другой стороны: пути, станционные строения, горка, на которой составы разбивают на плети, мигающие лампочки на схемах у диспетчеров, первые персональные компьютеры на столах, ещё без жёстких дисков. Рельсы обрывались на причале, вагоны покидали землю и отправлялись дальше на пароме, большом, как заводской корпус.

Несколько раз в год приезжал в командировки в длинный город, растянутый по ровному берегу залива. Прибрежное небо над головой, наполненное розово-серыми громадами облаков; ледяной ветер в лицо, когда бредёшь с последней автобусной остановки на станцию; сосны, наклонённые в одну сторону; ложбины в дюнах, где можно укрыться от ветра и нежиться на солнце, вдыхая чистый морской воздух, пока не сожжёшь кожу. Зима и лето, песок и снег, море и деревья.

Собственная жизнь проста и ограниченна. Чтобы понять что-то, надо прожить несколько жизней. Не так, чтобы пару лет, а от начала до конца. Побывать математиком, астрономом, врачом, писателем, спортсменом. Это невозможно, но можно читать; книги помогают родиться, жить и умереть другим человеком.

Книга кончается, а ты всё тот же.

Каждый, с кем судьба сводит, к кому возвращаешься раз за разом – тоже книга. Разговариваешь, слушаешь, словно листаешь страницы, смотришь на проплывающие берега с борта баржи, сплавляющейся по реке времени: кто-то спускается в трюм, кто-то стоит у борта, колокол звенит на корме, туман стелется, луна всплывает над тёмной зубчатой стеной леса на берегу; ночь, плеск воды, шелест крыльев; рассвет, роса на поручнях; знойный день.

Давний мой знакомый по работе на паромной станции всю жизнь состоит при железной дороге. Сейчас он занимается перевозками, входит в директорат нескольких фирм, ведёт переговоры, разъезжает по Прибалтике, России и Европе, ухаживает за пчёлами на собственном хуторе в дельте Немана; дочери расселились по Старому Свету: старшая обзавелась семьёй в Париже, средняя вышла за каталонца в Барселоне, младшая учится в Лондоне.

Так просто придать сторонней жизни вид складный: подробности не имеют значения, трудные места пропускаются, сложное становится простым. Перелистывая книгу времени, год за годом возвращаюсь туда, где бывал раньше, к тем, кто заполняет пустоту пространств, делая их для меня обитаемыми, но нельзя же возвращаться вечно.

День кончается, музыка затихает. И железная дорога, и море, и космос – всё отдалилось, и всё стало ближе. За окном, поверх бесконечной череды крыш, над шпилями башен, проступают змеящиеся рельсы, волна набегает на берег, прозрачные руки чертят в воздухе непонятные знаки.

Пора выключить свет и закрыть глаза.