Поэт. Герман Гессе

Рассказывали, что китайский поэт Хань Фук* в молодости был вдохновлен желанием все выучить и во всем совершенствоваться из того, что принадлежит искусству писать. Это было тогда, когда он жил на родине, на золотой реке, по его желанию и с помощью его родителей, которых он нежно любил; он хотел жить с одной девушкой из хорошего дома, и свадьба должна была состояться скоро в день, почитающийся счастливым. Хань Фуку было тогда около 20 лет, он был красивым юношей, скромным и с приятными манерами, преподавал науки и, вопреки юному возрасту, уже был известен между литераторами его родины благодаря своим прекрасным стихам. Он не был богат, но имел достаточное имущество, ожидал приданого невесты, которое лишь росло, и эта невеста, впрочем, была очень красивой и добродетельной, и юноша не мог пожелать большего счастья. Но он не был совсем доволен, так как его сердце было полно честолюбия стать прекрасным поэтом.
Это произошло однажды вечером, когда на реке должен был начаться праздник фонарей, а Хань Фук один бродил по берегу реки. Он оперся на ствол дерева, которое наклонилось над водой, и увидел в зеркале воды тысячу огоньков, которые плавали и дрожали, он смотрел на мужчин, женщин и девушек, которые приветствовали друг друга на лодках и плотах и сияли в праздничных одеждах, как прекрасные цветы, он слышал тяжелое бормотание освещенной воды, пение певиц, свист цитры и сладкий тон духовых инструментов, и над всем он видел голубую ночь, которая парила, как купол храма. У юноши стучало сердце, и он, как одинокий зритель, прислушиваясь, смотрел на всю эту красоту. Но ему так сильно хотелось идти туда и быть при этом, и праздновать со своей невестой и друзьями, он так жаждал этого заветного желания все принимать, как прекрасный тонкий зритель, и отобразить в совершенно прекрасном стихотворении: голубизну ночи и игру света воды, так же, как жажду праздничных гостей и тоску молчаливых зрителей; он прислонился к стволу дерева над берегом. Он желал, чтобы ему при всем этом празднике и жажде этой земли не было хорошо в сердце, чтобы он остался в жизни одиноким зрителем, и он желал, чтобы его душа между многими другими могла так особенно впитывать красоту, что он должен был одновременно чувствовать красоту земли и тоску по родине. Из-за этого он был печален и думал над тем, что ему по-настоящему повезло и на его долю выпало глубокое насыщение, когда ему  однажды удалось так полно отразить мир в стихотворениях, что он в этом зеркале сам прославил и увековечил мир.
Хань Фук едва знал, бодрствовал ли он или задремал, когда услышал тихий шум и увидел рядом со стволом дерева стоящего незнакомца, старика в фиолетовых одеждах и с почтенным выражением лица. Юноша выпрямился и поприветствовал его словами, которые полагались старцу и благородному человеку, но незнакомец улыбнулся и произнес стихи, в которых было все, что желал молодой человек, так прекрасно, хорошо и по правилам выразил великий поэт, что у юноши от удивления остановилось сердце.
«О, кто ты, - закричал он, глубоко поклонившись, - кто может видеть в моей душе и произносить прекрасные стихотворения так, как я слышал от всех моих учителей?»
Незнакомец улыбнулся улыбкой безукоризненного человека и сказал: «Если ты хочешь стать поэтом, тогда приходи ко мне. Ты найдешь мою хижину у источника большой реки в северо-западных горах. Мое имя – Мастер прекрасных слов».
С этими словами старик отступил в узкую тень дерева и вскоре исчез, и Хань Фук, который его напрасно искал и не нашел ни следа его более, теперь твердо верил в то, что все это был мечтой от усталости. Он поспешил к лодкам и присутствовал при празднике, но между разговором и звуками духовых инструментов ему слышался таинственный голос незнакомца, и его душа, казалось, уходила с ним, так как он сидел отстраненный и с мечтательными глазами между веселящимися, которые поддразнивали его влюбленностью. 
Несколькими днями спустя отец Ханя Фука хотел пригласить друзей и родственников, чтобы утвердить день бракосочетания. Жених воспротивился этому и сказал: «Прости меня, если я нарушаю послушание, которое долженствует от сына к отцу. Но ты знаешь, как велико мое желание совершенствоваться в искусстве поэзии, и когда некоторые из моих друзей хвалят мои стихотворения, тогда я хорошо знаю, что я – всего лишь начинающий и стою на первой ступеньке пути. Поэтому я прошу тебя, оставь меня на некоторое время в одиночестве идти и возобновить учебу, так как мне кажется, что если бы я управлял только одной женщиной и одним домом, это удержало бы меня от многих вещей. Сейчас я еще молод и не имею других обязанностей, и хотел бы еще некоторое время пожить для моего поэтического искусства, от которого я получаю радость и славу».
Эта речь удивила его отца, и он сказал: «Это искусство должно тебе быть дороже всего, раз ты хочешь даже отложить из-за него свою свадьбу. Или  что-то произошло между тобой и твоей невестой, так что скажи мне, чтобы я мог тебе помочь, примирить ли вас или раздобыть тебе новую невесту?»
Но сын поклялся, что он любит свою невесту не меньше, чем вчера и всегда, и что между ними не упала никакая тень размолвки. И в это же время он рассказал своему отцу, что ему посредством мечты стал известен Мастер в день праздника ламп, и стать его учеником он желал пламеннее, чем всего счастья мира.
«Хорошо, - сказал отец, - я даю тебе 1 год. За это время ты волен следовать за своей мечтой, которую, возможно, послал тебе Бог».
«Может быть, и 2 года, - робко сказал Хань Фук, - кто знает?».
Отец отпустил его и был обеспокоен, но юноша написал невесте письмо, попрощался и уехал.
Он долго странствовал, нашел родник у реки и нашел бамбуковую хижину, стоящую в одиночестве, и перед хижиной сидел на сплетенном матрасе старик, которого он видел на берегу реки у ствола дерева. Он сидел и играл на лютне, и когда он с почтением увидел приближающегося гостя, то не поднялся с места и не поприветствовал его, а лишь улыбнулся и его нежные пальцы побежали по струнам, и волшебная музыка потекла, как серебряные облака в долине, так что юноша стоял и удивлялся, и в сладком удивлении он забыл обо всем остальном, покуда Мастер прекрасных слов не отложил свою лютню в сторону и ни вошел в хижину.  Тогда Хань Фук последовал за ним с почтением и остался с ним в качестве слуги и ученика.
Прошел месяц, он научился презирать все песни, которые он до этого написал, и он вычеркнул их из памяти. И опять через несколько месяцев он вычеркнул из памяти и те песни, которым научился на родине от своих учителей. Мастер почти не разговаривал с ним, он молча обучал его игре на лютне, покуда характер его ученика совершенно не изменился от музыки. Однажды Хань Фук написал маленькое стихотворение, в котором  описал полет двух птиц в осеннем небе, и это наполнило его радостью. Он не осмелился показать его мастеру, но однажды вечером спел его в стороне от хижины, и Мастер слышал его. Он не произнес ни слова. Он лишь тихо играл на флейте, и вскоре воздух стал прохладным, сгустились сумерки, поднялся резкий ветер, хотя была середина лета, и в небе, которое стало серым, летели 2 цапли в страстной тоске перелетных птиц, и все это было настолько более прекрасно и совершенно, чем стихи ученика, что он опечалился, замолчал и почувствовал себя бесполезным. И старик делал так каждый раз, и когда прошел год, Хань Фук научился в совершенстве играть на флейте, искусство же стихосложения он видел все более трудным и возвышенным.
Когда прошло 2 года, юноша почувствовал сильную тоску по родине и близким, по своей невесте, и попросил Мастера отпустить его в путешествие.
Учитель улыбнулся и кивнул: «Ты свободен, - сказал он, - и можешь идти, куда захочешь. Ты можешь вернуться, ты можешь остаться там, вдали, как тебе нравится».
Тогда ученик отправился в путь и неутомимо странствовал, пока однажды утром в сумерках не достиг родного берега и не смотрел с искривленного моста на родной город. Он тайком пробрался в сад своего отца и слушал через окно спальни дыхание своего отца, который еще спал, и он прокрался в сад у дома своей невесты и видел с верхушки грушевого дерева, куда взобрался, свою невесту, которая стояла в комнате и расчесывала волосы. И в то время, как он видел все это своими глазами, сравнил с картиной, которую нарисовал в своей тоске по родине, он ясно понял, что должен быть только поэтом, и увидел, что в мечтах поэта живет красота и грация, которых тщетно ищут в вещах реальности. И он спустился с дерева и вышел из сада, прошел через мост родного города и вернулся в высокую долину, обратно в горы. Там, как и когда-то, сидел старый Учитель перед своей хижиной, на скромном матрасе, и играл на лютне, и, вместо приветствия, он произнес 2 стиха о даровании счастья от искусства, и при их глубине и благозвучии глаза юноши наполнились слезами. Хань Фук вновь остался при Мастере прекрасных слов, который учил его теперь играть на цитре, так как он освоил лютню, и месяцы мчались, как снег при западном ветре. Еще дважды произошло то, что его одолела тоска по родине. В первый раз он побежал тайком в ночь, но еще до того, как он достиг первой излучины долины, ночной ветер пробежал по цитре, которая висела в дверях хижины, и этот звук бежал за ним и вернул его назад, и он не мог сопротивляться. Во второй раз ему приснилось, что он посадил в своем саду маленькое деревце, и его жена стояла рядом, и его дети поливали дерево вином и молоком. Когда он проснулся, в его комнату светила луна, он обеспокоенно поднялся и увидел, что рядом спит Учитель  и его седая борода легко дрожит; тогда его переполнила горькая ненависть  из-за этого человека, который, как ему казалось, разрушил его жизнь и лишил его будущего. Он хотел броситься на него и убить его, но старец открыл глаза и начал улыбаться тихой, печальной, кроткой улыбкой, которая разоружила ученика.
«Вспомни, Хань Фук, - тихо сказал старик, - ты свободен делать то, что тебе нравится. Ты можешь идти на родину и сажать деревья, ты можешь ненавидеть меня и убить, это неважно».
«Ах, как же я могу тебя ненавидеть, - воскликнул поэт в сильном волнении, - это все равно, что ненавидеть небо».
И он остался, и учился играть на цитре, и затем – на флейте, и позднее он начал сочинять стихи под руководством Учителя и медленно учился каждому  тайному искусству, кажущемуся только простым и скромным, чтобы дрожать в душе слушателя, как ветер в зеркале воды. Он описал восход солнца, как оно колеблется на кромке гор, и бесшумное скольжение рыб, когда они скользят в тени под водой, или качание молодой ивы на весеннем ветре, и когда эти стихи слышали, это было не только солнце и игра рыб, и шепот ивы, но казалось, что небо и мир каждый раз звучали в прекрасной музыке за одно мгновение, и каждый слушатель думал о ней с тоской или с болью, думал о том, что он любил или ненавидел: мальчик – об игре, юноша – о любимой, старик – о смерти.
Хань Фук не знал более, сколько лет провел у Учителя на истоке большой реки; ему часто казалось, словно он пришел в эту долину только вчера и научился у старика игре на струнных инструментах, и часто ему казалось, словно на него упала вся человеческая эпоха и время, и они стали несущественными.
Однажды утром он проснулся в хижине один, и где бы он ни звал и ни искал, Учитель исчез. Ночью внезапно пришла осень, зима вломилась в старую хижину, и над кромкой гор полетели большие стаи перелетных птиц, хотя время для них еще не наступило.
Тогда Хань Фук взял с собой маленькую лютню и направился на родину, и когда он пришел к людям, они поприветствовали его словами, которые приличествовали старику и благородному человеку, и когда он пришел в родной город, его отец, невеста и родственники уже умерли, и в их доме жили другие люди. Вечером был праздник фонарей на реке, и поэт Хань Фук стоял на темном берегу, прислонившись к стволу старого дерева, и когда он начал играть на своей маленькой лютне, женщины вздыхали  и восхищенно и стесненно смотрели на него, и молодые девушки звали играющего на лютне, которого нигде не могли найти, и громко кричали, что еще никто не слышал такой музыки лютни. А Хань Фук улыбался. Он смотрел на реку, где плыло отражение тысяч огней, и когда он больше ничего не смог различить в этом зеркале, он не нашел никакого различия между этим праздником и тем, первым, когда он стоял здесь молодым и слышал слова незнакомого Мастера.
(1913)

*Хань Фук - в переводе с китайского означает "счастье жизни".

Переведено в августе 2012